ИДЕИ О СОТВОРЕНИИ МИРА И О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЗНАНИЯ 7 страница

Этот пункт является центральным в его системе. Он позволяет понять, почему Парменид не пришел к абсолютному скептицизму и в то же время считал обыкновенное знание недостоверным. Так Парменид придерживался двух особых учений, соответствовав­ших двум принятым им умственным способностям. Одно учение - об абсолютном знании (метафизика), соответствовавшее способности чистого разума, - на­зывалось на языке того времени "наукой о сущем, или наукой о бытии". Другое - об относительном знании или о мнениях (физика) - опиралось на способности ума, на способности мышления, обусловленного чув­ствами; учение это могло бы быть названо наукой о кажущемся.

В науке о бытии Парменид не слишком далеко расходился со своими предшественниками, Ксенофаном и Пифагором. Он учил, что было только одно Бытие и что не - Бытие невозможно. Последняя мысль рав­носильна утверждению, что несуществование не мо­жет существовать, что должно показаться крайне зау­рядным читателю, незнакомому с метафизическими умозрениями, но, однако, не следует относится к подоб­ному высказыванию пренебрежительно, так как оно характерно для истории развития человеческой мыс­ли. Это один из многочисленных примеров стремле­ния приписывать положительные качества словам, как будто они - сущности, а не простые знаки этих сущно­стей. Подобное стремление превосходно охарактери­зовано Джоном Миллем в его "Системе логики": "Много томов можно было бы наполнить легкомыс­ленными умозрениями относительно природы суще­го. Источник этих умозрений в том, что не был при­нят во внимание двоякий смысл слова "быть" и что неправильно предполагалось, будто ему должна соот­ветствовать одна и та же по существу идея как в том случае, когда оно значит "существовать", так и в том, когда оно употребляется в смысле "быть чем или кем-либо", например, быть человеком, быть Сократом, быть водимым, быть призраком, даже "быть ничем". В умоз­рениях о природе сущего выражается ошибочная по­пытка отыскать одно такое значение для слова "быть", которое обнимало бы все перечисленные значения его". Такое стремление сильно сбивало с толку древ­них мыслителей. Утверждая, например, что "ничто не существует", они полагали, что они все-таки придают этому "ничто" бытие, то есть бытие не-бытия. С их точки зрения, в двух предложениях "нечто существу­ет" и "нечто не существует" речь идет лишь о двух различных состояниях бытия - ошибка, которая также встречается в той или иной форме и у других мысли­телей, живших позднее.

Хотя Парменид и утверждал, что существует толь­ко одно Бытие и что не-Бытие невозможно, однако, он не понимал на чем основан оспариваемый им софизм. Он, полагал, что не-Бытие не может быть чем-либо, потому что из ничего получается лишь ничто (как учил его Ксенофан), и если существует Бытие, то оно долж­но обнять все (всякое) Бытие, все сущее. Отсюда он заключил, что Единое есть все сущее (всякое Бытие). Это единое однородно и нет ничего тождественного ему; оно не рождается и не умирает, не движется и не изменяется. После того как Ксенофан заявил, что Еди­ное непременно должно быть бесконечным, было до­вольно смелым шагом признать конечность Единого. Но существует множество доказательств того, что Парменид считал Единое конечным. Аристотель ука­зывает на это, как на отличие Парменида от Мелисса: "Единое у Парменида было рациональное (установ­ленное созерцательным или интуитивным разумом); Единое же Мелисса обнимало собой все видимое, ма­териальное, как оно непосредственно представлялось наблюдению. Поэтому, первый утверждал, что Единое конечно, а второй считал его бесконечным". Из этого видно, что античные мыслители представляли себе рациональное единство ограниченным самим собой, но весьма трудно понять на чем основан такой взгляд. Быть может, они мыслили Единое, как сферу; тогда понятно, что это Единое, все части которого равны и которое не имеет ни начала, ни середины, ни конца, должно было все-таки представляться самоограниченным.

