Наставление постовым командирам 10 страница
Однако Суворов рекомендует и более педагогичные меры. Грамотного и примерного поведения дворянина полковой командир определял в роту, где капитан его «с помощью старшего сержанта обучает ласково и исподволь», как солдаты-наставники – молодых рекрут.
Задачей «Полкового учреждения» было избежать ситуаций, когда побои были не праведным наказанием и средством исправления дурного нрава, а признаком отчаяния командира, запустившего работу с личным составом. В главе об обучении рекрут ни слова о наказаниях нет: за что наказывать, коли люди ещё «в тонкость» не обучены?! В письме Веймарну Суворов говорит о новобранцах Суздальского полка (выделено мной): «Их не били, а учили каждого, как чиститься, обшиваться и мыться, и что к тому потребно, и был человек здоров и бодр. Знают офицеры, что я сам делать то не стыдился» ((Д I. 243. С. 365).
За обученным личным составом необходим был неослабный контроль командиров, «дабы чрез послабление того из добрых солдат не сделать ленивых, нечестолюбивых к их должности, нерадетельных и напоследок распутное их состояние от отчаяния бешеною дракою не поправлять» (выделено мной.– А.Б.).
Побои были не единственной мерой наказания провинившихся. В «Полковом учреждении» неоднократно упоминаются словесные увещевания, выговоры, угрозы доложить о неисправности военнослужащего выше и доклады (с последующим понижением в чине или даже разжалованием), гауптвахта[100] и наряды вне очереди. Капитан должен был иметь под рукой ротные списки с отметками, «кто куда командирован, дабы полковому командиру без дальних справок о каждом отвечать мог; (он же) наблюдает, чтоб один перед другим в лишнюю очередь командирован не был, разве за доброе состояние кого облегчит, а другого за наказание в лишнюю очередь командировать старшему сержанту прикажет» (выделено мной. – А.Б.).
|
|
|
Ротный напоминает в «Полковом учреждении» отца, педагога и священника в одном лице. Капитан «знает именно всех в своей роте нижних чинов, дабы о каждом пред своим командиром ответствовать мог, и, будучи сведущ о способностях каждого, исправнейшего от других отличает. Ежели кто из новоопределенных в роту имеет какой порок, как то: склонен к пьянству или иному злому обращению, неприличному честному солдату, то (капитан) старается его увещеваниями, потом умеренными наказаниями от того отвращать. Умеренное военное наказание, смешанное с ясным и кратким истолкованием погрешности, более тронет честолюбивого солдата, нежели жестокость, приводящая оного в отчаяние».
«По расположении (полка) в квартиры ротной командир, – говорится в главе IV «О непременных квартирах», – спустя одну неделю, объезжает всю роту по ее квартирам. Каждого квартиру и в ней квартирующего (он) посещает и осматривает, все ли оружейные, мундирные, амуничные и годовые вещи в целости и чистоте, и всё ли есть … Как и где их хранит, и свой провиант, в чистоте ли (солдаты) себя содержат. Для благочестия (капитан) прослушивает (солдат) в повеленных при полку молитвах, утверждает доброе согласие с обывателями, и с каждым рядовым, что ни есть, говорит, дабы усмотреть, не привыкают ли они к крестьянским речам, виду, рассуждению и ухваткам и не отвыкают ли от военной смелости. Кто в чем попортился, обленился, опустился и оробел, берёт его под собственной свой присмотр на время, и не самого его, но его начальника строго за то наказывает (дважды выделено мной.– А.Б.). Эти осмотры ротной командир чинит еще дважды, то есть: второй среди зимы и третий не меньше месяца перед выступлением в лагерь», а в его отсутствие всё названное контролирует старший сержант.
