В котомках растут, подрастают потомки 4 страница
- Хам, но я еду. Лечу.
Черт меня дери! Ну что я за баба. Видишь ли, приспичило увидеть этого ненормального мужика. Он, конечно, интересен и в интеллектуальном отношении, и в чисто физиологическом, но я его совсем не знаю. А может быть, он какой-нибудь пройдоха. Оговорился же – подельник.
Автомобиль, в который я уселась, был стар до такой степени, что я скоро засомневалась, довезет ли он меня до Купчино. По пути я выдумывала, что скажу Ипполиту. Так ничего и придумав, сунула шофёру бумажку зеленого цвета, услышала в ответ: Премного благодарен, и вышла из авто. Вернее, выползла.
Ноги отказываются слушаться меня. Каким пойлом меня угостили в том пивном баре?
- Людмила! – услышала я откуда-то сзади.
Ипполит стоял на противоположной стороне улицы, опершись на трость, в нелепой шапке треухе. Подол её бежевого пальто едва не касался асфальта.
- Стойте, где стоите, - неужели так заметно, что ноги не подвластны мне?
Как красиво он идет, черт лягастый. Во мне просыпается моё Либидо. Вот оно что! Бабе просто не хватало мужика. Уточню, пьяной бабе.
- Я ждал Вас. Но как же Вы изменились за эти дни. Что-нибудь произошло экстраординарное? Ваша контора разорена? На Вас наехали рейдеры? Или, может быть, Вас так расстроил ГКЧП и крах их затеи?
Ипполит крепко держит меня по локоть, и говорит монотонно, как падре на кафедре костёла. Все же наши попы занятнее. Что за чушь лезет мне в голову?
|
|
|
- Я кушать хочу.
- Это нервное. Потерпите. Нам еще дойти надо, - первый раз он улыбнулся, - А это весьма проблематично.
Представляете? Лишь только я вошла в теплую квартиру Ипполита, меня потянуло в сон.
- Выспались?
- Проспалась уж скорее. Скоты, - он не дал договорить.
- Все скоты, одна Вы человек. Я не шучу. Мир оскотинился, - и воскликнул он, громким голосом говоря: пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы. Так сказано в одном из стихов Апокалипсиса. Пал Третий Рим.
- Вы верующий?
- Верую ли я в Бога? Это Вы имеете в виду? Сказано же, Бог в каждом из нас, а ходишь ли ты в храм или нет, не суть. Посмотрите на нашего Бориса. Бывший первый секретарь Обкома, член Политбюро, и стоит со свечкой у амвона. Вы заметили, что он и крест наложить, не знает как. Марш в ванну. Завтрак, скорее обед готов.
Ела я, вернее поедала все подряд. Ипполит готовил вкусно.
Пожалуй, с этого момента я окончательно покорилась ему, мужчине немного чудаковатому, чуть-чуть сумасшедшему и невероятно обольстительному. В пятьдесят один год он оставался пацаном, полным фантазий. Не подумайте, что так подействовали на меня его отбивные с пассированным луком и с хорошим послевкусием настойка. Я поедала, а он говорил. Речь его самобытна, образна.
|
|
|
- Представьте, - он продолжал обращаться ко мне на «Вы», - тундру. До горизонта мох и лишайники. Казалось бы, что может быть в таком пейзаже красивого. Но вот из-за туч, как бы налитых расплавом свинца, - вот так, а не просто свинцовые облака, - выглянуло притушенное небесным реостатом Солнце. И лишайники, и мох расцвечиваются в краски Николая Рериха. Нет полутонов. Все контрастно. Кое-где светятся белые пляцки снега. Углубись на тридцать сантиметров и там вечная мерзлота. Нас, бригаду зеков, везут на точку на гусеничном транспортере.
- Вы сидели?