Убеждение в тождестве мысли и Бытия (сущего) высказано Парменидом в нескольких замечательных строках, смысл которых объясняется весьма различно и которые поэтому приведем в подстрочном перево­де:

"Мысль есть то же, что и причина мысли: ибо без того (предмета, сущего), в чем она представляется нам, мы не можем найти мысли, так как нет и не может быть ничего, кроме сущего".

Так как Бытие (сущее) есть Единое, то отсюда сле­дует, что Единое и мысль тождественны - заключение, которое нисколько не противоречит вышеприведен­ному положению о тождестве человеческой мысли и ощущения, ибо в этом положении мысль и ощущение рассматриваются лишь как преходящие формы бытия.

Относительно второго учения Парменида, учения о явлениях физического мира, заметим вкратце, что, раз­рабатывая науку о видимых (кажущихся) явлениях, он исходил из господствовавших в его время принци­пов. Так он отрицал движение, рассматриваемое от­влеченно (с точки зрения разума), но допускал, что, согласно видимости (с точки зрения ощущения), дви­жение действительно происходит.

В учении Парменида можно видеть логическую и более сильную сторону доктрины Ксенофана, из кото­рой Парменид почти совершенно удалил физический элемент, как относящийся к области ненадежного ощущения и, соответственно, недостоверного знания. В сущности лишь отвлеченное служило предметом умозрений Парменида. Как уже было замечено, он предохранил себя от скептицизма, но направление его учения тем не менее благоприятствовало скептициз­му. Объявив, что знание недостоверно, он оставил для

Ч

себя спасительный выход, признав достоверность ра­зума. Преемникам его оставалось только распростра­нить тот же скептицизм на идеи, как на продукт разу­ма.

Зенон Элейский

Не следует смешивать Зенона, названного Плато­ном Элейским Паламедом, с Зеноном Стоиком. Судя по всем рассказам - это был один из самых замеча­тельных философов древности, равно великий в сво­их делах и в своих сочинениях и отличившийся как в той, так и в другой сфере энергией, горячностью, бескорыстием. Зенон родился в Элее около 70-ой олим­пиады (500 г. до Р. X.), был учеником Парменида и, как утверждали некоторые, его приемным сыном.

Первый период своей жизни он провел в тиши занятий. От своего любимого друга и наставника Зе­нон научился выше всего ценить умственные наслаж­дения - единственные наслаждения, которыми нельзя пресытиться. От него же он научился пренебрегать блеском высокого общественного положения и богат­ства, не становясь однако при этом мизантропом¹ или эгоистом. Он трудился для блага своих ближних, но, избегая награды, он отказывался от должностей и все­возможных почестей, с помощью которых сограждане готовы были выразить ему свою признательность за его труды. Его главной наградой было внутреннее спокойствие и сознание собственной непорочности. Отсутствие честолюбия в этой отважной, возвышен­ной личности должно было, конечно, возбуждать у древ­них изумление. Зенон избегал должностей не вслед­ствие скептического безразличия и не из чувства пре­небрежения к суждениям своих ближних. Он был настолько же деликатный, насколько и впечатлитель­ный человек, крайне чувствительный к похвале и осуж­дению, что видно из его прекрасного ответа на задан­ный ему кем-то вопрос: почему он так огорчен пори­цанием? "Если бы неодобрительный отзыв моих со­граждан," - ответил он, - "не причинял мне боль, то и похвала их не доставляла бы мне удовольствие". В робких умах, страшащихся грубой насмешки глупцов и нахалов, эта чувствительность пагубна, но она, на- против, служит импульсом к великому героизму и благородным стремлениям у людей, не боящихся ни­кого, кроме собственной совести и принимающих одоб­рение окружающих только после ее приговора.Имен­но таким человеком и был Зенон. В борьбе за истину прошла вся его жизнь; трагически окончилась эта борь­ба, но она не была бесплодна.

