И его исторические общности
Политвариативность экономического базиса, его материального субстрата – движимости и недвижимости /Не+Нп/, деятельности и отношений обусловили /для бывших рабовладельческих стран сохранили существенно изменив, а для варварского мира обеспечили/ деление общества прежде всего на два противоположных класса – эксплуататоров и эксплуатируемых. Родовая знать и реже остатки аристократии предшествующих формаций стали основой землевладельцев феодалов всех рангов. К немногочисленным прежде посаженным на землю рабам прибавились массы ставших закрепощенными крестьянами сельских земледельцев общинников, вновь была воспроизведена, но уже на качественно и количественно ином уровне, возможность эксплуатации социальной формы материи, одного класса другим, формой которой стала земельная рента в ее основных видах. Ее формы и уровень были точным барометром межклассовых противоречий феодализма. У десяти миллионов крестьянских дворов – 73 млн. десятин земли. У двадцати восьми тысяч благородных и чумазых лендлордов /примерно 0,26 % от крестьянской: массы – Б.Ч./ – 62 млн. десятин. Таков основной естественный фон, на котором развивалась крестьянская борьба за землю”, например, в России второй половины ХIХ века /Ленин В.И. Полн. собр. соч.т.13, 202/. Ситуация в других странах феодального мира принципиально аналогична. Цифры били иными. Феодальное землевладение и землепользование явилось, таким образом, естественной основой эксплуатации, классовой структурированности и борьбы противоречий в обществе.
|
|
|
Феодализация общества выразилась в постепенном исчезновении свободного земледельца-общинника и превращении его в класс принудительно или добровольно закрепощаемых землевладельцами крепостных крестьян. «Я, такой-то, отдаю себя под власть и защиту такого-то». «Мы, такие-то, были свободными, но…». Таковы повсеместно в мире формы закрепощения согласно «Хрестоматии по истории средних веков» под ред. С.Д. Сказкина. По «Салической правде» в Западной Европе, например, земледелец сидел на юридически чужой земле и нес в пользу землевладельца повинности уже в У1-У11 веках. Русь в этом процессе не отстала…
Определяющим направление исторического развития антропосоциогенеза классом стали феодалы, владеющие либо завоеванными, либо дарованными за военную, духовную и гражданские службы, или купленными, земельными наделами, феодами. Свое начало этот класс ведет лишь частью, может быть, от рабовладельцев, основная масса которых, как известно, исторически была обречена. Согласно историческим данным, класс образуют, в том числе бывшие общинники и рабы, служилые люди, дружинники, бояре /бойцы/, и дворяне /дворня/, которые отныне светскую, церковную, государственную службу за землю считают своей работой (обязанностью).
|
|
|
Обусловленная земельно-имущественной дифференциацией и обязанностями, сословная иерархия дополняет классовую, демонстрируя внутриклассовые различия феодализма. Сословия, касты – это феодальная форма организации общества. «Сословная иерархия, /основанная на земельных держаниях/ спускается от короля через крупных бенефициариев к их свободным держателям и, наконец, к несвободным. В созданной бенефициями общественной иерархии, идущей сверху вниз от короля через крупных бенефициариев, предшественников имперских князей, к средним бенефициариям, позднейшему дворянству, а от них к свободным и несвободным крестьянам, большая часть которых живет марками[11], мы видим основы позднейшей замкнутой феодальной иерархии…» /Маркс К., Энгельс Ф. соч. т.19, 506–507/.
Иерархия деревни, крестьянских дворов и барских вотчин дополняется, возникшей на основе разделения труда, иерархией феодального города. Отделение земледелия от ремесла породило цехи с присущей им внутренней социальной структурой мастеров, подмастерьев и учеников…
|
|
|
Результатом обособления производства от обращения явилось выделение в самостоятельное сословие купечества и возникновение гильдий – феодальной организации торговых людей, «настоящих захребетников общества»…
Все они, наряду с чиновниками, работниками сферы обслуживания, гувернантками и гувернерами, образуют третье сословие горожан-разночинцев, дополняющее социальную организацию феодализма, не сводимую, таким образом, только к классам.
В целом, возникшая как результат отрицания рабовладельческой, социально-классовая структура феодального общества может быть понята только исторически, то есть в развитии, при котором очевидными становятся ее количественные и качественные изменения и тенденции.
