Наставление постовым командирам 7 страница
Суворов сжёг «Ландсбергский большой мост» как раз к моменту, когда на противоположном берегу показались основные силы Платена. К сожалению Александра Васильевича, пруссаки всё равно сумели переправиться на понтонах, «за нескорым прибытием нашего лёгкого корпуса». Не в силах ускорить его марш, Берг дал Суворову все свои мобильные силы: семь казачьих (неполного состава) полков под командой полковника Попова и три гусарских полка под началом полковника Зорича. С этими силами Александр Васильевич 15 сентября настиг пруссаков при выходе из Фридебергского леса, уже на самой границе Померании.
Крепкий профессионал Платен был вполне готов к отпору. Его основные силы совершали марш по высотам, с которых вся прусская артиллерия открыла по русским огонь. Но казаки и гусары атаковали стремительнее, чем меняли прицел пушкари. Проскочив «под огнём», русские порубили фланговые эскадроны Платена, положив на месте сотню драгун и взяв 71 пленного, в том числе офицера штаба корпуса[76]. Суворов навсегда запомнил, что – несмотря на ужасающую канонаду «всей» (это им подчёркнуто) прусской артиллерии и знаменитую выучку прусских драгун – стремительно атаковавшие силы почти не понесли потерь: пять раненых было у казаков и несколько среди гусар.
«Останавливал я Платена на марше сколько возможно», – констатировал Суворов, до тех пор, пока прусский корпус не вошёл в зону ответственности командира 3-й дивизии генерала Василия Михайловича Долгорукова. Корпус Берга был остановлен под Старгардом на кратковременный отдых. Платен всё же сумел прорваться под Кольберг, где соединился с войсками принца Вюртембергского. Однако Долгоруков прибыл к Кольбергу раньше, усилив осаждающие крепость войска Румянцева, а кавалерия Берга, выступив на Регенвальде, парализовала коммуникации противника.
|
|
|
В начале октября Берг атаковал и пленил отряд майора Подчарли в деревне Вейсентин. Суворов участвовал в атаке во главе отряда лёгкой кавалерии, а при отходе прикрывал тыл русских войск. Отважный подполковник де Корбьер (будущий фельдмаршал) преследовал Берга во главе пяти прусских эскадронов с конной артиллерией. Имея меньше ста донских казаков и «желтых» сербских гусар[77], Суворов стремительной контратакой отбросил противника и взял много пленных.
Вскоре ему повезло, наконец, получить под команду собственный регимент. Командир Тверского драгунского полка заболел, а на его заместителя, «по недавнему вступлению из итальянцев в нашу службу», по мнению генерал-майора Берга, было «положиться невозможно». По просьбе Берга командование полком было возложено на Суворова, чья «способность ему, генерал-майору, весьма известна». Ордер о назначении подполковника Суворова командиром полка был записан в журнал боевых действий 17 ноября[78].
|
|
|
20 ноября под Наугардом Александр Васильевич в составе одной колонны корпуса Берга атаковал деревню, занятую батальоном прусских гренадеров (помимо мушкета, вооружённых ручными гранатами) и двумя батальонами знаменитого впоследствии полководца принца Фердинанда, с приданым им «слабым» (по оценке Суворова) полком драгун из Голштейна[79]. Суворов лично повёл Тверской полк в атаку с правого фланга, а полковник Зорич с гусарами Венгерского и Хорватского полков – с левого; казаки бригадира Краснощёкова маневрировали по фронту.
Драгуны имели, кроме палашей, карабины, и теоретически были обучены сражаться и в конном, и в пешем строю. На деле они в том и другом уступали по выучке пруссакам, и уж точно не могли на равных драться с отборными гренадерами короля Фридриха. Но местность была пересечённая, непригодная для наступления ровным строем, удобным для вымуштрованных пруссаков. Суворов бросил полк в стремительную атаку холодным оружием: «Тверской полк, около двухсот пятидесяти человек, врубился в пехоту на неровном месте и сбил драгун. Урон прусский в убитых и пленных был велик, и взята часть артиллерии».
