Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 16 страница
Три часа спустя Алекс предстал перед комиссаром с листком местной бумаги, на котором на местном наречии были написаны две строчки.
– Сэр, вот, оказывается, каким способом так быстро распространяются здесь плохие новости, – заключил Алекс. – Возможно, это отработанная система.
– Откуда вы, черт возьми, это взяли? – брюзгливо проворчал комиссар.
«Это будет очень скоро. Ждите благоприятного дня».
– Ну? Ну и что? Что из этого? Какая в этом опасность? Что будет очень скоро? Это какая‑то бессмыслица!
– Я собираюсь сопоставить это сообщение с возможными волнениями в Оуде, – сказал Алекс, стараясь быть спокойным. – Если в ближайшие дни мы услышим о подобных инцидентах, то нам стоит к этому прислушаться. Конечно, само по себе это еще ничего не доказывает, но в сочетании со всеми остальными фактами может представлять интерес. И тут не последнюю роль играют те сведения, которые мы имеем сейчас от своих агентов и агитаторов в городе. Все это подтверждает теорию, что намечается срок восстания – «благоприятный день».
– Чепуха! – воскликнул комиссар. – Возможно, речь идет о свадьбе.
– Как вам угодно, сэр, – как можно более равнодушным голосом сказал Алекс.
«Зачем я это делаю? – думал Алекс, возвращаясь в бунгало. – Какого черта я это делаю? Это же пустая трата времени! Однако я же не мог держать его в неведении. Я должен был это сделать, чтобы потом, когда мина взорвется, он не мог упрекнуть меня, что я его не предупредил, и свалить вину на меня, как это уже бывало. О, зато теперь я могу доделать это дело до конца и получить за это проклятье…»
|
|
|
Это бесплодное, пустое утро он провел на ногах (ему даже не предлагали сесть), нанося визиты по очереди трем офицерам из стоявших в Лунджоре полков. Но результат был ничуть не лучше первого. Полковник Гарденен‑Смит все еще твердо отказывался верить чему‑либо, порочащему его людей, хотя Алекс заметил, что он чувствует себя не так уверенно, как прежде, и пожалел старого джентльмена.
– Вы не понимаете, Рэнделл, – воскликнул полковник, возбужденно хлопнув ладонями. – Вы еще молоды и никогда на командовали полком – вы едва успели послужить в одном из них! Разве вы не видите, что именно вы и люди, подобные вам, предчувствуете возможность каких‑то волнений в Бенгальской армии? Там, где есть полная уверенность, не может быть недоверия и подозрительности, а вы делаете все возможное, чтобы пробудить недоверие, и это вызывает недовольство! Я не могу не доверять своим людям. Это значило бы погубить их – и меня самого!
Полковник Маулсен обиделся, а полковник Пакер заявил, что верит в бога и поэтому ничего не боится. Алекс спустился в расположение полицейских частей и обсудил возможность недовольства в их рядах с начальником полиции майором Майнардом.
|
|
|
Майор Майнард был единственным, кто высказал тревогу, но не по поводу полиции, которую считал лояльной.
– Это все старый Пакер, – сказал он. – Пока кто‑нибудь не остановит его божественной проповеди среди солдат, мы все можем оказаться в ловушке. Нельзя ли что‑нибудь сделать, чтобы заткнуть глотку этому старому дураку?
– Я попытаюсь, – устало сказал Алекс. – Я получил от него официальный нагоняй. По его мнению, я являюсь одним из тех, «которые совершают правонарушения!» Но это было лучшее из того, что я мог сделать.
– Итак, вам не удалось заглушить его проповедническое рвение, – заключил майор Майнард. – Может, он хочет заслужить венец мученика?
– Пожалуй, да, и, в таком случае, он его получит! Но лично у меня такого желания нет. Догадывается ли он, что играет с порохом? Он сказал мне, что «Воздаст Кесарю Кесарево, а Богу Богово» и что поэтому в мирских делах он выполняет приказы своих высших командиров, а в делах духовных, как солдат Христа, он подчиняется приказам Всевышнего, который повелевает ему спасать язычников от проклятия. Его в Лунджоре многие поддерживают.
|
|
|
– Среди сипаев?
– Упаси бог! Нет, конечно! Среди дам. Они смотрят на него, как на святого и ставят его в пример менее набожным, таким, как Маулсен!