Исходя из более высокого уровня экономики феодализма, внеэкономической деятельности, политики, культуры и идеологии, можно предположить, что продукт этого способа, производства социальной жизни, элементарная единица социальной формы материи, должна быть более развитой, нежели в предшествующей истории. Но, дело в том, что в действительности этой обобщенной элементарной единицы, совокупного человека феодального общества, реально не существовало. Их было, по меньшей мере, два классовых и несколько сословно-кастовых типов, которые разнились меж собой «как небо и земля» экономически, внеэкономически, политически, культурно, идеологически, а значит, и биологически. Их изменчивые социально-биологические черты в антропосоциогенезе необходимо в общем виде проследить. В этом могли бы помочь данные археологии, антропологии, медицины, геронтологии, может быть, криминалистики, художественной литературы, изобразительного искусства, земской статистики…[12] Показателен в этой связи роман Г.П. Климова «Князь мира сего».
|
|
|
Обусловленные совокупностью меняющихся жизненных условий /экономических, внеэкономических, политических, культурных, идеологических/ трансформирующиеся личностные черты людей феодального общества еще предстоит вывести. Но их классовые различия /результат специфики обмена веществ человека с природой, высшего с низшим/ очевидны. Уже поверхностные, образующие социальное качества позволяют характеризовать человека феодального общества как разнотипную частичную личность. Разница в «породах людей» обусловлена дальнейшим, сравнительно с рабовладением и первобытностью, углублением отличий в собственности, разделением труда, обменом веществ человека с природой, отношениями… Следовательно и здесь приходится констатировать, что как не может быть в этих условиях одинаковой биологии человека, так нельзя говорить и об идентичных классовых параметрах совокупной личности. Ее нет. Есть совокупные личностные черты аристократии, крестьянства, горожан, а внутри их – представителей различных сословий или каст. Все они нуждаются в посословном, кастово замкнутом историческом анализе. Для аналитических характеристик, исторической роли классов и сословий необходим уже апробированный метод В.И. Ленина из работы «Под чужим флагом», объясняющий приход феодалов к Обломовым, а крестьян и горожан – к Морозовым, Рокфеллерам, Дюпонам и … пролетариям.
Историзм индивидуальных типических человеческих черт прослеживается на любом представителе феодального общества. Этот историзм, прогрессирующий для одних и деградирующий, регрессирующий, особенно видимый на первых лицах феодализма, его коронованных особах, – для других, иллюстрируется многочисленными угасшими княжескими родами в исследованиях М.И. Артамонова /См.: «Арабески истории» Льва Гумилева /14, …/. Типичны в этом плане исторические судьбы представителей дома Рюриковичей, Романовых, Габсбургов, Бурбонов, Карла Великого /786–814/, например. Для своего времени он был довольно образованным человеком – интересовался литературой, поэзией, в частности античной, знал латинский, греческий и другие языки, хотя писать так и не научился. Современников поражала его кипучая, неутомимая энергия, способность вникать во все детали управления государством, в дела администрации, хозяйства, воспитания, дипломатии, образования и т.д. /социальные качества, по описаниям очевидцев/. Карл /в отличие от последних патрициев Рима – Б.Ч./ был огромного роста, крепкого телосложения /биология/… /5, 102/. Образ этого верховного феодала может быть и идеализирован, но сравните его с последними монархами ХIХ-ХX веков, с характеристиками большинства феодалов в произведениях Рабле, Гончарова, Пушкина, Тургенева, Гоголя и других. В них явственно проступает, прослеживается историческая направленность развития класса от прогрессивной, через консервативную, к реакционной роли и его, ведущее к «обломовщине», вырождение. Любопытно в этом плане сравнение Карла Великого, например, с его прямым потомком, «последним из Могикан», графом Анри де Сен-Симоном. По И.П. Павлову, регресс, по крайней мере биологический, налицо. «Самоубийцы одинаковы в одном – в отсутствии цели жизни» Об этом же по поводу представителей своего класса пишут Л.Н. Толстой и другие авторы. А финал этой тенденции /закономерности / подводит Н.И. Бухарин в «Этюдах» /7, 15–16/.
Леность, «обломовщина»[13], барство, отсутствие «рефлекса цели» /И.П. Павлов/, «голубая кровь» /нарастающий рецессивный генофонд/, и «тонкая кость» /кальциевая недостаточность, как результат игнорирования трудовых нагрузок/, презрение к формирующему человека труду, праздность... – таково в основной своей массе дворянство на закате существования.
