Наставление постовым командирам 6 страница
Фридрих, под которым убили двух лошадей и прострелили мундир, расширил фронт атаки и ввёл в дело кавалерию. Он приказал Зейдлицу обойти горящий Кунерсдорф и сокрушительно ударить по центру русских с юга. Заслуженный генерал доказывал, что атака через узкие проходы между прудами под дулами мощных батарей Гросс-Шпицберга невозможна. Но – выполнил повеление короля и понес тяжелейшие потери на подступах к холму. Во фланги прорвавшейся сквозь огненный ад прусской кавалерии ударила русская и австрийская конница. Жалкие остатки некогда лучших в Европе эскадронов обратились в бегство.
Удачнее атаковали с севера, со стороны болот драгуны и гусары принца Вюртембергского. Части их удалось прорваться сквозь ретраншемент и достичь вершины Гросс-Шпицберга. Но Румянцев, только что руководивший разгромом Зейдлица, подоспел с кавалерией. При поддержке Лаудона русские выбили пруссаков с холма и расстреляли отступающих из пушек. Принц получил рану и едва спасся, командир гусар генерал Путткаммер был убит.
В это время пехота Фридриха, атакующая с удивительным упорством, добралась до центральной батареи и захватила несколько пушек. Казалось, ещё усилие – и русские будут сброшены с Гросс-Шпицберга. Главнокомандующий сохранял полное хладнокровие и даже шутил, отмахиваясь хлыстиком от вражеских ядер, которые пролетали совсем близко. Несмотря на отчаянные усилия короля, союзные войска продолжали удерживать центральные позиции. Пруссаки почти исчерпали резервы, а Салтыков, перебросив войска от Одера, вытянул боевые линии на флангах, по склонам и обеим сторонам холма. Около 5 часов вечера он начал контрнаступление.
|
|
|
Первой пошла в атаку кавалерия под командой Лаудона. За ней двинулась в штыки русская и австрийская пехота. Последние батальоны Фридриха, брошенные им в тыл наступающих, сами были охвачены с флангов и бежали. Теснимая повсюду, прусская пехота сгрудилась на Мюльберге и подверглась страшному удару русской артиллерии. Фридрих, оставаясь под свирепым огнем, кричал: «Неужели ни одно ядро не поразит меня!» Между тем на холме уже сверкали штыки пехоты Салтыкова, к королю прорубались русские кавалеристы. Верные гусары окружили Фридриха, а капитан Притвиц, схватив поводья его лошади, увлек короля с поля битвы. Два эскадрона лейб-кирасир полегли, пытаясь прикрыть беспорядочное бегство прусской армии. Конница Лаудона и Тотлебена преследовала неприятеля до Одера[66].
Под Кунерсдорфом пруссаки потеряли убитыми, ранеными и пленными около 20 тысяч, потери русских и австрийцев простирались до 15 тысяч. Фридрих оставил на поле боя 172 орудия, 26 знамен и 2 штандарта, огромное количество оружия, снаряжения и припасов. Остатки его армии разбежались. «Я несчастлив, что еще жив, – диктовал король, – ... Из армии в 48 тысяч человек у меня не остаётся и 3 тысяч. Когда я говорю это, всё бежит, и у меня больше нет власти над этими людьми ... Жестокое несчастье! Я его не переживу ... я считаю всё потерянным». Фридрих покинул армию, Берлин готовился сдаться на милость победителей. Война на континенте была выиграна.
|
|
|
«Это не я, матушка! – согласно легенде, отвечал Салтыков императрице, пожелавшей чествовать победителя непобедимого Фридриха чином фельдмаршала. – Всё это сделали наши солдатики»! Суворов, как и каждый участник битвы, получил медаль с портретом императрицы Елизаветы Петровны и надписью «Победителю над пруссаками». Более важно, что он получил опыт предвидения действий неприятеля, исходя из его свойств, и правильного использования свойств русской армии. Вероятно, с этого момента Суворов научился наблюдать и самостоятельно оценивать происходящее на поле боя, понимать происходящее. Это понимание, вместе с оригинальными выводами, мы увидим в первых его опытах самостоятельного командования, до которых было уже недалеко.