Патриотизм - одно из тех нравственных качеств Зенона, благодаря которому он, возможно, и стал зна­менит. Он жил в эпоху пробуждения свободы, когда вся Греция начала освобождаться от чужеземной за­висимости, сбрасывая с себя персидское иго и стре­мясь создать собственные национальные учреждения. Зенон не был чужд всеобщего одушевления и энтузи­азма. Здесь не место давать оценку его политической деятельности, но известно, что эта деятельность была выдающейся и благотворной. Элея была маленькой колонией, однако ее Зенон предпочел великолепным Афинам, ибо он вполне сознавал превосходство про­винциальной скромности и честности жителей Элей над беспринципностью и склонностью к увлечениям афинской толпы, привыкшей к роскоши, беспокойной жизни, фразерству и легкомыслию. Впрочем, как мож­но заключить из слов Платона в начале диалога "Пар-менид", Зенон иногда посещал Афины, стремясь рас­пространить там идеи своего учителя. Известно, что у Зенона было много учениквв (среди которых называ­ют даже Перикла), и что он первый из философов стал брать деньги за обучение.

Когда Зенон возвратился в Элею последний ^аз, то оказалось, что власть в городе насильственно захва­тил тиран Неарх. Как и следовало ожидать, Зенон всту­пил в заговор против тирана, но заговор потерпел неудачу и философ был схвачен. Тогда-то, по свиде­тельству Цицерона, сказалось благотворное влияние идей его учителя. Зенон доказал, что для истинно мужественной души страшна лишь низость и что боязнь - удел женщин и детей или мужчин, имеющих женс­кие сердца. Во время дознания, когда Неарх задал ему вопрос о соучастниках, Зенон поверг его своим отве­том в страх и мучительное сомнение, перечислив всех придворных тирана: выходка смелая и искусная, не считавшаяся в те времена бесчестной. Устрашив ти­рана, Зенон якобы обратился к присутствующим и воскликнул: "Если вы намерены оставаться рабами из страха подвергнуться тому же, что выношу теперь я, то мне остается только удивляться вашей трусос­ти". Сказав это, он откусил себе язык и выплюнул его в лицо тирана. Все это привело народ в такое возбуждение, что он бросился на Неарха и умертвил его.

Античные авторы, излагая этот факт, значительно расходятся между собой относительно подробностей, но в главных чертах их рассказы их соответствуют вышеизложенному. Некоторые, правда, утверждали, что Зенон был истолчен до смерти в огромной ступе. Других более достоверных данных о его смерти нет.

За Зеноном, как за философом, должны быть при­знаны особые заслуги. Он первый ввел в употребле­ние столь прославленный диалектический метод. Все писатели античности единодушно приписывают Зенону открытие этого метода, оказавшегося в руках Со­крата и Платона столь могущественным полемичес­ким оружием. Метод этот заключается "в опровер­жении заблуждений посредством доведения до неле­пости, и таким образом, он служит средством уста­новления истины". Учение Парменида и было той ис­тиной, которую Зенону предстояло установить. Вооб­ще не следует искать в аргументах Зенона чего-либо, кроме диалектического искусства. Он не внес ничего нового в само учение, не он открыл метод, имеющий очень важное значение в полемике. Ксенофан заложил основание этого учения, определенность ему при­дал Парменид, а на долю Зенона выпала задача бороть­ся за это учение и защищать его. И Зенон превосход­но справился с ней. "Зенон был полемистом по при­званию. Отсюда, в мире внешнем, бурная жизнь и тра­гическая смерть патриота, а в мире мысли, трудолюби­вый характер философа - диалектика".

Ощущая свое призвание быть борцом, он довел до совершенства полемические приемы нападения на своих противников и защиты своих взглядов. Весьма естественно, конечно, то, что он первый начал писать прозой. Как Ксенофан инстинктивно выражал свой необузданный энтузиазм в поэтической форме, так склонность Зенона к аргументации естественным об­разом нашла свое выражение в прозе. Великий рап­сод, переходя из города в город, старался увлекательнее и как можно сильнее выразить те великие идеи, кото­рые будоражили его ум. Между тем Зенон, великий логик, больше был занят опровержением приводимых против его учения аргументов, чем распространени­ем самого учения, так как он полагал, что, раз уж заблуждение обнаружено, то истина обязательно бу­дет установлена. "По свидетельству античных авто­ров, Зенон не сочинял поэм, подобно Ксенофану и Пар-мениду, но писал исключительно прозаические трак­таты, то есть опровержения".