Напротив, крестьянское трудолюбие, сообразительность, изворотливость, смекалка, практицизм, природный ум мужика недаром вошли в пословицы, поговорки и сказки про Иванушку дурачка, который умнее двух генералов, барина, попа и прочей исторически обреченной братии. Иллюстрации – «Пословицы русского народа». Сборник В.И. Даля в 2-х томах. Художественная литература, 1984; Русские народные сказки и т.д. И это все притом, что «…закрепощение задавило крестьянина нуждой, личной зависимостью, умственной темнотой» /Ленин В.И. СОБР. соч., 4-е изд., т.3 с.159/.
Материальную основу социальных /В/ характеристик личности образует «органическое тело человека», его биология /Нв/, выражаемая в исторически меняющейся антропологии и антропометрии представителей разных сословий. Специфика антропологии сословий и классов феодализма обусловлена совокупностью условий ее существования – естественных /Не/, преобразованных /Нп/ и общественных /В/. Поскольку феодальное общество создает большее количество разнообразных материальных благ, то в целом экономические условия /Не+Нп/ воспроизводства рабочей силы /Нв+В/ существенно лучше, но и многообразнее, нежели в рабовладении и первобытном обществе, где не сам «работник, а община, или рабовладелец, кормили и одевали человека. Всем этим крестьянин самостоятельно обеспечивал себя и семью, и не только свою, пример чему пирамида Российской империи, где «один с сошкой, а остальные с ложкой». Антропометрия здесь разнообразнее /биологический полиморфизм от «гренадер» до «сморчков»/ и многим детерминирована. Продолжительность жизни – иная, чем прежде, жизнеспособность выше, чем у барчуков, на стороне которых медицина, тогда как у мужика – народные средства да естественный отбор на выживаемость, уносящий, по данным медиков и историков, порой до 2/3 населения целых стран.
«Тонкая кость», «голубая кровь», породистая аристократия изящны, изнежены, уже к середине средневековья невелики ростом, о чем свидетельствуют, тесноватые даже для современного подростка, доспехи рыцарей. Если судить только по «Истории средних веков», воспроизводящей даты жизни известных деятелей своего времени, жизнь до 80-90 и более лет для них не редкость. В связи с этим, данные демографии по феодализму, приводимые биологической литературой по абстрактному среднему человеку не выдерживают критики /12, 593–594/. Продолжительность жизни представителей разных классов и сословий этого общества должна существенно варьироваться, а не «притягиваться за уши» к нескольким десятилетиям приводимая средняя продолжительность жизни понижается к тому же высокой детской смертностью, неразвитостью медицины, высоким уровнем эпидемичности средневековья, действием естественного отбора, частыми неурожаями и разорительными феодальными войнами.
Яркой иллюстрацией индивидуальных социально-антропологических характеристик человека феодального общества являются произведения классической литературы разных стран этого периода истории. Для России, например, это и «Горе от ума» А.С. Грибоедова, и «Мертвые души» Н.В. Гоголя, и «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова, и «Дворянское гнездо» Тургенева, и «Вишневый сад» А.П. Чехова и, конечно же «Энциклопедия русской жизни» – «Евгений Онегин» А.С. Пушкина основываясь на которой В.Г. Белинский обосновано замечает, что русский мужик и ест и пьет и одевается и разговаривает совершенно иначе, чем русский барин. От барина пахнет французским шампанским и устрицами от мужика – редькой и квасом…
В производстве социальной жизни люди вступают, помимо экономических, во внеэкономические, прежде всего брачные, отношения, обусловливающие качественные и количественные параметры воспроизводимой рабочей силы. Для подавляющей массы населения феодальных стран, по тем же, что и в рабовладении, причинам. Формой брака является моногамия сословно-классовая. Исключение составляют некоторые страны Востока с характерным для представителей верхушки общества многоженством, причина возникновения и существования которого нуждается в исследовании и объяснении.
