ИДЕИ О СОТВОРЕНИИ МИРА И О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЗНАНИЯ 5 страница

"Как глубоко может пасть эта душа, - душа, которая способна смотреть и вперед, и назад; которая может умалиться кроме настоящего момента! В какое жи­вотное она может обратиться! Но если она способна стать ниже себя, то почему бы она не в состоянии была подняться над собой? И если она способна и к тому, и к другому, то не существует ли какого-либо закона, которым в точности обусловливалось бы ее возвышение и падение? Каждая душа имеет свои осо­бенные дурные наклонности, которые делают ее похо­жей на то или другое низшее существо: не тяготеет ли над ней необходимость постоянно пребывать в положении той твари, к состоянию которой она при­способилась и до которой низвела себя?"

Завершая изложение этой философской системы, дошедшей до нас в столь несовершенном виде, в зак­лючение укажем на ее отношение к предшествовав­шему ей учению. Она, очевидно, тесно связана с доктриной Анаксимандра и является лишь ее дальнейшим логическим развитием. У Анаксимандра еще замет­ны следы физического взгляда на все, подлежавшее изучению; у Пифагора же наука приобретает исклю­чительно математический характер. Приняв число за реальную и неизменяющуюся сущность мира, Пифа­гор путем естественной дедукции пришел к выводу, что мир управляется числовыми отношениями, а отсю­да вытекает все остальное в его философии. Система Анаксимандра была грубым и смелым наброском того учения, которое затем развил великий математичес­кий гений Пифагора. "Бесконечное" Анаксимандра стало "Единицей" Пифагора. Заметим, что ни в той, ни в другой системе дух не является неотъемлемым свойством бесконечного. Пифагору многие приписы­вают учение о "душе мира", но в пользу такого мне­ния нельзя привести убедительное свидетельство, рав­но как и в пользу позднейшего предположения, кото­рое настойчиво приписывало Пифагору теизм¹. Идея, бесконечного духа появилась гораздо позже Пифаго­ра. Он же считал дух лишь особенным проявлением числа, а что это именно так можно видеть из самого его учения о душе. Если самодвижущаяся монада спо­собна переходить в состояние животного или расте­ния, утрачивая при этом последовательно свой разум и свой ум и делаясь только чувственной, только спо­собной испытывать страсти, то не служит ли эта утра­та разума и ума ясным доказательством, что оба эти элемента, разум и ум, суть лишь изменчивые проявле­ния (феномены) неизменной сущности? Конечно, от­вет на этот вопрос должен быть утвердительны:. Все те, кто вносит в философию Пифагора идею о душе мира, о Разуме, как неизменной сущности, должны тогда отвергнуть и его учение о переселении душ и самую главную его доктрину о неизменном числе, как сущ­ности всего, что есть.

¹ Теизм - религиозно-филосовское учение, считающее бога аб­солютно бесконечной личностью, стоящей над миром и челове­ком; рассматривает мир как осуществление божественного про­мысла.

Выдержки из 5-ой главы первой книги мета­физики Аристотеля.

"В эпоху этих философов (элейцев и атомистов) и ранее их жили пифагорейцы, изучавшие сна­чала математику, науку, которую они усовершен­ствовали. Занимаясь исключительно математикой, они вообразили, что принципы ее лежат в основе всего.

Так как числа, по самой сущности своей, долж­ ны предшествовать всему, что существует, то они, как казалось им, представляют больше ана­логии с тем, что есть и что сделано, чем огонь, земля или вода. Известная комбинация чисел была в их. глазах ни что иное, как справедливость; другая комбинация чисел давала разум и ум; еще но­вая комбинация порождала счастливый случай, и так далее.