|
|
|
Серьёзной виной полковник считал проникновение в армию «подлых» черт крепостных крестьян. «Хотя рядовому с крестьянами, кроме тех, которые из них в пьяных и иных мотовских подлых, грубых и беспокойных поступках обращаются, на квартирах сообщение иметь не воспрещается, но совсем военным правилам противно, что к их виду, образу, ухваткам, рассуждению и речам хотя мало солдату привыкать. Однако при том обходиться с ними (крестьянами) ласково и ни в чем их ни словом, ни делом не обижать, за что по вине не допуская до штаба (солдат) наказывать, а буде какие жалобы в штаб произойдут, за те ротной командир сам ответствовать должен».
|
|
|
«Бешеная драка» временами была необходима для исправления запущенных солдат, но указывала на виновность их командиров. «Если из унтер-офицеров или капралов кто в поступках испортится, так что трудно будет его поправить, – наставлял Суворов, – о таком (ротный) представляет полковому командиру: оный по обстоятельству лишён будет своего начальнического чина. Старшего сержанта … если провинится, то капитан его ставит под ружьё. А если старший сержант испортится и ослабеет, то по представлению капитанскому, что его должности править не может, от полкового командира лишен будет сего чина».
Полковник понимал, что «ослабленный» пьянством мог быть или приведён в чувство увещеваниями, угрозами и побоями, или остаться пропащим для своей должности человеком. Тут от командиров требовалось терпение. До полковника и даже до капитана, по буквальному смыслу «Полкового учреждения», должны были доходить рапорты только о том, что нижестоящие чины сами не смогли исправить: ведь упоминание о плохом поведении в рапорте было позором и формой наказания. Старший сержант «исправлял» поведение командовавших капральствами унтер-офицеров, капралов и ефрейторов, «не допуская до ротного командира», но лично делая им выговор.
|
|
|
В наказаниях солдат Суворов приказывал учитывать мотив проступка и разбираться, следует ли вообще взыскивать на рядовом. Сломал солдат оружие так, что самому починить невозможно, и «если это учинено от небрежения, то капрал рядового неослабно наказывает». А сломанную фузею или тесак немедля заменяет у каптенармуса.
«Душа матёрого тела»
«Учреждение сие служит к согласному знанию общей должности и каждого особо. Оно его затверждением ничью память (не) отяготит, а исполнением его пунктов ничью должность в излишнее попечение о её исправлении привести не может».
В обучении солдат о наказаниях вообще речи не шло и правильная работа полковой машины бития не требовала: наказания и взыскания всех форм свидетельствовали о том, что что-то идёт наперекосяк. Между тем, в процветании одушевлённого тела, каким Суворову представлялся полк, был заинтересован каждый военный, желающий получать от своей почётной службы истинное наслаждение. Эту нравственную награду Александр Васильевич считал главным, что человек может найти в армии.
«Всякой служащей в полку в военном чине рассудить может: только благоустроенное согласие всех частей полка содержит его твёрдость непоколебимой, и неослабное наблюдение нужных военных правил как душа это матёрое тело просвещает» (выделено мной.– А.Б.). Начальник, по Суворову, должен был побуждать подчинённых к выполнению приказов и почтению к своему положению не принуждением, а личным авторитетом.
Плохое исполнение обязанностей командиром – беда, а сбой в подразделении – угроза целостности полка: «твёрдость полка разрушится, и будет оно как грубое тело без души. От чего в службе при таком полку в военном звании столь почтенном можно ли вкушать истинную сладость? Не надлежит мыслить, что слепая храбрость дает над неприятелем победу, но единственно смешанное с ней военное искусство. Чего ради не должно ли печься единожды в нём полученное знание не только содержать в незабвенной памяти, но к тому ежедневными опытами нечто присовокуплять»?!
Суздальский мушкетёрский полк под командой Суворова стал образцовым источником «истинной сладости». «Не можно, – восклицал полковник по поводу отличия, учинённого полку императрицей, – забыть высочайшую монаршую милость, которой сей полк недавно удостоен был! Отличность, какою не один полк по прошествии многих лет славится не может: всем прочим в образец! Но всегда о том вспоминая, содержать себя во всегдашней исправности, наблюдать свою должность в тонкость, жертвовать мнимым леностным успокоением истинному успокоению духа, состоящем в трудолюбивой охоте к военной службе, и заслужить тем себе бессмертную славу»!
