НАИЛУЧШИЙ ИЗ ВОЗМОЖНЫХ КОМПРОМИССОВ 29 страница
Так, Исайя Берлин (1909–1997), влиятельный историк идей, предположил, что семена тоталитаризма могут быть найдены у некоторых философов. Хотя Берлин писал, что не может обвинить «ни одного мыслителя эпохи Просвещения… в том, что тот непосредственно повинен в авторитаризме, притеснениях и в конце концов в самом тоталитаризме»46, он муссирует факт, что некоторые из «их более поздних интерпретаторов, в особенности… марксисты, но также [Огюст] Конт [1798–1857] … действительно способствовали чему-то в этом роде». Другими словами, если ваши идеи искажаются много десятилетий спустя людьми, которые якобы являются вашими последователями, то это отчасти ваша вина.
В дополнение к обвинению в том, что Просвещение по неосторожности породило идеи, которыми можно злоупотреблять, и предложило схемы, которые могут завести слишком далеко, его обвиняли в постановке целей, которые вряд ли будут достигнуты, и в поощрении оптимизма, который всегда наивен, так как ничто не идеально и что-то всегда может пойти не так. В одном письме Берлин признал достоинства философов: «…эти мыслители… эффективно атаковали суеверия и невежество, жестокость, тьму, догму, традиции, деспотизм всех видов, и за это я искренне их уважаю»47. Но таких достижений недостаточно, чтобы удовлетворить всех. Один полемист, разделяющий преувеличенный пессимизм Руссо, заявил, что «наследие проекта Просвещения… это мир, которым правят расчетливость и своеволие, неподвластные человеческому разуму и пагубно бесцельные»48.
|
|
|
Представление о том, что в Просвещении в конечном счете было что-то постыдное или глупое, несмотря на достойные намерения философов, настолько широко распространилось в XX в., что это нашло отражение в Оксфордском словаре английского языка. С 1891 г. по 2010 г. в словаре давалось следующее определение «Просвещения»:
Акт просветительства; освоение знаний…
Иногда используется… чтобы обозначить дух и цели французских философов XVIII в. или других, с кем их принято ассоциировать, в смысле подразумеваемого обвинения в поверхностном и претенциозном интеллектуализме, необоснованном презрении к традициям и авторитету и т.д.49
Вероятно, нет ничего, что могло бы примирить Руссо с цивилизацией его времени или с любой другой. Возможно, он восхвалял древнюю Спарту, но ностальгию испытывал только по тем эпохам, в которых никогда не жил. Вероятно, его оценка Франции XVIII в. не изменилась бы, узнай он о скромном, но несомненном успехе, который в конечном итоге был достигнут в битвах с «суеверием и невежеством, жестокостью, тьмой, догмой, традицией, деспотизмом всех видов», — если взять список целей просвещения Исайи Берлина. Очевидно, что эти заслуги не произвели достаточного впечатления на некоторых более поздних критиков Просвещения, которые имели возможность наблюдать за ними. Такие недовольные сравнимы с вымышленным лидером Народного фронта освобождения Иудеи, которого Джон Клиз сыграл в фильме «Жизнь Брайана по Монти Пайтон». Этот лидер не спешил замечать какие-либо выгоды от римской оккупации своей страны:
|
|
|
— Они обобрали нас до нитки, ублюдки. Они взяли все, что мы имели… И что они нам дали взамен?!
— Акведук?..
— Ой. Ага-ага. Они дали нам это…
— И канализацию…
— Да уж. Отлично. Я гарантирую, что акведук и канализация — это две вещи, которые сделали римляне.
— И дороги… Орошение… Медицину… Образование… И вино…
— Хорошо, но, кроме канализации, медицины, образования, вина, общественного порядка, ирригации, дорог, системы пресной воды и здравоохранения, что римляне когда-либо сделали для нас?
Мы не можем назвать какие-либо акведуки, возведенные интеллектуалами, какие-либо дороги или вино. Улучшения в здравоохранении и образовании более вероятно связаны с философами, хотя и трудно проследить прямые связи между книгами и общественным благосостоянием. Аргументы в пользу Просвещения наиболее резонны, когда мы указываем на убывающую силу религиозных властей вмешиваться в жизнь людей и даже прекращать ее, на терпимость к религиозному инакомыслию, на научный прогресс и постепенный демонтаж политических институтов, слишком близких к феодализму и слишком далеких от демократии. Даже когда трудно точно узнать, насколько велики заслуги философов, будет неблагодарностью не признать, что мыслители XVIII в. из этой книги и их герои в XVII в. сражались на праведной стороне в этих битвах и, вероятно, помогли победить в них.
|
|
|
Наследники Руссо всегда будут ссориться с наследниками Вольтера. Разве стремление к научным знаниям и, возможно, к некоторым другим целям Просвещения не подразумевает преград и опасностей, как жаловался Руссо? Д’Аламберу принадлежит остроумное возражение по поводу подобных тревог:
Мы не будем упрекать его [Руссо] в том, что он перепутал культивирование ума со злоупотреблениями, которое можно при этом совершить, поскольку он, несомненно, ответил бы, что эти злоупотребления неотделимы от ума. Но мы попросили бы его выяснить, не обязано ли большинство зол, которые он приписывает науке и искусству, совершенно другим причинам, перечисление которых будет долгой и трудной операцией… В целом даже если предположить, что мы должны согласиться с аргументами о вреде человеческих знаний, что никак не соответствует нашим намерениям, то уж никак нельзя допустить, что можно чего-то достичь, уничтожая их. Пороки останутся с нами, а к ним добавится еще и невежество50.
|
|
|
Другими словами, даже если бы дела были так плохи, как боялся Руссо, разве они не были бы еще хуже без прогресса, на который он сетовал?
В отличие от верховного жреца Феодора в притче Лейбница о бесконечном дворце возможностей, мы не можем исследовать альтернативные реальности и посмотреть, что произошло бы, если бы не случилось определенных вещей. Что было бы, если бы Декарт не попросил прохожего о помощи с фламандской головоломкой и его не посещали яркие сновидения об «удивительной науке»? Что, если бы Лейбниц согласился на профессорскую должность и не гонялся по всей Европе, искрясь идеями и предлагая проекты правителям? Что, если бы Юму удалась карьера в бизнесе, или Оксфорд не отказал бы Локку в ученой степени доктора медицины, или Гоббс не был зачарован идеями Галилея и Евклида? Что, если бы Спиноза остался в своей синагоге? Наверное, наш мир не лучший из всех возможных миров; но эти новаторы помогли сделать его интеллектуально увлекательным и, как предполагал ДАламбер, менее невежественным.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 40; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!