Причины этого не трудно ронять. Прибыв в Афи­ны молодым человеком с тем, чтобы распространять идеи Парменида, он, вероятно, был озадачен тем про­тиводействием, которое встретило защищаемое им учение со стороны изворотливых и склонных к эмпи­рическому мышлению афинян, уже принявших в ка­честве господствующей доктрины положения ионийс­кой философии. Сначала Зенон, несомненно, был сму­щен количеством посыпавшихся на него со всех сто­рон возражений, но, обладая в высшей степени проницательным и находчивым умом, он скоро оправился и в свою очередь перешел в наступление. Вместо того, чтобы учить догматически, он стал учить диалекти­чески. Вместо того, чтобы оставаться в сфере чистой науки и развивать идеи, порожденные интуитивным разумом, он стал на почву своих противников - почву ежедневного опыта и знаний, непосредственно внуша­емых чувствами. И став на эту почву, он обратил про­тив своих оппонентов их же собственное орудие-насмешку, заставив их признать, что легче предста­вить себе Многое, как продукт Единого, чем дойти до идеи Единого, отправляясь от предполагаемого Мно­гого.

"Полемический метод привел в крайнее замеша­тельство приверженцев ионийской философии и воз­будил живой интерес и внимание к идеям италийс­кой (пифагорейской) школы и, таким образом, в сре­доточии греческой цивилизации было брошено плодо­творное зерно, из которого выросла более совершен­ная философия". Платон кратко выразил различие между Парменидом и Зеноном, указав, что учитель установил существование Единого, тогда как ученик доказал несуществование Многого.

Зенон доказывал, что на самом деле есть только Единое и что все остальное есть не более, как видоиз­менение или видимая форма этого Единого. Он признавал, что этих видимых форм много, но при этом он не допускал, чтобы эти видимости (кажущееся) были действительными сущностями. Так, например, он от­рицал движение по существу, но не видимость движе­ния. Диоген Циник, желая опровергнуть доводы Зено­на против существования движения, поднялся с места и стал ходить перед ним, но этим он только показал, что совершенно не понял сущности аргументов Зено­на. Своей ходьбой Диоген не опроверг Зенона, равно как и Джонсон, толкнув ногой камень, не опроверг

Беркли, отрицавшего существование материи. Ответ Зенона мог быть таков: "Вы ходите, это совершенно верно, но только при поверхностном рассмотрении можно принять вашу ходьбу за движение, между тем как, согласно доводам разума, вы пребываете в покое. То, что вы называете движением, всего лишь название, служащее для обозначения совокупности целого ряда одинаковых состояний, из которых каждое, рассматри­ваемое отдельно, есть покой. Всякий предмет, заполня­ющий собой пространство, равное своему объему, бе­зусловно пребывает в состоянии покоя в этом про­странстве, движение же от одного места к другому есть лишь название суммы положений предмета во всех промежуточных точках пространства, в которых предмет в каждый момент находится в покое". Возьмем для примера круг: он состоит из множества отдельных точек или прямых линий; ни одна из этих линий в отдельности не может быть названа кругом, но все эти линии в совокупности носят одно общее название - круг. Точно так же, в каждой точке про­странства предмет находится в покое, но общую сум­му нескольких таких состояний покоя и принято на­зывать движением.

