РЕВОЛЮЦИОННАЯ ГРОЗА НАД РОССИЕЙ 9 страница

Не менее сложные чувства испытывала в то время и его жена, Розалия Марковна, которой предстояло скоро стать матерью. Если сам Плеханов смотрел на вещи достаточно трезво, то Роза еще находилась во власти романтических грез, к которым примешивал­ся и страх перед полной неизвестностью, опасения за мужа и будущего ребенка. Ей казалось, что поехать за границу значит сжечь все корабли, бросить любимую медицину, расстаться с рево-

¹ Плеханов Г. В. Соч. Т. I. С. 117.

59

люционной работой. Короче говоря, высокая романтика революции грозила обернуться самым прозаическим и бесславным бегством, продиктованным страхом перед арестом и ссылкой.

Однако чернопередельцы, особенно О. В. Аптекман, продолжали настаивать на отъезде. В конце концов Плеханов сдался и даже стал находить в поездке за границу некоторые положительные стороны — возможность пополнить знания и проверить правиль­ность своих революционных убеждений. В итоге в январе 1880 г. он вторично — и, как оказалось, на целых 37 лет — стал политэми­грантом, хотя тогда ему казалось, что совсем скоро он сможет вернуться на родину.

Уезжал Плеханов с тяжелым чувством. В Петербурге оставались жена и крошечная дочь, товарищи по революционному делу, а где-то на Тамбовщине — больная, слабеющая мать ¹. Душу мучили сомнения, невеселые житейские думы. Впрочем, никто, в том числе и сам Плеханов, не мог бы сказать тогда, что ждет его впереди.

¹ М. Ф. Плеханова умерла от туберкулеза в возрасте 49 лет. Георгия она не видела с 1879 г., когда приезжала навестить его в Петербург и жила тогда у Н. А. Смирновой, хотя сын к тому времени с ней уже расстался. После 1 марта 1881 г. она пережила несколько поистине страшных недель, пока не узнала, что царя убил не Георгий (см.: Френчер A. A. Указ. соч. С. 40). В завещании, разделив наследство поровну между дочерьми Александрой, Клавдией и Варварой, Мария Федоровна сделала следующую оговорку: «Если возвратится из неизвестной отлучки сын мой, Г. Валентинов Плеханов и будет прощен правительством, то дочери мои, получившие в силу этого завещания в свое вечное владение все мое имение, должны будут выплатить ему, Г. Плеханову четвертую часть стоимости всего полученного ими недви­жимого имения моего». Таким образом, мать до последней минуты не забывала своего первенца, которому, однако, так и не суждено было получить прощение правительства, на что надеялась Мария Федоровна (см.: РЦХИДНИ. Ф. 264. Оп. 1. Д. 202. Л. 3. ).

ГЛАВА II

ОТ НАРОДНИЧЕСТВА К МАРКСИЗМУ

 

В январе 1880 г. Плеханов покинул Россию, а недели через три жена получила от него известие, что он благополучно добрался до Женевы. Точный маршрут этой поездки остается до сих пор неиз­вестным, но есть основания полагать, что путь Плеханова лежал через Молдавию и Румынию, где он провел некоторое время в колонии русских политических эмигрантов в селе Армаклия близ Бабадага ¹.

Что касается Розы, то она с дочкой Верочкой временно задержа­лась в России. Девочка с кормилицей жила на квартире Теофиллии Полляк, а сама Роза скрывалась сначала у писателя Н. Н. Златов­ратского, затем в Петергофе, а потом вернулась к дочери в Петер­бург. Несмотря на болезненное состояние и душевное смятение, она решила продолжить занятия медициной и стала готовиться к экза­менам на Высших женских медицинских курсах. Однако на экзаме­нах ее «срезали» (надо полагать, совершенно сознательно), и Роза решила заняться практической революционной работой в петербург­ской организации чернопередельцев, которую возглавил теперь П. Б. Аксельрод.

Тем временем Плеханов настойчиво звал жену в Швейцарию. И снова в ее душе вспыхнули сомнения, нашедшие отражения в позд­нейших воспоминаниях: «Если бы любимый мною человек, — ду­мала я, — был сослан в каторгу, я считала бы своей обязанностью последовать за ним, так как моя близость нужна была бы ему для поддержки его моральных и физических сил. За границей он на свободе, поддержка моя ему не нужна, и, как бы слабы ни были мои силы, я их должна отдать народу и революции». Кроме того, Роза уже хорошо знала по рассказам товарищей, как горька судьба русского эмигранта-революционера: чужая страна, вечные заботы о хлебе насущном, отсутствие работы, друзей... Нужно было решать: либо посвятить всю себя любимому человеку, жить только для него и «при нем», либо остаться на родине и целиком переключиться на занятие революционным делом.