Глава 4
«ОДУШЕВЛЁННЫЙ ОРГАНИЗМ»
Русский полк
«Только благоустроенное согласие всех частей полка содержит его твердость непоколебимой, и неослабное наблюдение нужных военных правил как душа это матёрое тело просвещает».
Что представляло собой «матёрое тело» полка русской пехоты, которая вскоре победит всех врагов России, включая самые передовые войска революционной Франции? Западные современники и все историки были в растерянности перед феноменом русской армии. Как «варварская» страна, погрязшая в крепостничестве, неожиданно разгромила величайшего военного гения Фридриха Великого?! Непревзойдённого реформатора армии и создателя новейшей тактики, опирающегося на индустриальную и интеллектуальную мощь Западной Европы!!
С западной точки зрения, русские «варвары» били пруссаков в Семилетней войне благодаря своей примитивности, выраженной в особых свойствах русского солдата. На них с большой злобой ссылался Фридрих II, не желавший признать, что его перехитрил и грамотно побил под Кунерсдорфом старик Салтыков: генерал в ландмилицком мундире, даже не профессионал! Разумеется, Пётр Семёнович действовал не голыми руками. Побили и продолжали бить пруссаков не толпы особо стойких «варваров», а стройные русские полки, над улучшением организации и повышением боевой мощи которых лучшие военные умы России задумались сразу по воцарении Екатерины Великой. Но признать этот факт Западная Европа не могла.
Хороший военный историк Фридрих Энгельс нашел удовлетворительное для Запада решение этой проблемы в построениях социологии. «Пока тактическая задача, – писал он, – решалась наступлением пехотных масс, действовавших сомкнутым строем, русский солдат был в своей стихии. Весь его жизненный опыт приучил его крепко держаться своих товарищей. В деревне – ещё полукоммунистическая община, в городе – кооперированный труд артели, повсюду – krugovaja poruka, то есть взаимная ответственность товарищей друг за друга; словом, сам общественный уклад наглядно показывает, с одной стороны, что обособленный, предоставленный своей собственной инициативе индивидуум обречён на полную беспомощность. Эта черта сохраняется у русского и в военном деле; объединённые в батальоны массы русских почти невозможно разорвать; чем серьёзнее опасность, тем плотнее смыкаются они в единое компактное целое». Словом, «население России поставляло превосходный солдатский материал для войн того времени, когда сомкнутые массы решали исход боя»[101].
Советские историки с воодушевлением приняли такое объяснение силы русской пехоты, позволяющее прославлять героизм простого солдата, обличая при этом «проклятый царизм». В силу идеологической «зашоренности» они обошли вниманием факт, что Энгельс характеризовал военную реформу Фридриха как «переход от глубокого построения к линейному», при котором «сомкнутые массы» лишь массово гибли в столкновении с хорошо обученной пехотой, растянутой по полям сражений в три шеренги (как и учил своих солдат Суворов). Бойцы, теряя строй, позволяющий им максимально использовать своё число и оружие, и «плотнее смыкаясь … в единое компактное целое», неизбежно проигрывали. Это классика военной истории. Можно вспомнить янычар, которые с детства воспитывались в военном сообществе, буквально у одного котла. У них «взаимная ответственность товарищей друг за друга» была не менее развита, чем у русских крестьян. Но янычары не смогли противостоять полкам Румянцева и Суворова.
Александр Васильевич не даром подчёркивал необходимость оторвать солдат от крестьянской среды и народного быта, истребить в них все следы «подлых» крестьянских нравов. Считается, что артель и община культивировали взаимовыручку. Но Суворова, знакомого с народными нравами не понаслышке, не прельщали нравы деревенской общины и городской артели, на которые молились революционеры-народники, и на которые с их подачи ссылался Энгельс. Русский полк был совершенно особой организацией, реализовавшей представления об идеальном обществе таких офицеров, как Румянцев, Суворов, Бибиков (с которым Александр Васильевич переписывался) и др.