|
|
|
Вновь быстрота и смелость атаки позволили одолеть многократно превосходящие силы противника. Прусский батальон полного состава насчитывал 810 солдат и офицеров. Суворову противостояло если не 2,5, то, с учётом обычного на войне некомплекта, не менее 1,5 пехотинцев и шесть эскадронов драгун, плюс артиллеристы: около 3 обороняющихся пруссаков на одного наступающего русского, даже если гусар у Зорича было вдвое больше, чем у Суворова драгун! «Подо мною расстреляна лошадь и другая ранена», – так Александр Васильевич обозначил ярость схватки[80]. И всё-таки русские, вопреки европейской военной науке и практике, победили! Значит, что-то неладно было с военной наукой, и был какой-то неведомый миру источник победы, позволявший Суворову бить врага при неравном соотношении сил.
Русское и прусское командование о начавшейся революции в военном деле не ведали, и продолжали воевать по старинке, дополняя линейную тактику кордонной стратегией. Обе стороны боролись за пути сообщения между Кольбергом и Штеттином, маневрируя вокруг стоявшей на этой операционной линии крепости Трептов. С прусской стороны действовал хорошо знакомый Суворову корпус Платена. С русской – корпус Берга, соединившийся с отрядом тяжёлой кавалерии князя Михаила Никитича Волконского. Князь, заслуживший чин генерал-поручика смелыми атаками при Пальциге и Кунерсдорфе и уже проведший полки своих конных гренадер и кирасир парадом по Берлину, действовал в наступательном духе.
|
|
|
Русский и прусский авангарды сошлись у Ренегвальда. Волконский немедля повёл конных гренадер в атаку «на палашах» (тяжёлая кавалерия была вооружена длинными и тяжелыми прямыми палашами вместо сабель). Прусская пехота авангарда де Корбиера была смята. Тем временем «гусары сразились с гусарами». «Весь сильный авангард под полковником Курбьером взят был в плен, – вспоминал Суворов, – и его артиллерия досталась в наши руки». В рапорте императрице Елизавете Петровне Румянцев отметил, что корпус Берга, не потеряв ни единого человека, «до тысячи рядовых и с предводителем подполковником Корбиером в плен взял».
Особенно подробно Александр Васильевич вспоминал на первый взгляд беспорядочную, но с его точки зрения весьма поучительную баталию у Ренегвальда, когда «осенью, в мокрое время», корпус Берга разделился. «Регулярная конница его просила идти окружной, гладкой дорогой. Он (Берг. – А.Б.) взял при себе эскадрона три гусар и два полка казаков и закрывал корпус поодаль справа». Суворов был в отряде, максимально близком к неприятелю. «Выходя из лесу, – вспоминал он, – вдруг увидели мы на нескольких шагах весь прусской корпус, стоящий в его линиях». Силы были неравны даже для Суворова. Решение надо было принимать мгновенно.
Пока противник не опомнился, русская кавалерия поскакала вдоль его фронта влево. Этот выбор оказался правильным. Посланный в разведку офицер донёс, «что впереди, в большой версте, незанятая болотная переправа мелка. Мы устремились на неё. Погнались за нами вначале прусские драгуны на палашах, за ними – гусары. Достигнув переправы, приятель и неприятель, смешавшись, погрузли в ней почти по луку (седла. – А.Б.). Нашим надлежало прежде насухо выйти. За ними вмиг – несколько прусских эскадронов, которые вмиг построились. Генерал (Берг. – А.Б.) – приказал их сломить. Ближний эскадрон был слабый желтый Сватченков; я его пустил. Он опроверг все прусские эскадроны обратно в болото.
Через него, между тем, нашли они слева от нас суше переправу. Первый их полк перешёл драгунский Финкенштейнов, весьма комплектный (около 1500 всадников. – А.Б.). При ближних тут высотах было отверстие на эскадрон, против которого один (полк. – А.Б.) Финкенштейнов встал».