– Зато Маулсен ужасный солдафон, – насмешливо сказал майор Майнард. – Похоже, что здесь нет никакой золотой середины! Один лелеет своих парней, как садовник нежные растения, другой – Пэкер – смотрит на них, как на заблудших овец, которых надо загнать в стойло, а Маулсен впадает в другую крайность и заковывает их в кандалы только за то, что они не блестят, как на параде. Однажды он может зайти слишком далеко, однако нельзя отрицать, что в его частях самая хорошая дисциплина. Я бы сказал, что вероятность беспорядков в них значительно меньше, чем среди заблудших овец Пэкера.
– Так же, как среди ваших? – осведомился Алекс.
– О, здесь все в порядке, – уверенно ответил майор Майнард. – Но я приму к сведению то, что вы мне сказали, и буду внимательно наблюдать за ними. А вообще‑то лично я считаю, что худшее уже позади. Я слышал, они повесили того парня, который выпалил по бараку, его звали, кажется, Мангал Пэнди? К тому же он был разжалован в звании. Это должно предотвратить другие глупости.
– Я завидую вашему оптимизму, – сухо сказал Алекс и медленно направился к своему бунгало.
|
|
|
Глава 36
Телеграф в Лунджоре все еще не работал, поэтому только через два дня сквозь границу из Оуда в Лунджор просочилась новость о том, что в воскресенье, третьего мая, седьмой полк нерегулярных войск, расположенных в Оуде, отказался принимать патроны и устроил мятеж. Сэр Лоуренс немедленно отреагировал на это и разоружил полк, многие из солдат которого успели скрыться. Пятнадцать зачинщиков были задержаны.
«Это будет очень скоро», – подумал Алекс, читая это лаконичное сообщение. – «Будьте терпеливы и ожидайте благоприятного дня». – Он скомкал клочок бумаги и, отбросив его с внезапной злостью, вышел под палящее солнце, чтобы встретиться с одним из влиятельных землевладельцев района.
В ту ночь, около часа, его разбудил Нияз.
Обычно в жаркую погоду Алекс спал в помещении, а иногда в саду. В этом же году его кровать была вынесена на плоскую крышу бунгало, а Алам Дин спал на ступеньках лестницы, ведущей туда. Вообще Алекс спал очень чутко, и его мог разбудить любой шорох. Ему понадобилось всего не больше десяти секунд, чтобы проснуться от ощущения какой‑то возни внизу.
– Кто там?
– Спуститесь, господин, – прошептал Алам Дин. – Это Нияз, мне кажется, он сильно ранен.
Алекс сбежал по лестнице вниз, и его босые ноги поскользнулись на чем‑то мокром. Он понял, что это липкая влага. Увидев внизу у лестницы осевшую темную фигуру, он отрывисто приказал Аламу Дину: «Помоги ему».
– Не надо, – с трудом произнес Нияз. – Я могу идти. Подставь мне плечо, брат.
Алекс подтолкнул Алама Дина вперед.
– Зажги лампу в моей комнате, быстро! – приказал он и обратился к Ниязу. – Куда ты ранен?
– В спину, слева. Но они промахнулись, рана нестрашная.
Перекинув правую руку Нияза через свое плечо, Алекс помог ему дойти до спальни, где Алам Дин уже зажег лампу и опустил шторы. Одежда Нияза была пропитана теплой кровью, а руки казались ледяными, несмотря на жаркую майскую ночь. Рана была довольно неприятной, но, как и сказал Нияз, неглубокой. Нож убийцы скользнул по лопатке, и Нияз страдал, главным образом, от потери крови, так как после ранения ему пришлось пройти не менее мили.
– Это случилось в военных частях, – сказал Нияз. – Я…
– Успокойся, – резко прервал его Алекс. – Сначала мы тебя перевяжем.
Он разрезал запачканную кровью одежду, с помощью Алама Дина промыл и перевязал рану и отослал его заварить крепкого чаю.
– Я больше не могу ходить к солдатам, – устало сказал Нияз. – С этим все кончено. Они уже давно не доверяли мне, и я, зная об этом, носил с собой нож. Поймали, как птенца! Эх! – Он поморщился от боли и жадно отпил горячего сладкого чаю.