- Сидел, милая Людмила. Об этом я уже раз обмолвился. Помните аббревиатуру – ОБХСС? Под их недремлющее око попало мое предприятие. Делали мы нужное народу дело. Не хочу вдаваться в подробности. Я исправно платил по всем счетам. Я давал людям стоящую работу и приличные заработки. И что поразительно, меня сдали сами же они. Зависть губит самое благоразумное дело. Правосудие в таких делах скоро. Дали мне семь лет. И чтобы жизнь мне не казалось сахарной, отослали на шестьдесят пятую параллель. Я же по профессии геолог. Изволь, гражданин геолог, потрудиться на благо родины, так сказать безвозмездно. В годы Стаханова был лозунг – даешь стране угля. В те годы, когда я оказался на Северах, партия наш рулевой бросила другой слоган: Даешь нефть. Вы слышали такое: долгано-ненецкий автономный округ? Там я провел три года. Моя кожа покрылась язвами, на глазах коньюктивит. Простите, перманентная диарея. Но я сделал-таки это. Я нашел три месторождения газа. За это гуманное наше правосудие скостило мне срок. Скажу больше, меня премировали. А тундра красива. Поверьте мне. Мне везло. Меня не ограбили по пути домой, меня не искалечили БИЧ,и, когда я оплошал и дал им возможность опоить меня. Я вернулся на берега Невы вполне состоятельным человеком. Оттуда я и привез часть бивня мамонта. Помните нашу встречу?
|
|
|
- Я не страдаю амнезией. Помню, конечно.
- Тогда я, увидав Вас, понял, что Вы глубоко одиноки. Да Вы успешны в делах и умеете делать то, что ныне называют business. Вы не терпите амикошонства. Людей Вы держите на дистанции.
- Первый раз мне делают комплимент в таком виде, - прервала я монолог Ипполита. С ходу не поймешь, то ли тобой восхищаются, то ли укоряют.
|
|
|
- Я не склонен делать комплименты. Я констатирую факты. Признаюсь, Вы глубоко симпатичны мне. Тот сколок бивня мамонта был, образно выражаясь, манком.
- Вы приняли меня за дичь?
- Все мы охотники и жертвы одномоментно. Когда на зоне я задумал побег, и об этом узнало начальство, то на левой штанине моих портков появилась белая нашлепка.
- Странно. На спине было бы виднее.
- В те годы убивать беглецов было запрещено. Рана в колено делал беглеца недвижимым и инвалидом на всю жизнь.
- Грустные вещи Вы мне рассказываете.
- Грусть, а не безудержное веселье окрашивает нашу жизнь. Окрашивает, а не красит, прошу заметить.
- Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, - я пытаюсь изменить тон нашей беседы.
- Цветом, а не светом, милейшая Людмила. Свет освещает, а цвет красит.
- Вы зануда. Расскажите лучше, как Вы жили после тюрьмы.
- Опять неточность. В тюрьме я не сидел. Я отбывал срок по приговору в колонии общего режима.
- Я же говорю, Вы зануда. Так как же Вы жили после колонии?
- Я вернулся в Ленинград ранней весной одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года. Кончину Леонида Ильича мы, зеки, отбывающие срока, - он так и сказал, этот зануда, - по статье о незаконной трудовой деятельности с надеждой на перемены к лучшему. Для нас. Юрий же Владимирович начал с минирепрессий. Вы должны помнить эти идиотские рейды по кинотеатрам, магазинам и прочим местам общего пользования. Хватило ума не заглядывать в бани. Давайте прервем мой монолог. Сегодня я выходил из дома один раз. Вас встретить. Хочется подышать уличным воздухом и заодно пополнить запасы.
На улице мерзость осенняя, но я смирено иду с Ипполитом. Меня связала с ним неосязаемая нить. В универсам мы пришли, когда основная масса покупателей уже успела опустошить полки.
- И что мы тут будем покупать? – я уже пожалела, что приехала к Ипполиту.
- Найдем что, - чудак человек, оставив меня у касс, пошел в сторону двери, на которой висела табличка «Посторонним вход воспрещен». Ипполит вошел туда беспрепятственно. Выходит он там не посторонний. Что мне делать? Уйти? Так куда я денусь в такой час? Остаётся ждать. Кроме того мне интересно, чем закончится сегодняшний вечер. Прошло не более десяти минут и Ипполит вышел.
- Вы, Ипполит Порфирьевич, заходите. Всегда готовы услужить такому человеку, - женщина в белоснежном рабочем халате и с прической в виде гнезда аиста была толста, но не безобразна. Что же особа этот бывший каторжник Ипполит Порфирьевич?
- Теперь, милейшая Людмила Васильевна мы с Вами обеспечены всем необходимым для пира, - меня коробит от этого, «милейшая» и я отвечаю грубо.
- Валтасаров пир?
