Наставление постовым командирам 1 страница
Знакомый незнакомец
Генералиссимус Александр Васильевич Суворов с детства знаком каждому русскому человеку. Все знают его как блистательного полководца, победителя Азии и Европы, как не знавшего поражений военного гения, чудо-богатыря, принесшего бессмертную славу русскому оружию. Его биография и славные победы описаны в десятках книг, сотнях брошюр и тысячах статей[1]. Среди исследований есть воистину замечательные, детально и глубоко раскрывающие свершения Суворова и отдельные его мысли[2]. По глубине изложения военной деятельности Александра Васильевича непревзойденным остаются исследования старинных военных историков А.Ф. Петрушевского и продолжившего его труд Н.А. Орлова[3]. Фундаментальное издание документов великого полководца и его писем во второй половине XX в. сделало возможным исчерпывающее изучение биографии и, главное, мысли Александра Васильевича[4]. Среди современных нам военных историков наиболее четкую картину боевого пути Суворова дал И.И. Ростунов[5]. Особый вклад в исследование и понимание личности Александра Васильевича сделал в последние десятилетия Вячеслав Сергеевич Лопатин. Он существенно углубил понимание литературного дара Суворова и развеял немало мифов о великом полководце, прежде всего – о его одиночестве и «непонятости» в военно-политической элите России времен Екатерины Великой[6].
В то же время, мы с вами, несмотря на горы трудов историков, мало знаем о Суворове сравнительно с возможностями, которые дают достоверные источники. Знать означает –понимать личность и мотивы человека. Наши на вид обширные знания о том, что сделал полководец, неполны и неясны без понимания, почему он сделал именно так, какая мысль стояла за его действиями. Между нами и Суворовым неощутимой, но прочной стеной стоят два его образа.
|
|
|
Первый – это личина простонародного чудака, которого он настолько хорошо играл десятилетиями, даже перед близкими друзьями, что она практически слилась с ним[7]. Этот образ, как всё, что делал Суворов, крайне силён. Более того – он соответствует русскому мифологическому сознанию и сам давно стал его частью. «Русский на все пригоден! Помилуй Бог, на всё! У других этого нет, а у нас есть!» – Сотни суворовских и приписанных Александру Васильевичу афоризмов подчеркивают непобедимость русского духа перед всеми обстоятельствами и иными народами, которые мы, конечно, любим, и посему превосходство над которыми являем в шутливой форме. Отстраниться от этого образа мы не можем даже теоретически, потому что он – часть нас самих. Это мог бы, наверное, сделать иностранец, не сбитый с толку нашим языком и культурой. Но иноземец не поймёт Суворова-академика, глубокого военного ученого, который уверен, что одного русского солдата, если он добродетелен, вполне достаточно для одоления в любых условиях пятерых иноземных воинов, и доказывает это научное правило повседневной практикой. Единственный способ обойти стену мощного образа русского чудака, употребленный мною в этой книге, – научиться смотреть сквозь неё, читая вместе с Суворовым тысячи документов, в которых его острый ум мгновенно выхватывал и крепко запоминал главное. Нам придется понимать иронию полководца и внимательно следить за его пером, чередующим шутку с сухими, но важными для солдатского здоровья снабженческими документами и детальными инструкциями войскам, в которых среди старых правил без фанфар рождаются гениальные новые идеи. Мы увидим, как гений, будто играя, побеждает врагов и делает выговор генералу за нарушение пункта приказа годичной давности, приведшее к гибели нескольких солдат, по памяти цитируя этот пункт. Я не смогу передать суворовские знания и ход мыслей во всей полноте. Но постараюсь сделать понятным, как он одновременно держал в уме перемещения всех боевых кораблей Оттоманской порты в Черном и Средиземном морях и ликвидировал неявную причину высокой заболеваемости в одном из своих полков (солдаты далеко ходили за дровами, потели, а в помещениях сквозняки). Читатель поймёт, что суворовское «был счастлив потому, что повелевал счастьем» означало – им предусмотрены все мельчайшие мелочи, им предвидены – и исправлены приказами – все обстоятельства; что полёт его мысли опирается на несметное множество молекул, составляющих воздух под крыльями высокопарящего Российского орла. Этот способ видения Суворова, по чести сказать, предложил близкий соратник и помощник Александра Васильевича Егор Борисович Фукс, пытавшийся стать историком князя Италийского, но сделавшийся, благодаря своим «Анекдотам», видным его мифотворцем[8].
