Наставление постовым командирам 8 страница
Первая глава «Учреждения» посвящена караульной службе: главной функции полка в мирное время. Суздальцы ежедневно выставляли посты при царских дворцах, в местах высочайших увеселений и прогулок, у государственных учреждений, при различном начальстве и императорских фаворитах, на городских заставах. Для этой службы были отведены караульные помещения, заменяемые палатками, когда полк сопровождал императрицу за город или выводился в летние лагеря. Командированные где на день, а где на месяц караульные команды являли лицо полка, выстраиваясь «фронтом» для отдания чести высоким особам и штаб-офицерам, в то время как полковник не мог за ними одновременно уследить.
Суворов, наводя свои порядки в полку, первым делом чётко расписал, как строятся разного состава караулы, где и в каких случаях должны находиться в строю офицеры, унтер-офицеры, капралы и барабанщики. Он подробно указал, как караулам маршировать, какими командами производить смену караулов, а также «каким образом поступать старшему на карауле офицеру, сержанту, капралу и ефрейтору» в различных случаях.
Случаи могли быть всякие. Караулы были для особ столь высоких, что устав и правила им были не писаны. При первом выставлении караула к знатной особе, писал Суворов, его начальник должен точно узнать у адъютанта высокой особы или его самого, в каких случаях и перед кем выстраивать солдат во фронт для оказания почестей.
|
|
|
Как и сегодня, высокое начальство считало солдат своими рабами и употребляло, как вздумается. «Бунт» Суворова против этой общераспространённой системы был необыкновенно для его вспыльчивого характера тихим. «Если рядовые, – писал он командирам, – в непристойные их должности работы употреблены будут, об этом той особе, у кого на карауле стоят, учтивым образом представлять и по возвращении в полк о том рапортовать».
Это была не просто покорность господствующей ситуации, а жизненная позиция, раскрытая полковником в главе «О воинском послушании». Желание высокой особы, пусть это будет царедворец или императорский фаворит, было для Суворова равносильно приказу, а дурной приказ в мирной жизни он полагал меньшим злом, чем непослушание[88].
Караульная служба
«От послушания родится попечительное и непринужденное наблюдение каждого своей должности из его честолюбия в ее совершенстве; а в сём замыкается весь воинский распорядок».
«Вся твёрдость воинского правления, – гласит «Полковое учреждение», – основана на послушании, которое должно быть содержано свято. Того ради никакой подчинённый пред своим вышним на отдаваемой какой приказ да не дерзает не только спорить или прекословить, но и рассуждать (выделено мной. – А.Б.), а особенно его порочить после в каком бы то ни было месте, но только повеленное неукоснительно исполнять».
|
|
|
Итак, «рассуждать» перед командиром Александр Васильевич запрещал. А как же всем известное своеволие Суворова и его хрестоматийная любовь к воинскому «рассуждению» всех чинов, начиная с рядовых солдат? Право на собственное мнение он признавал именно в рамках послушания. Противоречить приказу или обсуждать его запрещалось. Но мнение каждого подчинённого могло быть представлено начальству: «Иное есть представление, которое всюду в пристойное время, какого бы чину кто ни был, пред своим начальником к лучшему и кратко чинить похвально, однако и то чинить с великим рассмотрением, дабы не имело вида какого непослушания». Это первыми должны были иметь в виду караульные, представляющие воинскую часть перед начальством выше полкового.
Вестовые, расставленные на должном расстоянии от караула, должны были возгласом «к ружью!» предупредить часового у фронта и товарищей в караульне о приближении высокой особы. По возгласу часового «караул выходит и становится к ружью поспешно, однако без замешательства». На практике Суворов знал, что особа может «скоро проехать или из переулка выйти», так что всех ружейных приёмов караул выполнить не успеет. Это было им учтено в совете «не торопиться и командовать порядочно: «ступай в ружьё, к ноге, на плечо, на караул»,– сколько командир поспеет». «Особа» должна видеть готовность к отдаче чести и порядок, а не неприличную суету, за которую Суворов требует наказывать.
|
|
|
Александр Васильевич повелевал «караул содержать весьма строго … недреманно и осторожно, дабы из добрых солдат не сделать худых и за какую оплошность не подвергнуть себя … взысканию». От командиров требовалось, чтобы в любой момент, когда придётся строить «фронт», солдаты были молодцеваты и подтянуты. Они должны были выглядеть как те игрушечные солдатики, которыми любили забавляться высокие особы по всей Европе: с белыми пудреными головками, косичками, бантиками, галстуками и прочей дребеденью, не имевшей для военного дела никакого смысла.
