ГРАНИЦА МЕЖДУ ЕВРОПОЙ И АЗИЕЙ 2 страница
ДОМ НА СЕВЕРЕ
Для двигателя понадобились кое-какие детали, и, пока их делали впортовой мастерской, мы решили сходить на остров Вайгач. Дима поднял якоря. Орудуя баграми, мы оттолкнули катер от свайпричала. Кравченко нажал на стартер. Из-под днища рванулась вспененнаявода. Плавно набирая обороты, винт потянул "Замору" вперед. Володя Савельев положил багры в гнезда на борту, проверил,надежность крепления надувной лодки. "Резинка" лежала наверху вместе свеслами и в случае опасности могла бы спасти нас. Потом он залез врубку размером чуть больше платяного шкафа, задвинул фанернуюперегородку, чтобы не заливала вода, занял место в углу. Погода пока баловала нас. Работал мотор. "Замора" легко бежала покрутой попутной волне. Дима уступил мне место рулевого. Штурвал походил на самолетный.Перед глазами удобно располагались магнитный компас, счетчик оборотов,манометр, бензиномер. Однако управление было поставлено с ног наголову: штурвал крутишь вправо - катер уходит влево, и наоборот. - Я привык так, - коротко объяснил Дима и, понаблюдав за моимидействиями, полез в спальный мешок. С непривычки пришлось долго приноравливаться. На верхней полке лежали рулончик мелкомасштабных ученических карти потрепанный томик лоции... 1934 года выпуска. Измерять пройденныйпуть пришлось с помощью спичечного коробка, зная, что одна сторона его- пять, другая - три с половиной сантиметра. Хорошо еще, что доВайгача было не так далеко, светило солнце - надежный ориентир, дулустойчивый южный ветер. Может, и вправду все обойдется?.. Слева по борту показалась лиловая полоса. Она постепенно росла искоро запестрела буроватыми камнями, рафинадными снежниками, зеленойшерсткой тундровой растительности. Это был остров Вайгач. Он лежит награнице Баренцева и Карского морей. При виде его скромных береговучащенно забилось сердце. Ведь я был там в первый раз пятнадцать летназад. Каким-то особенно звонким и радостным было то лето. Тогда над берегом висели туманы. Это были июльские весенниетуманы. Только в июле солнцу удавалось пробить ледяной панцирь океана.Ледовые поля распадались. Белыми тихими ночами с моря доносилисьглухие раскаты - это рушились ледяные скалы. Лед набухал, зеленел,вбирал в себя миллионы воздушных пузырьков и таял. Над гигантскимкотлом, где происходила могучая холодная плавка, поднималасьарктическая мгла. За ширмой тумана бесился забавный солнечныймаскарад. Солнце беспрестанно меняло свои наряды, стараясь выбратьпоцветистее да поудивительнее. И вдруг туман рассеялся, заголубело небо. И сразу загуделисамолеты и вертолеты, перекрывая трубные крики гусей. Они полетели вгеологические партии, к оленеводам в тундру, к нефтяникам. Сверху Вайгач выглядел унылым, однообразным. На картах, зажатыймежду материком и Новой Землей, он казался небольшим. Но когда мыспустились на землю, каждый из его 3380 квадратных километров сталнеобозримо велик. Вместе эти плоские километры походили на шахматнуюдоску, с которой сняли все фигуры. Впрочем, нет, их не снимали. Их ещене поставили. Но скоро должны были поставить. Недаром сюда торопилисьгеологи, и кто знает, какое будущее готовили они этому пустынномуучастку арктической суши! Полет над Вайгачом не веселил глаз. Даже ущелья, прорезанные втолще острова ручейками и речками, не вносили оживления. Внизублестела река Ямал-яга. На берегу стояли палатки геологов... На Вайгаче все было доведено до минимальных размеров. Наши сапогитоптали карликовые березки и ивы. В густой траве голубели крохотныенезабудки. Но удивляло не это. Удивляло, что почти бесцветный сверхуВайгач оказался наделенным прекраснейшими красками. Была весна, и всекарликовое растительное царство разнарядилось и справляло свойединственный в году праздник. Бедные золушки трогательно отвечали наскудную ласку полярного дня. Мы шли по кочкам, страшась наступать на живой душистый ковер.