Сомнения разрешила Евгения Рубанчик, которая тоже участво­вала в работе кружка Аксельрода. «Плеханов стоит того, чтобы

¹ См.: Гросул В. Я. Невыясненный эпизод из биографии Г. В. Плехано­ва // Кодры. 1970. № 12. С. 140-141.

61

отдать ему жизнь, — сказала она Розе. — Этим вы больше сделаете для революции и русского народа, чем покинув его и отдавшись общественному делу. Поезжайте, Розалия Марковна, и как можно скорее» ¹.

Повидавшись в Одессе с родителями и получив от отца загра­ничный паспорт на имя своей двоюродной сестры и деньги, Роза в начале июня 1880 г. приехала в Швейцарию, оставив дочь в России на попечении верной подруги Теофиллии Полляк. Однако вскоре девочка заболела и умерла. Нетрудно представить, как казнила себя несчастная мать, которой казалось, что, будь она рядом, Вера могла бы жить и жить... А на сердце у Плеханова появился еще один рубец: ведь это был уже второй его ребенок, от которого он так и не услышал долгожданного слова «папа».

В Швейцарии Георгий и Роза обосновались в Женеве — спокой­ном университетском городе на берегах реки Рона и Женевского озера с видом на Монблан. Рядом со старинными зданиями X —XII веков здесь было много вполне современных домов, красивых пар­ков и набережных, а на окраинах сохранялись маленькие улицы и улочки, как будто сошедшие со средневековых гравюр. Женева была центром одноименного кантона и находилась во франкоязыч­ной части Швейцарии. Город славился своими демократическими традициями и издавна охотно принимал эмигрантов из других стран, находивших тут убежище от религиозных и политических гонений на родине. Здесь жили гарибальдийцы и участники поль­ского восстания 1863 г., немецкие социал-демократы, покинувшие бисмарковскую Германию в годы «исключительного закона против социалистов», и бывшие парижские коммунары. С 1864 г. в Жене­ве, которая быстро превращалась в один из промышленных центров Швейцарии, стали появляться секции I Интернационала, а в 1866 г. здесь состоялся один из его конгрессов.

С Женевой и ее окрестностями прочно ассоциировались такие знаменитые имена, как Кальвин, Руссо, Вольтер. Для русских революционеров здесь были свои памятные места. В 1865 — 1867 гг. в Женеве издавался «Колокол» Герцена и Огарева, а в 70-е годы — «Набат» Ткачева, народническая революционная газета «Работник» и журнал «Община». Здесь находили приют Бакунин и Кропоткин, члены русской секции I Интернационала.

Уезжая из России, Плеханов договорился с Засулич и Дейчем встретиться в Женеве. Теперь, когда они вновь были вместе, Геор­гий уже не чувствовал себя таким одиноким, как в первое время по приезде в Швейцарию. Кроме того, Плеханов и его друзья устано­вили очень хорошие отношения с польскими эмигрантами Л. Ва­рыньским, Ш. Дикштейном, С. Мендельсоном и их товарищами, ко­торые жили в Женеве коммуной и издавали на польском языке

¹ Группа «Освобождение труда». Сб. 6. С. 111.

62

социалистический журнал «Равенство» («Równosć»). Гораздо слож­нее обстояло дело с другим новым знакомым — сорокалетним украинским ученым и публицистом М. П. Драгомановым, уволенным в 70-х годах из Киевского университета, где он преподавал литера­туру, за украинофильские тенденции и политическую «неблагона­дежность» и вынужденным эмигрировать в Швейцарию. Драгома­нов издавал журнал «Громада», часто выступал на эмигрантских собраниях и пользовался среди выходцев из России довольно боль­шим авторитетом. Это был высокообразованный, гостеприимный человек, который сначала отнесся к Плеханову, Засулич и Дейчу с явной симпатией. Однако царивший в его доме культ «самостий­ной» Украины, постоянные намеки на какой-то великорусский шо­винизм, которым якобы были заражены все русские революционе­ры-эмигранты, а также крайне недружелюбное отношение Драгома­нова и его сторонников к польским социалистам вскоре привели к охлаждению установившихся было добрых отношений.

Надо сказать, что чернопередельцы оказались за границей в очень сложном положении. Постоянная материальная нужда, явное недоброжелательство сторонников «Народной воли», деятельность которой была окружена за рубежом ореолом революционной роман­тики и героизма, прозрачные намеки на то, что отъезд из России накануне решающей схватки с самодержавием был в сущности дезертирством, — все это не могло не выводить Плеханова и его друзей из состояния душевного равновесия. Ведь сторонниками «Народной воли» были и находившийся в то время в Швейцарии С. М. Кравчинский, и старый последователь Бакунина Н. И. Жуков­ский, и П. Л. Лавров со своим парижским окружением, и анархист П. А. Кропоткин, и даже женевские поляки, с которыми так сбли­зился Плеханов. На еженедельных женевских собраниях, на кото­рые съезжались русские эмигранты из Цюриха, Берна, Кларана, Базеля, регулярно шли острые дискуссии о положении дел в Рос­сии и разногласиях между «Народной волей» и «Черным переде­лом», причем даже блестящий полемический талант Плеханова не мог спасти его от поражений в этих спорах. Недаром после одного из таких диспутов он сделал следующую запись: «Слова мои по поводу наших террористов вызвали множество возражений. Даже основная мысль моя подверглась оспориванию» ¹.

