Гражданину Бонапарту, командующему Итальянской армией 1 страница
«Гражданин генерал! Если бы понадобилось характеризовать славу французского народа лишь победами и завоеваниями, если бы речь шла только о том, чтобы воздать вам должное как защитнику и достойному гражданину отчизны, и если бы ваше честолюбие ограничилось уже одержанными победами над врагом, а также уважением и восхищением всей Европы, вы уже теперь могли бы укротить страсть к подвигам и спокойно почивать под сенью лавров.
Пройденный вами блестящий, опасный и рискованный жизненный путь уже уготовил вам достойное место рядом с выдающимися людьми, память о которых донесли до нас древние летописи. И во всей Франции, и у семейного очага вы получите в награду благодарность герою, сражавшемуся за утверждение мира в Европе, за благополучие, славу и могущество вашей родины.
Но еще остаются, гражданин генерал, и другие вопросы, достойные вашего внимания. Несмотря на все успехи, ваше сердце по-прежнему слышит вопли страждущих и кровью обливается при одном лишь упоминании о тысячах и тысячах несчастных, уповающих на спасение, которое они связывают с Францией.
Пятнадцать миллионов некогда независимых и свободных поляков, волею судеб ставших ныне жертвами, устремляют свои взоры на вас. Они очень хотели бы преодолеть этот барьер, отгораживающий их от вас, чтобы разделять ваши опасности, увенчать вас новыми лаврами и добавить ко всем вашим титулам еще один – Отец угнетенных.
|
|
|
Гражданин генерал! Не предавайте забвению этот народ, чьи горести и невзгоды никого не оставляют равнодушным. На него обрушились страдания только за то, что он осмелился выступить за свободу и независимость своей родины. Вы, гражданин генерал, являетесь одним из тех, кто в состоянии помочь полякам сбросить ненавистное унизительное ярмо, нести которое уже нет терпения и сил. Как французский гражданин вы найдете многочисленные побудительные причины, чтобы вызволить поляков из беды. Ваши высокие патриотические чувства и ваш талант военачальника помогут вам одолеть любого врага.
Пока живет и здравствует Франция, поляки не будут обречены на то, чтобы влачить на себе цепи рабства. И даже если бы эта радующая душу истина не имела под собой такой надежной основы как схожесть чувств, сближающих наши народы, то неужели мы не могли бы рассчитывать на братскую помощь и поддержку французов в ответ на нашу дружбу и доверие к ним?
Поторопитесь, гражданин генерал, известить весь мир, что Франция гордится тем, что поддерживает слабых и несет благополучие всем народам, взывающим о помощи! Поторопитесь исполнить наши желания и чаяния! Восстановите политическое равновесие в Европе, вернув свободу и независимость народам, у которых их отняли! И пусть от центра Италии до истока Борисфена[67] народы, вновь обретшие свои права, воздают славу вам – другу рода человеческого и воину-освободителю!
|
|
|
Михал Огинский»[68].
31 августа. Со дня на день ждем приезда Обера дю Байе. Он давным-давно выехал из Парижа и по последним сообщениям уже находился в Боснии. Турецкое правительство дало указание гражданским и военным властям страны оказать высокие протокольные почести прибывающему послу Франции. По поручению французской миссии нового руководителя посольства должен был встречать переводчик Пюзитц.
Вернинак, который никогда не был склонен к принятию быстрых оперативных решений, и вовсе оцепенел, когда узнал, что его преемник уже в Боснии. Не желая вникать в суть дела, он перенаправлял все вопросы, поступающие в миссию, на рассмотрение нового посла.