Вдыхали воздух - чистый, густой. Подставляли ладони под звонкие каплиистаявшего снежника. Слушали зов гусей с соседнего озера. По Вайгачузвенела весна... Палатки были тоже приметой вайгачской весны. Они означали началополевого сезона. Он короток здесь, в Заполярье, от силы три месяца. Затри месяца нужно было обстоятельно изучить необозримое пространство.Природа сжимала сроки, навязывала ускоренный ритм работ. К каждомумаршруту у геологов прибавлялся добрый десяток километров. И каждыйдень пути - без скидок на усталость, на пределе выносливости. Вайгач называют геологическим заповедником. У него особенныенедра. О нем, как и о людях, нельзя судить по внешности. Вайгач непрячет глубоко своих богатств. Здесь коренные породы подходят прямо кповерхности. Сквозь тонкую кожу легко просматривается мускулатураЗемли. Поэтому у геологов Вайгач считается удобным объектом дляизучения целого ряда закономерностей. Вайгач входит в большуюгеологическую область Полярного Урала, хребта Пай-Хой и Печорскогоугольного бассейна. На материке, чтобы добраться до пластов,интересующих геологов, приходится бурить глубокие скважины. На Вайгачете же самые пласты можно потрогать рукой. Анализ его геологическогостроения помогает искать полезные ископаемые на материке. И в том, чтона Большой земле появляется все больше каменноугольных шахт, рудников,нефтяных скважин, немалая заслуга Вайгача - геологического полигона илаборатории. Почти на самой оконечности Болванского Носа в крепко сбитомдеревянном доме жил со своей семьей ненец охотник Тимофей ВасильевичПырерко. Главным его занятием, древним, привычным, была промысловаяохота. Добывал он моржа, нерпу, тюленя. Но больше всего интересовалсяпесцом. Жена Тимофея Васильевича - Матрена Михайловна шила из оленьегомеха и жесткой нерпичьей шкуры очень красивые тапочки, отделывая ихзаячьим пухом. Было время, дети жили с Тимофеем Пырерко, и, когда на полярнойстанции неподалеку от его избы крутили кино, юное поколение Пыреркозанимало весь первый ряд. Потом дети выросли и разъехались. Тимофей Васильевич был первым ненцем, который поставил деревянныйдом и крепко осел на северном берегу Вайгача. Еще в начале века здесьвообще не было оседлых поселений. Интересно, что когда в 1897 годуВайгач, в том числе и Болванский Нос, посетил художник АлександрАлексеевич Борисов, его сопровождал некий Иван Пырерко. Возможно, этобыл дед Тимофея Васильевича. Впрочем, фамилия Пырерко оченьраспространена у ненцев. Так называется один из главных ненецкихродов. В переводе "пырерко" означает "щука". Тогда, пятнадцать лет назад, я шел по весеннему Вайгачу и всевремя пытался представить себе, каков он зимой. А позже, когда ужемного раз бывал в Арктике, увидел тугие сугробы на плоской, болотистойравнине, черные камни песчаника, торчавшие из снега, как клыкивымерших мастодонтов, смотрел на лед моря, взбугренный торосами. Ледмог бы казаться неподвижным, окаменевшим на лютой стуже, если быиногда не издавал идущий из глубин тяжелый гул - то дышал океан. Я увидел нервные строчки следов. Песец бежал вдоль берега,принюхиваясь к запахам живого моря, отыскивал рогатых ленивых рыбок -бычков, раздавленных льдами и прибитых к берегу. Зверь крутил петли иуходил в тундру, втыкал острую мордочку в снег, разыскивая потайныеходы полярной мышки - лемминга. Так текло, повторялось из века в век - и робкие сполохи полярныхсияний, и безумные метели, и неверный след песца, и могильноебезмолвие тундры... А потом какой-то огонек сверкнул на кромке земли.Оттого, что он был один в пространстве, он притягивал к себе взгляд.Дикий песец и полярная мышка, белый медведь и пучеглазая нерпаподбирались ближе и с любопытством разглядывали неведомый огонь. Но все оказалось простым и ясным. На Вайгаче, одном из многихостровов Арктики, человек ставил еще одну полярную станцию. На галькеу бухты горбились ненужные зимой "доры", в бочках стыл бензин,завезенный в навигацию, жались друг к другу домики - склады,мастерские, машинная станция. А на взгорке, где не сбивались сугробы,стоял просторный, комнат в десять, дом. Уходила в небо мачта назвонких тросах-растяжках, белели ребристые будки метеоплощадки. К нимвела тропинка, уложенная досочками от бочкотары, и был натянут канат,за который надо держаться, когда бесятся вьюги и вокруг не видно низги. Такой была и станция Болванский Нос зимой. Она и сейчас, летом,оставалась такой же, только без снега. И сильнее выделялся белый домна фоне буро-зеленой тундры, да синее нависало теплое небо. ...