Главная логическая ошибка, оспариваемая Зеноном, заключается в предположении, что движение есть нечто, присоединяющееся к предмету, тогда как оно есть лишь состояние предмета, что ясно понимал Зенон. Падающий камень не есть "камень" и еще нечто, называемое "движением"; иначе следовало бы при­знать и еще особое нечто, называемое "покоем*. На самом деле и движение, и покой всего лишь названия, служащие для обозначения состояний камня. Даже покой есть определенное проявление силы. Покой есть сила сопротивляющаяся, движение же есть сила торжествующая. Таким образом, можно принять, что ма­терия постоянно пребывает в движении, что и означает согласие с положением Зенона об отсутствии дви­жения как чего-то отдельного от предмета.

Другие аргументы Зенона против возможности движения (всего их у него четыре, третий только что был изложен) приведены у Аристотеля, но это скорее остроумные примеры того странного положения, в которое попадает хитроумный диалектик, чем действи­тельные доказательства серьезного человека. Поэто­му появилась точка зрения, согласно которой цель этих аргументов заключалась в том, чтобы выставить в смешном свете ненаходчивость противников. Но не следует спешить освобождать Зенона из сетей его собственной логики, в которых он мог запутаться столь же легко, как и другие. Люди и более великие, чем он, сбивались с толку игрой слов, пускаемой в ход ими самими.

Приведем первые два его аргумента:

1) Движение невозможно, потому что движущийся предмет, прежде чем дойти до конца пути, должен до­стигнуть середины его, которая в свою очередь ста­новится концом пути, так что относительно ее можно сказать то же самое, то есть, что движущийся предмет, прежде чем дойти до этого (второго) конца, должен достигнуть среднего пункта, и так далее до бесконеч­ности, так как делимость материи бесконечна. Так, если бросить камень на расстояние четырех шагов, то прежде чем он достигнет конца этого пути, он должен проле­теть расстояние в два шага; в этом же расстоянии второй шаг становится концом пути, а первый - сере­диной; но прежде чем пролететь расстояние в один шаг, камень должен пролететь расстояние в полшага, а прежде же чем пролететь это расстояние в полша­га, камень пролетит половину этой половины шага, и так далее, до бесконечности.

2) Второй аргумент заключается в его известном софизме об Ахиллесе. Суть его состоит в следую­щем: предположим, что Ахиллес бежит в десять раз быстрее черепахи, которая находится впереди его. В таком случае Ахиллес никогда не догонит черепаху, ибо если допустить, что их разделяет расстояние в сто шагов, то за то время пока Ахиллес преодолеет эти сто шагов, черепаха в свою очередь продвинется еще на десять шагов и так далее, до бесконечности. Та­ким образом, выходит, что Ахиллес может бежать веч­но, но никогда не настигнет черепаху.

Слово "вечно" в заключительном выводе означа­ет столько времени, сколько угодно, но принятые допу­щения дают право говорить не о любой продолжи­тельности времени, а о любом числе отрезков време­ни. Из принятых допущений следует только то, что указанные сто шагов можно разделить на десять, ре­зультат этого деления опять на десять, и так далее, так что не будет конца делению исходного расстояния, а следовательно, и делению того времени, которое необ­ходимо для его преодоления. Однако, в данном слу­чае бесконечно делится то, что само по себе конечно, то есть речь идет лишь об определенном периоде вре­мени, продолжительность которого равна каким-нибудь пяти минутам. Пока эти пять минут не прошли, оста­ток от них можно делить на десять сколько угодно раз, что совершенно оправдано, так как делится лишь определенный промежуток времени, не превышающий пяти минут. Короче говоря, из аргументации Зенона можно заключить, что для прохождения какого-либо конечного расстояния требуется не бесконечное вре­мя, но время, которое может быть делимо до бесконеч­ности. Игнорирование этого различия и составляет суть логической ошибки.

И хотя считается, что разоблачение этого софизма принадлежит Гоббсу, однако следует отметить, что совершенно правильно этот софизм был понят и Арис­тотелем. Его ответ Зенону, показавшийся почему-то Бейлю "жалким", состоял в следующем: так как рас­стояние в один шаг лишь потенциально бесконечно, а в действительности конечно, то оно легко может быть пройдено в конечное время.

---

Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 103; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!