По мере закрепощения браки крестьян локализуются преимущественно в рамках сельской общины, села, деревни или, в лучшем случае, нескольких деревень феодального поместья. Это укорочение; ограничение локализация брачных связей развивается тем более, чем далее оформляется крепостное право и возрастает число мелкопоместных наследственных дворянских вотчин, в коих помещик обычно регулирует вплоть до права первой брачной ночи, браки крепостных и санкционирует их. И сама сельская община обычно отрицательно воспринимает пришлых, породнение с ними, что не может не налагать биогенетической «печати» на воспроизводимое потомство. Отсюда в гоголевских деревнях, например, у одного помещика крестьяне – ленивые недомерки, у другого – деловые крепкие люди… Часто, как результат близкого родства, жители иной деревни все – на одно лицо. Хотя крепостное право ушло в прошлое, не очень, правда, отдаленное – всего 2–З поколения в ряде стран, это и сегодня еще можно наблюдать в глухих селах и деревнях России, например. Налицо, таким образом, брак, в биологической основе которого сужающийся инбридинг, прерываемый куплями-продажами отдельных крестьян, семей, целых селений.
Как пример хищнического отношения феодализма к рабочей силе, отрицательное влияние на брачные отношения оказывало также массовое отвлечение здоровых мужчин на часто пожизненную военную службу. Этим, очевидно, объясняется причина с биологической точки зрения весьма неблагоприятных и дающих слабое потомство и высокую смертность детей ранних браков в крестьянских семьях фиксируемая «Биологией человека» Дж. Харрисона и других. В «энциклопедии русской жизни», романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» читаем, например:
«Мой - Ваня,
Моложе был меня, мой свет. А было мне
тринадцать лет»…
Не лучше дело обстояло с воспроизведением господствующего класса, с первым сословием. Среди них были обычны, пусть и в самых разных направлениях, но только с представителями своего, да еще исторически постоянно сужающегося круга, сословные вплоть до кузенных браки. Веками сохраняющийся узкий инбридинг отнюдь не способствовал обеспечению мощного взрыва генообмена, накопления положительной генетической информации и развития задатков господ, даже поставленных в условия экономического и социального превосходства, материального изобилия, блестящего образования, воспитания и медицинского обслуживания. Результат известен – «белая кость» и «голубая кровь» как продукт изнеженности и симптомов медленно нарастающего биологического регресса. О его проявлениях применительно к человеку писал «Н. Северцов в «Главных направлениях эволюционного процесса». Изд: МГУ, 1967, с. 57–58; «Хрестоматия по общей биологии». Изд.: Просвещение, 1970, с. 91 и др. И здесь характерна «замкнутая иерархия» /Ф.Энгельс/ породистых Печориных, Онегиных, Обломовых, галереи гоголевских вырожденцев Коробочек и Плюшкиных, а в особенности царствующих домов, где все эти тенденции проявлялись особенно отчетливо зримо, объясняя процесс угасания именитых родов «схваченный» в «Исторических «арабесках»” Льва Гумилева /14/. Аналогичные процессы мы наблюдали в элитах рабовладельческого общества…
В общей массе населения феодальных стран высшее общество всегда было немногочисленно. Например, в России 1917 года оно составляло всего около 2 % от общей массы населения /Ленин В.И. полн. собр. соч. т. с.202/. Браки господ, на первый взгляд дальние, для монархов вплоть до межгосударственных, должны способствовать накоплению положительного генофонда. Но это иллюзия, кажущаяся пролонгированность. Едва-ли в истории Западной Европы наберется 1,5-2 десятка монарших семейств брачующихся столетиями. Это способствовало накоплению немногочисленными представителями господствующей элиты рецессивных генов. «В небольших популяциях, не смотря на случайный выбор супруга, отмечается тенденция к возрастанию инбредности. Значение этого фактора легко понять, если вспомнить, что у многих растений и животных продолжительный инбридинг часто /хотя и не всегда/ ведет к снижению жизнеспособности и плодовитости» пишут все те же американские исследователи Дж. Харрисон и другие в «Биологии человека» /8, 202/. Чистокровки, по Ч. Дарвину и Ф. Энгельсу, всегда в невыгодном биологическом положении, да и мало их, в сравнении с эксплуатируемым большинством. Вот и наследуют «принцы крови» генетические, биологические и социальные пороки всех дворов феодального мира Европы, Азии и прочих частей Света…
Если бы представители «белой кости» и «голубой крови» не спаривались с этими «лошадьми» (имеются в виду крестьянские девки и парни – Б.Ч.), то аристократия всего мира и России в том числе давно бы прекратила свое существование. И здесь спасала грубая мужицкая сила замечает по этому поводу Л.Н. Толстой в беседе с А.М. Горьким. Отсюда понятна и его реплика семейному лечащему врачу: «Я знаю, кто я и дети мои знают, кто они. Но признаемся мы в этом разве что юркнув под гробовую доску…».
