Астрономия обитателей Венеры. 15 страница
C'est un affreux sèjour, en horreur aux dieux même
И другие стихи того-же поэта:
| II s'enfonce aussi loin sous les terrestres lieux Que la Terre elle-même est distante de cieux, |
то, без всякаго сомнения, они полагают, что поэт подразумевает тут нашу Землю. Они нисколько не сомневаются, что ад и Тартар находится на земном шаре и что Луна, находящаяся в равном разстоянии от неба и от преисподней, есть истинная Земля.
*) Плутарх впадает здесь в заблуждение, производимое обманом чувств и указанное нами в главе о законах тяжести.
Плутарх, по мнению котораго обитатели Луны так лестно думают о нас, переходить затем к палингенезической теории, повидимому родившейся у наших северных предков.
В заключение, не можем воздержаться, чтоб не привести мнений его о переселении душ на Луну, мнений, говорит Плутарх, получивших начало у обитателей одного острова на запад от Великобритании, невдалеке от полюса. Удалившись с Олимпа, Сатурн самолично стал управлять этим островом. Из этого разсказа видно, что древние различали в человеке тело, душу и разум; разум настолько выше души, на сколько душа выше тела. „Соединением души с разумом образуется мышление; из союза души с телом возникает страсть; первое есть начало удовольствия и страданий, второе — добродетели и порока. Тело происходить от Земли, душа — от Луны, мышление — от Солнца; мышление есть светило души, подобно тому, как Солнце есть светило Луны. Мы умираем два раза: первый раз на Земле, в обители Цереры, отчего афиняне называли души усопших Цереалами (céréaliens); во второй раз — на Луне, в области Прозерпины. Втечении некоторого времени души носятся между Землею и Луною, но затем вступают в свою родину, как-бы после долговременнаго изгнания, где и умирают второю смертию, вводящею их в состояние вечнаго разума. Праведники пребывают в той части Луны, которая обращена к небу, а грешники занимают сторону, обращенную к Земле и называемую „Полем Прозерпины.“
|
|
|
Мы привели последнюю выдержку в видах избежания пробелов. Предшествовавшия страницы дают достаточное понятие о мнениях, которых представителем является Плутарх; они возникли в воображении первобытных веков, не умевших еще различать пределы возможнаго. В физике и метафизике едва зарождался экспериментальный метод: это подъем, по которому дух человека не осмеливался еще следовать.
ГЛАВА III.
От перваго года нашей эры до тысячнаго. — Теологическая система мира. — Зогар (Le zohar). — Лактанций. — Отцы Церкви. — Общепринятыя мнения. — Козьма Индиковплест. — Магомет. — Мечты и легенды.
Едва уловимая до сих пор идея обитаемости миров не находит еще условий для своего развития в эпоху, до которой мы достигли. Вопервых, истины физическия не могут еще выступить из облекающаго их мрака, потому что естествоведение, как положительная наука, еще не существовало; во-вторых, даже истина нравственная встречает препятствия для своего проявления, так как религиознаго свойства оттенки, сливавшиеся в минувших веках с истиною этою и поддерживавшие ее, заменяются теперь учением диаметрально противоположным. Но самая идея не умирает; она находится только в летаргическом сне, прерываемом повременам перемежающимися пробуждениями.
|
|
|
Странный вид представляет взорам историка состояние европейскаго мира втечении первых веков нашей эры. Вслед за политеизмом греческим и римским, за обоготворением всех сил природы, за всесторонним развитием всех страстей человеческих, настает эпоха всеобщаго утомления, потребности новых верований, новых кругозоров, новых надежд.
Чтобы заменить угаснувшия верования, необходима была новая религия: подобно телу, душа не может жить без пищи.