- Я не пророк, - мы подошли к его дому, - но мне видится крах всей нашей системы.
Лифт донес до пятого этажа.
- Я буду готовить пир, и говорить, а Вы слушайте.
- Что Вы имеете в виду под «нашей системой»?
- Наша система это такая государственная машина, которая была создана с одной целью, возродить империю. Большевики, как образно выразился Владимир Ульянов-Ленин, небольшая кучка, воспользовавшись бездарностью, я бы сказал преступной бездарностью правления Николая Второго, снабженная деньгами генерального штаба Германии двадцать пятого октября семнадцатого года, - я уже хотела прервать эту политинформацию, но решила не делать этого, не тронь лиха, - совершили переворот. Не только в отдельно взятой стране, в мире. Потом братоубийственная война, - мой доморощенный политинформатор говорил и продолжал «колдовать» у плиты, - Владимир Ленин в двадцать первом году попытался спасти разоренную экономику. Но, будучи по своей сути либералом, его бунтарского пыла хватило на то, чтобы разрушить «до основания», а вот «а затем» у него запала не хватило, и он выдумал НЭП. Что дала эта новая в кавычках экономическая политика? Для страны ничего. Для корыстного обывателя она дала возможность набивать и брюхо, и кошелёк. Промышленность оставалась в упадке и развале. Железные дороги в коллапсе. Речной и морской флот практически отсутствуют. Армия больше похожа на банду плохо вооруженных люмпенов. А тут ещё бунты против новой власти. И все же грузинскому семинаристу, а потом просто бандиту удалось создать в рекордно короткие сроки индустриальную державу. Да! – я опять испугалась за кровеносные сосуды Ипполита, - Да в те годы у нас не было рабочего класса в том числе, что было потребно времени. Так возник ГУЛАГ. К чему мы пришли сегодня? Начал палач украинской молодежи, самый ярый разрушитель церквей, пустобрех Хрущев, тихой сапой продолжил орденоносец Брежнев и вот вам итог. Меченый Сатаной довершает дело развала державы. Я вспоминаю иудейский город Ар-Магедон, по-простому город Магиддо. Слова: Перекуйте орала ваши на мечи и серпы ваши – на копья. Слабый пусть говорит – Я силён! Спешите и сходитесь, все народы окрестные и соберитесь. Мы подобны Амаргедону, городу, где, согласно писаниям, погибают цари.
- Мы кушать будем? – с моим брюхом что-то происходит. Стоит мне увлечься, на меня нападает зверский аппетит.
- Такой эффект произвела моя импровизированная лекция?
- Я не знаю, но кушать хочется.
Что же, Ипполиту не откажешь и в умении готовить. Говорит складно и оригинально, и готовит вкусно необыкновенно.
- Когда я ем, я глух и нем. Так? – он ещё улыбается.
- Когда я кушаю. Я говорю и слушаю. Такую присказку Вы не слышали? Продолжайте Вашу политинформацию.
- Тогда слушайте и кушайте, - если он ещё раз улыбнется своей Мефистофельской улыбкой, я на него вылью этот очень вкусный соус, - Как Вы знаете, - ничего я не знаю, кроме того, что нам преподавали в институте по курсу истории КПСС, - с двадцать второго года Ленин не руководил страной и партией. Тяжелая болезнь превратила его в немощного и слабоумного старика. Мне довелось видеть фото того времени. Угнетающее зрелище. Иосиф Сталин, он же Джугашвили, он же Коба, взял бразды правления в свои руки. Вернее пытается взять. Но тут приспешники Ленина, Каменев, Бухарин, Рыков, Троцкий и иже с ними мешаются под ногами.
- Вы небрежительны к историческим личностям. Какое-то амикошонство сквозит в Ваших речах. Кто дал Вам право так говорить о том же Ленине. Помнится, Юнеско признала его величайшей личностью XX век.
- Я восхищен! Я покорен! – и чего он заорал, как сохатый в период брачных игр, - Вы настоящая фурия. Мне никто не имеет права разрешать или нет говорить так, как я того желаю. Я прошел все круги советского ада и вкусил от райского пирога. Я продолжаю, - вероятно, для пущей убедительности он вышел из-за стола и стал вышагивать по кухне, - Сталин диктатор? Да! Сталин изверг? Нет! Откройте толковый словарь русского языка. Мучитель, отверженный от общества, извергнутый из него. Сталин плоть от плоти того общества. Неужели Вы думаете, это Сталин гнал крестьян жечь господские усадьбы? Хочешь увидеть общество, взгляни в зеркало. Это образ и всего-то. Но он верен. Да знаете ли Вы, в конце концов, чьих подписей под расстрельными резолюциями больше всего было? Вы правы, - я и глазом не моргнула, - Его, его. Того, кто осмелился развенчать культ личности.