Эта организация была лучше и справедливее современного ей общества, где в «верхах» царило кумовство и коррупция, а фаворитизм был чуть ли не официальной системой продвижения и обогащения. Екатерина Великая просто не понимала, что могут существовать иные нравы и обычаи. «Он сам виноват, что беден, – ответила она чиновнику, просившему за нищего штаб-офицера, – ведь он долго командовал полком».
Для Западной Европы, где она выросла, «кормиться от полка» было нормой, раз в армии служили наёмники. В России казнокрадство в армии имело место и до, и после Суворова. Однако в полку никто не мог украсть так, чтобы это не стало известно офицерам, а нечистые дела самого полковника не дошли бы до бригадира и генерала. Но, скажете вы, ведь крали и брали «посулы» даже генералы! – Верно, поэтому нечистые на руку полковники, неспособные навести порядок среди нижестоящих офицеров, имели некоторые шансы удержаться в армии и даже получать продвижение.
Однако среди боевых офицеров и генералов, выдвинувшихся в Семилетнюю войну и обеспечивших «матушке-императрице» дальнейшие громкие победы, честолюбие было развито выше естественного стремления к корысти. Императрица подкрепила эту тенденцию, щедро награждая победителей землями, крестьянами, деньгами и драгоценностями. Строгая распорядительность и чистота совести полковника, делавшие его полк боеспособным и дававшие командиру шансы для продвижения по службе, окупались больше, чем воровство и кумовство!
При наличии честного полковника, мечтающего блеснуть своими солдатами на параде и завоевать победу на поле брани, полковая организация становилась идеалом, недостижимым для остального русского общества. Ведь главным в ней была не солдатская артель, многократно воспетая советскими историками, а чёткая структура командования, справедливая и продуманная система распределения обязанностей, подготовки и продвижения кадров. Не будет преувеличением сказать, что такой идеальный полк, как Суздальский, организацию которого сам Суворов считал образцовой и насаждал затем во всей армии, под командой Александра Васильевича совершенствовал и воспроизводил себя сам.
Это соответствовало представлениям народа о правде и Суворова – о высокой миссии солдата. Солдат не просто освобождался от крепостной зависимости – он относился к привилегированному воинскому сословию. Как утверждала в 1764 г. Военная коллегия: «Солдат … именем и чином от всех его прочих званий преимуществен».[102] Он был всегда сыт и одет, получал небольшое денежное жалование (плюс чуть больше рационных и амуничных денег)[103], на которое мог, при случае, даже выпить, только не в кабаке[104]. Солдат имел право, с разрешения начальства, жениться – как и офицер[105]. Чётко выполняя свои обязанности, он был вполне защищён от несправедливостей и наказаний. Всякий человек, изучивший и делающий в полку больше своих обязанностей, имел шанс на продвижение. Наконец, чем выше был чин – тем больше забот и серьёзнее ответственность.
Дворянин в таком полку, как Суздальский, не мог выдвинуться лишь благодаря дворянству. Он обязан был лично пройти все ступени солдатской службы, делом доказав своё право командовать. Выходец из крепостных мог подняться на уровень власти обер-офицера, став старшим сержантом роты, и даже штаб-офицера в штабе полка. Сын солдата имел привилегию ускоренного производства в офицеры. Наконец, система полка была чрезвычайно прочна, так что каждый добрый солдат, от рядового до полковника, мог наслаждаться чувством защищённости, устойчивости и предсказуемости бытия.
Командование
«Содержать себя во всегдашней исправности, наблюдать свою должность в тонкость, жертвовать мнимым леностным успокоением истинному успокоению духа, состоящем в трудолюбивой охоте к военной службе, и заслужить тем себе бессмертную славу»!