Во время ежедневных прогулок Вернинака по константинопольскому каналу я частенько сопровождал его, чтобы вновь и вновь напоминать ему о моих соотечественниках. Французский представитель любил повторять, что дело наше правое, и от всей души желал успехов Польше. Этим, собственно, и ограничивались его добрые услуги для нас.
|
|
|
Однажды Вернинак сказал мне, что князь Ипсиланти, новый драгоман Оттоманской Порты, долго его расспрашивал обо мне и высказал пожелание встретиться со мной. В этом мой французский собеседник увидел добрый знак и предположил, что Ипсиланти, очевидно, намерен занять благожелательную позицию к делу поляков. Я не разделял эту точку зрения: из сообщений Ибрагима и других источников я хорошо знал о пророссийских настроениях Ипсиланти.
Целый день 15 сентября я просидел без дела, как и французский представитель, на которого мы возлагали все наши надежды. Я даже упустил возможность получить информацию от Ибрагима и от одного очень осведомленного грека, большого сторонника Франции. Частые встречи и беседы с ним всегда обогащали меня новыми знаниями о Турции и рассеивали тревогу за будущее Польши. Первый отправился в путешествие на острова Архипелага, а второй сопровождал князя Мурузи в его отшельничестве на острове Хиос.
Новости из Парижа приходят нечасто. Из Венеции постоянно сообщают об успехах Бонапарта. В Польше, как нам пишут, царит всеобщее недовольство, обстановка накалена до предела. Наши возможности общения с родиной очень ограничены, и мы ничего не знаем ни о планах, ни о способах борьбы с захватчиками. Похоже, наши соотечественники полностью полагаются на переговоры парижской депутации, а также на усердие и работу своих представителей в Константинополе и Стокгольме.
|
|
|
Как только Россия и ее северная соседка пошли на сближение, рассчитывать на поддержку Швеции не приходилось. Надежды на активные действия Турции таяли с каждым днем. И все же одно неожиданное событие не могло не порадовать.
После того, как Дамбровский приехал в Бухарест, около двух тысяч бывших польских военных различных воинских званий прибыли в Валахию и Молдову. Они расположились вдоль границы и даже внутри страны, и пока что их никто не тревожил. Однако чувство страха, что их изгонят, а то и передадут в руки русских, вынудило поляков обратиться ко мне с докладной запиской. Соотечественники просили меня, чтобы я попытался получить у великого государя документ – фирман, гарантирующий им защиту на территории страны, которую они избрали для своего убежища. Я передал эту петицию Вернинаку. Через несколько дней он ответил, что получить фирман нам не удастся, а правительство направило господарям Валахии и Молдовы распоряжение не только не препятствовать сосредоточению польских военных в этих провинциях, а, наоборот, благожелательно их встречать и в случае необходимости защищать. При этом перед поляками ставилось единственное условие: вести себя корректно, не причиняя беспокойства местному населению и не компрометируя турецкое правительство перед Россией.
Поскольку мне пришлось по ряду причин отложить отъезд Яблоновского, которому еще предстояло пройти в пути карантин, и он никак уже не успевал прибыть в Париж в желаемые сроки, 24 сентября я вручил гражданину Вернинаку все материалы, и он отправил их со своим курьером в Венецию. Это значительно сокращало сроки доставки корреспонденции: пока курьер из Константинополя проходил в Венеции карантин, другой курьер сразу же увозил прибывшую почту в Париж. В итоге получалось, что документы Вернинака для Директории приходили в Париж за двадцать – двадцать четыре дня.
Несмотря на все меры предосторожности далеко не все мои письма доходили до адресатов. Одно из своих посланий в депутацию я полностью зашифровал и отправил венской почтой на адрес купца, которому вполне доверял.
Я разъяснил депутации причины, по которым был вынужден прибегнуть к такому способу переписки, вкратце рассказал о поляках в Валахии и Молдове, а также сообщил о назначении Али-эфенди послом в Париже. Его место в Берлине займет Нашили-эфенди. Не забыл я упомянуть, что недавно турецкая эскадра вернулась в порт с двумя задержанными мальтийскими кораблями, и что Обер дю Байе уже находился в Адрианополе и в Константинополе его ожидают через несколько дней. Я просил депутацию направлять мне письма на имя Обера дю Байе через гражданина Лаллемана, официального представителя Франции в Венеции.
