ТОЛКОВАНИЕ МОНАСТЫРСКОГО УСТАВА И ПРАВИЛ СВЯТОГО АВГУСТИНА 10 страница
Вообще, образумить человека – дело непростое. Обычно тот, кто вразумляет, не понимает, что другой в это время мучается. И конечно, сам он, скорее всего, никогда не потерпел бы, чтобы его поучали. Никто не может выслушивать вразумления и при этом не противиться.
Если обнаружится, что брат повторяет то же прегрешение после предостережения, то увидевший это должен сообщить о нем как о раненном в брани. Вначале пусть известит одного или двух братьев, чтобы вина согрешившего была доказана «словом двух или трех свидетелей» и он был наказан с подобающей строгостью. (4.8)
Опасность, проистекающая из любого нашего пожелания, настолько велика, что святой Августин принимает радикальные меры для того, чтобы ее предотвратить, и делает это не столько ради нарушителя, сколько ради братства. Святой желает сохранить единство в монастыре и предупреждает каждого монаха, чтобы он сам не стал виновником своего отлучения от братства. В данном случае братство рискует заразиться нечистотой греха, поэтому мы не можем играть с огнем и шутить «предметами нешуточными». И таких предметов множество, например пустословие, празднословие, осуждение, – причем все это заразно. Даже свет от ангела не распространяется так быстро, как скверна каждой из этих страстей. Поэтому святой Августин определяет дисциплинарную процедуру, которая начинается с того, что игумену открыто сообщают о проступке.
|
|
|
Эта процедура требует свидетелей, потому что очень легко превратно истолковать поступок брата, полагаясь на собственное суждение. Подумаем и о том, что падший брат ранен и его надо спасать. Если мы этого не сделаем, то его рана превратится в гангрену, и он заразит все братство. Но о падении брата кроме нас и нашего старца не должен знать ни один человек. Мы не должны рассказывать другим о том, что кто‑то согрешил. Нельзя предавать брата, разве что дело дойдет до его удаления, то есть отсечения загнившего члена, – в этом случае он будет наказан «с подобающей строгостью», по словам правила.
Снисхождения здесь быть не может. Только отлучение монаха вначале от участия в богослужении, а затем и от братства может спасти от беды братию, а возможно, и самого нарушителя. В подобных случаях апостол Павел советовал предать нарушителя ради его спасения в руки сатаны. Если у человека есть какое‑то желание, мнение или он ведет себя фамильярно и допускает свободу в обращении, то сам он спастись не может. Он непременно попадет во власть демона, и тот наведет на него неприятности, болезни, подвергнет безжалостной тирании, даже внушит ему мысль об убийстве, поскольку сатана сам – человекоубийца, и тогда человек поймет, до чего дошел, и станет искать возвращения к Богу.
|
|
|
Не считайте себя недоброжелателями, когда объявляете о подобных делах. Напротив, вы будете виновны, если, промолчав, оставите братьев погибать, тогда как могли бы их исправить, сообщив об их проступках.
Будьте осторожны, потому что, когда вы собираетесь открыть игумену, а затем и братству прегрешение брата, враг выжидает момент, чтобы внушить вам помыслы о том, что вы недоброжелательны к согрешившему. Однако, напротив, если вы не расскажете о согрешении брата, то окажетесь его врагом и к тому же виновными в одинаковом с ним согрешении. Таким образом вы станете убийцами этой души и всего братства, подвергая его большой опасности.
Например, ты видишь, как два брата разговаривают после повечерия или отбоя, и размышляешь, нужно ли об этом рассказать. «Кажется, они ведут духовную беседу», – думаешь ты. Однако ты забыл, что законопреступник не может делать благое, а благонамеренный не может преступать закон. Если у братьев верный духовный настрой, они не станут нарушать правил. Не существует такого монастырского устава, который разрешал бы монахам разговаривать после повечерия или отбоя, и поэтому, вне всякого сомнения, в их сердце гнездится змей и они уже стоят на пути беззакония. Древний лукавый змей может прятаться в траве прекрасных слов, духовного общения или любви, но при этом он знает, как накинуть нам петлю на шею и удушить. И если тебе кажется, что, промолчав, ты проявишь любовь, то – я говорю тебе правду – ты убийца. Никогда беззаконие не совершается с благим намерением или, по крайней мере, не приносит благих плодов. Если ты промедлишь и сегодня это скроешь, то завтра, возможно, будет уже поздно. Сейчас эти двое назидают друг друга, завтра будут обниматься, а потом грешить явно или скрытно, в мыслях. Затем и братство начнет расслабляться и тянуться к миру.
|
|
|
Если бы твой брат имел на теле рану, которую хотел бы скрыть, боясь предстоящего лечения, разве не было бы жестокостью промолчать и не было бы милосердием открыть о том? Тем более нужно открыть бесстыдный поступок, чтобы не дать ране в сердце брата превратиться в неизлечимую гангрену.