Мы не знали, куда приткнуть "Замору", и остановились посредиголубого заливчика. И хорошо сделали: впереди оказалась каменистаямель. Люди на берегу увидели нас, пошли к лодке. Вскоре она вылетелаиз-за мыска, вспугнула стаю гаг, стуча сильным мотором. За рулем сидел Слава Ионов, начальник станции, светлоглазый,широкий в кости, крутоплечий. Два молодых паренька помогли нампересесть в лодку. Мы назвали несколько знакомых имен и, поскольку вАрктике, как в большой деревне, все знают друг друга, сразу сталисвоими людьми. Слава коротко, как бы стараясь подчеркнуть свою солидность,рассказал о новостях. Оказывается, Тимофей Пырерко умер несколько летназад, а жена его Матрена Михайловна переехала в Варнек - ненецкийпоселок на южной стороне острова. Мы проплыли мимо их дома, теперьпустовавшего... Нынешняя полярка напоминала большую деревенскую усадьбу со всемнабором хозяйственных построек. Тротуарчики и дорожки, выстланныедосками, склады, сараи... Сам дом блестел чистотой и прибранностью. Упорога мы сняли сапоги и надели домашние шлепанцы. В мой первый приезд этот дом еще пахнул смолой и свежей стружкой.Начальником полярной станции был тогда Леонид Лавров. Пять лет послеуниверситета он уже провел на Севере, казался старожилом, и я ждал отнего рассказов об убитых медведях, пургах, пережитых в одиночестве, опослушной упряжке. Словом, ждал рассказов необыкновенных и немногохвастливых. "Еще бы не хвастаться, - рассуждал я.- Ведь это жеАрктика!" Но все-таки я не предполагал, что Леонид будет хвастатьсятак откровенно. Правда, хвастался он не медвежьими шкурами и не лайками.Предметом его высокой гордости был дом. Обыкновенный деревянный дом.Просторный дом. Комфортабельный дом. Чисто, уютно, тепло. Первокласснооборудованная радиорубка. Небольшой, но все-таки настоящий кинозал, онже кают-компания... Впрочем, оценить по достоинству этот дом могтолько человек, зимовавший в условиях полярной ночи. И хотя с тех пор сменилось много начальников, дом остался такимже, каким был вначале. Полярники, зимующие обычно на одном месте годадва - четыре, ревниво следят за порядком и чистотой. В умывальнойкомнате висит плакат: "Мой-до-дыр". Перед входом в столовую надпись:"Кафе "Вайгачонок". В кают-компании - пианино, радиола, библиотека,какой позавидовал бы и столичный книголюб. А ведь когда-то человек с большим трудом укоренялся в Арктике. Онмечтал об одном - лишь бы прожить, лишь бы выжить, как-нибудь, чего быэто ни стоило. Он шел на любые лишения ради победы над этим суровымкраем. Сегодня полярник не хочет прожить как-нибудь. Он достаточнокрепко стоит на ногах, чтобы устроить свою жизнь вблизи от полюса так,как ему хочется. Нынче вместо геологов работали "мерзлотники" - сотрудникилаборатории, которая занимается проблемами строительства в зоне вечноймерзлоты. Это уже примета нового времени. Не планы, не гипотезы, ареальные выкладки для строек сегодняшнего дня. Работая на стыке эпох - далекого прошлого и скорого будущего,"мерзлотники", как и геологи и люди других специальностей, приближалидень нового, теперь уже промышленного наступления на Север. ...Островки вокруг Вайгача темнели на горизонте. Они поднималисьнад морем, и глаз ясно различал скалы на берегах, голубые останцыльдов, навигационные знаки. Плоское солнце, притихшее к ночи, бросалона море золотую дорожку, а в противоположной стороне белела полнаялуна. Не кричали чайки, не бесились поморники - все спали. Толькособаки бродили по скалам, прислушиваясь к тишине. Они были годовалые,из одного помета. Ненец из Варнека отдал их полярникам на лето, наоткорм, и теперь лайки отрабатывали свой хлеб на караульной службе.