– Кто это был?
– Не знаю. Я пошел поговорить с теми, кого считал своими друзьями в 93‑м полку и узнать, что они думают. Но сегодня вечером они не захотели со мной говорить, они смотрели мне в глаза, отводили взгляд, и, кроме того, в их поведении чувствовалась какая‑то напряженность. Среди них был один садху, святой деревни. Я видел, что он стоял в тени дома. Он молчал и не пошевелился, когда я проходил мимо него, а я сделал вид, что его не заметил. Уходя, я посмотрел, там ли он еще, но он ушел, а я взял в руку нож и пошел неслышно, словно кошка в переулке, где полно собак.
Нияз криво улыбнулся, чтобы скрыть очередной приступ боли и снова отпил чаю; зубы его стучали о край кружки.
– На повороте, у лавки торговца, возле дерева висит лампа, – сказал он, глотая чай, – там в пыли лежало оружие… Револьвер, такой, какие носят белые. Детская уловка, на которую не клюнет и ребенок, я же попался на этом. Я слышал шаги, но не увернулся от удара. Если бы я не слышал, в дело пошел бы нож.
Алекс спросил:
– Кто это был?
– Я не видел. Падая, я повернулся, но он исчез словно тень, и я не стал ждать. Но думаю, что это был садху.
– Почему?
Нияз выразительно сморщил нос, и Алекс кивнул. Ему тоже был знаком характерный запах пепла, которым натираются индийские святые вместо мытья.
На следующий день у Нияза началась лихорадка, но рана промылась кровью и была чистой, так что страдал он от нее не очень сильно. Погода по‑прежнему была необычно мягкой, и по всей Индии женщины, собиравшиеся отправляться в горы, отложили отъезд, пока ночи оставались прохладными, и комиссар Лунджора сообщил своей жене, что не может отправить ее в горы до двадцать второго числа. Оказалось, что миссис Гарденен‑Смит с Делией, миссис Хоссак с четырьмя детьми, капитаном и миссис Баттерсли с маленькими детьми уезжали тоже в этот день, поэтому удобнее было, чтобы она поехала с ними, поскольку присутствие капитана Баттерсли позволяло комиссару не организовывать для нее специальное сопровождение.
Винтер согласилась неохотно. Она бы с удовольствием поехала, если бы с ней была Лотти или Софи с миссис Эбатнот, потому что она, по крайней мере, больше была бы уверена в своей безопасности, а без них чувствовала себя неспокойно. Она все еще продолжала ездить верхом по утрам, до восхода солнца и вечерами, когда было уже прохладно, но в течение нескольких дней она совсем не видела Алекса и ничего не слышала о нем до тех пор, пока полковник Маулсен однажды вечером в ее присутствии не обмолвился, что капитан Рэнделл взял отпуск на несколько дней и уехал на охоту.
– Он столько говорил о жаре, – сказал полковник Маулсен с усмешкой. – Теперь видно, как он ее боится, если предпочел охотиться за дикими индийскими петухами. Пытался всех нас поссорить и когда обнаружил, что ему не удалось испугать нас, уехал и дуется на нас где‑то в предгорьях. Я удивляюсь, что вы его отпустили, Кон. Черта с два я бы так поступил! Что этому щенку надо, так это пять лет службы в полку под начальством командира, который выбил бы из него самомнение. Хотел бы я, чтобы он попал ко мне!
– Ну, вы совсем раскритиковали его, Фред, – заметила миссис Коттар добродушно. – Не понимаю, за что? Он что, увел у вас из‑под носа какое‑нибудь миленькое создание? Кону он нравился до тех пор, пока Северное Сияние не предпочла капитана Его превосходительству комиссару, правда, Кон? Но с тех пор он тоже его невзлюбил, так же, как и вы. Как вы, мужчины, тщеславны!
Комиссар бросил на нее неприязненный взгляд и сказал брюзгливо:
– Я не знаю, зачем я все это терплю от вас, Лу. Что касается вас, Фред, можно подумать, что я отпустил человека не на три дня, а на месяц.