Если ты видишь, что у брата пожелтели глаза, но он не понимает, что болен желтухой, разве ты не расскажешь о его болезни? Неужели ты думаешь, что замалчивание – это любовь? Или может, ты полагаешь, что сказать об этом будет проявлением ненависти и злобы? Ты вправе сделать только одно – объявить о проступке брата, чтобы спасти его. Святой Августин прямо говорит нам, что мы становимся виновны в том случае, если видим что‑то предосудительное и не рассказываем об этом игумену. Так зло развивается и становится преткновением для всего братства. С этого времени духовные основания монастыря начнут расшатываться и увлекать обитель в бездну зла и ада.
|
|
|
Итак, в подобных ситуациях нам нужно быть очень щепетильными и сознавать, что если мы сразу не обращаемся непосредственно к игумену, то становимся убийцами душ братьев и роем могилу всему братству.
Если виновный осознаёт свои дела, но, несмотря на вразумления, не заботится о своем исправлении, вы должны известить об этом игумена, прежде чем расскажете братьям. (4.9)
После того как ты однажды вразумил нарушителя, ты уже не можешь продолжать это делать, потому что он, отказываясь слушаться, встает на путь сопротивления, то есть приближается к пропасти. Прибегни теперь к духовному оружию, к прямому, важнейшему и естественному средству – обратись к игумену, расскажи ему обо всем. Никто другой не должен ничего знать, пока не узнает игумен и не велит выяснить, что произошло.
Если он лжет, нужно представить свидетельства братьев, изобличающие его во лжи, так чтобы его обвинял не один свидетель, но двое или трое, которые могли бы перед всеми доказать его вину. Когда вина брата будет доказана, он должен быть наказан по рассуждению игумена или священника, имеющего власть над братьями, ради его исправления.
Игумен в монастыре был, разумеется, авторитетным лицом, но весьма часто духовные дела поступали в ведение священника или чередного иеромонаха. Происходило это в том случае, если игумен не имел достаточной власти, или его не было вовсе, или он не являлся духовником братьев. Но наказание брату назначал игумен.
Если брат отказывается понести положенное наказание, изгоните его из братства, хотя бы он и не хотел уходить. Это не жестокость, но милосердие, ибо не подобает, чтобы его гибельный и заразительный пример стал причиной отпадения многих братьев.
Если брат не хочет исправляться, мы налагаем на него наказание. Если он отказывается его понести, то не может больше оставаться в монастыре. Отвергая епитимию, брат показывает, что внутри него живет эгоизм, индивидуализм, что он перестал быть нормальным членом братства, поэтому он непременно должен уйти. Не мы отлучаем его от братства. Он сам от него отделился. Как он мог быть таким малодушным, чтобы не принять епитимию, тем более при всех?
У кого‑то может возникнуть вопрос, распространяются ли эти правила исключительно на нравственные прегрешения или нет? Поэтому святой Августин продолжает:
Сказанное о пристальном взгляде следует тщательно и в точности применять и к прочим прегрешениям, чтобы их открыть, доказать или назначить за них наказание. К людям нужно проявлять любовь, а к страстям – ненависть. (4.10)
Я проявляю любовь к ближнему, когда открываю его грех игумену. При этом я ненавижу страсть, а не брата и хочу, чтобы она была изгнана из него самого и из братства. Трезвенность духа и совести должна проявляться даже в самых незначительных вопросах духовной жизни, ведь под гору путь легкий, а вверх всегда тяжелый.
Если кто‑то развратился до такой степени, что тайно получает письма или небольшие подарки от какой‑либо женщины, то, если он признается в этом добровольно, нужно простить его и помолиться о нем. Но если его поймают с поличным и его вина будет доказана, тогда, по решению священника или игумена, он должен быть строго наказан. (4.11)
Тайный обмен письмами или подарками – это доказательство самой высокой степени нравственной и духовной развращенности, не требующее иных свидетельств. Подарок или письмо обнаруживают привязанность сердца, поэтому в монастырях не позволяется обмениваться подарками, вести переписку, за исключением редких случаев, по крайнему снисхождению и с ведома игумена. Это очень серьезный вопрос, хотя мы можем не придавать ему значения. Даже с родителями монаху не подобает поддерживать переписку. Желание переписываться с родителями – это признак непонимания сути монашества. Разве только сам игумен велит мне написать родным, а не я вынуждаю его дать на это разрешение. Не может же игумен играть в монастыре роль тюремного надзирателя…
Возможно ли, чтобы письмо не стало для нас узами, которые связывают нас с человеком и, таким образом, не допускают нас всецело устремиться к Богу? Что же мы тогда не женились? Если сегодня я пишу письмо, завтра с пристрастием молюсь о ком‑то, оказавшемся в трудном положении, то неужели мой ум больше устремлен к Богу, чем у женатого человека? Семейные люди, терпящие трудности брачной жизни и хорошо понимающие слова апостола: Будут иметь скорби, – они‑то как раз обращаются к Богу с большим усердием, чем монах, который думает, будто может войти в Царство Небесное, палец о палец не ударив. Конечно, существует снисхождение, и оно распространяется на всех, даже на самого последнего из монахов. Но сколько можно к нам снисходить? На снисхождении далеко не уедешь. Велосипед на небо не довезет.
