Ras Nama. Crazy World



 

Уроевский гитарист совсем разошелся. Он проваливался в такие дикие запилы, что Ричи Блэкмор от зависти перекусил бы струны на своем «Фендере», а Аль ди Меола подошел бы просить автограф. Впрочем, триумфу этого новоявленного гения всеподавляющего электрогитарного солирования с применением педали типа «фузз» немного мешала все нараставшая расстроенность инструмента. Но истинные современные художники не обращают внимания на жертвы в порыве к прекрасному. И гитарист вдохновенно пилил, периодически прерывая свои мегавиртуозные сверхскоростные проходы чеканкой слабой доли на манер спортивной рубки дров топором. С силой, напоминавшей о прежнем Урое, вокалист спел еще пару песен, но как-то быстро стух, я заметил капли пота, выступившие на лбу. В наши времена Валерий Урываев по прозвищу Урой начинал потеть примерно на 70-й минуте непрерывного выступления. Сейчас его едва хватило на четверть часа. Группа сделала паузу. Барабанщик, запрокинув голову, два раза нормально глотнул из пластикового бокала с пивом и спрятал его где-то позади. Гитарист начал крутить колки на гитаре и сбил строй окончательно. Басист стоял недвижим, только водил выпученными глазами по сторонам. Мы с Барабассом молчали. Мы слишком хорошо знали Уроя, чтобы чему-то удивляться.

А тот ушел со сцены. Музыканты в отсутствие певца как-то стушевались, начали переговариваться, потом заиграли приреггеенный блюз, и гитарист заблеял в микрофон:

 

Вавилон! Вавилон!

Никому не нужен он!

Где Сион? Где Сион?

Блам-балалим-бан-бон!

 

О Джа! О Джа! О Джа!

Помощь Джа нам всем нужна.

Благовонь воскури,

Брам-барарим-брам-бри!

 

Он немного не попадал в ноты, а саунд совсем расползся. Народ, почувствовав слабину, разбрелся по углам, лишь одна подвыпившая пара была готова дэнсить хоть до утра. Барабанщик и басист принялись играть в Слая и Робби, преувеличенно синхронно вступая – тарелка плюс слэп после синкопированной паузы, но больше походило на пьяный похоронный оркестр. Под эту пародию на независимую альтернативную поп-музыку в проклятой «Джамбамбунии» на моих глазах хоронили легенду о «Корневой Системе». А та упорно вылезала из могилы, как скауты-зомби в фильме Микеле Соави «Делламорте Делламоре». Одним глотком осушил я остатки остывшего чая. А гитарист продолжал блажить:

 

Говорят, что Боб Марлей

Песни пел как соловей:

«Отсидел я десять лет,

Где мой черный пистолет?»

 

Говорят, в СССР

Боб Марлей сыграл концерт

Не в ЦК Политбюро,

А инкогнито в метро.

 

Говорят, что как-то раз

Боб Марлей слетал на Марс,

Марсианская герла

Ему сына родила!

 

Я уже наклонился было сказать Барабассу, мол, еще пять минут – и убегу, но тут запас номеров с гитаристом подошел к концу, и на сцену снова выбрел Урой – еще медленнее, чем в начале шоу. Он ковылял полусгорбленный, выставив вперед подбородок, с белой электрогитарой, болтавшейся на длинном ремне. Подойдя к микрофону, Урой просипел:

- Каждому свое... Вам тексты, небось, нужны? Я не тексты пишу, я болью дышу... А, да что бисер метать... – махнув рукой в сторону публики, он отвернулся. Постояв немного, сделал знак музыкантам. Барабанщик торопливо простучал палочками «раз-два-три-четыре», все вступили одновременно, а Урой почему-то попозже, после чего так и продолжал с запозданием на полтакта, как он выражался, «щелкать долю». Музыканты на ходу попытались перестроиться, кое-как сыгрались, но Урой, не слушая их, тоскливым вопросительным знаком изогнулся над запятой микрофона. Казалось, изо рта полетят сейчас тире и точки азбуки Морзе, но вместо этого Урой принялся причитать:

- Ааа! Кайя! Марихуана! Ооо! Кайя! Марихуана!

Потом резко оборвал игру. Группа развивала тему уже без него. Урой постоял молча, повтыкал, чуть раскачиваясь, как снулая кобра, а потом отчетливо сказал в микрофон:

- Текст забыл... Кто-нибудь помнит текст?

Подвыпившая парочка в угаре подбежала к самой сцене, на секунду вскочила на край, снова спрыгнула и убежала на середину танцпола. Урой вдруг начал явственно оползать вниз по микрофонной стойке, как сонный Каа по древесному стволу. Его глаза полузакрылись. Он спал прямо на сцене, стоя, во время концерта. Гитарист подошел к микрофону и зарычал:

- Кайя! Марихуана! ААА!