Едва безчисленному множеству божеств и героев противопоставилось понятие божественнаго Единства, как душа, до тех пор обуреваемая противоположными силами или увлекаемая различными стремлениями, тотчас же усвоила себе это новое понятие, водворившее мир там, где неистовствовали прежде бури. Только люди, заинтересованные сохранением стараго порядка вещей, сильные дня, противодействовали распространению новых идей, но их преследования привели к тем именно результатам, которые всегда достигаются преследуемыми мыслями — к полному торжеству последних.
|
|
|
Поэтому мы видим, что все благородные и высокие умы этой эпохи, отвергая формы древности, забывают о Земле, которая служит темницею для души — этой Психеи, со столь слабым и робким полетом. Они приветствуют зарю новой эры и погружаются в созерцание идеальных, открываемых религиею, красот. Но человек по природе своей так немощен, что легко выходит он из пределов возможнаго и, подчиняясь реакции минувших идей, тотчас же устремляется в недосягаемую даль. Века, радостно взиравшие, как благословенные роды насыщались чистыми водами христианскаго учения, в то же время с горестию видели, что мистицизм обрывал первые цветы юношеских душ. Разверзлись небеса, но Земля изчезла, или выражаясь точнее, она представлялась человеку под одним только видом: внизу — юдоль испытаний, вверху — пресветлая обитель, где добродетель уготовляет избранникам престол славы.
|
|
|
Под влиянием подобных воззрений, могла-ли идея множественности миров развиваться в умах, приводить в движение мысль и возбуждать энтузиазм? Небо и Земля представляли дуализм, освященный глаголами Новаго и Ветхаго заветов: ничего не могло быть проще, но, вместе с тем, и безполезнее такой системы. К чему людям, жизнь которых составляла только переход к вечному блаженству, заниматься изучением Земли и светил? Какое значение имели науки физическия для того, кому откровение выяснило его грядущия судьбы, которыя только и заслуживают нашего внимания? В уединении и молитве будем проводить дарованную нам Богом жизнь будем, тщательно устранять от себя все соблазны мирские, все поводы, могущие заставить нас забыть о конечном пределе нашем; пусть взоры наши никогда не имеют другой цели, кроме лучезарной точки, к которой волны времени уносят всех нас.
Палингенезическия идеи составляют, повидимому, неотъемлемое достояние человечества. Жизнь находится в постоянном движении от перваго до последняго из существ; ничего не теряется; мир есть безпрерывный и постоянный процесс видоизменений. Во втором веке нашей эры, Ориген *) является представителем подобных воззрений. Земля занимает у него второстепенное место в среде миллионов подобных ей миров и вселенная по временам обновляется в своем составе уничтожением и зарождением материальных миров. Души переселяются из одного мира в другой, где и протекает их грядущая жизнь, а не в неподвижном небе и не вечном аду. Хотя это не совсем согласуется с учением Церкви, но Ориген никак не желает прослыть еретиком. Он старается согласить идею множественности миров с текстом св. Писания и комментируя следующия слова Евангелия: „И соберут ангелы праведников от вершины небес до их пределов“, следующим образом объясняет значение употребленнаго здесь множественнаго числа: „Каждое небо имеет начало и предел, т. е. конец устройства, свойственнаго этому небу. Таким образом, после пробывания здесь, на Земле, человек достигает обители в некотором небе и заключающагося в последнем совершенства. Оттуда он проникает во вторую обитель, во второе небо и в соответствующее этому небу совершенство, затем в третью обитель, в третье небо и в иное совершенство. Одним словом, следует допустить, что все небеса, в которых Бог соберет избранников своих, имеют начало и предел“. В одном из толкований своих на псалмы, Ориген, по замечанию Жана Рено, исходит из более еще определеннаго свидетельства в пользу идеи множественности миров. Он утверждает, что физическая красота миров просветляется по мере того, как последние возносятся над Землею. По поводу слов Давида: „Господи, дай мне познать число дней моих“, слов, которыя Ориген принимает далеко не в их прямом смысле, он говорит: „Есть дни, которые принадлежат сему миру, но есть и такие, которые находятся вне его. Проходя по своду небесному, Солнце позволяет нам наслаждаться известными днями, но душа, достойная вознестись во второе небо, находит там совсем иные дни; будучи-же восхищена, или прибыв в третье небо, она обретает там дни еще более лучезарные и не только наслаждается этими невыразимыми днями, но и слышит глаголы, повторить которые человек не может **).