– Да мне все равно, хоть на три года, – отозвался полковник Маулсен. – Без него тут лучше. Ваше дело…
Алекс досадовал из‑за потерянных дней значительно больше, чем полковник Маулсен – необходимо было подготовиться, а за ночь этого нельзя было сделать. Нияз, считал он, вряд ли мог выбрать более неудачное время для случая с ножевым ранением, но ждать его выздоровления не было возможности. Сам Нияз сердито уверял, что с ним все в порядке, и умолял взять его с собой, но Алекс был непреклонен. Он возьмет Алама Дина и охотника Шикари Кашмиру, двоих, которые могли делать все необходимое, а Нияз понадобится ему позднее.
Тощий, седой, маленький человек в серой чалме и в рваной одежде с начищенными пуговицами давно забытого полка Индийской кавалерии прибыл к дому Алекса в темный час перед рассветом. Алам Дин тихо кашлянул у двери спальни и прошептал:
– Ваша честь, Шикари прибыл, и повозка у дверей.
Кашмира знал о дичи, зверях и непроходимых джунглях больше, чем кто‑либо другой в этой местности, и часто сопровождал на охоте Алекса и Нияза. При свете масляной лампы Нияз и Алам Дин сложили в повозку разные пакеты, свертки и несколько ружей.
– Хватит! – резко сказал Алекс Ниязу, который услышал скрип колес и вышел, чтобы помочь. Алекс быстро взял из рук Нияза маленькую квадратную коробку:
– Твое время придет. Надо подумать о дороге, а твои услуги, когда ты еще в таком состоянии, мне не нужны. Пока меня не будет, лежи в постели.
Нияз кивнул головой в сторону Шикари и тихо спросил: – А он знает?
– Нет еще. Но он увидит, что обратно мы привезем не все, что берем, поэтому я должен кое‑что сказать ему… хотя и не все. Мы пойдем вверх по реке и разобьем лагерь за Бардари, как будто мы будем охотиться за черными оленями, Алан Дин и я спустимся на лодке ночью, так будет легче. Труднее будет возвращаться, придется плыть против течения. Смотри, чтобы в мое отсутствие сюда не приходили никакие святые!
Они вернулись через три дня вечером, привезя оленьи рога и дюжину куропаток, валявшихся в повозке. Правил Кашмира, а Алекс и Алан Дин крепко спали: последние три дня им приходилось мало спать и то только днем.
– Ну, как твоя рана? – осведомился Алекс на следующее утро.
– Зажила, – ответил Нияз нетерпеливо. – Кость не задета. Сколько мне еще здесь оставаться?
– Думаю, еще неделю, – сказал Алекс. Он улыбнулся, глядя на нахмуренное лицо Нияза и тихо сказал: – Мне кажется, что ты был так тяжело ранен, что я должен ехать за границу на несколько дней с грумом, чтобы все знали, что ты болен и не можешь разъезжать…
– А‑а! – отозвался Нияз и улыбнулся. – И что?
Алекс продолжил мысль:
– …и если пойдешь ты и кто‑то еще, пешком и ночью, и будет известно, что ты болен, думаю, можно кое в чем преуспеть.
– Я тоже так думаю, – сказал Нияз. – Скажи, что я при смерти. Это обрадует тех собак в полку! Кто поедет со мной, Юзаф?
Алекс размышлял, нахмурившись, и через минуту сказал:
– Должно быть, да.
На следующее утро он нашел Винтер сидящей в маленькой гостиной – она писала письмо Лотти. Было воскресенье, и она только что вернулась из церкви. Ее платье, серое в белый горошек, из китайского муслина, выглядело свежим и легким, а шляпка лежала на диване. Когда он вошел, она удивленно подняла на него глаза, и он заметил, как вспыхнуло ее лицо. Казалось, она сама поняла это и повернулась спиной к свету.
– Я пришел спросить, не могу ли я взять на несколько дней Юзафа, – Алекс решил обойтись без формальностей. – Нияз болен, а мне надо кое‑что сделать, а Юзаф мог бы помочь мне. Но это только на несколько дней. Можете мне его дать?
– Да, конечно. Но…
– Спасибо. Это означает, что вам придется взять одного из грумов комиссара, когда вы поедете. Не заезжайте слишком далеко и держитесь подальше от города. Я отошлю его обратно сразу же, как только смогу.
Он повернулся, чтобы идти, и Винтер спросила вдогонку:
– Я слышала, что вы брали отпуск, чтобы съездить на охоту. Когда вы вернулись?