Атаковать противника, пока он сам не приготовился к атаке, мог сквозь узкое дефиле между холмами лишь один эскадрон. Но что он мог сделать против комплектного полка в 10 эскадронов, даже если через переправу из них (как пишет дальше Суворов) перешла лишь половина? «Невозможно было время тратить; я велел ударить стремглав на полк одному нашему сербскому эскадрону. Его капитан Жадр бросился в отверстие (между холмов.– А.Б.) на саблях. Финкенштейновы дали залп из карабинов. Ни один человек из наших не упал, но Финкенштейновы пять эскадронов в мгновенье были опрокинуты, вырублены, потоптаны и перебежали через переправу назад».
Не встретив храбрых сербов контратакой и пытаясь, по уставу, дружно стрелять, прусские кавалеристы проиграли схватку, а вместе с нею весь бой. С нашей стороны «сербский эскадрон был подкрепляем одним венгерским, который в деле не был. Финкенштейновы же были подкрепляемы, кроме конницы, батальонами десятью пехоты. Вся эта пехота – прекрасное зрелище с противной черты – на полувыстреле давала в нас ружейные залпы», – с удовольствием вспоминал Александр Васильевич.
Несмотря на идеальное расстояние для залпового огня лучшей в Европе линейной пехоты, гарцующие на нашем берегу заболоченной речушки сербы и венгры оставались неуязвимыми. И многократно более сильный по численности противник, потеряв лишь мгновение при принятии решения об атаке в карьер, не мог сделать больше ничего!
«Мы почти ничего не потеряли, – констатировал Суворов, – от них же, сверх убитых, получили знатное число пленников». А ведь пруссаками командовали не новички: «при сих действиях находились их лучшие партизаны, и Финкенштейновым полком командовал подполковник и кавалер Рейценштейн – весьма храбрый и отличный офицер. Потом оставили они нас в покое».
Торжество идеи, что кто быстрей и энергичней атакует, тот побеждает, было полным. Однако годится ли эта мысль для пехоты? Суворов проверил это на себе в самых жестких условиях, при первой же возможности возглавив атаку пехоты на укреплённый по средневековому образцу городок Гольнау (Голнов). Штурм вышел кровавым, но успешным, а потери оказались не столь велики, как при «правильной» осаде. Но предоставим слово самому полководцу, вспоминавшему в автобиографии о событиях осени 1761 г.:
«В ночи прусский корпус стал за Голновым, оставив в городе гарнизон. Генерал граф Петр Иванович Панин прибыл к нам с некоторой пехотой. Я с одним гренадерским батальоном атаковал ворота, и, после сильного сопротивления, вломились мы в калитку, гнали прусский отряд штыками через весь город за противные ворота и мост, до их лагеря, где побито и взято много в плен. Я повреждён был контузией, в ногу и грудь картечинами; одна лошадь убита подо мной». Оказалось, что и в пехоте быстрота и натиск решают исход боя. Русские победили с минимальными потерями. Наибольшей опасности при штурме подвергались офицеры, на которых осаждённые сосредотачивали огонь.
Основы будущей «Науки побеждать» были заложены в сознании Суворова. Смысл их развернутого изложения в автобиографии понятен. С точки зрения карьеры Александра Васильевича его действия в чине подполковника против пруссаков в 1761 г. не имели особого значения для генерал-аншефа, мечтающего о чине фельдмаршала в 1786 и 1790 гг. Но для истории становления его военной концепции они были принципиальны. В документальном смысле это была лакуна. Дальнейшие наблюдения и размышления полководца, как увидим, будут с нарастающей подробностью освещены во многих, прежде всего, принадлежащих ему письменных источниках. «Жизнь столь открытая и известная, как моя, – написал Суворов через четыре года после последней автобиографии, – никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины»[81]. Относительно его внутреннего развития в Семилетнюю войну «неложных свидетелей» не было: журналы действующей армии фиксировали лишь простые факты его назначений и поручений. Для полководца, который не упускал в картине военных событий ни малейшей детали, представляя в письменных текстах самое главное, оставить такое «белое пятно» было немыслимо. За заполнение этой единственной лакуны биографы обязаны принести Александру Васильевичу огромную искреннюю благодарность.