Бессмысленность украшательств, отнимавших у солдат много времени и мешавших на войне, была осознана позже. В 1760-х гг. Суворов полагал эту мишуру существенной частью солдатской службы. Чтобы солдат в любую погоду был готов выскочить из караульни и стать во фронт, полковник требовал от офицеров, сержантов, капралов и ефрейторов заботиться о его внешнем виде, особенно о причёске: «бело напудренных» буклях и косичке днём, пока охраняемая особа не пойдёт спать, «не напудренных буклях» ночью. Букли и косы солдаты носили даже в деревне, в любую погоду.
|
|
|
Парик солдату (в отличие от знатных особ) был не положен. Вид парика должны были иметь собственные волосы, с приплетённой к ним на лентах косичкой на проволочной основе. Суворов делился своим опытом ношения форменной причёски в главе «О убранстве и чистоте». Букли заботили Александра Васильевича в первую очередь, потому что были видны всегда и, в отличие от привязной косы, нуждались в постоянном уходе, – как и усы, положенные отборным солдатам-гренадерам. Во второй части главы, где полковник раскрывает содержимое солдатского подсумка и карманов, средства по уходу за причёской названы сразу после необходимого для работы с ружьём.
Головные уборы: гренадерские шапки и колпаки, мушкетёрские шляпы,– предписывалось носить с лихостью, набекрень, скошенными направо. Сшитая из плотного зелёного сукна на красной подкладке форма носилась слоями, в зависимости от времён года. Слои по погоде расстёгивались (они были на крючках), и отворачивались (для крепления отворотов на форме были пуговицы). Летом с относительно лёгким нижним камзолом полагалось надевать и лёгкие белые штаны. А осенью и зимой, когда поверх камзола носили плотный кафтан, штаны полагались зимние – толстые красные. Зимний наряд при необходимости утеплялся длинной, до пят, епанчёй: широким василькового цвета суконным плащом на крашеной полотняной подкладке.
По погоде солдаты носили и обувь: башмаки со шнурками и штиблетами или сапоги выше колена. Они утеплялись соломой или ватой. Сапог солдаты имели по одной паре, башмаков – по две. «В сухую погоду надевать штиблеты и башмаки, а сапоги в одну грязь, в походе же – как приказано будет», – предписывал Суворов. Как и башмаки, солдаты «сапоги переменяли с одной ноги на другую, чтоб они не сносились и в ходьбе ног не потерли». «Для чищенья обуви» в сумке каждого солдата всегда должны была иметься «щёточка и ступочка ваксы».
Только в карауле, большом полковом строю и в церкви следовало носить красный шерстяной галстук «с тонкою белою полотняною обшивкою». Повседневно полагался «галстук шириною в вершок (4,4 см.– А.Б.) волосяной чёрной с тонкою кожаною чёрною обшивкою на 4-ю долю вершка; оба застёгивались сзади, на пряжку под косой. Ворот рубашки или манишки, в отличие от манжет из «тонкого полотна в вершок», не должен был виднеться из-под галстука. Но всё равно «во всяком карауле, большом полковом и церковном строях» Суворов предписывал «быть всегда в белой рубашке или манишке, в прочее время, хотя не в белой, однако чистой. Сверх того иметь белую рубашку или манишку в запасе».
Масса трудов была связана с уходом за белыми ремнями: портупеей, на которой висел на левом бедре тесак, и перевязью от подсумка для боеприпасов. Тщательно белить и лощить требовалось также ремни, крепившие за плечом пехотинца туго свёрнутый «изнанкою внутрь» плащ.