*) Родился в 185 году, умер в 252 году
**) Homelies, I, in psalm. XXXVIII. Для уразумения истиннаго значения этих трех небес, необходимо заметить, что по понятиям Оригена и христиан тогдашней эпохи, наш мир заключает в себе три небесныя сферы, окружающия Землю: первое небо составляет область воздуха и облаков; второе — есть пространство, в котором двигаются светила; третье — небо, находящееся за областью звезд, есть пребывание Всевышняго, обитель избранников, созерцающих лице Бога.
Но какие-же это обители и какое число дней должны совершить мы для достижения царства мира? Чтобы подыскать авторитетный ответ на вопросы эти, Ориген еще раз прибегает к истолкованию библейских слов.
В книге Числ определено число станов еврейскаго народа, от исхода из Египта, до Иордана; станов этих было 42, чтó равняется числу колен от Авраама до Иисуса Христа. Прибавим, что названия станов имеют неопределенное значение, из котораго толкователь может почерпать все, что ему необходимо. Для Оригена не надо было больше: усматривая в этом мистическое значение странствований души, начиная от Рамессе (движение нечистаго), до Абарима (переход), он устанавливает лествицу переселений души. „Последний стан есть Иордан, река Господа“.
Но, как уже замечено, существует не только множество миров одновременно, но до сотворения нашей вселенной существовало, а после ея окончания будет существовать безчисленное множество последовательных вселенных. Кажется, что, по мнению Оригена, мир совечен Богу и что от начала веков души воплощались в различных мирах.
„Если вселенная имеет начало“ говорит он, „то чем проявлялась деятельность Бога до сотворения вселенной? Грешно и, вместе с тем, безумно было бы думать, что божественная Сущность пребывала в покое и бездеятельности и было время, когда благость ея не изливалась ни на одно существо, а всемогущество ея ничем не проявлялось. Полагаю, что еретик не легко ответит на это. Что касается меня, то скажу, что Бог приступил к своей деятельности не в то время, когда был создан наш видимый мир и подобно тому, как после окончания последняго, возникнет другой мир, точно так до начала вселенной существовала другая вселенная (На поле находится пометка: Cave и caute lege). То и другое подтверждается св. Писанием. Исаия учит нас, чтó произойдет поcле окончания нашего мира. „Будут другия небеса и другой мир“. (Isaie LXVI, 22). Эклезиаст, с своей стороны указывает, чтó было до начала мира. „Что было? То, что должно быть. Что сотворено? То, что будет еще сотворено. Ничто не ново под Солнцем и никто ни может сказать: „вот новый предмет, ибо он существовал уже в веках, предшествовавших нам“. Ecclésiast. I, 9). Таковы свидетельства, указывающия, чтó было и чтó будет. Итак, следует полагать, что не только существуют одновременно многие миры, но до начала нашей вселенной существовали многия вселенныя, а по окончании ея будут существовать другие миры. — Затем Ориген переходит к филологическим соображениям на счет слова χαταβολη, которое переводится словами: constitutionem Mundi.
Комментируя мысли Оригена относительно множественности миров, св. Иероним не слишком однакож подрывает их значение, а позже св. Афанасий, доказывая единичность Бога, добавляет, что этим не обусловливается еще единичность мира. „Творец всего сущаго,“ говорит он, — мог создать, кроме обитаемаго нами мира, и другие миры“ *).
*) Origenis opera omnia, edit. in-fol, 1733 Principis, lib. III, cap V.
Contra Gen. I. Ipse opifex universum mundun unum fecit ut ne multis constructis, multi quogue opifices putarentur; sed uno opere existente, unus quoque ejus autor crederetur. Nec tamen, quia unus est effectus, unus quoque est mundus nam alios etiam mundos Deus fabricari poterat.
