Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 13 страница
Стоял апрель, когда Маркос де Баллестерос, выезжая из ворот Гулаб‑Махала, повернулся в седле, чтобы увидеть Сабрину среди причудливых теней золотых деревьев, и она не знала, что он видит ее в последний раз. Восемнадцать лет назад. И теперь снова был апрель, и дочь Сабрины рассказывает эту историю, как когда‑то ей рассказывала Зобейда…
– Мы так и не узнали, что с ними случилось – с Азизой Бегам, моей теткой Хуанитой и остальными, – в заключение сказала Винтер. – Письма прекратились. И это все. Я даже не знала, что Амира осталась жива, кого я знала.
Она задумалась и потом медленно произнесла:
– Я думаю, Амира боится. Ее муж не любит британцев, и я думаю… я думаю, он не доверяет ей, потому что в ней течет западная кровь. Она не позволяет мне приехать в Гулаб‑Махал, и я видела ее всего лишь дважды. Она сказала, что ей нелегко со мной видеться, и я не думаю, что ее муж знает о том, что она это сделала. Может быть, если бы он узнал, он бы наказал ее. Как вы думаете, он накажет ее? Джехан Хан рассказал мне, что Нила Рам отрубил жене руки за то, что она ослушалась его…
Ее голос вдруг задрожал от страха, и она протянула руку и вцепилась в рукав Алекса:
– Алекс, вы не думаете, что он сделает что‑нибудь в этом роде, не правда ли?
Алекс посмотрел на маленькую ладонь на его руке и не смог противиться желанию накрыть ее своей ладонью. Его прикосновение как будто испугало ее, он почувствовал, как напряженно сжались тонкие пальцы и неподвижно замерли под его легким пожатием. Он мягко и не спеша убрал свою руку, но спугнул ее доверительное спокойствие, и легкость между ними исчезла.
|
|
|
Алекс сказал сухим голосом:
– Нет, я так не думаю. Полагаю, жена Нила Рама занималась какими‑то тайными делами. Навестить двоюродную сестру, даже если она европейка, вряд ли такое большое оскорбление. Она считает, что существует опасность вооруженного восстания?
Винтер покачала головой.
– Она сказала, что город полнится странными слухами, но не сказала, что это за слухи. Она только… только сказала, что я должна уехать в горы и не оставаться в Лунджоре.
– Насколько я помню, я вам говорил то же самое.
– Я знаю. Но в Лунджоре есть еще около двадцати женщин…
Она резко замолчала, жалея о том, что сказала. Вывод был настолько очевиден. Какого же ответа она ожидала от Алекса? Что она была единственной, о чьей безопасности он заботился? Она непроизвольно отодвинулась от него, чувствуя, как жаркая краска заливает ее лицо, и с благодарностью подумала о темноте, скрывавшей ее. Но голос Алекса был резким и холодным:
– Мне об этом известно. И если бы у меня была власть, я отослал бы всех вас к ближайшему расположению британских войск в горах, пока еще есть время. Не ради вашей безопасности, но ради нашей.
|
|
|
– Ради вашей? – неуверенно сказала Винтер. – Я не понимаю…
– Неужели? Я думал, это очевидно, – резко ответил Алекс. – Мужчины сентиментальны с женщинами и детьми, поэтому их присутствие в районе военных действий будет мешать их мужьям и отцам принимать единственно правильные решения. Мужчины, которые в любых других условиях никогда бы не подумали о сдаче позиций, будут вынуждены принимать условия противника в обмен на безопасность горстки женщин. Если на войне убивают мужчину, то это в порядке вещей, но если убивают женщину или ребенка, то это уже варварское деяние, и, мстя за это, жертвуют сотней или тысячей жизней. Только такой человек, как Джон Николсон имеет наглость писать, что безопасность «женщин и детей в некоторых кризисах имеет так мало значения, что перестает иметь какое бы то ни было значение вообще». Если бы только большинство мужчин считали так же, в могли бы все оставаться в Лунджоре, и черт с вами!
В его голосе было столько горечи и раздражения, как будто перед его мысленным взором со всей своей трагической четкостью предстало пророческое видение будущего. Вдруг позади него хрустнула сухая ветка, он быстро обернулся и увидел Джорджа Лоуренса, стоявшего в тени деревьев.
|
|
|
– Кто здесь? – тихо, но резко спросил Джордж Лоуренс, и когда Алекс выступил из мрака, он сказал с нескрываемым облегчением: – А, это ты, Алекс. Я думал… – он заметил Винтер. – Миссис Бартон!
Его брови хмуро соединились у переносицы, и Винтер сказала:
– Простите, мистер Лоуренс. Мы вас напугали? Я пришла побродить по саду, мне не спалось, и здесь меня нашел капитан Рэнделл.