Особых забот требовали короткие (чуть ниже колен) штаны-кюлоты, хлопчатобумажные чулки, которые следовало «вытягивать крепко и подвязывать за коленом», к башмакам штиблеты (голенища на пуговицах, надеваемые с башмаками) с выступавшими из под их верхнего края штибель-манжетами, кафтаны и камзолы (которые следовало латать тканью того же цвета), плащи, пристраивание которых на ремнях за спиной было целой наукой, наконец, начищенные до блеска тесаки и ружья.
Вопреки мнению, что ружья в русской пехоте уродовали, начищая канал ствола битым кирпичом, спрямляя приклад (для более удобного взятия «на караул») и выдалбливая деревянные части, чтобы поместить в них брякающие предметы, Суворов требовал заботиться о ружье как о боевом оружии. Для «блистания» на караулах и парадах железо начищалось снаружи, а греметь – следовательно, болтаться – ничто было не должно. Аналогичную картину мы наблюдаем и в «Инструкции полковничьей пехотному полку», составленной в 1764 г. шефом Черниговского мушкетёрского полка генерал-майором А.И. Бибиковым[89].
Иначе быть и не могло. Опыт Семилетней войны, обобщённый в Уставе пехотного строя 1763 г.[90], в создании которого принимал участие Василий Иванович Суворов, пожалованный чином генерал-аншефа[91], требовал от пехоты быстрого, точного и эффективного огня. Для этого в 1763 г., с немалыми казёнными расходами, для армии была создана нового образца фузея (род мушкета), поступившая в войска, когда Суворов обучал Суздальский полк.
То, что пехота всё равно стреляла недалеко и неточно, было связано со свойствами гладкоствольного оружия, а не нравами командиров русской армии, якобы заставлявших это оружие портить. При этом выбор в пользу быстро заряжаемых и простых гладкоствольных конструкций всюду в Европе делался сознательно: нарезные по диагонали стволы были известны давным-давно[92]. Но массовым это оружие смогло стать, когда был изобретён новый способ воспламенения пороха (взрывом капсюля вместо поджигания искрами от кремня) и соответствующий ему унитарный патрон.
Воспитание солдата
«Помилуй Бог, мы русские! Благодарю, спасибо! Разобьем врага! И победа над ним, и победа над коварством будет! Победа! С Богом!»
Непринятие на вооружение винтовок, эксперименты с которыми проводились с XVI в.по всей Европе (включая Турцию), не было связано с привнесённым историками представлением о «примитивности» солдат того времени. Да, Суворов получал в полк рекрутов, набранных из крестьян, которые в большинстве были неграмотными и даже не знали слов молитвы. «Например, немецкий, французский мужик, – писал он несколькими годами позже своему командующему генералу фон Веймарну, – знает церковь, знает веру, молитвы. У русского – едва знает ли то его деревенский поп. Поэтому мужиков в солдатском платье учили у меня (в Суздальском полку) неким молитвам. Так догадывались и познавали они, что во всех делах Бог с ними, устремлялись к честности, познавали грех и наказание» (Д I. 243. С. 365).
Задачей полкового командира было не сетовать на худой состав рекрутов, а учить их. Все знали, что в рекруты сдают не сознательных и трудолюбивых крестьян. Рекрутами становились те, кто был меньше всего полезен. Их можно было поставить в строй, запугав жестокостью или воспитав. По первому, «палочному», пути, пошёл Фридрих Великий, чьи зазывалы набирали солдат по всей Европе (своих пруссаков и силезцев просто хватали без разбора). В Суздальском полку был избран другой путь: воспитания новых людей путём пробуждения в них нравственного чувства.
Первым его основанием было православие. Офицеры в русской армии служили всякие: немало было иноземцев, которых не неволили менять веру (хотя многие принимали православие). Много донских и украинских казаков, венгров, сербов, молдаван и др. служило в иррегулярных частях. Но рекрутская повинность, на основе которой формировались регулярные войска и в особенности линейная пехота, в то время почти не распространялась на иные народы, кроме русского.