Кроме того, они видели в числах гармонические сочетания. Так как все существующее образова­но, как казалось им, по подобию чисел, и так как числа, по природе своей, предшествуют всему, что есть, то они пришли к заключению, что элементы чисел суть элементы всего существующего и что все небо есть гармония и число. Указав на значи­тельные аналогии между числами и явлениями неба и его частей, равно как и явлениями во всем мире, они создали свою систему, и если в системе этой оказывался какой-нибудь пробел, они употребляли все усилия, чтобы восполнить его. Так, десять пред­ставлялось им совершенным числом, содержавшим в себе потенциально все числа, и потому они утверждали, что существует десять движущихся небесных тел, но так как видно было всего девять небесных тел, то они выдумали десятое, назвал его Антиктоном.

*

Мы говорили обо всем этом подробно в другом месте. Теперь же мы коснулись этого предмета с той целью, чтобы узнать от этих философов, ка­ковы их основные принципы и каким путем была раскрыты ими вышесказанный причины.

Они утверждают, что число есть основное на­ чало всех предметов, причина их материального существования, их видоизменений и их различных, состояний. Элементы чисел суть нечетное и чет­ное. Нечетное конечно, четное бесконечно. Едини­ца разделяет свойства того и другого элемента, она заключает в себе, и нечетный, и четный эле­мент. Все числа происходят от одного. Небесные тела, как сказано ранее, состоят из чисел. Неко­торые пифагорейцы принимают десять основных начал, называемых ими координатами:

Конечное и Бесконечное;

Нечетное и Четное;

Один и Много;

Правый и Левый;

Мужской и Женский;

Покоющееся и Движущееся;

Линия Прямая и Кривая;

Свет и Тьма;

Добро и Зло;                                   *

Квадратное и Продолговатое".

"....Все пифагорейцы считают элементы чисел материальными, так как эти элементы находятся во всех предметах и образуют мир..."

".....Конечное, Бесконечное и Один не существу­ ют, по их понятиям, отдельно, как, например, огонь, вода и т. п.; но абстрактное Бесконечное и абстрактное Один составляют сущность тех предметов, в которых они находятся; число вооб­ще есть также сущность всех предметов. Снача­ла они обратили внимание только на форму и ста­ли определять ее; но в этом случае они рассужда­ли крайне нерационально. Определение их поверх­ностно, и само определение свое они принимали за объяснение сущности определяемого. Это все рав­но, как если бы кто-либо стал утверждать, что двоякое и два - одно и тоже, на том основании, что двоякое получилось из двух. Но два и двоякое не одно и тоже (по существу), иначе единое было бы многое, - вывод, к которому приводит их уче­ние".

Приведем еще отрывок из 7-ой главы той же кни­ги:

"Пифагорейцы придают своим основным нача­лам и элементам еще более странный смысл, чем даже физиологи; причина тому та, что их начала и элементы не отвлечены от конкретных предме­тов. Тем не менее направление всех их исследова­ний и всех их систем чисто физическое. Они объяс­няют происхождение неба, наблюдают все, что совершается в его различных частях, подмечают перевороты, для которых оно служит ареной. Во­обще они смотрят на свои основные начала и при­чины так, как будто они признают вместе с фи­зиологами что-то, что есть материальна и. содер­жит в себе то, что мы называем небом.

Но мы сочли бы их причины и основные начала достаточными для того, чтобы возвысить их до понимания духовных, сверхчувственных предметовДля такого понимания учение их было бы боле пригодно, чем для понимания физического мира". Этим замечанием Аристотеля вполне опровергается мнение, будто философия Пифагора содержи! следы символизма. Аристотель говорит, что философия эта была бы гораздо рациональнее, если бы она имела символический смысл; следовательно, на само деле она не имела такого смысла.