Еще круче высказывается на эту тему И.Дубинский в «Золотой липе» (Киев, 1960) «Боясь потерять веками награбленные богатства аристократия всего мира вступала в кровосмесительную брачную связь (кузенный брак – Б.Ч.) конечным результатом которой были прыщавые выродки».
Казалось подобную картину брачных уз мы наблюдаем в феодальном городе, его ремесленных цехах и гильдиях, среди чиновничества; разночинцев – третьего сословия. За рамки цеха, например, распространение брачной связи не пускали цеховые секреты, профессиональная замкнутость. В данном случае налицо была, вскрытая все тем же Ф. Энгельсом, зависимость брачных отношений от хозяйственной жизни. И здесь наблюдалась «замкнутая иерархия» – социально-биологическая причина средневековой темноты и антропометрического измельчания определенной части народных масс. Но, все горожане – это пришлые люди, что коренным образом отличало их, «третье сословие», жителей бургов от основных классов феодального общества. В отличие от сужающейся и тесной инбредности деревни, в городе, напротив, преобладал расширяющийся нарастающий аутбридинг. Наряду с отмечаемыми историей передовыми формами труда, технологиями и культурой, это ставило третье сословие в преимущественное социальное и биологическое положение /Биология. Под ред. Ярыгина В.Н. с.144-145/.
В целом, специфика брачной организации феодального общества состояла в ее узком сословно-классовом характере, Но, чем ниже по лестнице феодально-классовых сословий и каст, тем шире были, пусть и сословные /сословия-то многочисленнее…/, браки, быстрее сменяемость поколений/ибо короче жизнь.../, сильнее естественный отбор на факторы труда и условий существования. В этом была причина и детерминанта внеэкономического прогресса феодального общества. Моногамия этого общества – отнюдь не моногамия рабовладения и уж, тем более, не брачная организация варварского мира. К тому же, господский, крестьянский и городской разночинный браки существенно разнились меж собой социально и биологически. Обусловливающая количественное и качественное воспроизведение рабочей силы, брачная связь оказалась различной для каждого класса, сословия и касты этого общества. Потому и конечный продукт ее – люди с их интегральными социально-биологическими параметрами были не идентичны, полиморфны, социально-политипичны, антропологически и культурно многолики...
Результатом кастово-сословной моногамии явилась вырастающая из и на основе брака семья феодального общества. Проблемы ее количественно-качественной специфики для разных классов, каст и сословий еще далеко не изучены. Необходим, прежде всего, поиск исчерпывающей литературы и статистических данных. Более глубоко, очевидно, нужно рассмотреть вопрос о характере феодальной моногамии по отношению к ее предшествующим и последующим формам, внутрисемейные, а также межсемейные отношения и связи.
Безусловно, экономические условия феодализма и изменение его брачной организации трансформировали формы семьи. На смену большой патриархальной у земледельцев и скотоводов и моногамной семей рабовладельческого общества повсеместно возникла малая моногамная семья /11, 75/. Если большая патриархальная включала несколько поколений свояков и родственников, то малая семья – обычно одно, два поколения, что препятствовало в какой-то степени дроблению собственности и было более практично при создавшейся технической оснащенности общества, не требующей, а то и просто исключающей многие групповые формы труда. О изменении семьи говорит возросшее, сравнительно с предшествующей историей, количество и качество воспроизводимых ею рабочих рук. Если у древних земледельцев и скотоводов число детей было 3-4, 6-8 человек /8, 586/, то при феодализме семьи, имеющие до десятка и более детей не были редкостью. В царской России, например, крестьянин Яков Кириллов (60 лет) из с. Введенского имел 72 ребенка из коих 57 родила первая жена (4 раза – по 4, 7 раз – по 3, 1 раз – по 3, 2 раза – по 1). От второй жены он имел 15 детей (19, 164). Правда, как пример элиминирующего отбора, выросла и детская смертность, данные о которой по странам могла бы дать местная земская и муниципальная статистика.
