ДОН ГАРСИЯ НАВАРРСКИЙ, ИЛИ РЕВНИВЫЙ ПРИНЦ 15 страница

Ваше высочество!

Когда мне надо посвящать книгу, я становлюсь самым робким человеком на свете. Стиль посвящений мне мало знаком, и я просто ума не приложу, как выйти из подобного затруднения.

Другой автор на моем месте сумел бы, преподнеся Урок женам  , сказать весьма многое о Вашем высочестве, и сказать удачно. Я же чистосердечно сознаюсь Вашему высочеству в своей беспомощности. Я не владею искусством находить соответствия между предметами, столь мало соизмеримыми. И как бы ни просвещали меня на этот счет изо дня в день братья‑сочинители, я все‑таки не понимаю, что общего Ваше высочество могло бы иметь с комедией, мною подносимой. Не в том, разумеется, затруднение, как воздать Вам хвалу. Предмет очевиден, и с какой бы стороны ни взглянуть на Ваше высочество, всюду открываются взору преизбыток славы и преизбыток достоинств. Вам придают блеск звание и происхождение, чтó заставляет весь свет почитать Вас. Вам придает блеск умственное и телесное изящество, чтó заставляет всех, кто Вас видит, восхищаться Вами. Вам придают блеск душевные Ваши качества, чтó – смею сказать – заставляет всех, имеющих честь к Вам приблизиться, любить Вас: я говорю о той пленительной кротости, которою Вы умеряете величие Вашего звания, о той очаровательной доброте, о той великодушной приветливости, которую Вы почитаете за должное выказывать всем. Об этих последних достоинствах Ваших мне особенно трудно будет здесь умолчать. И все же, Ваше высочество, я не представляю себе, под каким предлогом можно было бы заговорить здесь о столь ярких и столь непреложных совершенствах. По моему крайнему разумению, не должно вводить в послание и смешивать с безделками предметы столь важные и столь возвышенные. Приняв все это в соображение, я полагаю, Ваше высочество, что мне остается лишь посвятить Вам комедию и уверить Ваше высочество в глубочайшем почтении нижайшего, покорнейшего

и преданнейшего Вашего слуги

Ж.‑Б. П. МОЛЬЕРА

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многие сначала порицали эту комедию, но смеявшиеся были за нее, и все дурное, что о ней говорилось, не помешало успеху, вполне меня удовлетворившему.

Я знаю, что от меня в этом издании ждут предисловия с ответом моим судьям и с оправданием моего труда, и, разумеется, я стольким обязан всем ее одобрявшим, что почел бы за должное отстаивать их суждение против суждений моих недоброжелателей. Однако почти все, что я мог бы сказать об этом предмете, уже изложено в рассуждении, имеющем форму диалога, но я еще не знаю, как с ним поступить.[91] Мысль о таком диалоге, или, если угодно, о небольшой комедии, пришла мне после двух или трех представлений моей пьесы. Я высказал эту мысль в одном доме, где проводил вечер, и тогда одно лицо из высшего света,[92] тонкий ум которого хорошо всем известен, лицо, которое оказывает мне честь своей любовью, почло замысел мой достойным не только того, чтобы поощрить меня за него взяться, но и того, чтобы самому заняться им. И, к моему удивлению, дня через два он показал мне готовое сочинение, гораздо более изящное и остроумное, чем мог бы написать я сам, но заключавшее слишком лестные для меня суждения, и я побоялся, поставив это произведение на сцене, навлечь на себя упреки в выпрашивании похвал. Во всяком случае, это помешало мне, по некоторым соображениям, окончить начатое. Но столько голосов изо дня в день торопят меня это сделать, что я просто не знаю, как быть. Вследствие этих именно колебаний я не помещаю в предлагаемом предисловии того, что читатели найдут в Критике , если только я решусь когда‑нибудь выдать ее в свет. Если же решусь, то, повторяю, лишь в отместку публике за неприятности, причиненные мне некоторыми тонкими ценителями; я же вполне отомщен успехом моей комедии и желал бы, чтобы все последующие мои комедии были встречены подобным же образом и чтобы их постигла та же судьба.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

АРНОЛЬФ

иначе называемый господином де Ла Суш.

АГНЕСА

молодая девушка, воспитанница Арнольфа.

ОРАС

возлюбленный Агнесы.

КРИЗАЛЬД

друг Арнольфа.

ЭНРИК

зять Кризальда.

ОРОНТ

отец Ораса и близкий друг Арнольфа.

АЛЕН

крестьянин, слуга Арнольфа.

ЖОРЖЕТА

крестьянка, служанка Арнольфа.

НОТАРИУС.

Действие происходит в Париже.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Арнольф, Кризальд.

Кризальд.

Итак, вернулись вы и женитесь на ней?

Арнольф.

Да. И хотел бы все покончить поскорей.

Кризальд.

Мы здесь одни сейчас и можем, без сомненья,

Спокойно взвесить всё и все принять решенья.

Я сердце вам открыть по‑дружески стремлюсь:

За вашу участь я, поверьте мне, страшусь;

Как дело ни пойдет, при всяком обороте

Вы легкомысленно себе жену берете.

Арнольф.

Конечно, добрый друг! Возможно, что у вас

Немало поводов тревожиться за нас.

По‑вашему, рога – супружества примета;

Ваш лоб, я думаю, сам просится на это.

Кризальд.

Все дело случая, владеть им не дано;

Заботиться о том и глупо и смешно.

Боюсь другого я: боюсь насмешки едкой,

Которая мужей преследует нередко.