1 октября французский переводчик Пюзитц, который накануне встречал Обера дю Байе, вернулся в Константинополь для организации торжеств по случаю прибытия нового посла Франции. Все французы собрались в резиденции дипломатической миссии. Было решено, что все они отправятся на лошадях встречать Обера дю Байе, когда тот окажется в трех лье от Константинополя.
Как рассказывал переводчик, Обера дю Байе везде принимали радушно и воздавали почести в соответствии с его рангом. От границы с Румелией нового посла сопровождал Хаки-паша с трехтысячным отрядом.
Я не видел необходимости ехать с французами навстречу послу и ограничился тем, что написал короткое письмо о своей работе в Константинополе и передал его переводчику.
В тот же день стало известно, что граф Кочубей, российский посол в Оттоманской Порте, будет переведен на работу в Лондон. А вечером от Дамбровского из Бухареста пришло коллективное письмо, в котором польские офицеры жаловались на господаря Молдовы и пашу Хотина за многочисленные обиды и оскорбления. В своей записке Вернинаку я изложил все претензии офицеров. Меня заверили, что турецкое министерство будет проинформировано об инциденте, и вскоре я получу благоприятный ответ.
Глава X
2 октября, в воскресенье, когда я завершал свой отчет депутации, мне сообщили, что в 7 часов вечера прибыл Обер дю Байе. Через пару часов Вернинак представил меня новому послу. Принял он меня с глубоким уважением и сказал, что рад видеть в моем лице представителя народа, чьи интересы уполномочен защищать.
Проезжая по территориям, подвластным Оттоманской Порте, Обер дю Байе открыто во весь голос заявлял, что цель своей миссии видит, в частности, и в том, чтобы отнять у России Крым и восстановить Польшу. Эти новости долетели до Константинополя задолго до приезда посла.
19 октября. Уже более двух недель ничего не писал для депутации в Париже. Все это время внимательно изучал особенности характера и политические взгляды Обера дю Байе. Естественно, меня особенно интересовали предписания, полученные послом по польским вопросам.
Новый руководитель французского посольства, конечно же, рассчитывал на триумфальный прием в Константинополе, который должен был показать иностранным дипломатам и всей общественности авторитетность и весомость дипломатической миссии Франции, с чьей позицией будет считаться сам султан и турецкое министерство. Однако Вернинак, несмотря на все старания, так и не смог получить «почетную карточку», которую иногда выдают иностранным дипломатам в знак особого расположения. Наличие такой карточки позволило бы послу и многочисленным сопровождающим лицам торжественно проследовать по улицам города до самой резиденции. Поскольку переговоры Вернинака по этому вопросу не увенчались успехом, Обер дю Байе вечером въехал в Константинополь инкогнито в сопровождении лишь тех своих соотечественников, которые встречали его в окрестностях города. От самого Парижа его сопровождали генерал Кара Сен-Сир, полковник Коленкур и довольно большая свита.
Обер дю Байе – человек благородный, располагающий к себе. Военная выправка прекрасно сочетается со светскими манерами. На первый взгляд он может показаться надменным, высокомерным, но в узком кругу – всегда любезен, общителен, красноречив. Естественная живость и энергичность придают его речи особую выразительность и убедительность. Я видел, как он встречал драгомана Оттоманской Порты и капудан-пашу. Они приехали поприветствовать его с прибытием. Как и подобает послу Франции, он принял их с чувством собственного достоинства и с той приветливостью, которая услаждает и покоряет сердца. Я видел, как через переводчика и у себя в резиденции, и на прогулках в городе он любезно общается с турками независимо от их социального положения. Он так искусно умел подать себя в выгодном свете, что очень скоро своими манерами и характером очаровал турок. И так уж получилось, что об отъезде Вернинака не пожалели ни французы, ни коренные жители Константинополя, как впрочем и я.