Крестьянская семья – элементарная хозяйственная и внеэкономическая единица класса эксплуатируемых при феодализме – внешне мало изменилась сравнительно с рабовладением, но существенно сократилась численно по отношению к патриархальной семье варварского мира. Зато количество семейств за счет вычленения новых возросло многократно, обеспечивая рост городов и населения мира в целом. Все дети не могли наследовать и без того часто скудные средства существования крестьянина, а потому, обычно, изгои /а ими были и крестьянские и княжьи отпрыски/ вынуждены были «уходить в люди» чаще всего в ощущающие дефицит рабочих рук, города.
Уменьшение количественных параметров семьи за счет исключения из нее поколений при соответствующем росте детей и новых семейств, очевидно, присуще и господствующему классу, количество семей, которого, медленнее, чем крестьянских, но растет, Если во времена образования, например, Руси эти семейства исчислялись десятками /Соловьев С.О. Сочинения, кн.1, с. 719/, то к началу ХХ века их стало уже 28 тысяч, тогда как крестьянских дворов более 10 млн. Умножение дворянства естественно вело к дроблению собственности. Мелкопоместные помещики воспроизводили при этом все более худосочных элитариев со все более скромными владениями /12, 383/.
Сформировавшаяся в сложившихся экономических и внеэкономических условиях разночинная моногамия /ремесленная, купеческая, чиновничья…/ феодального города количественно и качественно была разнообразна. При высокой городской эпидемичности средневековья она подвергалась сильнейшему действию естественного отбора. Смертность в городах была повсеместно в мире значительно выше, нежели в сельской местности, а при частых эпидемиях, фиксируемых медиками, /холерных, чумных и пр./ они порой полностью обезлюдели, возрождаясь затем заново за счет изгоев деревни… и дворянских гнезд.
В целом, при всех плюсах и минусах, имущественной дифференцированности, каство-сословной замкнутости, функциональных различиях, когда одни трудились, другие – барствовали, не смотря на эпидемичность и расточительное отношение к рабочим силам, феодальная семья обеспечила многочисленное и жизнеспособное потомство. Это подтвердил рост мирового населения. Если к расцвету Римской империи на рубеже нашего тысячелетия оно насчитывало где-то около 200 млн. человек, то к исходу XI века достигло 1 млрд., то есть увеличилось примерно в 5 раз /8, 582/, свидетельству о прогрессивности, сравнительно с прошлым, феодального способа производства общественной жизни.
Совокупность крестьянских семейств частично /они разбавлены пришлым людом/ сохранивших кровное родство и общие естественные Не условия существования – лес, луга, земельные и речные угодья, образует феодальную соседскую общину (марку) задругу и т.д., то есть деревню, черты которой в Западной Европе отражены в работе «происхождение семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса, а в России – в «Колоколё» А.И. Герцена и Н.П. Огарева, например. Самоуправляющаяся община – социально-экономическая, форма организации крестьянства, остатки которой сохранились вплоть до нового времени.
Будучи относительно самостоятельной, община существует в противоречивом единстве и борьбе с феодалами, так как последние для нее или в прошлом выделившиеся, оторвавшиеся члены, либо инородцы, иностранцы. Русь – для славян, норманны – для европейцев, моголы в Индии, манчжуры – для китайцев и т.д. Взятый в совокупности, крестьянские общины образуют сословие различающихся имущественно /экономически и, следовательно, внеэкономически, политически, культурно, духовно... / крестьян – холопов, безземельных, малоземельных, дворовых, монастырских, заводских, дворцовых, государственных и прочих, а в целом – эксплуатируемьтй класс феодального общества, его второе сословие.
Общинные связи в среде господствующей верхушки обычно разорваны. Эта среда порождает сословия-касты складывающиеся первоначально не по этнородственному принципу, а по роду занятости, размерам движимого и недвижимого имуществ, то есть по экономико-социальным признакам, что особенно отчетливо выражено в восточной, индийской, например, кастовости[14]. Возникнув, касты, сословия приобретают внутри себя /и редко во вне/ кровные связи, образующие природную основу замкнутой, исторически сужающейся для высших слоев в общей массе населения /в силу действия группового естественного отбора, вымирания, разорения, экономической и политической борьбы, дуэлей, единичных и массовых самоубийств, кузенных браков... – социальных и биологических причин/ иерархию представителей господствующего класса. Высшим классом русского общества, с которым князь делил труды управления и защиты земли, была княжеская дружина. Она делилась на высшую и низшую: …бояр и отроков /дворню, дворян/... Эта дружина вместе со своим князем вышла, как мы знаем, из среды вооруженного купечества /варяжских гостей/. Дружина княжева составляла, собственно, военный класс /тысяцкие, сотники, десятские…/ организующий население по военному /следы того, из чего вырос Феодализм повсеместно от Рима до России/ /6, 175/. Это первое сословие феодализма.