Того, кто тайком принял подарок или письмо, мы простим и помолимся о нем, при условии что он сам признает свою ошибку, потому что ни прощение, ни молитва, ни люди, ни Сам Бог не могут помочь развращенному человеку, который не признаётся в своем преступлении. В таком случае на брата должно быть немедленно наложено строжайшее наказание ради предупреждения страшных последствий и эпидемии в монастыре.
Я полагаю, что мы должны быть особенно благодарны Богу, если не сталкиваемся с проблемами нравственного характера, мы должны благодарить Его за это благодеяние коленопреклоненно. Люди настолько истерзаны грехом и погружены в муку вожделений, что, когда слушаешь их исповедь, то вспоминаешь слова Священного Писания: Потому что они плоть. Страшно, когда человек, сотворенный по образу и подобию Божию, оказывается одной лишь плотью, сотрясаемой блудными устремлениями и искушениями. У того, кто не знает христианской антропологии, может даже возникнуть недоумение: «Да где же дело Божие и преуспеяние Церкви?» Конечно, окружающая действительность обескураживает, но рассудительный человек не придет в отчаяние, потому что даже то бесславие, до которого дошло человечество, доказывает силу Божию: Бог, как грозный воин, в самый неожиданный момент отвоевывает плоть человека и возводит ее на небеса. Несметное число людей спаслось покаянием.
В связи с этим мы должны, во‑первых, правильно судить об опасности плотских грехов – нельзя думать, что если ты чист сердцем, то и все таковы, – и, во‑вторых, понимать, что мир лежит во зле. Об этом не следует забывать даже тогда, когда мы находимся рядом с монахами, священниками, епископами, с самыми, казалось бы, неиспорченными людьми. Порок захлестывает мир. Прилежит мне злое, оно в моем естестве.
Наконец, не будем забывать и о том, что в Библии слово «плоть» означает не просто тело, но всего человека с плотским образом мыслей и искаженной психикой. К наслаждению устремляется не столько тело, сколько душа. Увы нам, если мы не становимся вождями своего духа, непрерывно восходящими к Богу и получающими божественные наслаждения и блаженства. Будем благоразумны, сделаем все, чтобы никогда не вести себя самоуверенно, дерзко, никогда не сближаться с кем‑либо, ибо близость кроет в себе лукавство. Не будем также думать по‑фрейдовски, будто все в жизни определяет только плоть и ее греховные влечения. Всякий грех имеет свою причину. Не существует нравственности или безнравственности самой по себе, но за каждым нашим проступком стоит наше «эго», которое выступает пред Богом как иной бог и заявляет о своих правах. Есть тысячи разных путей стать развратниками, падшими людьми, вожделевающими чего угодно, только не Святого Духа.
Будем радоваться и благодарить Бога, сохраняя при этом благоразумие. В особенности не будем судить других. Осуждение калечит нашу собственную плоть. Яма, которую я рою ближнему, становится моей могилой, и камень, который я бросаю в другого, возвращается и попадает в мою голову. Не будем судить брата ни за его взгляд, ни за его невнимательность, ни за какой другой более серьезный грех против нравственности. Ведь если мы его судим, осуждаем за какой‑то проступок, то такой же проступок и еще множество других совершим и сами по попущению Божию. Судящий других претендует на место Бога, он падает прародительским грехом, ввергнувшим нас в самое страшное зло, в которое мы каждый день погружаемся и в котором тонем.
Наконец, предмет нашего разговора должен стать причиной для чувства доброй гордости – не из‑за собственной чистоты, но из‑за спасительности нашей Церкви. Господь силен спасти погибшее. Что значат слова: Пришел спасти погибшее? Это значит, что нет человека, который не может спастись; лишь бы он сам этого хотел. Беда в том, что он этого не желает. Но мы с вами должны быть радостными и мирными, потому что любой человек может завтра стать жителем Царства Небесного. Низко пала человеческая природа, но Богу легко восставить ее, стоит только человеку пролить одну слезу или произнести в час смертный или на кресте: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику! Не будем этого забывать.