|
|
|
Однако в то время, летом и осенью 1759 г., радость от одоления Фридриха Великого вскоре сменилась недоумением по поводу бездействия командующего. Историки убедились, что полководческая карьера Салтыкова завершилась бесславно благодаря близоруко-корыстолюбивой политике Венского кабинета. Австрийцы задерживали наступление своей свежей и многочисленной армии, стремясь переложить тяготы завершения войны на русское воинство (потерявшее убитыми и ранеными 480 одних старших офицеров) и даже не поддерживая его снабжением. Салтыков знал, что угрозы австрийского двора сменить его более покладистым военачальником опираются на сильную поддержку в Петербурге, но отвечал твёрдо: «Если граф Даун не станет действовать наступательно, то российская армия непременно пойдёт обратно в Познань». При известии об окончательном отходе австрийцев Салтыков увёл армию в Польшу[67].
Этот пример предательства австрийцами общих интересов Суворову пришлось вспоминать неоднократно. Как и отрицательный пример остановки после победы. И такие случаю будут в жизни Александра Васильевича. Его требования «Пользоваться победой!», не останавливаться до полного разгрома неприятеля и завершения войны, всегда будут правильными, но не всегда услышанными высшим командованием. Согласно Д.Н. Бантыш-Каменскому, Суворов при отступлении за Одер в 1759 г. говорил: «На месте главнокомандующего я бы прямо пошел к Берлину»[68]. Это высказываение не подтверждается известными источниками и, по сути, сомнительно. Минет десятилетие, прежде чем Александр Васильевич начнет – и в не столь явной форме – оспаривать решения главного командования. Но что Суворов был внутренне настроен на наступление, можно не сомневаться.
|
|
|
Зимой Салтыков тщательно готовил кампанию 1760 г. Но летом совместные действия с союзниками не сложились. Петр Семёнович опасно заболел и 1 сентября сдал командование Фермору. Тот занял Померанию, а подчиненный ему корпус Чернышева вскоре взял Берлин, но отступление союзников вновь заставило русских уйти восвояси.
Александр Васильевич участвовал в этих операциях как дежурный офицер при штабе главнокомандующего (Д I. 2. С. 3). Даже это ему далось нелегко. После Кунерсдорфа он был назначен обер-кригс-комиссаром, проще говоря, интендантом[69]. Назначение явно прошло по воле отца, весной 1760 г. направленного в действующую армию главным снабженцем: «генерал-губерпровиантмейстером». Естественно, что честный и распорядительный отец хотел иметь помощника, которому мог безраздельно доверять.
Поприще, на котором трудились отец и сын Суворовы, было стратегически важным: без провианта, который они собирали по разорённому войной краю, армия бы погибла. Василий Иванович не раз заслужил благодарности командования. 25 июля он стал кавалером ордена Александра Невского, а 16 августа 1760 г. был пожалован в сенаторы. Но его сын, сознавая важность своей миссии, всё равно рвался на передний край, мечтая о полях сражений.
Лишь после настойчивых просьб младший Суворов был рескриптом императрицы освобождён от ненавистной тыловой должности «и определён по-прежнему в полк при заграничной армии». «В полк» он был назначен условно, т.к. команды вновь не получил, и лишь по знакомству состоял при Ферморе дежурным офицером во время операций 1760–1761 г. в Силезии, Померании и Бранденбурге[70].
Конный партизан
«Конница, руби, гони!»
В кампании 1761 г. русское воинство под командой Бутурлина совместно с австрийцами окружило, а затем благополучно упустило армию Фридриха. Лишь корпус Румянцева поддержал славу русского оружия, овладев к концу года сильной крепостью Кольберг. Суворов успел поучаствовать и здесь, неведомо какими путями попав в офицеры при новом командующем лёгким кавалерийским корпусом генерал-поручике Густаве Густавовиче Берге.
«В 1761-м состоял в легком корпусе при генерале Берге,– вспоминал Суворов в автобиографии,– и был под Бригом, при сражении бреславльском с генералом Кноблохом и разных шармицелях, на сражении близ Штригау, при Грос- и Клейн-Вандриссе, где предводил крылом и две тысячи российского войска. Четыре силезских мили противоборствовали армии под королем прусским целой день, а к ночи (русские) сбили их форпосты и одержали место своими. На другой день сими войсками чинено было сильное нападение на левое прусское крыло, против монастыря Вальдштатт; потом был в разных неважных акциях и шармицелях» (Д I. 2. С. 34).