Почти все солдаты пехотных полков Российской империи были русскими, с детства крещенными в православие[93]. Рекрутская система, введённая Петром I, предназначалась для того, чтобы превратить новую армию в «наднациональную» силу, способную держать русский народ в военно-полицейской узде. Но выяснилось, что именно национальная армия, воодушевлённая чувствами народного единства, способна побеждать врага на поле боя. Разгром под Нарвой, где иноземные офицеры предали его, и победа над сильнейшей армией Европы под Полтавой убеждали в этом Петра I. Победы над Фридрихом Великим и вымуштрованной его генералами общеевропейской сволочью ещё больше усилили это сознание среди русских офицеров.
Для Суворова, родившегося и воспитанного в православной Москве, чувство единства со своим народом было очень важно. Русским был каждый его солдат, – а Александр Васильевич хорошо помнил слова самого Петра, что все военные – суть солдаты: «Имя «солдат» просто содержит в себе всех людей, которые в войске суть, от высшего генерала даже до последнего мушкетёра, конного и пешего» (Из «Артикула воинского» 1716 г.).
Ощущение: «я – солдат», значит «я – русский», – впоследствии было характерно для всех Суворовских офицеров, независимо от национального происхождения. «Мы русские! Клянемся в том пред всесильным Богом!» – единодушно восклицали генералы Дерфельден и Багратион, один – прибалтийский немец, другой – чистокровный грузин. Это было вовсе не отрицание личных национальных корней, но создание единства русской армии, уверенность, что, как русские солдаты, они обязаны, с помощью Бога, побеждать там, где больше никто не может победить.
Вступив в командование полком, Суворов не сомневался, что армия, состоящая из русских солдат, будет побеждать именно как армия национальная. Её сплочение начиналось с единого языка и веры. Воспитание нового солдата, по «Полковому учреждению», венчалось изучением общих молитв: когда «рекрут свое экзерцирование (воинское обучение. – А.Б.) окончит и войдет в ротной строй со старыми рядовыми, в капральстве своём обучаем он бывает учрежденным при полку молитвам».
«Учреждённые при полку молитвы суть: 1-е – Господи Иисусе Христе Боже Спаситель мой»; 2-е – «Символ веры», «верую во единаго Бога Отца»; 3-е – «Отче наш»; 4-е – «Богородице дево радуйся». Оные, – повелевал Суворов, – всем нижним чинам твёрдо знать и ежедневно поутру и ввечеру по оным Господу Богу молиться, читая из каждой вслух и наизусть».
Приобщение к церкви требовало её обязательного посещения по воскресеньям и церковным праздникам. Это важное событие военной жизни Суворов именует «церковным парадом», приравнивая его к караулам у самых высоких особ и полковому параду, хотя бы храм посещали одним капральством (30 рядовых) или даже меньшей командой.
Уже для такого торжественного посещения храма солдат, по убеждению Суворова, должен быть выучен. А это была целая наука, которую он создал и преподал вначале для одного Суздальского полка. «Кто боится Бога, неприятеля не боится», – не раз говорил Суворов.
Но бесстрашия для воспитания хорошего солдата было мало. Примеры для полководца были налицо. Так, французская армия в XVIII в. была национальной и монорелигиозной, но часто терпела жестокие поражения от сброда наемников, великолепно вымуштрованного в прусской армии. Суворов прекрасно знал это по ходу Семилетней войны. Чего же не хватало французам, да и частям русской армии? – Уверенности в себе, основанной на полном освоении военной науки.
«Четвёртого гренадерского полка люди бодры, мужественны, да не храбры, что тому причиной»? – Риторически спрашивал он в 1771 г. в письме генералу Веймарну. И сам отвечал: «Они на себя ненадёжны, полковник сам ленится учить, а только верит другим». А в Суздальском полку, вспоминал он в том же письме, «каждый шёл через мои руки, и сказано ему было, что более ему знать ничего не оставалось, только бы выученное не забывал. Так был он на себя и надёжен – основание храбрости!».