Переворот
«Только судьба может меня спасти» – Фридрих II Прусский
Тем временем война продолжалась. Корпус Платена и армия принца Вюртембергского не смогли помочь гарнизону Кольберга, вокруг которого Румянцев методично сжимал кольцо осады. 5 декабря крепость капитулировала. Была открыта дорога в Пруссию, которая, по словам Фридриха Великого, уже «лежала в агонии, ожидая последнего обряда». Её хвалёные войска и прославленные генералы были биты. Русская армия, вступив в войну неподготовленной, имела уже опытных бойцов, в ней выдвинулись талантливые командиры.
Покрыл себя славой Петр Румянцев. Александр Суворов, приучивший солдат атаковать холодным оружием, по отзыву Берга «против неприятеля поступал с весьма отличной храбростью», был «быстр при рекогносцировке (в разведке), отважен в бою и хладнокровен в опасности». Хвалил Александра Василеьтвича, представляя его в полковники, и П.А. Румянцев (Д I. С. 71–72). Генерал-фельдмаршал Бутурлин писал Василию Ивановичу Суворову, что его сын «у всех командиров особую приобрёл любовь и похвалу ... себя перед прочими гораздо отличил»[82].
Фридрих Великий писал, что «только судьба может меня спасти». И судьба вмешалась в события. 25 декабря 1761 г., через 20 дней после взятия Кольберга, умерла императрица Елизавета Петровна. На престол вступил ярый поклонник прусского короля и прусской военщины Петр III. Семилетняя война закончилась предательством: Петр III заключил с Пруссией союз. В январе 1762 г. Салтыков был вновь назначен главнокомандующим, став невольным участником сговора с пруссаками против бывших союзников.
Фельдмаршал старался от помощи Фридриху уклоняться, но смог покинуть армию только в августе 1762 г., после воцарения Екатерины II, когда император был свергнут разъяренной гвардией. Отец Суворова, снятый с поста генерал-губернатора завоёванной части Пруссии и высланный губернатором в Тобольск, прибыл в Петербург. Он активно выступил на стороне императрицы Екатерины II. В ходе дворцового переворота, когда гвардейцы сбрасывали с себя узенькие многоцветные мундиры прусского образца и надевали старые тёмно-зелёные, введённые ещё Петром I, Василий Иванович был пожалован высокой честью: получил от «матушки-императрицы» чин премьер-майора лейб-гвардии Преображенского полка.
Честь эту В.И. Суворов тут же оправдал. С отрядом гусар он нагрянул в Ораниенбаум, где квартировали верные Петру III войска, без боя разоружил голштинских солдат, арестовал их офицеров и генералов, а заодно пресёк возможность грабежей. В первый же день Суворов-старший составил опись дворцовых сумм и имуществ. На следующий сделал разбор арестованных, из которых российских подданных привел к присяге императрице Екатерине, а голштинцев посадил на суда и перевез в Кронштадт для высылки из страны в немецкий порт Киль. Из выданных ему на расходы 7 тысяч руб. В.И. Суворов представил более 3 тысяч экономии: потрясённая его честностью Екатерина II вынуждена была лично ему эти деньги подарить.
Честнейший и «без лести преданный» Василий Иванович стал не слишком заметным со стороны, но важным для нового правления человеком. Он занимался, в частности, делами Тайной канцелярии, прежде всего – борьбой с заговорами. Его строгость и распорядительность позволяли молодой Екатерине чувствовать себя в безопасности. В то же время она могла при желании отмежеваться от строгости мер охраны порядка, которые Суворов по необходимости принимал. Вот как, по обыкновению чуть жеманно, выражалась императрица: «Суворов очень мне предан и в высокой степени неподкупен: без труда понимает, когда возникает какое-либо важное дело в Тайной канцелярии; я бы желала довериться только ему, но должно держать в узде его суровость, чтобы она не перешла границ, которые я себе предписала»[83].
Суворов-младший оставался в действующей армии. Политика его не касалась, но он уповал получить командование кавалерийским полком. Генерал Румянцев поддержал это стремление в реляции императору Петру III от 8 июня 1762 г. о производстве Суворова в полковники кавалерии[84]. Однако на дворе уже стояло лето 1762 г. Военной необходимости, заставлявшей употреблять офицеров там, где они могли больше всего принести пользы, при дворе не ощущалось.