Они еще не знали, что зимой встанут в упряжку, будут есть вяленую илимороженую рыбу, мясо лахтака или нерпы, пахнущее ворванью и рыбьимжиром, начнут таскать нарты от капкана к капкану по сугробам иторосам, укрывать своим телом хозяина во время вьюг, лизать пресныйснег от жажды и отбиваться от злых росомах и белых медведей. Пока жеони прибавляли в весе, беззлобно кусали друг дружку, стаей бегали залюдьми, как бы упрашивая дать им какую-нибудь работу. На станции был установлен строгий порядок. Радисты-метеорологиЛеша Ложкин, Ира Ионова, Олег Жеребцов и Юрий Ежов по суткам несливахту. Через каждые три часа дежурный шел на метеоплощадку, записывалпоказания термометров на целлулоидную дощечку, с которой легкостирался карандашный след, заносил данные в журнал. Затем подистанционным датчикам узнавал направление и скорость ветра, учитывалпоправки и передавал метеосводку в Амдерму. Оттуда по телетайпу данныенаправлялись в гидрометеоцентр. Там цифры размещались на маленькойкарточке. По ним метеорологи будут рассчитывать долгосрочные прогнозы.Карточки сохранят погодные характеристики для будущих исследователей. Гидролог Олег Кривицкий вел наблюдения по своей программе. Онследил за температурой воды, волнением, направлением и скоростьютечений, соленостью, загрязнением моря. Сима Ложкина готовила еду. Сам начальник Слава Ионов ведал механическим хозяйством -дизелями, аккумуляторами, моторами на шлюпке и на "доре",электродвигателями, ветровой установкой. Он же мог заменить любогорадиста-метеоролога или гидролога. Был на полярке и еще один человек, который в отличие от всехзанятых людей не был обременен постоянными обязанностями, - этодвухлетний сын Ложкиных Игорь. Впрочем, маленький полярник делал дажеслишком многое. Например, разливал суп на белоснежную скатерть вкают-компании, таскал собак на кухню, вбивал гвозди в пол, еслинаходил молоток, мазал валенки ваксой, оставлял размашистые росписи взабытой кем-то книге. В свободное от вахт время люди были предоставлены сами себе.Могли читать, писать, благо каждый жил в отдельной комнате, идти наохоту, ловить песцов, готовить капканы или мастерить аэросани.Общность внерабочих занятий и увлечений дробила коллектив на маленькиеячейки. Олег Кривицкий и прибывший на смену Жеребцову Сережа Жулановсразу стали что-то изобретать. А Юрия Ежова, или Данилыча, как егозвали на станции, сближала со Славой Ионовым страсть к охоте. Но в те дни, когда мы попали на станцию, охота вдруг отодвинуласьна второй план. Началось все с того, что Ира Ионова рано утром снималапоказания приборов на метеоплощадке и оттуда, с высокого берега,увидела косяки омуля. Рыба шла по мелководью, повторяя очертанияприбрежных изгибов. Никто раньше рыбной ловлей на полярке не занимался. Данилыч решилпопробовать. На чердаке нашел брошенные сети, зашил дыры, наладилгрузила и поплавки. Мы торопливо раскидали сети на пути косяков ипобежали на высокий берег смотреть, как начнет биться пойманная рыба. Но тут-то и открылась картина нашего позора. Омуль легко инатренированно, как спринтер в беге с препятствиями, шел через сети.Тогда Данилыч вспомнил о ненецком способе ловли. Ненцы ставили сетьтак, чтобы один конец ее загибался на крюк. Прыгая по камням на коротких, крепких ногах, он помчался собрыва, вытащил сеть, подвязал новые поплавки, чтобы выше поднять ее вводе, стал растягивать сеть в виде кошеля. В первый раз попало около тридцати рыбин, потом больше и больше.Ветхие сети начали давать устойчивый улов. Женщины потрошили, вялили исолили рыбу. Мы все ловили. На столе в дополнение к порядком надоевшимконцентратам появилась превосходная закуска в виде слабосоленогоомуля, уха, жареная рыба. Так прибавилась еще одна маленькаяарктическая радость к тем, которые приносят редкие солнечные дни,короткое затишье и тепло. Вскоре Ионов получил радиограмму: на днях к полярке подойдетсудно-снабженец, завезет продовольствие и снаряжение на будущий год.