ГРАНИЦА МЕЖДУ ЕВРОПОЙ И АЗИЕЙ 8 страница
РАССКАЗ ВТОРОЙ
"И ЧУДЕН МИГ..."
НА БЕЛОМ МОРЕ ШТОРМ
"Приезжай. Идем. Русин". Телеграмма была составлена совершенно вдухе Мишани. Ни слова лишнего. Идти к Соловецким островам мы решили еще зимой. В то время я былв командировке на целлюлозно-бумажном комбинате в Коряжме подКотласом. Проворный, невысокого роста, с лицом в белой ряби шрамов ишрамиков, с синими, как у истинных северян, ласковыми глазами, Мишаработал на станции биохимической очистки. С увлечением влюбленного всвое дело специалиста он показывал мне аэротенки, воздуходувныеагрегаты, сооружения по механической переработке осадка, призванныеосвободить промышленные стоки от щелочей, кислот, древесного сора,чтобы отходы целлюлозного производства не засоряли окружающие реки.Так мы очутились на берегу Вычегды. Среди вытащенных на зиму катеров и лодок стоял остов, похожий накитовый скелет. Это и была Мишанина мечта - катер. На нем он собиралсяидти к Соловецким островам. Мишаня вырос в Архангельске. И дед и отец его были рыбаками. Онтоже хотел стать мореходом, работал матросом на лихтере. Но однаждыслучилась беда - хлестнул его лопнувший буксирный трос. И вышло так,что Мишаня попал не на море, а на целлюлозно-бумажный комбинат вКоряжму. Он бился над катером всю зиму. Негустые рубли получки шли навыдержанное дерево, многослойную фанеру, краску, прочные снасти,детали к двигателю. Только малую часть Мишаня оставлял на чай, сахар ихлеб. Однажды он неожиданно приехал в Москву. Ему понадобилось достатьмедные гвозди и болты, чтобы металл не разъедала морская вода. Я познакомил Мишаню со своим товарищем Левой Скрягиным, связаннымс моряками и корабелами, и он помог достать болты и гвозди. И вот телеграмма. Получив отпуск и достроив катер, Мишаняпереселился в него, как в свою квартиру, и ждал меня. Катер стоял, уткнув в берег свой изящный удлиненный нос, накотором белилами было выведено его имя - "Бурелом". Окрашен он был вскромный пепельный цвет с алыми ободками ватерлинии. По бортам и накороткой мачте стояли навигационные фонари. На крохотной палубе -ничего лишнего и громоздкого. Каюта вмещала четверых, но, посколькунас было только двое, свободные места занимали бочка с соляркой,газовая печка с баллонами для приготовления пищи и обогрева, еслисильно похолодает. Мы сделали несколько пробных ходок. Не в пример "Заморе" крутыеборта хорошо держали волну, сорокасильный двигатель работал негромко,ритмично и ладно. Можно было отправляться в путь. Пройдя по Вычегде, мы попали в Северную Двину, а из нее, минуяАрхангельск, вышли в Двинскую губу. Под холодным плоским небом лениво ворочались волны. На водусадились чайки и бойко делились новостями. Только одна, худая игрязная, летела за кормой, осыпая нас пронзительной птичьей бранью."Бурелом" пенил мягкую, покойную зыбь. Мишаня прокалывал острымциркулем карту, рассчитывая курс. Я тихо двигал штурвал, удерживая нануле стрелку аксиометра. Но когда мы повернули на запад, оставляяслева полосу берега Онежского полуострова, Мишаня вдруг заявил: - Шторм идет. Скоро начнет ломать. - Откуда ты взял? Мишаня показал на чаек: - Садятся на воду... - Может, вернемся? Мишаня почесал карандашом курчавую голову, пробежал по картециркулем: - Далековато возвращаться, - и вдруг добавил решительно: -Суворова читал? Кто храбр, тот жив. Кто смел, тот цел. Держи мористее! Он знал, что у мелководного берега мы не сможем отстояться,поэтому задумал встретить шторм в море. Вечером в борт ударила первая сильная волна. Не успел "Бурелом"сбросить с себя воду, как еще более крупная волна навалилась на него.Заскрипели переборки. Синяя полоска берега скрылась за горизонтом, а с другой сторонызакрывала небо черная со стальным отливом туча. На волнах заплясалибарашки. Я развернул катер на ветер, врубив малый ход, с тем расчетом,чтобы после шторма сразу выйти напрямую к Соловецким островам. - Надо поесть, - заторопился Мишаня. Он держал тарелку в руках,тщетно пытаясь поддеть ложкой рыбину. Подливка плескалась на одежду истол. И тут закачало, забило, затрясло, застонало, завертело, будтоземной шар встал на дыбы. Смешалось море и небо. Перед сатанинскимнапором ветра и волн мы вдруг почувствовали себя крошечными букашками.