ГЛАВА 3: ЭЛЕЙЦЫ

Ксенофан

Противоречивые данные долго не позволяли решить вопроса о времени рождения Ксенофана, но теперь вопрос этот можно считать в достаточной мере выяс­ненным благодаря убедительному, хотя и не лишенно­му отдельных неточностей этюду Виктора Кузена. Те­перь есть некоторое основание утверждать, что Ксе­нофан родился в 40-ю олимпиаду (620—616 г. до ^э. X.) и прожил почти 100 лет. Местом его рождения был Колофон, ионийский город в Малой Азии, долго славившийся процветавшей в нем элегической¹ и гно­мической² поэзией. Ксенофан с юных лет занимался и тем, и другим родом поэзии; она была его отрадой в молодости, утешением в зрелом возрасте и поддерж­кой в старости. Изгнанный из своего родного города, он странствовал по Сицилии в качестве рапсода³ и, как кажется, до самой смерти не расставался с этой профессией, доставлявшей ему, если верить Плутарху, ничтожное денежное вознаграждение. Он жил бедняком; но он мог обойтись и без богатств, так как в нем самом были заключены неистощимые сокровища. Земное величие не особенно прельщало такого человека, - человека, душа которого была погружена в созерцание

¹ Элегическая поэзия - жанр поэзии, описание печального, задумчивого или мечтательного настроения, возникло в ионийскойМалой Азии из оплакивания умерших. Первоначально элегии •-^!" в сопровождении игры на флейте или декламировали, по-"нее - произносили.

² Гномическая поэзия - поэтический жанр в Древней Греции, характеризующийся нравственными сентенциями и назидательми наставлениями.

³Рапсод - странствующий певец в Древней Греции, исполнявший отрывки эпических поэм на празднествах, пирах и поэтических состязаниях.

великих идей и который видел свое призвание в поэтическом выражении этих идей. Он был, по- видимому, одним из замечательнейших людей древности, но вместе с тем и одним из самых страстны фанатиков. Беспощадно относился он к праздным суевериям своего времени; он не находил в себе снисхождения даже к великолепной эпопее Гомера, обе­зображенной, по его мнению, заблуждениями политеизма¹. Он, поэт, был неукротим в борьбе, которую постоянно вел с величайшим из поэтов (Гомером), вел не из мелкой зависти, не по невежеству, но по глубокой, сердечной искренности, от полноты одушевлявшего его благоговейного энтузиазма. Веря в единого Бога, недосягаемого в своем могуществе, благости разуме, он не мог без боли видеть, как профанируется Божество господствующей религией. Поэтические красоты гомеровских вымыслов производили на неге впечатление, но он живо чувствовал их религиозную фальшь. Платон, которого никто не сочтет лишенный поэтического вкуса, делает такой же упрек Гомеру Последняя часть второй и начало третьей книги "Государства" Платона представляют развитие той же мысли, выраженной в стихах Ксенофана: "Гомер и Гесиод приписывают богам такие действия и поступки, которые покрыли бы стыдом и неизгладимым позором всякого человека: нарушение обетов, кражу, взаимные обманы...".

¹ Политеизм - религиозное учение, основанное на вере во мно­гих, богов.

Он глубоко веровал в "Единого Бога, величайшего из всех божественных и человеческих существ, похожего на смертных ни телом, ни духом (не случай но у многих вызывает удивление тот факт, что Ксено фан мог так свободно относиться к государственно: религии Великой Греции, тогда как в Афинах философские взгляды Анаксагора, имевшие гораздо более отдаленную связь с религией, привели к столь роковым для него последствиям, но возможно, это противопоставление только кажущееся, если вспомнить, что Ксенофан был поэтом, а поэты во все времена были в некотором роде привилегированными особами, и грубый антропоморфизм¹ его современников вызывал в нем "скорее грустное, чем гневное" чувство.

¹. Антропоморфизм - представление богов в человеческом облике отличающихся от простых людей бессмертием и могуществом, не похожих на них образом мысли и чувством.

"Но люди глупо думают",- замечал он,-"что боги рождаются так же, как и все смертные, что они носят одежду, подобно нам, имеют такой же вид, обладают таким же голосом, как и мы. Если бы лошади, быки, львы и другие животные имели руки и пальцы, как и мы, то они изобразили бы своих богов так, что они походили бы на них, были бы облечены в ту же плоть, и имели бы такой же вид, как и сами эти животные".