|
|
|
|
|
|
Второй образ Суворова – превратившийся в монумент образ великого полководца «без страха и сомнений», обладающего всей полнотой военной мысли и таланта от рождения до смерти. Военным историкам, писавшим о Суворове в самых возвышенных выражениях, он представлялся урождённым военным гением, чем-то вроде бронзовой статуи, отлитой ещё в колыбели. Беда книг о полководце именно в том, что никто не ставил себе чёткой задачи проследить развитие его военной мысли. В самом деле – не мог же Александр Васильевич родиться со столь ясными военными взглядами или почерпнуть их в детстве из книг? Этот образ выглядит особенно странным сегодня, когда историки располагают полными собраниями документов и писем Александра Васильевича, изданными в хронологической последовательности, с основательными академическими комментариями. Казалось бы: читайте все по порядку, определяйте, какие мысли остаются неизменными, и какие идеи Суворов высказывает впервые. Разумеется, здесь не всё так просто. Например, полководец мог иметь некое решение в голове, а письменно сформулировать его намного позже, применительно к иным обстоятельствам. С убеждениями героя всё еще сложнее: их формирование – длительный процесс, начало которого уходит в «дописьменную» юность (от которой не сохранилось личных источников), а развитие отражается зачастую косвенно и фрагментарно.
|
|
|
К великому нашему счастью, Александр Васильевич лично, последовательно и глубоко рассказал современникам и потомкам о том, как и в каких обстоятельствах постепенно складывалась его оригинальная военная концепция, а затем военная философия победителя, предпобедителя и миротворца. Он сам создал максимально достоверный для наших целей источник: рапорты, распоряжения и письма, описывающие не только действия Суворова, но, главное, ход его мысли по годам, месяцам и дням. В них он сам, чётко, откровенно и последовательно рассказывает о ходе событий и о гораздо более важном: о мотивах своих решений и об оценке их результатов, об исследовании собственного опыта. Разумеется, я использую в книге множество других материалов, позволяющих видеть события «со стороны», в том числе с позиций противников. Но это не главное.
Самое важное свойство суворовских писем и документов в том, что через них насквозь, на протяжении десятилетий, проходит одна и та же мысль: какой урок следует извлечь офицеру и солдату из реального, тщательно анализируемого полководцем опыта боевых действий? Суворов – странно, что это не было замечено – всегда задавал этот вопрос себе, адресуя ответы своим современникам. Его мысли, судя по документам и результатам боёв, в XVIII в. встречали полное или частичное понимание взаимодействовавших с ним русских и даже иностранных военных. «Непробиваемым» оставалось лишь сознание тогдашних политиков. А затем историков, которые просто не хотели рассмотреть ход и развитие мысли Суворова так, как он вполне ясно нам изложил. Между тем, Александр Васильевич был настолько любезен к историкам, что в своей автобиографии, на вершине побед, подробно и четко рассказал, как формировалась (по его словам, почти с чистого листа) его военная мысль в ходе первой для него Прусской войны, от которой не сохранилось, как он знал, донесений и рапортов будущего непобедимого полководца.
Некоторую проблему представляет лишь скромность военного гения. В его текстах нет восклицаний: «Я открыл»! Для понимания развития его мысли необходимо глубокое погружение в массив источников, знание главного из того, что знал полководец, не только тщательный анализ каждого отдельного текста, но и синтез отраженных на письме мыслей в их совокупности. Приятной стороной является то, что, изучая мысль и деяния Суворова, в высшей степени смешно говорить о трудностях, созданных, по его мнению, лишь для их преодоления силой человеческого духа.