Мне стало страшно. Барабасс недовольно поморщился. Но мы слишком хорошо знали Уроя, чтобы удивляться, и знали, что главное еще впереди. А публика тем временем снова начала танцевать. Подвалила компания совсем юных любителей реггей, блестевших глазами и оживленно улыбавшихся, они явно хорошенько провентилировали легкие перед тем как войти. Вокруг скопилась почти сотня разновозрастных любителей дунуть, прикрывавших свои пристрастия разглагольствованиями о музыке и религии. Похоже, их мало интересовало, что творится на сцене. И если бы Урой вдруг снял трусы или блеванул, большинство восприняло бы это как допустимый предел новаторства. Почему белые музыканты в большинстве своем играют реггей так, словно это пластиковая метровая линейка, от которой надо кусачками отщипывать по десять миллиметров? «Я хотел бы быть черным» – так называлась одна из песен Уроя, которую он больше не пел. К сожалению, он и впрямь стал черным – только в совершенно другом смысле.

- Пойдем, выйдем, проветримся, – предложил Барабасс.

Одевшись, вышли из клуба постоять на свежем воздухе. Хотелось дождаться конца концерта, чтобы перекинуться все же парой слов с Уроем. А на улице свирепел дубняк. Метрах в двадцати от входа у тротуара припарковались два видавших виды советских автобуса марки «КлоАЗ», как запоздавшие рыболовецкие траулеры в замерзающем порту. Что они забыли на этой гиблой улице? Красные габаритные огни погасли. Кровь стыла, пальцы леденели. Со свистом рванул ветер. Вьюга взметнула снеговые резцы.

- Не, здесь ловить нечего! – закричал я. – Возвращаемся!

Вернулись в «Джамбамбунию». В маленьком фойе, где располагался гардероб и две туалетные двери, сидел на откидном стуле молодой мускулистый гардеробщик. Он исполнял заодно функцию охранника, а фейс-контроллер – тот лысый придурок – куда-то исчез. Мы снова отдали свои одеяния, гардеробщик критически осмотрел мое пальто, брезгливо зацепив его двумя пальцами, а бундесовскую потертую куртку Барабасса принял с преувеличенным вниманием. «Он что, издевается над нами?» – подумал я. Барабасс исчез за дверью с буквой «М», а из двери с буквой «Ж» выскочила очередная клубная мадемуазель стрекоза и с веселым жужжанием полетела на расцветавший всеми цветами радуги недалекий танцпол. Хлопнула дверь в основное пространство клуба. Гардеробщик закурил ментолового «Соборянина». Он слушал радио. Я тоже прислушался. Мужской голос со слабым намеком на истерику излагал с легкой, как бы простуженной хрипотцой:

- Либерасты говорят нам, что детей убивать нельзя. Известный правозащитничек Дурман, прославившийся своей откровенной поддержкой осужденного недавно олигарха Кондаковского, уверяет, что «убийство ребенка – преступление непростительное». Да, он прав: убивать детей нельзя – но только до тех пор, пока это действительно дети. Согласно статистике, в современной России как минимум 45% детей – это практически взрослые люди, недоразвитые лишь физически. Когда я гляжу в лицо такого, с позволения коллеги Дурмана, «ребенка», я понимаю: преступление – это что-то совсем другое. Преступление – это ненавидеть Родину, преступление – это получать зарплату у вора Кондаковского. Когда же эти якобы «дети» грабят и насилуют на наших улицах, что же, мы должны спокойно проходить мимо, потому что нам, мол, Запад не позволяет? Пора уже научиться смотреть на мир собственными глазами, независимо, не дожидаясь, пока Запад позволит. Море волнуется раз – детская игра. Все ее знают. Дети играют. Взрослые наблюдают со стороны и улыбаются. Улыбаются дурманы, улыбаются кондаковские. Но вот море волнуется два – дети перестают играть и убивают взрослых. Вот почему я говорю: единственный способ спасти будущее России – убивать детей!

Я почесал в затылке, пытаясь осознать смысл речи неизвестного радиоведущего, но тут возник посттуалетный Барабасс и вновь увлек меня в просмоленное табачным чадом позитивно-демоническое чрево отвратительной «Джамбамбунии».

 

 

4.6. «Я вижу Джа!»

 

And so great is a man goin to be praised

Selassie I liveth everytime

I say Jah shall execute judgment and justice

and none shall escape or get mercy, what me say

Selassie I liveth everytime, what me say


Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 19; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!