Катерок показался слишком слабым и хрупким в железных челюстяхвзбесившегося моря. Оборвался шкертик, удерживающий язычок судовогоколокола. Он забил по бронзе, как в былые времена звенели пожарныеколокола... Мишаня зябко дернул плечом: - Помнишь колокол Ллойда? - Ллойда? Мы вспомнили Леву Скрягина. В тот момент, когда Лева помогалдоставать медные болты и гвозди, он работал над книгой о морскихкатастрофах. Сбором сведений о кораблекрушениях он занимался всюжизнь. Он знал о таких событиях, от описания которых леденела кровь.Эти события казались почти невероятными. В одной из глав книги Лева рассказал о страховой компании Ллойда.Ее называют еще "Адмиралтейством торгового флота". В центре страховогозала компании на специальной конторке лежит книга в черном кожаномпереплете. Это книга потерь компании. В нее с 1774 года заносятся всезафрахтованные у Ллойда суда, которые погибли. Записи делаются потрадиции гусиными перьями. У Ллойда есть даже должность мастера позаточке этих перьев. Помимо Черной книги в ходу и Красная книга. В нее тем же гусинымпером заносятся сведения о судах, пропавших без вести. Первую Краснуюкнигу стали заполнять в 1873 году. Как и люди, корабли уходят из жизни разными путями. Естественнаяих смерть - разборка на металлолом. Но нередко корабли становятсяжертвами роковых обстоятельств - морской стихии, войны, ошибоккапитана и матросов, злого умысла. С тех пор как человек началовладевать стихией моря, ему пришлось познать горечь кораблекрушений. Лева Скрягин подсчитал, сколько судов погибло за всю историюмореплавания. Ежегодные потери в прошлом веке составили около трехтысяч судов. Начиная с 1902 года и до наших дней погибало в годпримерно 398 кораблей. Ну а если учесть, что люди занимаютсямореплаванием уже более двух тысяч лет, то получится примерно миллионпогибших кораблей. Миллион! Это значит, что на каждые сорок квадратныхкилометров дна Мирового океана приходится одно затонувшее судно! Большинство этих судов погибло на скалах и подводных рифах близберега. Некоторые нашли могилу на огромной глубине в океанскихпросторах. Но в мировой летописи кораблекрушений есть и краткиезаписи: "Такой-то корабль вышел из такого-то порта и в порт назначенияне прибыл. Считается пропавшим без вести". Сведения об авариях и катастрофах поступают в штаб-квартирудесятками ежедневно. Служащие узнают о гибели "своих" судов израдиограмм, причем весьма быстро, примерно в течение часа с моментапроисшествия. А еще в страховом зале компании висит колокол - знаменитыйколокол Ллойда. Удар его раздается довольно редко, не более пяти-шестираз в году. Колокол звонит только "по пропавшим без вести". Но бываютисключения. Один удар колокола раздается в зале перед объявлением огибели какого-нибудь особого, очень большого судна или о катастрофе,унесшей много человеческих жизней, как это случилось 14 апреля 1912года, когда погиб "Титаник". Звонил он и перед известием о жестокой судьбе французскогогрузового парохода "Монблан", взорвавшегося с грузом пикриновойкислоты, тринитротолуола, порохового хлопка и другой взрывчатки вканадском порту Галифакс. В результате этого взрыва был разрушенгород, погибли тысячи людей. Большинство пиротехников сходится вомнении, что до появления атомной бомбы взрыв, происшедший 6 декабря1917 года, был самым сильным из всех, какие когда-либо зналочеловечество. ...Колокол настолько извел нас своим звоном, что Мишаня в концеконцов не выдержал. Он привязал к поясу веревку для страховки ивыскочил на палубу. Вода сразу накрыла его с головой. Цепляясь залеера, он все же подобрался к колоколу и закрепил его язычок. Но скоро сорвалась с креплений бочка с соляркой, начала кататьсяпо каюте, сшибая и круша все, что попадалось на пути. Искровенив руки,избив бока о переборки, мы едва изловили махину в два центнера весом,кое-как спеленали веревками. Всю ночь мы так и не сомкнули глаз. Мы выписывали галсы ввзбесившемся море, с трудом делая на карте пометки нашего примерногоместонахождения. Каждую минуту чудилось, что катер вот-вот треснет ипойдет ко дну. "Бурелом" стонал, кряхтел, валился набок, но цепкодержался на гремучих волнах. Кто-кто, а уж Мишаня знал беломорские ветры. Обеденник, тот, кпримеру, добрый ветер. Начнется с полудня и стихнет к вечеру.