В нервном замешательстве племянник Верховного комиссара прокашлялся и бросил на Алекса быстрый взгляд, не нуждавшийся в объяснении.
Алекс чуть злорадно ухмыльнулся:
– Не повезло, – как бы в ответ на невысказанный вопрос ответил он.
Лунный свет не смог скрыть того, что лицо Джорджа Лоуренса помрачнело. Он резко сказал:
– Я ни на минуту не подумал… – и снова замолчал, а потом спросил отрывисто, как будто Винтер не было рядом: – Как много она видела?
– Достаточно, – лаконично ответил Алекс. – Но она не расскажет.
Джордж Лоуренс повернулся, чтобы посмотреть на Винтер, и она, как и Алекс, ответила:
– Я обещаю. Я не хотела шпионить за вами и никому ничего не скажу. Слово чести.
|
|
|
Она улыбнулась ему, и его лицо с облегчением улыбнулось ей в ответ.
– Благодарю вас. Мой дядюшка хотел бы предать эту затею гласности. Это лишь мера предосторожности, мы понимаете, но если об этом станут говорить, это может вызвать панику в такое время, когда существенно необходимо создавать видимость спокойствия.
Он обернулся к Алексу и сказал:
– Я думал, ты собираешься ехать в пять часов утра, Алекс? Уже около часа. Не лучше ли было бы тебе пойти спать? Я провожу миссис Бартон в ее комнату.
Алекс посмотрел на него с сарказмом. Значит, Джордж полагал, что он подвергает серьезной опасности репутацию юной миссис Бартон тем, что его обнаружили за беседой с ней в саду около часа ночи, не так ли? Он подумал о том, какое впечатление создастся у любого, кто может случайно увидеть, как мистер Лоуренс провожает миссис Бартон в ее спальню в такое время ночи. Джордж не подумал об этом! Он серьезно ответил:
– Я уверен, что мог бы оставить ее в более надежных руках. Доброй ночи, миссис Бартон. До свиданья, Джордж. Я слышал, ты вскоре возвращаешься в Сикору? Удачи тебе.
– Спасибо, – торжественно сказал Джордж Лоуренс. – Она может мне понадобиться.
Алекс поднял руку в кратком жесте прощания и, повернувшись на каблуках, пошел прочь по залитой лунным светом лужайке, и его поглотила тень резиденции.
Глава 34
Семья Дейли уехала на следующий день вскоре после полудня, и через час после их отъезда Винтер отправилась в экипаже сэра Генри назад в Каса де лос Павос Реалес.
Ее муж, как ей сообщили, был еще в кровати. Была вечеринка прошлой ночью, но слишком большая, примерно дюжину сахибов. Но они оставались почти до самого утра.
Несмотря на запоздалое лето, каждая дверь и окно в большой гостиной были распахнуты настежь, но горячий воздух полудня и запах только что срезанных цветов не могли заглушить спертый дух сигаретного дыма, спиртных напитков и другого запаха, который напомнил Винтер о Хазрат‑Баге. В комнате, кроме того, было что‑то, чего там не было раньше: большой квадрат выцветшего бархата, в котором она узнала постельное покрывало из комнаты на верхнем этаже, оно аккуратно занавешивало портрет дона Кристобаля де Баллестероса кисти Валаскеса.
Винтер посмотрела на него, озадаченная и нахмуренная, и послала за старым Муддех Ханом, главным носильщиком. Муддех Хан выглядел несчастным и избегал ее взгляда. Сахибы, виноватым тоном объяснял он, были в веселом настроении и немного попортили портрет, развлекаясь. Он бы убрал его, только стена тоже…
Винтер отпустила его и когда он ушел, подошла к портрету и потянула за оливково‑зеленый бархат, и тогда она поняла, почему запах в комнате напомнил ей о Хазрат‑Баге. Конвей со своими гостями использовал картину вместо мишени, и темная красота великолепного полотна была испорчена отверстиями от пуль, которые продырявили его насквозь и, ударяясь о стену позади него, испортили и ее тоже. Надменное испанское лицо со впалыми щеками, с намеком на презрительную насмешливость в чертах было похоже на месиво из холста, и от портрета не осталось почти ничего, что стоило бы восстанавливать.
Глядя на него, Винтер пришла в безумную ярость. Он посмел сделать это с домом ее отца. С Pavos Reales! Он посмел привести своих грубых, пьяных дружков и дешевых, вульгарных женщин в этот прекрасный молчаливый дом и так надругаться над ним, как в прошедшую ночь!
Она повернулась и вышла из дома, и пошла к речной террасе, с непокрытой головой в жарком солнце и дрожа от потрясения, гнева и отвращения, как она дрожала в утро после брачной ночи.