Погружение в источники, рассмотренные с точки зрения развития мысли полководца в её деталях, дало побочный эффект. В этой книге мне пришлось, опираясь на документы, внести ряд изменений в классическую, казалось бы, военную историю: даже пересматривать численность суворовских войск и заново объяснять смысл их действий в ряде знаменитых, тщательно изученных сражений. Эти изменения не были моей задачей, но сами вытекали из неё. Дело в том, что правильно понять суворовскую мысль можно только проследив, как от одного правильно понятого опыта к другому развивается и углубляется его понимание войны, достигая в конце-концов уровня ясного и полного, временами пугающего предвидения. Историзм в исследовании мысли полководца и есть суть избранного мною метода.
Мы с вами избавимся от образа застывшей бронзовой скульпруты Суворова, впервые рассмотрев развитие его военной мысли с первых шагов до величайших побед. Труды Юлия Цезаря и маршала Тюренна, полководцев начала XVIII в. Евгения Савойского и Морица Саксонского, прочитанные в детстве, приведут его на поля сражений против Фридриха II в Пруссии и конфедератов в Польше. Именно тут сложится и разовьётся в стройную систему его тактика и система обучения солдат. Здесь родится его стратегия и возникнет философия военных действий, соединившая опыт европейских войн с православной русской культурой.
Многолетние турецкие войны, действия Суворова в Крыму, на Кубани, на Кавказе, в защищённой им Новороссийской губернии и в Дунайских княжествах рассматривались Александром Васильевичем как частные случаи применения более широкого европейского опыта ведения войн. Именно так – вслед за Суворовым – мы и рассмотрим их, перед тем, как вернуться в Польшу, которую полководец вновь устремился спасать. Квинтэссенцией его военной мысли стала кампания 1799 г. в Италии. А проверкой его идей на прочность – Швейцарский поход, увенчавший карьеру непобедимого полководца.
Поставленная задача повлияла на структуру книги. Мы не можем, вслед за многими историками, сосредоточиться на «громе побед», пропуская отдельные страницы биографии Суворова как «не важные» или в каком-то смысле «сомнительные». Жизнь человека и ход его мысли непрерывны. Командование небольшими отрядами в Пруссии и всего одним Суздальским полком в Ладоге дают основу для осмысления всего последующего хода мысли полководца. Всё – усмирение разнообразных мятежей, скучное на первый взгляд (и по мнению полководца) строительство крепостей, томительная для самого Александра Васильевича «гарнизонная служба» – оказывается важным и необходимым для понимания развития его мысли. Особый протест вызывает представление о «сомнительности» некоторых страниц биографии полководца. Для меня знание о светлой чистоте личности героя – не аксиома, а результат полного исследования развития его мысли, всех его поступков и деталей жизни. «Жизнь столь открытая и известная, как моя, – написал сам Суворов в 1794 г. – никогда и никаким биографом искажена быть не может. Всегда найдутся неложные свидетели истины»[9]. Из чего же исходили историки, полагавшие правильным скрыть от читателя какие-то стороны биографии героя? Этот ложный подход подразумевает, что где-то там, «в тени», скрыто что-то порочное, чего на самом деле нет.