Книга, подлинность которой долго была оспариваема — Зогар, еврейских раввинов и, по всем вероятиям, написанная Cимоном-бэн-Иохаи во втором веке нашей эры, равным-же образом проповедует движение Земли вокруг Солнца и идею множественности миров. „Доктрина о множественности миров и множественности существований, говорит А. Пеццани *), — изложена в Зогаре, Сефере (Sepher), Жезире (Iesirah), в большом и малом Индра и в прибавлениях к Зогару. Некоторые Евреи относили это учение к эпохе Моисея, сообщившаго его, в виде таинственнаго предания семидесяти старцам в то время, когда он дал закон Синая младенчествующему народу. Иные утверждают, что оно было возвещено Аврааму. Вот место из книги этой, в котором самым положительным образом изложено учение об истинной системе мира.
„Книга Шамуна-Старца (да будет благословенно имя его) пространно излагает, что Земля, подобная шару, вращается вокруг самой себя. Одни из ея обитателей находятся вверху, а другие внизу; виды и небеса изменяются для них, смотря по вращательному движению Земли, но сами они всегда сохраняют равновесие. Когда какая-нибудь часть Земли освещена, то это день; когда другия части погружены во мрак, то это ночь. Есть страны с очень короткими ночами“ **)
Кроме этих положительных выражений в Зогаре встречаются слова, в роде следующих: „Господь всех ведомых и неведомых миров“ ***).
К какой-бы эпохе ни относился Зогар, но в первый раз он был издан в Испании, в тринадцатом веке, задолго до рождения Коперника. Для Евреев он был тем, чем было учение Оригена для христиан. Зогар противополагает истинную систему мира тем узким воззрениям, в силу которых Земля считалась средоточием вселенной. Из этого видно, что в первые века христианской эры идея обитаемости светил и величины вселенной находила уже последователей, равно как и до и после этой эпохи религиозного обновления.
*) La Pluralité des existences de L'Ame conforme à la doctrine de la Pluralité des Mondes, 1865, p. 114.
**) Le Zohar, 3 partie, fol. 10. recto. См. Франк, la Kabbale.
***) In Zohar, Deus Mundorum dicitur tum revelatorum, tum absconditorum. Fabricius, Bibliotheca graeca, lib. I, cap. IX
Но не таковы были общепринятая понятия о строении вселенной и нам помнится, что главнейшия положения Оригена подверглись осуждению на Халкедонском соборе, а впоследствии на пятом соборе Константинопольском. В половине перваго века нашей эры, ложная система мира, основанная на наблюдении видимых явлений, освящалась учением Александрийской школы и в особенности — учением Птоломея. Мысли о движении Земли покоились сном в некоторых таинственных книгах, дошедших от времен Пифагора и идея превосходства нашей Земли или, скорее, ея единичности в средоточии вселенной, господствовала над умами и утверждала их в ложных понятиях. Установленный Птоломеем факт в мире физическом дивно совпадал с фактами, установленными евангелистами в области нравственнности и всякое движение вне оффициальной системы казалось или лишенным здраваго смысла, или достойным осмеяния. От перваго до пятнадцатаго столетий, европейское общество развивалось между поверхностью Земли и сводом неба, как будто в безпредельных пространствах не было ничего другаго, кроме замкнутаго со всех сторон земнаго шара.
Если кто-нибудь осмеливался допускать возможность существования других миров и сомневался в превосходстве Земли, то люди серьезные, учители закона, глумились над ним, если только не относились с презрением к подобнаго рода вздорам или не причиняли их дерзким творцам действительных невзгод. Мы видели, что Плутарх, последний представитель древняго мира, изложил историю подобных мыслей; призовем теперь Лактанция, первейшую личность того новейшаго мира, который втечении пятнадцати столетий упорно наблюдал только свой внутренний строй.