Можно, пожалуй, лишь порадоваться тому, что до Плеханова не дошли тогда весьма неблагожелательные отзывы К. Маркса о черно­передельцах, относящиеся к осени 1880 г. Если учесть, с каким пиететом относился к нему Плеханов, нетрудно предположить, что подобная информация вызвала бы в душе лидера «Черного переде­ла» чувство отчаяния.

¹ Литературное наследие Г. В. Плеханова. Сб. 1. С. 147.

63

История взаимоотношений Плеханова с Марксом и Энгельсом — это большая самостоятельная тема, которая уже на раз поднима­лась в нашей исторической литературе. Было время, когда отдель­ные ее эпизоды, не укладывавшиеся в благостную, иконоподобную схему полного и трогательного взаимопонимания, которое якобы всегда царило между этими тремя людьми, просто замалчивались в советской историографии, тогда как западные историки не без зло­радства писали о том, что Маркс и Энгельс далеко не сразу поддер­жали своих русских учеников. Теперь мы можем говорить об этом спокойно и объективно, хотя и не без некоторой горечи.

Видимо, впервые Маркс услышал имя Плеханова в 1880 г., когда возникла идея издавать в Лондоне газету «Нигилист» под редакцией В. И. Засулич. Участвовать в ней должны были и Маркс, и Плеханов. Издание не состоялось, но зато Маркса познакомили с номером «Черного передела» с весьма неприятной для него статьей одного из вожаков левосектантского анархистского течения в гер­манской социал-демократии Иоганна Моста. Неблагоприятную ин­формацию о чернопередельцах мог дать Марксу и народоволец Лев Гартман (после освобождения из-под ареста во Франции в связи с участием в покушении на царя он обосновался в Лондоне), хотя Г. В. Плеханов вместе с С. М. Кравчинским и Н. И. Жуковским в мае 1880 г. специально приезжал в Париж для того, чтобы хлопотать за него у президента Франции Ж. Клемансо ¹.

Так или иначе, у Маркса сложилось вначале явно негативное мнение о «Черном переделе» и его руководителях. «Эти люди, — писал он 5 ноября 1880 г. Ф. Зорге, — большинство их (не все) являются теми, кто добровольно покинул Россию, — образуют, в противоположность террористам, рискующим собственной шкурой, так называемую партию пропаганды (чтобы вести пропаганду в России, они уезжают в Женеву!..). Эти господа против всякой революционно-политической деятельности. Россия должна единым махом перескочить в анархистско-коммунистически-атеистический рай! Пока же они подготовляют этот прыжок нудным доктринерст­вом, так называемые принципы которого вошли в обиход с легкой руки покойного Бакунина» ².

В этом резком и далеко не во всем справедливом отзыве (чего стоят хотя бы слова о будто бы добровольном отъезде Плеханова, Засулич, Дейча и Стефановича из России) проскальзывает откро­венная враждебность Маркса к Бакунину и его последователям, а также неприятие им критики «Народной воли», борьба которой с

¹ Подробнее см.: Твардовская В. А. Г. В. Плеханов и «Народная воля» // Группа «Освобождение труда» и общественно-политическая борьба в России. С. 92, 98-100.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34. С. 380.

64

правительством Александра II оценивалась тогда Марксом и Эн­гельсом очень высоко.

Несмотря на тяжелую психологическую обстановку, Плеханов с головой ушел в Швейцарии в работу, которая всегда была для него лучшим лекарством от душевных невзгод. Он стал посещать лекции в Женевском университете, часто пропадал в библиотеке, но осо­бенно много сил отдавал подготовке новых номеров «Черного пере­дела». В октябре — ноябре 1880 г. почти одновременно был переиз­дан (видимо, с определенными коррективами) первый и заново отпечатан второй его номера ¹.