- Вы устали, - я видела, как наливается кровью его шея, - Сделаем перерыв.
Мы сделали перерыв до десяти утра.
__________________________________
Ипполит
Людмила ушла, чмокнув Ипполита в щеку и сказав: Всё было исключительно мило.
Ипполит оглядел «поле сражения». Смятая простыня и сброшенная на пол подушка. У изголовья пустая бутылка из-под молдавского Вермута и обертки от конфет кондитерской фабрики имени Крупской.
Пошел мужчина к окну открыть форточку, ибо в комнате повис спертый воздух, круто замешанный на запахах блуда и греха.
Что за чудо сегодня погода! Неужто вернулась бабье лето? Черт возьми! Три прищепки шторы сдернуты. Но лень Ипполиту тащить стремянку, лезть наверх и восстанавливать порушенное. Лень и убирать этот бедлам. Лень и слабость проникла во все члены его сильного тела.
- Что за женщина, - вслух произнес мужчина, - Я подозревал, что в ней глубоко скрыта страсть. Но чтобы такое. Это у тебя, старый бабник впервые. Хотя…
Он вспомнил лето 1965 года. Преддипломная практика. Её он проходил с геологической партией, что вела разведку редкоземельных металлов. Ипполит уже не разнорабочий. Он техник-геолог. В партии двенадцать человек. Как весело они ехали.
Начальником партии была женщина. Чудо женщина! Она имеет премию за открытие залежей урановых руд. Вероника Павловна Потапова, так её звали, была ростом метр шестьдесят семь сантиметров, весила пятьдесят семь килограммов и имела размер ноги тридцать восемь. Ипполит эти антропометрические данные почерпнул из медкарты, которые заводились на каждого экспедиционера. Молодой человек, прошедший армейскую школу, поработавший на заводе, познавший, что такое быть изгоем отличался от остальных участников экспедиции своими взглядами на жизнь. Он и к женщинам относился как поживший и пожилой мужчина. Ему надоели девицы с взглядами героинь пьес Островского и Чехова. Он также насытился общением с женщинами, берущими пример с немецких суфражисток и нашенских героин из числа народовольцев. Вероника Павловна разительно отличалась от всех них. В ней была некая мальчишеская удаль, раскованность. Одновременно она была не по-женски рассудительна и сурова в суждениях. Это и её необычайная привлекательность, чего стоит её бюст, с первых часов их совместной в коммуне жизни привлекли внимание Ипполита.
Молодой человек скоро ощутил особое отношение начальник партии к своей персоне.
Заняв в вагоне три купе, группа отправилась в дальний путь. Их конечной целью был город Горно-Алтайск.
Нет нужды описывать дорогу. Писано, переписано. В Красноярск, куда они приехали на третьи сутки и, где им предстояло сделать пересадку, Вероника Павловна и Ипполит прибыли близкими людьми.
- Если у кого-то возникают вопросы по поводу моих отношений с ним, - женщина положила свою красивую и сильную ладонь на плечо Ипполита, - то тому лучше тут же и сейчас же купить обратный билет.
Как давно это было. Должно было пройти четверть века, чтобы Ипполита вновь посетило то давнее чувство.
Ипполит ещё раз оглядел комнату и пошёл на кухню. Там он чувствовал себя более комфортно. Выпил стакан холодной воды из-под крана и опять вернулся мыслями в прошлое. Вероника…
Группа вернулась в Ленинград не в полном составе. Начальника партии Веронику Павловну вызвали в институт. К большому удивлению прочих она за себя оставила Ипполита.
- Этот вопрос не подлежит обсуждению, – оборвала она одного из самых рьяных поборников дисциплины и чистоты нравов, - Более того, вопрос согласован с нашим руководством.
Это прилюдно, а в сторонке, за сгоревшим от удара молнии стволом сосны на берегу речки со сказочным именем Башкаус, один на один с Ипполитом: Ты не смущайся. Неделю всего-то будешь один без меня. Не забудь мой этюдник.