Пришлось готовиться к этому событию. Слава объявил аврал. Ребятачистили складские помещения, мыли и распаривали бочки, сколачивалиящики. Данилыч утеплял сарай для бычка и поросенка. Животные проживутздесь до ноябрьских праздников, зимой будет свежее мясо. Мы со Славойнаращивали шланги, ремонтировали насос, чтобы перекачать солярку скорабельного плашкоута в емкости на берегу. Слава попал в Арктику, как он сам считал, совершенно случайно.Закончил в Калинине лесотехнический техникум, получил свободныйдиплом. Работал мастером, потом на мебельной фабрике начальником ОТК.Не понравилось, тогда и решил поехать на Север. Север халтуры не терпит. Если сделал тяп-ляп, то в мороз, впургу, в паводок это может обернуться катастрофой, гибелью людей.Слава стал механиком-дизелистом, за несколько зимовок без отрыва отосновного дела изучил метеорологию и радио. Позже его выдвинули надолжность начальника полярной станции. В этом качестве и попал он наБолванский Нос. Так нашел Слава Ионов свое место. Вся техника работала у негобезотказно. Люди жили веселой, дружной семьей, чего в условияхарктических зимовок добиться не так-то просто. Данилыч прожил в Арктике целых двадцать пять лет. Для жителяюжных широт это половина сознательно прожитой жизни. Для Севера этовся жизнь. Внезапные побудки среди ночи, беспрерывные вахты,одиночество (семья у него живет в Москве, там учатся ребятишки),сильные морозы, штормовые ветры, недостаток кислорода - все этобыстрее старит человека. И все-таки своим домом считает Данилыч Арктику. Отними у этогокоренастого, мужественного человека с чистыми, светлыми глазами Север,и он наверняка зачахнет. Он стремился на Север с мальчишеских лет. Уже тогда в нем биласьавантюрная жилка, стремление что-то искать, открывать. Его детствосовпало с папанинской эпопеей. В то время люди зачитывались очеркамиБориса Горбатова о Севере, на экраны страны вышел фильм СергеяГерасимова "Семеро смелых". Много раз смотрел мальчишка любимый фильм,завидовал удаче обаятельного кока Молибоги, которого превосходно игралмолодой Петр Алейников, тоже хотел бежать из дома, мечтая "зайцем"попасть в Арктику. Данилыч, наверное, прикипел к Северу потому, что видел здесьсуровую дружбу, крепче которой нигде не сыщешь, и любовь, и молодость.И ведь не такие уж длинные рубли получал он. Что значат эти деньги посравнению с тратой нервов, сил, здоровья, да и просто с возможностьюжить в тепле, есть свежие фрукты и овощи, наконец, видеть солнце!Роберт Пири наиболее точно сказал о зовущей силе Арктики: "Велика инеобычна притягательная сила Севера! Не раз я, возвращаясь из егобескрайней замерзшей пустыни потрепанный, измученный и разочарованный,иногда покалеченный, говорил себе, что это мое последнее путешествиетуда; я жаждал людского общества, комфорта цивилизации, безмятежностии покоя домашнего очага. Но случалось так: не проходило и года, какмною вновь овладевало хорошо знакомое мне ощущение беспокойства. Яначинал тосковать по великой белой пустыне, по схваткам со льдами иштормами, по долгой-долгой полярной ночи и долгому полярному дню,молчанию и необъятным просторам великого, белоснежного, одинокогоСевера. И я опять раз за разом устремлялся туда..." То же самоепроисходило и с Данилычем, и со многими его товарищами.АВРАЛ
Черноглазый Гога разбудил всех за два часа до обычного подъема.Он ходил по коридору и стучал в каждую дверь игрушечным ружьем.Оказывается, он встал вместе с мамой Симой, которая поднималась рано,чтобы успеть приготовить завтрак, вышел на крыльцо и разгляделприближающийся корабль. На берег уже сбегались собаки. Робко помахивая хвостами, онисмотрели на незнакомое им чудовище. Дизельный электроход "Куйбышевгэс" бросил якорь. Кран спустилплашкоут. Матросы начали перекачивать в него горючее. Потом кранподцепил еще одно сооружение - плавающий вездеход с большим кузовом -и осторожно опустил его на воду. На зеленому борту вездехода белелаэмблема - пингвины. В кузов погрузили ящики. Машина прошла по заливу,легко взобралась на берег, подкатила к складу. Мы сняли ящики, авездеход поплыл за новым грузом. Когда на судне наполнили углем "мыльницы" - железные короба,напоминающие широкие корыта, - вездеход и их отбуксировал к берегу.