В Петербурге на первый план вышла тема личной преданности императрице Екатерине. Сын Василия Ивановича, в августе 1762 г. присланный в северную столицу с депешами от генерала графа Панина, был по определению ей предан. В.И. Суворов с Сенатом и гвардией готовился к путешествию на коронацию Екатерины в Москву. В Петербурге оставался для поддержания порядка Астраханский пехотный полк. Александр Васильевич был «её императорским величеством произведён в полковники следующим собственноручным указом: Подполковника Александра Суворова жалуем мы в наши полковники в Астраханский пехотный полк»[85].
Глава 3
«ПОЛКОВОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ»
Устав Суздальского полка
«Не надлежит мыслить, что слепая храбрость даёт над неприятелем победу, но единственно смешенное с оной военное искусство».
Получив под команду полк, Суворов на 33-м году жизни мог показать, какой он себе представляет образцовую воинскую часть. Обучение военному искусству велось именно по полкам. Полковники создавали в дополнение к войсковым уставам свои инструкции. Различались в полках даже молитвы. Переведённых в полк из другой части переучивали. «Семьёй» солдата было капральство, основной учебной, караульной и боевой единицей – рота. Но могучим «телом», состоящим из многих «частей», являлся полк. Душой полка, «просвещающей» его «матёрое тело», являлось, по убеждению Суворова, «наблюдение нужных военных правил».
Александр Васильевич не успел провести реорганизацию в Астраханском полку. Через 7 месяцев после назначения в него, 6 апреля 1763 г., он был переведён в квартировавший в Петербурге Суздальский мушкетёрский полк. Один из старейших полков, прошедший сражения от Полтавы до Кунерсдорфа, должен был в его руках стать за 7 мирных лет лучшим по организации и боевой выучке в Европе. Суворов не мыслил военной организации вне европейской традиции, идущей в России, как он считал, от Великого Петра.
В 1763–1764 гг., командуя полком в Петербурге и Новой Ладоге, он разработал методику обучения солдат всему, что им было необходимо в мирное и военное время. Опираясь на новый, изданный в 1763 г. «Строевой устав пехотной экзерциции (обучения)», полковник написал подробное наставление об организации воинской службы, правилах обучения и воспитания солдат, прежде всего в ротах[86]. Ту же задачу на уровне полковника и полка в целом решали в те годы Военная коллегия, где работал отец Суворова, и его единомышленник генерал-аншеф Пётр Александрович Румянцев[87].
Новейшие историки не вдавались в анализ суворовского «Полкового учреждения», поскольку большая часть задач, которые Александр Васильевич ставил перед войсками, сегодня выглядят как нелепая муштра. Авторы ограничивались тем, что «выгрызали» из текста «положительные», с их точки зрения, цитаты, не передавая читателю полной картины того, что будущий великий полководец считал фундаментом военной науки, на чём он строил свои преобразования и победы.
Суворов в «Полковом учреждении» не выступает революционером, отметающим нелепость современных ему европейских армий, в которых солдатики должны были выглядеть как игрушечные. Напротив, он требует от подчинённых соблюдать во всех деталях бесчисленные ритуалы и смешные сегодня особенности внешнего вида (требовавшие, например, таскать с собой пудру и кисточку для её нанесения на волосы).
Перечитывая «Полковое учреждение» перед тем, как писать эти строки, я сам ужаснулся мелочности и видимой бессмысленности множества требований, необходимых, с точки зрения Суворова, для исправного функционирования полка как единого целого. И лишь в результате больших усилий осознал, зачем Александр Васильевич всё так подробно расписывал, причём не обычным стремительным, перескакивающим через обрывки фраз языком, а чётко, детально и подробно. Именно детальное обучение солдат и офицеров в полках давало ему возможность впоследствии, перестраивая армию и внушая ей «Науку побеждать», сосредоточиваться на новом, опираясь на прочный фундамент уже созданного полкового организма, отбрасывая из обучения полков всё излишнее.
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!