В трактате своем „О ложной мудрости“ (De falsa Sapientia), Лактанций *) премило подшучивает над всеми философами прошедших времен, трактовавшими о природе миров. Выставляя на вид парадоксы, опровергая факты с их выводами, все критикуя, он с самоуверенностью педагога решает спорные вопросы. Упоминая сначала о некоторых мыслях относительно обитаемости светил, Лактаций говорить, что по нелепым понятиям Ксенофана, Луна в двадцать два раза больше Земли; в довершение глупости своей, Ксенофан полагает, что Луна вогнута и что на ней есть другая Земля, которая может быть обитаема породою людей, отличною от нашей. Из этого следует, что Селениты имеют другую Луну, обязанную освещать их по ночам, подобно нашей Луне, озаряющей своим светом мрак Земли. После этого и мы, чего добраго, служим Луною для какой-нибудь нижней Земли **)!
*) Родился около половины третъяго столетия, умер в 325 году.
**) Иосиф Изеус (Iosephus Isaeus), в заметках своих Лактанции комментирует слова: Intra concavum Lunae sinum esse aliam terram. Кроме Ксенофана, как говорит Цицерон (in Lucull.), Пифагор, как кажется, полагает, что на Луне, равно как и на других светилах, есть четыре стихии, горы, долины, моря, одним словом все, находящееся на Земле. Но если верить Ямблику (de symbol. pythagor.) и св. Фоме (in secundo Aristotelis de coelo com. 49), то воззрения эти представляют чисто-мистическое значение.
Бэль (Bayle) полагает, что Лактанций не понял Ксенофана; но и Бэля вводить в этом случае в заблуждение слово sinum, которое означает не внутренность Луны, а скорее ея сторону. Ксенофан очевидно хотел сказать, что обитатели Луны заключены не во внутренности планеты этой, а в обширных и глубоких ея долинах. Ясно, что Лактанций следует мысли этой, так как он противополагает ей слова: Селениты „имеют другую Луну, освещающую их по ночам.“
Затем он торжественно добавляет: „Что сказать о людях, допускающих существование антиподов и помещающих каких-то людей под нашими ногами? Можно-ли быть настолько ограниченным (tam ineptum), чтобы думать, будто есть люди, у которых ноги выше головы, что существуют страны, где все стоит вверх дном, где плоды висят снизу вверх, верхушки деревьев стремятся вниз, дождь, снег и град падают снизу вверх! После этого нечего удивляться висячим садам и относить их к числу семи чудес, потому что есть-же на свете философы, которые помещают в воздухе поля и моря, города и горы. Подобныя заблуждения встречаются у людей, полагающих,что Земля кругла.“
Затем он великолепнейшим образом доказывает, что Земля не кругла и — факт замечательный — подобно Плутарху, о котором мы беседовали в предъидущей главе, Лактанций изо всех сил хватается за истину и затем далеко отбрасывает ее от себя. „Если спросите вы, говорит он, — у людей, поддерживающих подобныя нелепости, почему у антиподов все тела не падают в нижнюю часть неба, то вам ответят, что согласно с природою вещей, все тяжелое стремится к центру (ut pondera in medium ferantur), что все направляется к этому центру, подобно спицам в колесе, а тела легкия, каковы облака, дым, огонь и проч. удаляются от средоточия и поднимаются вверх. Право, не знаю, что нелепее: заблуждения-ли этих людей, или их упрямство“ *)?
Вот таким-то образом отделывали людей, осмеливавшихся сомневаться в истинности преподаваемой системы. Св. Иоанн Златоуст, св. Августин **), преподобный Бэда и Абулензис (Abulensis) рукоплещут резким нападкам Лактанция и даже стараются превзойти его. Геродот говорит, что он не может воздержаться от хохота, когда при нем говорят, будто „море окружает вселенную и что Земля кругла, как шар.“ Св. Иоанн Златоуст тоже не далече ушел: он готов вступить в состязание со всяким, осмеливающимся утверждать, что Земля кругла и что непохожа она на палатку или на шатер ***). Бэда добавляет, что „не следовало-бы допускать небылиц, разсказываемых об антиподах“ ****).
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 60; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!