Церковь – это наша мать, и ее не могут запятнать наши грехи. Однако мы должны понимать: согрешая похотением другого человека (пусть всего лишь в сердце), мы грешим не только против собственного тела, но против Церкви и Христа, потому что другой человек для нас – это Христос и Церковь. Малейший наш грех относится к Небесному Отцу. Тебе Одному я согрешил и лукавое пред Тобою сотворил, – говорит Давид. Не думайте, что есть грех, который не был бы оскорблением невидимо присутствующего повсюду Бога. Ему мы воздаем славу и против Него же возмущаемся. Как часто из‑за нас хулится Дух Святой!
Может быть такое, что в наше братство вступят люди, которые, как говорит Псалмопевец, в миру вращались в собрании развратителей, и мы должны быть благоразумными и мудрыми и, храня к ним любовь, вместе с тем хранить как зеницу ока наши монашеские принципы, ради того чтобы не впасть в страшные искушения. Если завтра к нам придут такие люди, то подумаем о том, что и ради них родился и распялся Христос. Небо больше радуется об одном грешнике кающемся, чем о тысяче праведных. Вся праведность наша как одежда нечистой женщины. Церковь использует самую неприятную и отталкивающую кар‑
тину из жизни женщины, чтобы показать нам цену нашей праведности в очах Божиих. Вся наша праведность – размером с булавочную головку. Куда уж ей достать до неба! Только покаянная слеза может подняться до небес. Если мы полагаем, что есть грешники большие и малые, то мы заблуждаемся. Нет такого разделения. Малейший грех в сравнении со святостью великого и славного Бога огромен. И поскольку Бог безграничен, безграничен и самый малый наш грех. Иными словами, нет чего‑то малого или малейшего – все пред Богом огромно.
И поэтому будем доверять только благодати Святого Духа. Как мы легко перебираем пальцами четки, словно играя ими, так будем прикасаться каждый день и к Божественной благодати, ликуя в ее лучах, радуясь ее красоте. И так, приникая к этому светящемуся источнику, постараемся стать такими, какими желает нас видеть Бог, – безупречными. Бог хочет видеть Свою невесту непорочной и незапятнанной. Будем благодарить Его и припадем к Нему с мольбой о прощении содеянного нами, но будем также помнить, что Бог призвал нас к совершенству, к совершенной чистоте. Наш венец соткан из света, потому что и Сам Бог – это свет. Будем светом – ибо что, кроме света, может устоять пред Ним?
Глава четвертая
В наше время условия жизни стали иными, чем в древности. Тем не менее, важно знать об опыте прошлых веков, потому что это просвещает дух и показывает, правильный ли у нас образ мыслей. Поэтому давайте посмотрим, что говорится дальше в правилах блаженного Августина.
Оставляйте свои одежды в отведенном для них месте, под присмотром одного, двух или необходимого числа смотрителей, которые будут их перетрясать и беречь от моли. Равно и продукты получайте из одного общего хранилища и одежду с одного склада. Если возможно, не беспокойтесь о том, какие вещи вам дают в то или иное время года, и не выясняйте, получили ли вы свою одежду и вещи, которые отдавали на хранение, или вам дали не ваше. Довольно того, что ответственные за склад не отказываются доставлять каждому необходимое. (5.1)
Хорошо, когда у монаха нет собственной одежды, – считает святой Августин. Но поскольку есть люди духовно немощные, настаивающие на том, чтобы получить свою одежду, мы к ним снисходим и даем просимое, чтобы не ранить их. В братствах святого Августина были постоянные смотрители, которые имели попечение об одежде, следили за ней, заботились, как это делается в семье, и знали, какая одежда у каждого брата. Поэтому святой Августин советует довериться любви и рассудительности брата, которого назначил монастырь, и не беспокоиться о своей одежде.
Если же неожиданно по этому поводу возникнут споры и ропот и кто‑то из вас будет жаловаться, что полученная им одежда хуже той, которую он сдавал, и посчитает невозможным для себя носить то, что раньше носил его брат, тогда вы, спорящие об одеянии для тела, заключите из этого, что вам недостает внутреннего, святого одеяния сердца.
Из этого правила видно, с каким тактом и уважением блаженный Августин учит своих монахов думать об истине, справедливости. Отказываясь взять ту одежду, какую тебе дают, говорит он, ты показываешь, что считаешь себя выше брата. Или ты полагаешь, что достоин носить лучшую одежду, чем та, которую носит твой брат? Ведь если ты от нее откажешься, то она достанется кому‑то другому. Хорошо ли больше думать о себе, чем о ближнем? Выбирая одежду, ты тем самым показываешь, что в душе унижаешь достоинство брата. Значит, у тебя нет внутреннего одеяния, одеяния подлинного духовного благородства. Твоя душа нагая.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 120; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!