Итак, перед нами откроется вся жизнь Александра Васильевича. Но преимущественно – со стороны его мысли. Суворов – мыслитель и даже философ: звучит необычно. Все знают его именно как человека действия. Что ж, действий в книге будет предостаточно! Но нам они интересны с той же стороны, с какой сам Суворов подходил к солдату: с точки зрения его мысли, его видения и понимания мира, развития его духа. От подчинённых полководец всегда требовал осмысленных действий – так не будем отказывать в них ему самому. А главное – постараемся понять, до какой степени осмысленности доходит его военная практика: сфера, не поражающая профанов видимым блеском интеллекта. Осмысленность эта, признаюсь сразу, приближается к абсолюту. Даже современники, даже хорошо знавшие Суворова военные люди часто этого не понимали – и объясняли его неизменные победы «счастьем». Александра Васильевича это глубоко обижало, и он язвительно шутил: «Сегодня – счастье, завтра – счастье. Помилуй Бог! Надобно же когда-нибудь и умение!». Военные историки сделали для понимания этого «умения» многое. Но – далеко недостаточно. В самом деле, вопрос «как побеждал Суворов» раскрывается только при понимании замысла, а замысел является плодом сложной, развивающейся от победы к победе военной мысли, в которой частные решения вытекают из общих представлений о должном, реализуются во взаимодействии системы идей и опыта, проверяются практикой. Боевая слава Суворова, с точки зрения истории культуры, есть воплощение его многогранной философской, прежде всего этической концепции, реализованной в военном искусстве.
Осознать, что неизменно (и, как сам Суворов признавал, предопределённо) побеждал именно мыслитель, создавший не просто систему тактико-стратегических идей, а новую философскую концепцию войны, историкам до сих пор не удавалось. В значительной мере потому, что его философская концепция, обеспечивавшая победу непременно и постоянно, была отвергнута самодержавной властью уже в начале XIX в., во время Наполеоновских войн. Она в полной мере не прижилась в армии до сих пор. Из непобедимой в своём единстве, но забытой и неизученной концепции извлекались и сегодня извлекаются отдельные методы, полезные, но недостаточные вне их системы, а главное – без их этической основы.
Лёгкость, с которой русский полководец громил – с минимальными потерями – всех врагов, потрясала современников и завораживала историков. Временами они даже самому Суворову не верили, не понимая, почему он с полной уверенностью задействовал в разгроме превосходящего неприятеля минимум своих войск или прорвал крепчайшие позиции противника в диспозиции марша, как будто врага там не было. Его военное искусство, производное от передовой военной философии, было так превосходно, что просто не укладывалось в головах исследователей. Действительно, сложно понять архитектуру здания, не имея в виду его фундамент.
Нравственность и человечность, определявшая весь ход мыслей Суворова, считаются качествами положительными, важными, но не определяющими исход боевых действий. Они воспринимаются «рационально» мыслящими историками и военными как элемент победы, но не основное её условие. Напрасно Суворов подчёркивал, что «без добродетели нет ни славы, ни чести», имея в виду, что без добродетели нет самой победы. Бог попросту не дарует победу недостойным, – в упрощенной и доступной форме объяснял он. Это утверждение и мне долго представлялось слишком далеким от реальности и подчеркнуто идеалистичным, даже по отношению к русской армии. Однако на нём, как выяснилось в ходе исследования, были основаны все постулаты и всё величественное здание нового и уникального военного искусства Александра Васильевича, закладывавшего неизбежность победы в нравственное качество армии, ее офицера и солдата.
Победа для Суворова – это реализация лучших свойств человека, поставленного в условия, когда эти качества востребованы и вознаграждаются, а каждый воин и весь военный «организм» (от капральства до армии) «в тонкость» постигают основанное на нравственности военное искусство. «Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и при всех случаях потребны, – убеждал Суворов,– только тщетны они, если не будут истекать от искусства». Искусства, основанного на человечности. Суть военного искусства Суворова состояла в том, что полководец первым и наиболее громко сказал, что солдат – человек, сознательно, благодаря воспитанию, побеждающий вначале противника добродетели в самом себе, а затем уже врага на поле боя.