«Я не могу этого вынести! – думала Винтер, глядя на реку, а перед глазами стояло бессмысленно погибшее великолепное полотно. – Я не могу этого вынести!» И все же, что она могла сделать? Ни церковь, ни закон не освободят ее, и она снова вспомнила, что ей сказала миссис Гарденен‑Смит: закон будет на стороне Конвея.
«Я уеду в горы, – думала Винтер. – Сразу же – сегодня же! Это, по меньшей мере, доставит приятное Алексу. Или… или нет? Он хочет, чтобы я уехала не потому, что я – это я, а потому что я только одна из тех женщин, от которых ему хотелось бы избавиться, чтобы мы не мешали им принимать военные решения, когда наступит кризис. Алекс считает, что скоро наступит кризис. Так же думает и сэр Генри, иначе он не принимал бы всех предосторожностей. Амира – тоже так думает – или она просто боится своего мужа? Или боится за него? Как это сказал Алекс? Или Николсон?.. «женщины… в кризисах имеют так мало значения, что перестают иметь какое бы то ни было значение вообще».
Вдруг она забыла о своем гневе и отчаянии, вспомнив, что если над Индией действительно собирались тучи, то ее личные неприятности уже не имели никакого значения, и она не вправе была добавлять их к проблемам и тревогам, которые ложились на плечи всех людей. Конвей собирался вернуться в Лунджор в конце месяца, и она поедет с ним и постарается отправиться в Симлу или Наини Тал к середине мая. Это, по крайней мере, не вызовет скандала, и Конвей не будет очень возражать против ее отъезда. До тех пор она ничего не должна предпринимать, за исключением самого трудного – ей придется ждать…
Наступила вторая и самая тихая половина дня. В зареве солнца река и каменные плиты террасы были пустынны, и далекий берег казался заброшенным. В миле вверх по течению город мерцал в жарком мареве, и в небе не было ни облачка, все было неподвижно, за исключением беззвучной реки и одинокой лодки, плывшей по течению.
Это была плоскодонная деревянная лодка с соломенной крышей, защищавшей гребца от солнца, направляемая стариком с подслеповатыми глазами в скудном одеянии рыбака; она ближе и ближе подплывала к берегу, пока легко не стукнулась о каменную стену террасы, и ее нос с резким звуком задел за ступени, спускавшиеся к воде. Это был негромкий звук, но он прогремел в жаркой, неподвижной тишине полудня и Винтер подошла к балюстраде и посмотрела вниз.
Закрытое чадрой лицо женщины выглянуло из‑под соломенного укрытия и внимательно оглядело реку, ее глаза были сощурены из‑за ослепительного солнца, а потом она взглянула вверх и увидела Винтер. Глаза внезапно расширились и появилась темная рука, похожая на птичью лапу. В ее жесте было что‑то заговорщическое и настойчивое. Винтер непроизвольно обернулась, чтобы увидеть кого‑то за своей спиной. Но терраса и парк были пусты, даже бабочки не летали в слепящем солнце.
Она быстро спустилась к воде, поднимая широкие юбки от горячих камней, но у вершины ступеней она на мгновение задержалась. Поблизости не было никого, и она не знала, кто находится в лодке. Рука снова повелительно позвала ее, и Винтер медленно сошла по ступеням и остановилась, вглядываясь в тень под соломенной крышей. Женщина, которая смотрела на нее, на короткий миг опустила свою чадру. Это была Хамида.
Винтер подобрала юбки и, придерживая их, прыгнула в лодку. Раздался звон серебряных браслетов и запах розовой воды, и из темноты протянулась мягкая, тонкая рука, не принадлежавшая Хамиде, и взяла ее за голое запястье.
– Амира! Это ты?
– Это я, querida… – Амира говорила на ломаном испанском. – Удача действительно сопутствует мне, потому что я не ждала, что найду тебя здесь. Хамида должна была найти тебя в доме. Я приехала в это время, надеясь, что немногие будут на улице, но я не могу остаться надолго.
Она говорила торопливым шепотом, что заставило Винтер резко спросить:
– В чем дело? Что случилось?
– Ничего. Пока ничего. Но больше я не смогу тебя навещать. Это небезопасно ни для тебя, ни для меня. И если узнают, что я приехала к тебе сейчас…
Она не закончила предложения, вздрогнув, и сразу жаркий мрак укрытия под соломенной крышей, недвижность земли и широкой, медленно текущей реки – все сразу наполнилось страхом, и даже небеса вдруг показались полными неясной угрозы.
Винтер сжала руку Амиры между своими маленькими прохладными ладонями.
– Скажи мне, что случилось.