Не вписывается в естественно выросшую организацию общин и феодальный город – третье сословие с его пришлым отовсюду разночинным людом. Именно община сохраняется только в среде крестьянства и не охватывает, таким образом, всего населения стран, а потому должна дополняться искусственным /социально-экономическим, политическим, культурным, духовным/ административно-хозяйственным, сословным классовым и т.п. делением общества.
Совокупность общин и сословий складывается отныне в племена значительно разбавленные пришлыми людьми и примесью оторванных от общин горожан, часто образующими господствующий класс иноплеменниками. «Превращение племен в сословия» – так называется одна из лекций В.О. Ключевского, на наш взгляд, довольно точно схватывающая существо процесса. «В нашей истории мы наблюдаем превращения в сословия племен, сведенных судьбой для совместного проживания в одном государственном союзе с преобладанием одного племени над другими». В дальнейшем, как отмечалось, имело место смешение кровей. Например, Русь /племя/ ославянилась, образуя господствующий класс. Такие же процессы наблюдались по всему феодальному миру /178/.
Потеря значительной частью населения естественных кровнородственных связей порождает необходимость замены их искусственной связью. Кровнородственное племя сменяется территориальным племенем. (Кровнородственная естественная связь дополняется искусственными – административно-хозяйственными отношениями. Население начинает делиться на волости, уезды, губернии, княжества, графства, герцогства, кантоны.., концентрируясь вокруг административно-ремесленных центров, городов /бургов/. Древнее племенное деление при этом перестает совпадать с административно-хозяйственным, городским или областным. «…Большинство областей составляются из различных, племен и их разрозненных частей; в иных областях к одному цельному племени примкнули разорванные части других племен” /148-150/. Повсеместно при этом наблюдалось смешение, пролонгация кровнородственных связей /кровей/, обусловившая биологический прогресс феодального общества сравнительно с первобытностью и рабовладением.
Феодальные /царские, королевские, княжеские/ дружины завоевывали племена, строили крепости, города, объединяли области, кои теряли племенные названия заменяясь городскими, областными и т.д. Например, своим мечем киевские князья очертили довольно широкий круг земель... Население этой территории было довольно пестрое, в состав его постепенно вошли не только восточные славянские племена, но и некоторые из финских: чудь, весь, меря, мурома... Среди этих инородческих племен рано появились русские города «В стороне Русь удерживала за собой старую колонию Тьмутаракань». Из всех этих элементов вырабатывалась русская народность. «В Киевской Руси они соединялись еще механически» /174/. Из разнообразных этнических элементов и исторических общностей трудным долгим процессом вырастала новая историческая общность людей. В условиях феодального способа производства общественной жизни из и на исторической основе союза территориальных племен сформировалась присущая данному уровню антропосоциогенеза и не характерная для прошлого – народность. Для нее характерны: натуральное хозяйство города и деревни, неустойчивая в условиях постоянных войн и смены границ территория, относительно однообразная для региона культура, представленный различными диалектами язык и т.д. Налицо, следовательно, все параметры будущих буржуазных наций, находящиеся, однако, в становлении. В условиях слабых социально-экономических связей парцеллярных хозяйств, постоянных войн и смены границ завершенности этнопроцессов и быть не могло.
В развитии этнических общностей феодализма наблюдаются две закономерности (тенденции): к самоопределению и консолидации отдельных территорий. Выражением первой служат стремление феодальных уделов к независимости, Второй, ведущей – к воссоединению /Украины с Россией, Германии с Австрией и Пруссией, Чехии и Словакии, Польши и Литвы.../. Приверженцами и проводниками этнической интеграции выступали первые лица господствующего класса, в чем, кстати, выразилась их определяющая прогрессивная роль в исследуемом способе производства общественной жизни. Эти тенденции получили окончательное оформление в абсолютизме.