Вы знаете, никто, велик он или мал,

От вашей критики спасения не знал,

И, где б вы ни были, вам любы неизменно

Хитросплетения интриги сокровенной.

Арнольф.

Пусть так. Но где найду подобный город я,

Где были бы, как здесь, смиренные мужья?

Не правда ли? Они, казалось бы, различны,

Но в жизни ко всему они равно привычны.

Тот денег накопил – жена их в свой черед

Тем, кто супругу лоб украсил, раздает;

Тот поудачливей, но не честней нимало,

Не прочь, чтобы жена подарки принимала

И, ревностью души не омрача своей,

Дань добродетели в них видит, веря ей

Один отчаянно шумит, но все без толку;

Другой невозмутим, зевает втихомолку

И, лишь гостей в окно успеет разглядеть,

Перчатки, шляпу, плащ торопится надеть;

Та, баба ловкая, супругу без опаски

Про волокит своих рассказывает сказки,

А олух, торжество свое вообразя,

Еще жалеет тех, кого жалеть нельзя;

Та, чтобы оправдать расход необычайный,

Выдумывает вздор про выигрыш случайный;

Да, но в какой игре, про то она молчит,

Меж тем как муж‑болван судьбу благодарит.

Сюжеты славные, в сатиру все годятся,

И наблюдателю возможно ль не смеяться?

И наших дураков…

Кризальд.

Но кто смеяться рад,

Того насмешками в отместку не щадят.

Все рады поболтать, для многих наслажденье

О происшествии ввернуть свое сужденье,

Но сам я, слушая их разговоры, нем,

Восторга никогда не выражу ничем.

Я скромен. И хотя при случае, наверно,

Я б возмутиться мог терпимостью чрезмерной,

Хотя переносить отнюдь не склонен я

Все то, что многие перенесли мужья.

Но в этом никогда не стану признаваться;

Ведь надо ж наконец сатиры опасаться.

И биться об заклад не стал бы я никак,

Что совершу такой, а не такой‑то шаг.

А если надо лбом моим, по воле рока,

Беда бесславная стряслась бы вдруг жестоко,

Предвидеть следствия могу наверняка:

Раздастся, может быть, смешок исподтишка,

А может быть, и то мне счастье подоспеет:

Какой‑нибудь добряк меня же пожалеет.

Но с вами, куманек, совсем иная стать:

Вы собираетесь чертовски рисковать;

Вы столько раз мужей несчастных укоряли

И едкий язычок над ними изощряли,

Прослыли до того страшилищем для всех,

Что, чуть оступитесь, поднимут вас на смех.

И стоит повод вам ничтожнейший доставить,

Вас будут рады все на всех углах бесславить,

И…

Арнольф.

Боже мой, к чему вы мучитесь, сосед?

Не проведут меня плутовки эти, нет!

Я хитростей знаток, как ни были бы тонки:

Известно, как рога сажают нам бабенки.

А чтобы в дураках не оказаться вдруг,

Заблаговременно я все расчел, мой друг,

И та, на ком женюсь, невинность без укора,

Мой обеспечит лоб от всякого позора.

Кризальд.

Но глупая жена, не правда ли, сама…

Арнольф.

Кто глупую берет, тот не лишен ума.

Охотно верю я в ум вашей половины,

Но я смышленых жен боюсь не без причины,

И многим дорого обходится жена,

Которая умом большим одарена.

Я тяготился бы женой из тех, ученых,

Которая блистать старалась бы в салонах,

Писала б вороха и прозы и стихов

И принимала бы вельмож и остряков,

Меж тем как я, супруг подобного созданья,

Томился б, как святой, лишенный почитанья.

Нет‑нет, высокий ум совсем не так хорош,

И сочинительниц не ставлю я ни в грош!

Пускай моя жена в тех тонкостях хромает,

Искусство рифмовать пускай не понимает;

Игра в корзиночку[93] затеется ль когда

И обратятся к ней с вопросом: «Что сюда?» –

Пусть скажет «пирожок» или иное слово

И прослывет пускай простушкой бестолковой.

Жену не многому мне надо обучить:

Всегда любить меня, молиться, прясть и шить.

Кризальд.

По‑вашему, жена тем лучше, чем глупее?

Арнольф.

Да, и дурнушка мне и глупая милее,

Чем та, что чересчур красива и умна.

Кризальд.

Но ум и красота…

Арнольф.

Была бы лишь честна!

Кризальд.

Но как вы можете, скажите, поручиться,

Что дура честностью сумеет отличиться?

Не говоря о том, что скуки не избыть –

Бок о бок с дурою век целый проводить,

Но я не разделю и ваше убежденье,

Чтоб этим вы свой лоб спасли от украшенья.

Порой и умница умеет обмануть,

Но нужно, чтоб она избрала этот путь.

А глупая жена изменит не желая,

Без дальних хитростей, вины не сознавая.

Арнольф.

На этот довод ваш, хотя б я промолчал,

Уже Пантагрюэль Панургу отвечал.[94]

К союзу с умницей внушайте мне влеченье,

До самой Троицы твердите поученья.

Но изумитесь вы, увидя наконец,

Что убедить меня не в силах и мудрец.

Кризальд.

Что ж, я молчу.

Арнольф.

Своя у каждого метода,

И в этом, как во всем, мне безразлична мода.

Довольно я богат, чтобы моя жена

Мне одному была во всем подчинена,

Чтобы ни в знатности породы, ни в именье

Нельзя ей было дать пред мужем предпочтенье.

Мы поможем в написании ваших работ!