Плеханов был по-прежнему убежден в то время, что главное для народа — это его социальное освобождение, тогда как чисто поли­тические вопросы имеют для рабочих и крестьян лишь второстепен­ное значение. Исходя из этого, он требовал направить основные силы революционеров на подготовку народа к аграрной революции. Однако Плеханов уже дозрел до мысли, что поскольку нужда все больше отрывает крестьянина от земли и гонит его на заработки в город, постольку и «центр тяжести экономических вопросов пере­двигается по направлению к промышленным центрам». А это озна­чает, что работа революционеров в пролетарской среде будет приоб­ретать в России все большее значение, ибо еще неизвестно, в дерев­не или в городе будут вербоваться главные силы социально-револю­ционной партии в час грядущей революции. Поэтому революционе­ры, по мнению Плеханова, должны укрепиться в ожидании решаю­щих событий и на фабрике, и в деревне, провозгласив простой, всем понятный лозунг: «Рабочий, бери фабрику, крестьянин — землю!» и связав воедино революционные организации промышлен­ных и земледельческих рабочих ².

Затронул Плеханов во втором номере «Черного передела» и вопрос о методах революционной работы в народе. Признавая боль­шое значение социалистической пропаганды, он тем не менее спра­ведливо (основываясь, в частности, и на собственном, пусть неболь­шом, опыте) считал, что по-настоящему расшевелить массу рабочих и крестьян может только революционная агитация. При этом Пле­ханов решительно протестовал против любых попыток «усечения» революционных лозунгов ради придания им большей доходчивости и популярности в менее развитых слоях населения. Организация поземельного кредита, увеличение наделов, уменьшение податей, расширение крестьянского самоуправления и ограждение его от произвола администрации, писал он, хороши только как повод для революционной агитации. Но единственной ее целью должно быть

¹ Следующие три номера «Черного передела» вышли в 1881 г. в Минске, после чего издание прекратилось.

² Плеханов Г. В. Соч. Т. I. С. 131.

65

приведение указанных частных требований «к одному общему зна­менателю экономической революции» ¹.

Таким образом, оказавшись за границей, Плеханов какое-то время еще стоял как бы на распутье. С одной стороны, он продол­жал верить в особый, отличный от Запада путь развития России и считал, что она может перескочить от средневековья и самых перво­начальных стадий развития капитализма прямо к социалистическо­му строю. С другой, — взгляды Плеханова на значение политичес­кой свободы становятся в этот период, несомненно, более трезвыми и гибкими, чем прежде. Характерно в этом отношении его письмо неустановленному адресату от 12 декабря 1880 г., в котором, в частности, говорилось: «Я во многом изменил свои взгляды. Таково влияние Запада... Анархический абстенционизм (политическое воз­держание. — С. Т.) бессилен так же, как сама анархия. К сожале­нию, я несколько лет держался этого нелепого взгляда... Жизнь на Западе многому меня научила. Охотно сознаюсь в своих ошиб­ках» ². Оглядываясь позже на пройденный путь, Плеханов вспоми­нал, что чем больше знакомились чернопередельцы с марксизмом, тем все более сомнительным — и с точки зрения теории, и с точки зрения практики — становилось для них народничество. Ко време­ни выхода второго номера «Черного передела», т. е. к осени 1880 г., Плеханов, по его собственному признанию, был уже едва ли не наполовину социал-демократом ³.

Очень скоро жизнь в Женеве начала тяготить его: безумно хотелось вырваться из атмосферы эмигрантских склок, попасть в большой европейский культурный центр, ближе, познакомиться с западным социалистическим движением. Поэтому в ноябре 1880 г. супруги Плехановы двинулись в «столицу мира», как называли тогда Париж. Этот удивительный город буквально покорил их сердца. После тихой, немного мещанской Швейцарии — бьющая ключом, чуть легкомысленная и в то же время интеллектуальная насыщенная парижская жизнь, полная свобода и непринужденность в высказывании собственного мнения, взаимная терпимость, поис­тине фантастическое разнообразие взглядов, вкусов, привычек... Приезд Плеханова во Францию совпал с периодом оживления там демократического и рабочего движения. После десятилетней ссылки в Новую Каледонию вернулись домой парижские коммунары, вос­торженно встреченные народом. В конце 1880 г. в Гавре прошел съезд Рабочей партии, принявший программу, выдержанную в целом уже в марксистском духе. На рабочих собраниях и в печати шли яростные споры между прудонистами, сторонниками рефор­мизма — так называемыми поссибилистами, марксистами, анархо-

¹ Плеханов Г. В. Соч. Т. I. С. 130.

² Цит. по: Гросул В. Я. Указ. соч. // Кодры. 1970. № 12. С. 131.

³ Плеханов Г. В. Соч. Т. XIII. С. 26.

66

синдикалистами. Да, в Париж стоило приехать уже хотя бы для того, чтобы увидеть все это собственными глазами и послушать великолепных французских ораторов. А ведь кроме того, Париж — это еще и богатейшие библиотеки, Лувр, Версаль, Собор Париж­ской богоматери, Большая опера, старинные средневековые улочки и переулки...

---

Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 55; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!