5 октября Обер дю Байе пригласил меня на обед. Более двух часов продолжалась наша беседа, в которой мне досталась роль внимательного, участливого слушателя. Он рассказал мне о переменах во французском правительстве, об опасностях, которые ему довелось пережить, о личных заслугах перед родиной. Ответственность за неоказание помощи погибающей Польше он возложил на анархистов и заверил меня, что теперь ситуация в стране совсем иная. Разумная взвешенная политика республиканского правительства вынудила демагогов замолчать и предоставила свободу для выражения различных политических взглядов. Военные успехи обеспечили Франции лидирующее место среди европейских держав. Переговоры, заключение выгодных и почетных для Франции мирных договоров сокращают число ее врагов и расширяют ряды ее могущественных союзников.
Обер дю Байе кратко изложил план французского правительства по ослаблению враждебных государств, которые еще могли внушать его стране некоторые опасения. Он добавил, что после победоносного похода французской армии в Италию, уже никто не ожидает никаких угроз со стороны Венского двора. А что касается России, то было бы хорошо разбудить, наконец, турок и направить их вместе с поляками к российским границам.
У посла не было никаких сомнений, что под воздействием Франции на Стокгольм и Копенгаген, а также в результате переговоров, начавшихся в Берлине, Россия наживет себе новых противников. Они нападут на русских с севера, что значительно поможет туркам вернуть себе Крым, а полякам вырвать свою страну из лап хищников.
Обер дю Байе признался, что в письменных инструкциях о Польше речь идет лишь в общих чертах. Ему рекомендовано оказывать поддержку польским беженцам в Константинополе и в провинциях Оттоманской Порты. Однако устные распоряжения Директории предоставляют ему карт-бланш, и он может действовать по собственному усмотрению в соответствии с обстоятельствами. В случае необходимости Директория обещает направить под его начало тридцатитысячную армию для совместных боевых действий с турками и поляками против России.
Затем посол стал подробно рассказывать об особенностях войны шуанов, о том, как сложно было победить их и остановить эту кровавую бойню. По его твердому убеждению полякам непременно следует взять на вооружение именно методы ведения войны шуанов, тем более, что нечто подобное они уже использовали во времена Барской конфедерации, о чем с восхищением ему рассказывали французские офицеры.
Теперь, когда почти все мои надежды рухнули, я слушал все это как завороженный, не осмеливаясь ни на секунду перебить собеседника. И лишь в самом конце я позволил себе осведомиться о том, что я могу сообщить депутации об этой встрече. Он просил уверить моих соотечественников, что с огромным вниманием и сочувствием относится к судьбе Польши, но пока что необходимо дождаться результатов моих первых демаршей перед правительством Турции, которые во многом и определят будущее моих сограждан в изгнании.
Почти каждый день я бывал у Обера дю Байе, стараясь не тревожить его и не задавать никаких вопросов. Но 14 октября на прогулке я все же рискнул спросить, доволен ли он своей работой в Константинополе, и получил, как и предполагал, дипломатический ответ. Правда, многое прояснилось, когда он добавил, что терпеть не может слово «bakalym»[69], которое слышит ежедневно и всякий раз, когда что-либо предлагает турецким властям.
После этого каждый раз, когда я встречал французского посла, он, улыбаясь, всегда повторял: «bakalym» и просил не отчаиваться, давая понять, что у него еще много веских аргументов, чтобы образумить турок.