– Прошлой ночью, – ответил Алекс и, не желая вдаваться в подробности, вышел.
Дверь закрылась за ним, и Винтер посмотрела ему вслед, вспыхнув от обиды:
– Бывает, – сказала она вслух специально, чтобы ее услышали, – иногда я рада, что однажды дала вам пощечину!
Она вернулась к письму, на котором был написан только адрес и, взяв перо, обмакнула его в чернильницу. Но не стала писать. Она сидела в задумчивости и грызла кончик пера; время шло, а чернила сохли.
Пара ящериц чекко на стене, позади стола, издавали короткие резкие звуки. В саду птица пела свою песню, все повышая и повышая тон: «С ума сойти… с ума сойти…», внезапно обрывая ее на самой высокой ноте и снова начиная низкой нотой и так же монотонно. Сегодня было жарко. Жарче, чем все последнее время, и в каждой комнате двери и окна закрывались перед рассветом, чтобы сохранить прохладный воздух ночи и не допустить в доме обжигающей майской жары. – Теперь до сезона дождей больше не будет прохладных ночей, – сказал в то утро Иман Бакс.
– Я свалял дурака, что не послал документы раньше, – проворчал комиссар, вытирая пот, струившийся по его толстой шее. – Не думаю, что этот чертов Кэннинг поедет в этом году с проверкой. Дураком буду, если он поедет, – жариться тут в такую погоду не из‑за чего! Надо было уехать еще месяц назад. Да убери ты этот кофе и принеси чего‑нибудь холодного. Черт тебя подери!
Он смешал шампанское с бренди и начал день с «горючей смеси».
Алекс сидел за столом в комнате, которую он использовал как офис, и рассеянно слушал приглушенный голос старшего клерка, читавшего какое‑то длинное и запутанное ходатайство. «У нас есть только один шанс, – думал Алекс, – он состоит в том, что зачинщики не смогут сдержать их до назначенного ими срока. Они слишком устали. Какой‑нибудь осел обязательно вмешается и вызовет преждевременный взрыв, который послужит сигналом. Но если все произойдет в срок и сразу по всей Индии, то можно уже теперь сочинять для нас некрологи…»
В далекой Калькутте старший член Верховного Совета закончил читать телеграфный отчет сэра Генри Лоуренса о мятеже в нерегулярных войсках и взял в руки перо. «Чем раньше будет положен конец распространению эпидемии мятежей, тем лучше, – писал член Верховного Совета. – Полумеры здесь не годятся. Нужно, чтобы наказание было суровым и показательным… Я убежден, что, в конце концов, своевременная строгость даст свои плоды…»
В большом доме военного поселения в Мируте, что в сорока милях к северо‑востоку от Дели, полковник Кармайкл Смит, командир 3‑го полка легкой кавалерии, сел завтракать.
– Приговор был совершенно справедливым! – сказал он.
Полковник был человеком, чьи мнения полностью совпадали со взглядами члена Верховного Совета и, торопясь подать всем пример, он на следующее утро после возвращения из отпуска приказал отобрать из каждого взвода по пятнадцать человек для того, чтобы обучить их пользоваться новыми патронами.
– Я не потерплю никаких глупостей в своем полку! – заявил полковник Смит.
Было выстроено девяносто человек – восемьдесят пять из них отказались иметь дело с патронами, так как это противоречило законам их касты. Они немедленно были переданы военному суду и приговорены к десяти годам тюрьмы. Престарелый дивизионный комиссар генерал‑майор Хьюит приказал всему личному составу присутствовать при вынесении приговора. В течение нескольких часов на Мирутском учебном плацу под лучами палящего солнца в мертвящей тишине стояли полки и смотрели, как с восьмидесяти пяти выборочно взятых солдат из одного выборочно взятого полка содрали форму, заковали в железные кандалы, которые им предстояло носить все десять лет заключения, и наконец, когда все было кончено, эти люди, бывшие солдаты, гремя кандалами, уходили под ярким безжалостным солнцем и в отчаянии взывали к своим товарищам:
– Разве это справедливо? Из‑за того, что мы остались верны своей касте, чтобы от нас не отвернулись люди нашей касты, должны ли мы так страдать? Где справедливость? Братья, помогите нам! Помогите нам!
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 43; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!