Именно Бергу довелось первым оценить боевые качества 30-летнего «молодого» офицера Суворова. 44-летний прибалтийский немец, участвовавший в своей первой войне и выдвинувшийся отважной атакой во главе драгунского полка под Кунерсдорфом, решился дать Александру Васильевичу команду над сводным отрядом лёгкой конницы – гусар и казаков – с которым Суворов совершил первые подвиги.
Командованию лёгким отрядом в 1761 г. Александр Васильевич уделил в Автобиографии в пять раз больше внимания, чем всей предшествующей службе, столько же, сколько важнейшей в его карьере первой турецкой войне, от Туртукая до Козлуджи. Он тщательно суммировал свои наблюдения, зафиксировал и объяснил опыт, полученный в первых самостоятельных боях. Великий полководец сам восстановил для нас в 1786 г. и в 1790 г. дословно повторил картину зарождения его оригинальной военной мысли. В память его, и без того очень цепкую к военным обстоятельствам, врезались мельчайшие детали боев, в ходе которых Александр Васильевич начинал понимать суть войны и победы. Точность воспоминаний полководца подтверждена упоминаниями о его действиях в штабных документах 1761 г. (Д I. С. 57–68).
Корпус Берга успешно наступал в Силезии. Суворов участвовал во многих битвах (под Бригом, Бреслау, Штригау, при Гросс- и Клейн-Вандриссе), а в сражении под Вальдштаттом два дня возглавлял наступление 2-тысячного отряда, на четыре мили отбросившего королевские войска. Это был первый успех, который Александр Васильевич запомнил как личный и счел необходимым описать. Действительно подробные воспоминания начинаются далее, с командования совсем крошечным отрядом, действия которого стали первыми шагами в становлении искусства будущего великого полководца.
В боях под крепостью Швейдниц Александр Васильевич с отрядом казаков трижды ходил в атаку на ключевую высоту, взял её и несколько часов удерживал против многократно превосходящего неприятеля. Донские казаки, имевшие на вооружении пики, сабли и карабины, были иррегулярным войском. Они смело атаковали рассыпного противника на конях и сами сражались пешими в рассыпном строю. Метко стреляя, используя для укрытия от ответного огня рельеф местности, они являлись необычным в европейских армиях и действенным родом иррегулярных войск.
Отбив атаки противника, Суворов получил подкрепление из двух казачьих полков и сам атаковал прусскую кавалерию, маневрировавшую у подножия высоты. Четыре полка прусских гусар и драгун были опрокинуты, разбиты и загнаны в королевский лагерь. Господствующая высота осталась в руках казаков. «Отсюда, – вспоминал Александр Васильевич в автобиографии, – весь прусский лагерь был вскрыт, и тут утверждена легкого корпуса главная квартира».
Установив соединение форпостами с бездействующими русской и австрийской армиями, Берг с занятой Суворовым высоты атаковал то и дело выходившую из лагеря Фридриха кавалерию. В одной из таких стычек, в которых участвовал Суворов, русские кавалеристы гнали четыре прусских полка до самого королевского шатра! «Сверх разных примечательных (дел), – с удовольствием вспоминал много лет спустя Александр Васильевич, – единожды под королевскими шатрами разбиты были драгунские полки, при моём нахождении, Финкенштейнов и Голштейн, (и) гусарские – Лоссов и Малаховский, с великим для них уроном».
В отличие от почти всей европейской кавалерии того времени, ведомые Суворовым гусары с саблями и казаки с пиками атаковали на полном галопе. Даже вымуштрованные прусские кавалеристы, приученные своими командирами не только стрелять с шага, но и атаковать холодным оружием на галопе, были поражены молниеносными атаками и сокрушительным натиском суворовских конников. Пруссаки встретили противника, который не только бился с ними на равных, но и побеждал их в открытом кавалерийском бою.