Идеальная организация русского пехотного полка выражалась, прежде всего, в продуманной структуре командования. На первый взгляд она была проста, но система обязанностей многократно перекрывалась, обеспечивая высочайшую устойчивость управления в мирное время и в бою, где офицеры гибли первыми. В идеале убитого полковника, подобно Суворову, ведущего полк в атаку «впереди, на лихом коне», должен был сменить подполковник, того – возглавлявший штаб премьер-майор, а его, в свою очередь, четвёртый штаб-офицер – секунд-майор.
Но на деле или полковник с подполковником, или подполковник и майор сами наступали на вышеозначенных «лихих конях» во главе батальонов: построений, как хозяйственные организации не существовавших и в «Полковом учреждении» упоминаемых только при описании церемоний в летних лагерях. На учениях в Красном селе Суворов командовал батальоном сам. Поскольку штаб-офицеры были целью весьма заметной, гибель в бою всех четверых не была такой уж невозможной. Тогда командование полком принимал старший из капитанов.
Однако ранения или смерть штаб- и обер-офицеров не разрушали военной машины, поскольку обязанности по управлению всеми подразделениями, вплоть до полка, дублировали унтер-офицеры. Сержантский состав полевых полков выслуживался во времена Суворова главным образом из рядовых. Т.е. в армии крепостнического государства, каким была Россия во второй половине XVIII в., рекрут из крепостных мог дослужиться до помощника в управлении целым полком! – Открытие, даже для меня, профессионального историка, неожиданное.
То, что в старшие сержанты и адъютанты выслуживались также рядовые из дворян, только подчёркивает особую социальную ситуацию, сложившуюся в полку суворовских времён: она в корне отличалась от организации остального российского общества, основанного на чётком сословном разделении. Очевидно, что полк сам был обществом со своими внутренними законами, по которым личные способности и усердие в службе играли необычно большую роль в социальном продвижении. Самое интересное, что это укладывалось в представления сословного общества, если весь «воинский чин» рассматривать, вслед за Суворовым, как особое сословие.
Кроме адъютанта, видную роль в штабе играл квартирмейстер, ведавший перемещениями и расквартированием полка, казначей, отвечавший за деньги и всё полковое имущество, начиная с формы и вооружения, провиантмейстер, комиссар и аудитор (также выраставшие из нижних чинов), наконец, лекарь (невоенный человек в должности обер-офицера) с двумя подлекарями. При штабе состояли писари, барабанщик, капельмейстер и 4 музыканта, священник с двумя помощниками[106], двое обозных с 15-ю погонщиками, мастеровые (кузнец, слесарь, изготовитель ружейных лож), 4 профоса (палача и надзирателя), а также 21 денщик. Все они были не балластом, как нередко считают, а необходимейшими для мирной и боевой жизни полка людьми[107].
Полковая артиллерия (как и лазарет, в котором для перевозки медикаментов, больных и раненых имелись 8 подвод) была приписана к штабу. При небольшом штате в 32 человека, – сержант, капрал, канониры, возницы-фурлейты и для защиты орудий фузелёры, – она могла быстро перемещаться (для чего, помимо колёсных пушечных лафетов, имела 8 колёсных ящиков, а также 30 лошадей) и весьма эффективно использоваться в бою. Две 3-фунтовые полевые пушки довольно точно били прямой наводкой, а два 8-фунтовых единорога одновременно служили гаубицами и палили картечью. К ним полк имел по 240 ядер и разрывных гранат, плюс 120 зарядов картечи. Всего полковой унтер-штаб насчитывал 113 человек, из которых больше трети могли сражаться.
Солидный запас прочности имела и рота: в Суздальском полку их было 2 гренадёрских и 10 мушкетёрских. Согласно приложенной к «Полковому учреждению» «Табели, сколько в роте и полку каких чинов по штату содержать определено», в гренадерской было 165, в мушкетёрской – 145 человек, из них 136 рядовых гренадер и 116 мушкетёров.
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 20; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!