Вероника увлекалась живописью. Ипполиту, честно говоря, её пейзажи не нравились, но об этом он ей не говорил. Вообще, в то время он был мало образован в вопросах искусства.
Теперь на стенах его квартиры висят несколько полотен известных художников.
Холодная вода вызвала аппетит. Однако прошедшая ночь измотала его настолько, что сил встать к плите, и готовить что-то не было.
Оделся Ипполит и вышел из дома. Куда пойти? Где утолить голод и не получить изжогу? Тут, в районе новостроек нет приличных ресторанов. Надо спускаться в метро и ехать в центр.
Идет Ипполит, ступая в лужи и не замечая их. Его то и дело толкают куда-то спешащие прохожие. И их он не замечает. В глаза бросилась вывеска – Кафе-бистро. Тоже, взяли манеру назвать забегаловки на французский лад. Впрочем, отчего французский? Это наши казачки внедрили простое русское слово – быстро.
- Спиртным кроме пива не торгуем, - сказала, как отрезала молодая черноволосая девица.
Хотел, было, Ипполит развернуться и уйти, но она окликнула: Молодой человек, Вам я могу налить коньку, глянула хитро, - Если Вы не из торговой инспекции.
- Так я Вам и сказал, что я оттуда, - симпатичная девушка, можно и поиграть, - Чтобы Вы не боялись, выпейте со мной.
- Скажете тоже. Я же на работе, - а сама так и «стреляет» глазками.
- Так никого же нет.
Fast-food оказалась вполне съедобной, а коньяк, хотя и разливной, приличный. Гита, так звали буфетчицу, была родом из Дагестана. В институт не поступила, возвращать в родной Кизляр стыдно. Земляк пригрел её, поселил у себя и нашел это место.
- Мой Алик очень добрый. Сказал, живи, сколько хочешь.
- И в постель лечь с ним не предложил?
- Что Вы, что Вы!? – замахала руками девушка, - У нас так нельзя. Я аварка.
Ипполит пробыл в бистро до двух часов дня. Кафе наполнилось. Пришли рабочие с блажащей стройплощадки. Сняв забрызганные раствором спецовки, они деловито разложили на столе свою закуску, выставили бутылку водки и начал трапезу.
У Гиты заказали жареные сосиски с гарниром.
- Им слова не скажи, - пожаловалась Гита, - Они такое скажут, что уши засохнут, - так аварка перефразировала русскую идиому.
Ипполиту отчего-то стало грустно. Какие морозы были тогда! Север есть Север. Недаром его пишут с большой буквы. Ипполит с Вероникой прибыли на полярную станцию Русская гавань в начале мая. Улетали из Ленинграда, где начала цвести черёмуха, а здесь их встретил мороз в двадцать градусов и сильный ветер. Это тогда, у ангара так выразилась Вероника, его жена: От их лексики уши вянут.
Аэродромные техники волокли вручную забарахливший на старте АН-2. Лексикой жена поименовала отборный мат.
- Чего-нибудь ещё заказывать будете? - Гита подошла неслышно. На ногах у неё были мягкие тапки из натуральной кожи и гетры.
- Пожалуй, с меня довольно, - Ипполиту захотелось вернуться домой. Вдохнуть, так сказать, воздух родных Пенат.
- Вы заходите. У нас тут все больше люди грубые, не культурные. Вроде их, - девушка повела головой в сторону строителей, которые уже надевали свои робы.
Ипполит, пообещав обязательно зайти, глянув на строителей, вышел из этого убогого заведения. Убогого, но принявшего его тепло и можно сказать сердечно. Опять с небес хмурых и неприветливых повалила смесь снега и дождя. Нахлобучив шапку треух на глаза и, подняв воротник пальто, Ипполит шел к дому.
Уже у своего подъезда он вспомнил, что дома шаром покати. Даже водки нет.
Пришлось промокшему мужчине вернуться. В универсам Ипполит вошёл с мокрыми ногами, чертыхаясь и проклиная всё и всех. Лишь у стеллажей с консервами к нему начало возвращаться равновесие мыслей и чувств. Три банки лосося в собственном соку, две банки шпрот и одна банка маринованных огурчиков корнишонов легли в кошелку.
Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 60; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!