Для многих командиров конная сшибка на «белом» оружии была хорошо забытым прошлым. Кавалерия как элитный род войск вооружалась до зубов. Даже лёгкие конники-гусары имели, помимо сабли, по два седельных пистолета, дополненные в тяжелой кавалерии кирасир и драгун ещё и висевшим на перевязи карабином. Западные и русские кирасиры, конно-гренадеры и карабинеры разрывались между задачей стрелять залпами, как линейная пехота, и атаковать холодным оружием. То и другое требовало плотного, ровного строя, но стрельбу можно было вести, только стоя на месте или наступая шагом, а эффективная атака холодным оружием требовала, как минимум, скакать галопом, а лучше всего – с максимальной скоростью, в карьер. Удобная для поддержания строя рысь не годилась в схватке ни на что. Стремительная атака строем обычно приносила победу, оглушительная пальба была неэффективной, но военная мысль упорно цеплялась за изобилие стволов, которыми были увешаны тяжелые и даже легкие кавалеристы.
Превращение кавалериста в передвижной арсенал сложилось исторически и имело социальные корни. Развитие огнестрельного оружия побуждало феодалов-кавалеров к усилению с его помощью преимуществ излюбленного ими конного строя. В XVI в. появился даже особый род кавалерии – драгуны, которые должны были стрелять в пешем строю. В XVII в. шведский король Густав-Адольф одержал ряд побед, осознав, что использовать всадников вместо пехоты нелепо, как и терять в атаке время на стрельбу. И кавалерия Карла XII побеждала всех атакой на галопе, пока не столкнулась с ещё более стремительной кавалерией князя Меншикова под Полтавой. В середине XVIII в. быстрыми манёврами и сокрушительными атаками в плотном строю прославились кирасирские и драгунские полки Фридриха Великого. Его всадники, выдвигаясь «быстрой рысью», неслись на противника в «сомкнутом строю» «полным галопом» «с палашом в руке, – и ни один командир под угрозой позорного разжалования не должен позволять своей части стрелять», – требовал прусский король[71].
Русский устав тяжелой кавалерии, принятый перед Семилетней войной[72], в этом вопросе мало уступал прусскому. Устав требовал, подъехав к противнику «малой рысью» (вместо прусской быстрой) на 100 или даже 300 сажен и выровняв ряды, атаковать без стрельбы, «добрым галопом» (Ч. 1, п. 51–52), «во всю скачь» (п. 77), и рубить противника вперёд, привстав на стременах, через голову лошади (п. 129). Только при разбитии фронта неприятеля, когда всадники по команде бросались в преследование поодиночке, разрешалось стрелять из пистолетов. Увы, этот правильный кавалерийский удар был, как и у пруссаков, кинжальным. Большую часть времени кавалерия тратила на манёвры, перестроения и выравнивания с бесконечными командами «Стой, равняйся!». И – на стрельбу.
Полк русской кавалерии в момент, когда на поле боя появился Суворов, был грузной неповоротливой силой, которую противник мог атаковать с тыла и с флангов, для чего в Уставе 1755 г. предлагались разные способы отражения атак, особые команды, рисовались сложные схемы[73]. Линейная тактика, которую усовершенствовал манёвром и решительной атакой Фридрих Великий, подразумевала развитие старой идеи: максимальное повышение огневой мощи выстроенной в чёткие порядки и медленно, чтобы не сбивать прицел, надвигающейся на противника или ретирующейся конницы.
Вера в силу залпового огня была столь велика, что его максимальное использование составляло основную по объёму часть военных инструкций. Лишь немногие, в их числе наблюдательный Суворов, усомнились в его губительности. Действительно, залп из весьма неточных мушкетов и ещё менее способных попасть в цель пистолетов мог нанести сильный урон только большой по площади и малоподвижной мишени. Можно сказать, что он был смертелен, только если обе стороны «играли по правилам», сметая залпами линию противника и подставляя свою линию под столь же губительные залпы.
На деле огневой залп из пистолетов, мушкетов и даже пушек по стремительно движущейся цели был, как обнаружил Суворов, крайне неэффективен. Превосходная кавалерия Зейдлица была расстреляна на его глазах при Кунерсдорфе лишь потому, что атаковала под прицельным огнём русских пушек медленно и крайне скученно, по узким и топким проходам между озёрами. При этом ускоренное, относительно практики и военных руководств, движение вперёд, на врага, способное принести победу, оказалось менее опасным, чем бессмысленные в глазах Суворова перестроения и «шатания» вдоль фронта, не говоря о губительной и впоследствии строго запрещённой Александром Васильевичем «ретираде» – отступлении.