Полуночник успокаивался через сутки. Сейчас неистовствовал злойшелонник - настоящий разбойник на море. Шторм грохотал еще день и только ночью вроде стал стихать.Посиневший от бессонницы и напряжения Мишаня смог наконец отдохнуть. При слабом свете аккумуляторной лампочки, освещающей компас иприборы двигателя, я вел катер, стараясь не подходить близко к берегу,но и не удаляясь в море. От усталости резало глаза, болела голова,страшно хотелось спать. Я пил крепкую заварку, от нее, как от хины,горело во рту. Перед утром меня сменил Мишаня. Волна уже была мельче, нооставалась тугой и плотной, как боксерская груша. Каждый удар еесопровождался скрежетом бортов и водопадным шумом переваливающегосячерез палубу моря. Мишаня хотел было выскочить из рубки, чтобыпоточнее определиться, но волна загнала его обратно. Отжимая мокруюодежду, он проговорил: - Ложись спать. Скоро должно кончиться. Я залез на койку, стал привязываться шкертиком, чтобы меня невытряхнуло из постели, но так и не успел затянуть узел - уже спал... Проснулся оттого, что не было качки. Тихо погромыхивал мотор накорме. Через иллюминаторы косо бил красноватый утренний свет. - Приехали! - радостно сообщил Мишаня. Я выскочил на палубу и онемел перед буйством рассвета. Мореблестело, как рыбья чешуя, будто не было никакого шторма. На востокеприветно горело малиновое солнце. А из серовато-синей дали, как бывыныривая из покойной морской глади, вырастал розовый городок взеленом окружении лесов. На малых оборотах наш катер входил в бухту Благополучия. То тут,то там проплывали мимо маленькие островки, заросшие кустарниками имелким березняком, по-здешнему "луды". Из воды торчали камни, покрытыеводорослями. В лоции сообщалось, что в прежние времена вход в заливобозначался деревянными крестами. Они укреплялись на каменистыхнасыпях и служили своеобразными буями для шкиперов. А впередиувеличивался в размерах, раздавался вширь и ввысь Соловецкий монастырьс маковками соборов и церквей, крепостными покатыми башнями и стенами,не пробиваемыми никаким огнем. Такой же восторг овладел мною, какой охватывал, наверно, в былыевремена продрогших от стылой воды, позеленевших от работы и качкиморяков. Прорвутся их корабли в бухту, в спокойную воду, подойдут кприбрежной, покрытой травой отмели, за которой стоят могучие стены,сложенные из каменных валунов, а за ними величавые соборы,- тут иневерующий перекрестится... К монастырским стенам примыкал поселок. Слева от причала виднелсяпесчаный взгорок с разлапистыми сосенками, а дальше начинались вековыелеса, выстланные мхом и лишайниками. Или было еще рано, или попали мы в везучий день, когда еще неначался туристский набег, но на берегу никого не было. Все дышалопокоем: и чистое небо, и ртутная тяжесть воды, и седые глыбы дикогокамня, уложенного в стены и башни. Древний городок был как бы высвечен таким же золотым блескомпрошлого, как Московский Кремль, церковь Покрова на Нерли, ВеликийУстюг, былинный Муром, сказочный Ростов Великий. Архимандрит Досифей, правивший монастырской братией в серединепрошлого века, точно подметил состояние людей, которые впервыевстречались лицом к лицу с этим удивительным созданием русскогозодчества: "За десять верст Соловецкий монастырь начинает показыватьсяплывущим к нему по Белому морю. Здесь представляет он множествоколоссальных белых зданий, церковных и колоколенных остроконечныхверхов, украшенных шпицами. Все сие, смежаясь вместе, образует вотдаленном взоре хотя не обширный, но довольно обзаведенный строениемгород. Приближаясь более к сему монастырю, при первом общем взгляде наего наружность, смешанно преемлет чувства приятного, странного ивеличественного"...ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО
|
|
|
Дата добавления: 2021-04-15; просмотров: 67; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!