В подтверждение этой сатиры он указывал на эфи­опов, которые изображают своих богов с приплюсну­тыми носами и чернолицыми, тогда как у фракийских богов глаза голубые и цвет лица красный.

Выработав ясную идею о едином и совершенном божестве, он поставил целью своей жизни распростра­нять повсюду свое убеждение; его задачей было - со­влечь тот грубый покров суеверия, под которым был скрыт величественный лик истины. Размышление при­вело его к заключению, что людей можно разделить на две категории: одни доискиваются сущности вещей, ста­раясь возвыситься до понимания божества, другие же легко, без всякого размышления, принимают за сущую правду все те суеверия, из которых слагается их рели­гия. Первая категория состоит из людей мыслящих, но они держат свои идеи про себя и для незначительного числа учеников. Если они и ищут истину, то не для того чтобы сообщить ее всем; они работают не для человечества, но для немногих. Даже Пифагор, этот серьезневший мыслитель, не мог даже допустить того, что человеческая масса способна понимать истину. И поэтому о употреблял два рода поучений: одно предназначалось для тех немногих учеников, которых он выбирал с крайней осторожностью; другое - для всех остальных, желавших его слушать. Истина заключалась, как полагал Пифагор, в поучениях первого рода, поучения же второго рода содержали в себе то, что, по его мнению, способна была воспринять человеческая толпа. Ксенофан не допускал подобных различий. Истина, в его глазах, должна была! стать всеобщим достоянием, и он вознамерился показать ее всем людям. В течение трех четвертей века он, великий певец истины, соперничал со своим соотечественником Гомером, великим певцом красоты, путешествуя по многим странам и распространяя плоды рабо­тавшей в нем мысли. Какая противоположность меж, этими двумя певцами Ионии, какая противоположное в целях, в средствах, в судьбе! Песни философа, которые некогда слушались так жадно и бережно хранились преданием, теперь можно встретить лишь в виде коротких отрывков в старых книгах, настолько старых и но интересных, что в них заглядывают лишь редкие, самых дотошные ученые и немногочисленные дилетанты. Песни же поэта - слепца (Гомера) запечатлены в уме сердце многих тысяч людей и постоянно привлекают себе неиссякаемым источником своей поэзии, ярки отражением жизни античного мира.

Гомеру мир представлялся в картинах, Ксенофану в виде ряда проблем. Один, обращаясь к природе, наслаждался ею и изображал ее, другой также созерцал природу, но он вопрошал ее и старался осилить ее. У Гомера все светло и ярко, у Ксенофана - постоянные ко­лебания и смущение. У Гомера все дышит радостью, отовсюду бьет ключей жизнь, везде деятельность и наслаж­дение. У Ксенофана - раздражение, какая-то судорожная работа, вечное сомнение и вечная грусть. Один из них -поэт, радующийся в своих песнях, подобно миру перна­тых, всякому избытку жизни; другой - мыслитель и фа­натик. Он не пел, он говорил, но его речь "увы! не лилась _тем широким потоком, как у древних богов!".

Весьма естественно, что такой преданный своим иде­ям философ враждебно относился к беспечальному по­эту, вызывавшему в нем даже раздражение своими рас­сказами о безнравственных поступках богов и руково­дивших ими при этом низменных мотивах. Но нужно отличать это враждебное отношение от сатирического. Ксенофан был раздражен, но он не был настроен сатири­чески. Мнение, основанное на утверждении Диогена, будто Ксенофан писал сатиры против Гомера и Гесиода, оши­бочно.