Вы спросите, как можно говорить о «смысле» в человекоубийстве?! Суворов тоже всю жизнь задавал себе этот вопрос, и отвечал на него делом: стремительная и победоносная атака, ставшая в его глазах залогом победы, сберегала огромное число жизней. Причём не только своих бойцов, но и солдат противника. Ошеломлённого и разгромленного врага следовало щадить и брать в плен. Не случайно Суворов с этих дней на германской земле и на всю жизнь запомнил (рассказав в автобиографии), сколь малые потери он нёс сам, и сколько пруссаков спас, забрав в плен.
Русские и австрийские войска под командой Бутурлина и Лаудона бесславно отступили от Швейдница, предоставив Фридриху Великому полную свободу. Пока русская и австрийская армия совершали сложные и бесполезные манёвры, корпус Берга был брошен наперерез 12-тысячному отряду генерала Платена, пытавшегося деблокировать обложенный Румянцевым Кольберг. Генерал был достойнейшим противником. Получив приказ помешать русским операциям в Померании, он стремительным рейдом разгромил русские магазины в Польше, прорвался в Познань и через Бреслау устремился Румянцеву в тыл. Фридрих Великий надеялся, что остановить или задержать его неповоротливые русские войска не смогут.
Берг мог выполнить приказ, лишь противопоставив прусской инициативе офицеров, которые не станут ждать дополнительных приказов и инструкций. Выступая в поход, он специально просил командование оставить Суворова в его корпусе. Приказ по заграничной армии свидетельствует, что Густав Густавович высоко оценил военный талант Александра Васильевича: «Так как генерал-майор Берг выхваляет особливую способность подполковника Казанского полка Суворова, то явиться ему в команду означенного корпуса» (Д I. С. 57).
Подполковник полетел в штаб Берга, как на крыльях. Много позже, будучи генерал-аншефом и одержав великие победы под Кинбурном, при Фокшанах и Рымнике, Александр Васильевич с особым удовольствием вспомнил свои действия во главе небольших кавалерийских отрядов, которые ему доверял Берг. Ещё бы: впервые начинающий полководец мог в полной мере проявить инициативу, не будучи связанным вышестоящим начальством.
Берг сделал Суворова своей правой рукой, позволяя ему брать под команду отряды, находившиеся ближе всех к противнику. Задачей было постоянно связывать противника боем, сковать его манёвры и нанести максимальный урон. Разгромить корпус Платена Суворов с имеющимися силами не мог, но сделать его бесполезным в стратегических планах Фридриха Великого был способен.
Русские нагнали пруссаков ночью, при местечке Костяны в Польше. Суворов вышел на лагерь Платена с тыла, сквозь густой лес, и, вопреки всем уставам и традициям, повёл кавалерию в атаку по неизвестной пересечённой местности в темноте[74]. Понеся «знатный урон», противник спешно снялся с лагеря и постарался оторваться от русских. Через два дня Суворов нагнал его и нанёс новый удар.
12 сентября 1761 г. Бергу стало известно, что корпус Платена приближается к Ландсбергу, собираясь форсировать Варту по ведущему в город мосту. Перехватить противника основными силами Берг не успевал. Помешать переправе мог только Донской казачий полк С.Т. Туроверова, которому Берг приказал «мост через Варту разорить и неприятелю в переходе препятствовать» (Д I. С. 63). Важное поручение взялся выполнить Суворов. «Взял я с собою слабый, во ста конях, Туроверова казачий полк», вспоминал Александр Васильевич о том, как рождалась его «Наука побеждать». Ночью сотня донцов Туроверова с Суворовым во главе переплыла на конях речку Нетце и проскакала по противоположному берегу Варты до Ландсберга. Внезапным броском через ров казаки захватили городские ворота. Предусмотрительно посланные сюда Платеном две прусские команды были взяты в плен[75].
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 17; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!