21 октября произошло событие, которое засвидетельствовало и вспыльчивость характера Обера дю Байе, и его высокое самообладание. Как мне рассказали, в тот день рано утром в константинопольском порту сошли на берег триста французов. В основном это были ремесленники и мастеровые различных специальностей, прибывшие по приглашению султана для работы на турецких судоверфях. Многие из них, покидая корабль, нарушали порядок, хулиганили и творили бесчинства. О случившемся администрация порта направила жалобу в посольство Франции. Обер дю Байе вызвал к себе всех только что прибывших соотечественников и в довольно резких тонах отчитал их. Не стесняясь в выражениях, он пригрозил повесить каждого, на кого вновь пожалуются турки. Бедные республиканцы, только-только оставившие родину, где они отвыкли от таких речей, стали открыто роптать и требовать их немедленного возвращения во Францию. И тут посол после небольшой паузы заговорил иначе: «Не удивляйтесь, граждане, что я позволил себе разговаривать с вами в таком тоне. Моя должность обязывает меня внимательно следить за тем, чтобы ни один француз не порочил своей национальной гордости. Республиканцы не могут скандалить и бесчинствовать. Никому не позволено безнаказанно бесчестить родину. Я сейчас обращаюсь лишь к тем из вас, кто, возможно, не является французом либо не достоен быть сыном этого народа. И если среди вас есть люди, которые не способны оценить выгод от принадлежности к гражданам свободной и могущественной республики, то пусть они ропщут и стонут! А вы, настоящие республиканцы, вы прекрасно понимаете всю подоплеку моего эмоционального состояния и разделяете мои чувства. Помните, что каждый француз своим дарованием, своим словом и делом может способствовать моей миссии. И я надеюсь, вы не будете сомневаться, что сегодня я должен был поступить именно так, как это только что случилось».
Французы покидали резиденцию с возгласами «Да здравствует республика!»
Вечером того же дня мы отправились на прогулку по Кампо дей Морти. Обер дю Байе отошел в сторону от сопровождающих и взял меня под руку. Внимательно рассматривая надгробные камни на турецких и армянских могилах, он вдруг сказал, что подыскивает себе место для погребения, так как уверен, что Господь приберет его к себе в Константинополе. Мы шли и шли, пока, наконец, посол не прошептал, что здесь он не нашел подходящего места для своей могилы и предпочел бы, чтобы его похоронили во дворе резиденции у древа свободы. Я попытался превратить в шутку столь мрачное предчувствие, но он все повторял и повторял, что умрет в Константинополе и жить ему осталось не больше года[70].
23 октября получил от Сулковского письмо со штампом генерального штаба Итальянской армии под Леньяго и датой: 15 сентября 1796 года. Сулковский писал, что 8 сентября у города Бассано произошло решающее сражение, в котором французская армия взяла в плен несколько тысяч австрийцев и захватила 35 пушек. Это сражение и еще несколько боев местного значения позволят французам овладеть Леньяго. Войска третьей австрийской армии, прибывшие для обороны Италии, были разогнаны в разные стороны. Оставшиеся подразделения под командованием Вюрмсера отступили и скрылись в Мантуи.
Сулковский сообщал, что генерал Бонапарт, прочитав мое письмо, задумался, а затем сказал: «Что я должен ответить?.. Что могу обещать?.. Напишите вашему соотечественнику, что я люблю поляков и высоко ценю их. Раздел Польши – это акт беззакония, которому следует положить конец. Закончим войну в Италии, я сам поведу французов в Польшу, и мы заставим русских восстановить эту страну. Но напишите вашему другу, пусть поляки и сами позаботятся о своем освобождении, а не уповают только на помощь из-за границы. Пусть объединяются, пусть вооружаются, пусть почаще тревожат русских. Красивые речи и пустые обещания ни к чему не приведут. Я хорошо знаю дипломатический язык и безделье турок. Раздавленный и угнетенный народ может вернуть себе свободу лишь с оружием в руках».
В тот же день, 23 октября, я написал Дамбровскому о назначении генерала Кара Сен-Сира генеральным консулом Франции в Валахии и Молдове и о его завтрашнем отъезде в Бухарест.
24 октября пришли совсем неутешительные вести из Парижа. Среди членов правительства воцарился разлад. Рассудок военачальников помутился от зависти и ревности. Директория с тревогой наблюдала, как доверительно солдаты относились к Бонапарту, и как стремительно росла его слава во всей Франции. Страна пребывала в предвкушении революционных событий. Внешнеполитическая активность пошла на спад.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!