Искусство экзерциции
«Понеже праздность – корень всему злу, особливо военному человеку, напротив того, постоянное трудолюбие ведёт каждого к знанию его должности в её совершенстве, – ничто же так не приводит в исправность солдата, как его искусство в экзерциии, в чём ему для побеждения неприятеля необходимая нужда»
Задачей воинского обучения, в терминах Александра Васильевича – экзерциции, было воспитание уверенности солдата в себе и его гордости тем, что он «в тонкость» проник в воинскую науку. Эта особенность выделяет «Полковое учреждение» среди воинских инструкций того времени и делает воспитательный метод Суворова современным по сей день.
Все указания Александра Васильевича в «Полковом учреждении» совершенно прозрачны и характеризуют предмет исчерпывающе. Даже современный нам человек, взяв в руки этот текст, сможет привести себя в соответствующий суворовскому солдату вид и, после некоторой тренировки, выполнить все предписанные полковником действия.
Суворов вместил в инструкцию всё, что требовала от солдата армия, от заботы о внешнем виде и изучения строевой подготовки до победной молитвы. Кроме того, он расписал обязанности должностных лиц полка, начиная с обер-офицеров. Их первой задачей было военную науку «весьма знать и уметь показать, дабы, убегая праздности, подчинённых своих в надлежащее время и часы, чтобы её не забывали, в ней свидетельствовать и без изнурения подробно обучать могли, так, чтобы оное упражнение вообще всем забавою служило» (выделено мной.– А.Б.).
Обер-офицеры – это старшие офицеры, командиры рот в чине капитана и их заместители: поручики, подпоручики и прапорщики. Они должны были сами принимать новобранцев и прежде, чем поставить их в строй, «в тонкость» обучить всему, что должен уметь в строю рядовой и более того, мелд-ефрейтор (солдат, исполнявший обязанности старшего по команде, в знак этого носящий ружьё без штыка). Суворов допускал, что учения с рекрутами может проводить унтер-офицер (сержант, капрал) и даже ефрейтор (старший солдат). Но ответственность за качество обучения целиком возлагал на ротного капитана, подчёркивая, что этой важной работы нельзя стыдиться, и недурно бы выполнять её самому командиру полка.
В самом деле: хотя мушкетёрский полк представлял собой крупное хозяйство с изрядным имуществом и большим штатом (1890 человек), «под ружьём» в нём было всего 1540 бойцов, служивших целых 25 лет. Даже с учётом значительной смертности от болезней (против которых должен был бороться полковой лазарет во главе с лекарем – обер-офицером), восполнение потерь в мирное время не было таким большим, чтобы с новобранцами не могли заниматься капитаны, а то и сам полковник до распределения рекрут по 12 ротам.
От качества начального обучения солдат зависел успех полка на караулах и парадах, не говоря о победах на войне. Что бы не писали позднейшие историки, считавшие русских солдат второй половины XVIII в. «пушечным мясом», солдат был дорог не только человеколюбивому Суворову, но и любому командиру, заботившемуся о своей репутации и продвижении по службе.
Но ведь, воскликнет читатель, все эти полковники и капитаны были помещиками-крепостниками, воспринимавшими своих «рабов», как скот, – посему они солдат-то должны были жалеть?! – Это заблуждение. Не надо судить о крепостниках того времени по немногим императорским фаворитам, нежданно получавшим в дар десятки тысяч крестьян и относившимся к своему «имуществу» легкомысленно.
Обычные помещики, даже владевшие значительным числом крепостных «душ» мужского пола (свыше сотни, но таких среди офицеров было подавляющее меньшинство, многие владели лишь несколькими «душами»), рачительно их берегли. Говоря цинично, в крепостных состояло их главное богатство. Но распространённым было мнение, что помещик не столько хозяин, сколько «отец» крестьян, призванный заботиться об их процветании (то, что они его при этом обеспечивали, оставалось «за кадром»).
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 18; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!