Из соединений народностей, княжеств и впоследствии самостоятельных городов /Пскова и Новгорода, Генуи и Венеции.../ вышла «третья политическая форма» административно-территориального деления – страна, государство /156/. Это были универсальные формы существования феодального общества во всем мире, структура которого могла быть построена по социальным /экономическим, внеэкономическим, политическим и пр. /и биологическим/адаптивным, потребительским биорепродуктивным и т.д./ основаниям. Со становлением феодальных государств возможности панмиксии [15] за их рамками резко сократились. Это положение сохраняется на протяжении всех антагонистических формаций, преодолеваясь лишь в современности. Государство с момента своего возникновения является, таким образом, искусственной преградой, границей, локальной территорией, препятствующей свободному скрещиванию, а значит не только биологическому, но и социальному развитию человека. В этом проявилось, не наблюдаемое в прошлом, негативное влияние социального на антропосоциогенез.
Сохраняются и получают последующее доразвитие складывающиеся из народностей, включающие локальные и географические популяции вида Ноmо sapiens на биологическом уровне, локальные и географические расы феодального человечества – продукт оседлости и недостаточного развития межрегиональных социальных связей. Как и прежде, они делятся на высшие и низшие, «правоверные» и «поганые», господствующие и подчиненные (См.: Гюстав Лебон Психология толп, Габриэль Тард. Мнение и толпа. Москва, Институт психологии РАН, изд. 1998). Взаимодействие их противоречиво и порождает «священные войны», крестовые походы и пр. Свидетельство этого взаимодействия – длительное владычество моголов в Индии, татаро-монгольское иго в России, арабов на Пиренеях и в Африке, «белых богов» в цивилизациях ацтеков и майя, гуннов, половцев и печенегов в Европе…
Общим результатом взаимодействия рас и образующих их элементов был целостный материальный субстрат социального, выросшее количественно и качественно феодальное человечество. Число людей эпохи первобытного коллектива охотников определяют в 5 млн., времени первобытных земледельцев и скотоводов – около 20-40 млн., в рабовладении - 200 млн., а к 1800 г. – до 1 млрд. человек. Плотность населения при этом также возросла многократно: у охотников она менее 1 человека на З кв. км.; у ранних земледельцев – выросла в 10 раз; при рабовладении – еще в 10 раз и к началу феодализма составила от 10 до 150 человек на 1 кв. км. /8, 581-582/. Как прежде человечеству присуще деление на развитый центр, феодальный мир, и неразвитую периферию, провинцию, мир инородцев... Его (человечества) биологическая основа, представлена более развитым /проявившимся в росте численности и плотности населения; в связанном с ним поднимающем волны переселений, демографическом давлении; в увеличении продолжительности жизни, в возросшей полиморфности людей и т.д./ видом Ноmо sapiens. Биологический прогресс характеризуют следующие признаки: а/. Численное увеличение особей данной систематической группы; 6/. Прогрессирующее расселение, захват новых ареалов обитания; в/. Распадение, по мере того как особи попадают в новые условия существования, на подчиненные систематические единицы /разновидности, группы и т.д./.
Содержание биологического прогресса станет еще более ясным, если его сопоставить с противоположными ему процессами, каковыми являются: численное уменьшение особей данной группы, сужение ареала распространения и уменьшение числа подчиненных таксономических групп. Эти явления приводят своим развитием к вымиранию.
Несмотря на резкие различия материальных основ и условий существования различных элементов феодального общества о видовой дивергенции на данном этапе истории не может быть и речи, поскольку постоянной видовой изолированности как таковой уже не существовало нигде. В условиях заселения всей планеты социальные законы приобретают статус самодовлеющих над биологией, а темпы исторического /общественного/ развития становятся настолько быстрыми, что биологическая эволюция человека с трудом, в болезнях и эпидемиях цивилизации, поспевает за социальным процессом.
Во взаимодействии народов, локальной и географической, естественной /Не/ и модифицированной природы /Нп/, биология человека /Нв/ становится универсальнее, отбор на выживаемость (в эпидемических процессах и адаптивность, ассимиляцию и диссимиляцию, размножение…) – мощнее … /8,591-582/. Если говорить о борьбе за существование, естественном отборе и прочих биологических законах применительно к человеку и человечеству, то рассматривать их необходимо вот уж действительно, как писал и К. Маркс и Ф.Энгельс, «исторически, применительно к каждой конкретной формации», классам, сословиям-кастам, иным социальным элементам.
Дата добавления: 2016-01-05; просмотров: 21; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!