Этой истины не только многие современники Суворова, но и историки ясно осознать не смогли. Даже его знаменитое, многократно повторённое изречение: «Каждый воин должен понимать свой маневр»,– цитировалось упрощённо: «Каждый солдат должен знать свой манёвр». «Знать» и «понимать» – колоссальная разница! Армия Суворова, до последнего солдата, способна была принимать сознательные решения на основе добродетели, стремления к совершенству, знаний и выучки. Именно благодаря этой общей основе на каждого своего офицера и унтер-офицера, ещё со времён первой польской компании, полководец мог положиться, как на самого себя, – потому, что те могли положиться на солдат. Такого упора на личность и нравственные качества солдата ни в одной армии мира не было и, пожалуй, нет.
Важно подчеркнуть, что Суворов ряд блестящих побед, например, под Туртукаем, одержал с новыми для него войсками, к которым только что прибыл. Он выступал катализатором положительных качеств, которые уже имелись в русской армии, и только должны были быть талантливо востребованными. Более того, Суворов был уверен, что подобные качества можно в основных чертах пробудить в союзных австрийских войсках. И реально пробуждал их, сначала увлекая примером, а в Итальянском походе – успешно обучая австрийцев «Науке побеждать» через своих офицеров и генералов.
Все действия Суворова – его реализованная в поступках мысль, опирающаяся на его представление о добродетели. Да, Александр Васильевич имел глубокое чувство войны, мгновенно и, часто, интуитивно улавливая в конкретном боевом опыте всё, что могло сейчас и в будущем спасти его солдат и солдат противника от ранений и гибели. «Грех напрасно убивать, они такие же люди», – внушал он солдатам и офицерам нравственное представление о противнике. Речь шла не просто о милосердии – важным было предвидеть действия вражеских войск, вытекающие из их «внутренности» – но о любви к людям.
Потерю нескольких человек убитыми из ста Суворов всерьёз считал ужасной, устраивая провинившимся командирам страшные разносы и доводя разбор причин подобного позора до всех офицеров своих войск. Это в меньшей мере, но столь же основательно касалось врагов. Разгромить противника следовало непременно и беспощадно. Но желательно так, чтобы он, имея минимум безвозвратных потерь, не был способен продолжать войну. Устрашение было прекрасно в бою. Показательный и жестокий разгром отборных войск, как при Кинбурне, мог, по неосуществленной мысли Суворова, ускорить победу в войне. Но террор полководец отвергал абсолютно, и как средство принуждения к миру в частности. Не случайно он никогда не преувеличивал потери противника, даже вопреки данным самого противника. В умножении числа убитых неприятелей Александр Васильевич не видел ни смысла, ни блеска, ни в бою, ни на бумаге. Победа и ее цель – прочный мир – не требовали в его искусстве непременного моря крови. Суворов на протяжении своей жизни осознанно старался спасти от гибели своих солдат, мирных людей и противников, которые по стечению обстоятельств выступили супостатами России.
Такова была задача полководца, которую он успешно реализовал, идя от победы к победе. Постоянные строжайшие меры по улучшению – в жестком конфликте с существующими взглядами – военной медицины, по санитарии, гигиене, правильному питанию, тренировкам (избегая физических перегрузок), физическому и нравственному развитию солдат вытекали из той же человеколюбивой идеи. Смерть солдата в мирное время представлялась Суворову преступной для командования. А упущения в развитии солдата вели, на его взгляд, к нравственной смерти. Значит – неизбежному поражению.
Но и этого было мало. Солдат должен был сражаться и побеждать смерть ради ясной цели. Эта цель – защита мирного населения от бедствий, которые несёт ему любая война. В разное время Суворов защищал жителей Польши, Северного Причерноморья, Предкавказья, Финляндии, Северной Италии и, как он полагал, всей Европы. В погоне за Пугачевым, в Астрахани и при строительстве Новороссии это были и русские. Но национальных различий полководец не делал. Благо, в понимании Суворова, состояло в том, чтобы максимально спасти всех, своих и чужих «обывателей», от ужасов войны. В ходе военных действий они неизбежны, значит, подлинным врагом солдата является сама война!
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!