Здесь "мыльницы" прицепляли к трактору, и он тащил уголь к дому. Мыбрались за лопаты и перебрасывали уголь в закут, огороженный досками,чтобы зимой его не заносил снег. Механизация почти на все сто! А ведь еще совсем недавно всевыгружалось вручную. Бочки, ящики, стройматериалы, уголь вытаскивалииз трюмов, нагружали баржи, сгружали на берегу, разносили по складам.Каждый кирпичик четырежды переходил из рук в руки. Да еще в ненастье,в дождь и слякоть, что часто случалось, как назло, во время такихавралов! Теперь "пингвин" заменял десятки рук. Вездеход-амфибия не толькооблегчал выгрузку, но и ускорял ее: ведь грузы ожидались на десяткахдругих станций, а полярное лето скупо на погожие дни. В эфире уженосились тревожные предупреждения судну-снабженцу о приближающемсяциклоне. Выгрузка шла быстро, с заметным опережением графика. Лишь одинраз случился сбой. Виной всему оказался годовалый хряк. Обессилевшийот качки, он, как только почувствовал под собой твердую землю,бросился в тундру. Ребята стали его ловить. Хряк ловко увертывался,прыгал, петлял, как баскетболист во время атаки. Собаки хватали его заляжки, хряк со злым визгом и остервенением отбивался от них. Несколькораз Данилычу удавалось набросить петлю, но боров выскальзывал, снованачинал свой бешеный бег. Лишь когда долговязый Сережа Жуланов вдлинном прыжке настиг свинью, уже в падении успел схватить ее за ногимертвой хваткой и пропахал на животе метров двадцать по камням и сыройтраве, хряк сдался. Подхватив под мышки, ребята потащили его в хлев.Хряк быстро-быстро перебирал задними ногами, трясся от бешенства ибессилия. Бычок же холмогорской породы, увидев безрезультатность попыткипобега, покорно прошел в отведенный ему закут, обложенный тюкамипрессованного сена. На другой день к вечеру выгрузку закончили. На полярной станцииостались продукты, которых должно хватить до будущей навигации, -крупа, соль, масло, жиры, солонина, капуста, консервированные овощи,вино к праздникам: в будни на всех полярках "сухой закон". На берегсгрузили строительные материалы для ремонта помещений, еще один упорновнедряемый снабженцами набор алюминиевой мебели (два другихнераспечатанными пылились на чердаке), перекачали в емкости бензин,солярку и масло. Плашкоут, "мыльницы" и вездеход-амфибию погрузилиобратно на корабль. "Куйбышевгэс" дал прощальный гудок. После окончания всех работ Данилыч истопил баню. Баня на Севере своего рода ритуал. Только бывалый полярник можетпо достоинству оценить северную баню. Знаменитые Сандуновские не идутс ней ни в какое сравнение. Данилыч плещет кипяток на раскаленные булыжины, пар клубамивзвивается к потолку. Первое мгновение держусь на полке из упрямства,потом чувствую, как поджаривается кожа, наконец спрыгиваю на пол и,захлебнувшись, лью на голову холодную воду, отчего трещат волосы. Нопостепенно привыкаю к жару, начинаю париться веником, добытым где-то вархангельских лесах. Несколько раз бегаю к морю, бултыхаюсь в ледянойводе Ледовитого океана и снова прыгаю на полок. Данилыч трет мне спинумочалкой, шероховатой, как крупнозернистая наждачная бумага. И вотобливаюсь теплой водой, кутаюсь в чистую простыню. Наступает полноеблаженство. Попивая пахучий крепкий квас, выдержанный на кухне Симы Ложкиной,снова думаю, как все же трудно обживаться человеку в этих краях. Чтобы построить дом, надо в короткую летнюю навигацию завезтитысячи необходимых для этого вещей: кирпич, упакованный в ящики, какконсервные банки, глину, цемент, деревянный брус, тес и доски,швеллеры, краску, паклю, листовое железо, шифер, гвозди, стекло,оконные рамы... Чего проще, казалось бы, поставить баню! Можноиспользовать плавник, сделать сруб, вместо котла приспособить бочкуиз-под солярки, ковш сделать из дюралевого рыбацкого поплавка. Авеник-то все равно надо заказывать на Большой земле... Дорого и трудно строить в Арктике. Но человек упрямо продвигаетсядальше и дальше. И Вайгач тоже благоустраивается. Он отказывается бытьтрудным островом.Дата добавления: 2021-04-15; просмотров: 70; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!