Ксенофан, пропагандируя в качестве рапсода филосо­фию и пользуясь для этой цели всеми результатами, до­бытыми трудами других философов, переходил с места на место и, наконец, прибыл в Элею, в которой и посе­лился. Гегель подвергает это последнее обстоятельство сомнению; так как он будто бы не нашел ни у кого из античных авторов определенного указания на этот факт. Страбон, описывая в 6-й книге своего сочинения Элею, заметил, что в ней жили Парменид и Зенон, но о Ксено-фане он умалчал, что и показалось Гегелю подозритель­ным. Что же касается замечания Диогена Лаэртского, то оно довольно смутно. Согласно ему "Ксенофан написал две тысячи стихов об основании Колофона и о колонии в Элее". Отсюда еще вовсе не следует, что Ксенофан жил в этой колонии. Тем не менее следует согласиться с теми из современных писателей, которые, по отрывкам из его стихотворений, предполагают, что он имел обшир­ные связи с элейцами, и потому утверждают, что он дол­жен был жить в Элее. Но как бы то ни было, Ксенофан завершил свою долгую и деятельную жизнь так и не выполнив своей великой задачи. Обладая проницательным, но нерешительным умом, он посеял семена того скептицизма, который впоследствии сыграл столь важ­ную роль в философии. Все его знание дало ему лишь возможность понять, как мало он знал. Состояние его ума прекрасно изображено Тимоном силлографом, кото­рый вложил в уста Ксенофана следующие слова: "О, если бы я обладал глубиной мысли, благоразумием, умом, от которого ничто не укрывается! Долго, увы, плутал я по пути заблуждений, увлекаемый обманом, и теперь, дожив до седины, я все еще не свободен от сомнений и различ­ных тревог, приводящих меня в замешательство, ибо куда бы я ни обратился, я всюду чувствую себя потерянным в "Едином" и во "Всем».

Теперь остается изложить некоторые из тех выводов, к которым пришел этот великий человек. Возможно, что, они не оправдают ожиданий читателя. Как было уже замечено относительно Пифагора, так и в этом случае слава необыкновенного мудреца, приобретенная Ксенофаном, по-видимому, с трудом может быть оправдана до- I шедшими до нас отрывками из его стихотворений. Но, хотя идеи всех этих древних мыслителей могут пока­заться философам нашего времени тривиальными, ни­когда не следует забывать, что именно этим мыслите­лям человечество обязано современной философией. Если бы не было:

Grey Spirit yearning in desire

To follow knowledge, lire a sinking star,

Beyond the utmost bound of human thought,

то не было бы возможности двигаться вперед по надежному, хотя бы и медленному пути индуктивного знания. Необходимо прежде всего доказать, что невозможное невозможно для того, чтобы люди ограни­чились достижением возможного. У Ксенофана от­сутствие достоверного знания вызвало крик отчаяния, крик, который впервые обратил внимание людей на ничтожество существовавшего в то время знания. Таким образом, Ксенофаном открывается целый ряд мыслителей - скептиков, наиболее ярким представи­телем которых стал Пиррон. Итак, Ксенофан был пер­вым монотеистом и первым скептиком, и этого впол­не достаточно, чтобы несколько подробнее рассмот­реть его учение.

 

'Дух сумрачный, томящийся желаньем

Познанья, и стремящийся за ним,

Как за звездой, упавшей с небосклона,

За тот предел, который ограничил мысль человека.

                                                                      Теннисон

Философия Ксенофана

Великая проблема бытия рано предстала перед его умом; его не удовлетворило решение ее Фалесом и Пифагором. Ни физические, ни математические объяс­нения не могли рассеять его сомнений и не давали ему ответа на вопросы, осаждавшие его со всех сто­рон. Аристотель метко определил одной фразой ум­ственное состояние Ксенофана: "Подняв взоры к бес­предельному небу, он объявил, что Единое есть Бог". Над ним возвышалась темная синева, бесконечный свод неба, недвижимый, неизменный, со всех сторон охва­тывавший его и все сущее; он назвал это небо Богом. Как представлялось Фалесу, когда он глядел на море, что он находится среди его бесконечной поверхности, так и Ксенофан, созерцая небо, чувствовал, что он объят им. В этом небе было что-то грандиозно-загадочное, подстрекающее пытливость, но не поддающееся ей. Солнце и Луна кружились по этому небу, звезды "мер­цали в вышине, среди необозримого простора".

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 101; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!