Амира понизила свой голос до шепота:
– Я больше не должна приходить к тебе, но я не могла – я не посмела послать тебе записку, потому что боялась, что ты ее не получишь или не поверишь. Ты должна уехать, querida. Быстро! Очень быстро. Здесь стало опасно для всех твоих соотечественников. Нет, не только в Лакноу или в Оуде, но во всей Индии. Я слышала… вести. Вести, которые я не смею тебе передать. Но это правда, что я говорю. Только вчера нашли воззвание, приклеенное к воротам Джуммы Масджида из Дели, в котором говорится, что Шах‑ин‑Роос (русский царь) пришлет армию, которая прогонит всех британцев до моря и…
– Вчера? – сказала Винтер. – Откуда ты можешь это знать? Отсюда до Дели больше двухсот миль.
– Есть способы, – прошептала Амира. – Плохие новости путешествуют быстро, а плохих новостей очень много, поэтому я пришла, чтобы сказать, что ты должна уехать не в горы, а к морю, а там садиться на корабль и сразу же возвращаться в свою страну.
– Здесь моя страна.
– Нет – нет! – страстно сказала Амира. – Я принадлежу этой стране, а ты нет! Но из‑за любви к тебе, потому что детьми мы играли вместе и потому, что твой отец был братом моей матери, я предаю своих соотечественников, прося тебя уехать.
Винтер медленно сказала:
– Дорогая, теперь ты должна сказать мне больше. Я не могу уехать просто так. Я… я замужем. Здесь мой муж… разве ты не можешь сказать мне…
– Я ничего не могу сказать тебе – ничего! Я и так уже сказала слишком много. Я люблю и своего мужа, хотя его сердце отвернулось от меня, потому что в моих жилах течет кровь моей матери – ты думаешь, я не постаралась бы избавиться от нее, если бы могла, ради него? Он снова повернется ко мне, в этом я уверена. Как бы я смогла жить, если бы это было не так? О, мужчины не такие, как мы. Для нас они – вся жизнь. Но для них любовь – лишь ее небольшая часть, которую они забывают, когда кончаются поцелуи. Мой муж сначала думает о своем народе, своем падишахе и своих обидах. Если бы он узнал, что я говорю с тобой, он бы убил меня – даже меня, родившую ему сыновей и которую он любит.
Глаза Винтер, привыкшие к мраку после солнечного света на террасе, теперь могли видеть, что лицо Амиры было искажено страхом и тревогой и на лице Хамиды был тот же самый страх. Но она должна была узнать больше. Она должна была узнать, когда, но в Амире почти не осталось духа ее предков, ее любовь и ее верность были отданы этой стране, ее народу, и она не скажет больше того, что должна…
Винтер сказала осторожно, стараясь скрыть настойчивость в своем голосе:
– Я попытаюсь уехать, но будет не просто уехать быстро. Мы не вернемся в Лунджор до конца месяца, и в середине мая я собиралась поехать в горы.
Амира сказала:
– Нет! Не в горы! В Англию. Даже в горах может быть небезопасно.
– Понадобятся три недели, чтобы добраться до Калькутты, – медленно сказала Винтер.
– Это я знаю. Разве я не сказала, что тебе нужно ехать сразу же? До того, как пройдет первая неделя мая.
Пальцы Винтер отпустили тонкую руку, и она сказала как будто в испуге:
– Но безопасно ли сейчас путешествовать? Если есть опасность, не лучше ли остаться там же, где и мужчины?
– Ничего не случится с тобой до последнего майского дня. Но после мая везде будет небезопасно – а меньше всего там, где армия! Ты уедешь? Пообещай мне, что уедешь.
Винтер глубоко вздохнула, ее ладони были влажными, но это не имело никакого отношения к душной жаре маленькой лодки. Она узнала то, что хотела. Она наклонилась вперед и быстро поцеловала Амиру.
– Я постараюсь, querida. Но если мой… муж не уедет, то и я не смогу.
– Тогда уезжай в горы. Может быть, этого будет достаточно… Я не знаю. А теперь я должна возвращаться. Я и так уже пробыла здесь слишком долго. Прощай, querida… – она перешла на индустани. – Прощай, маленькая жемчужина. Не забывай меня. Я буду молиться о твоей безопасности моему Богу и Биби Мириам (Деве Марии) тоже, она была женщиной и может услышать меня.
Слезы текли по ее щекам, и она на мгновение прильнула к Винтер, а потом оттолкнула ее от себя.
– Теперь иди – уходи скорее! Уже поздно. Хамида, скажи манджи, чтобы он поторопился!
Винтер стояла на ступеньках, ведущих к воде, и смотрела, как старик отталкивается шестом, направляя узкую лодку по течению. Она подняла руку в прощальном жесте, и потом лодка повернулась, и старый манджи повернул ее против течения в сторону города.
Маленькие волны мягко набегали на каменные ступени, и Винтер смотрела, как маленькая лодка блекнет в тумане слез, пока ее стало совсем не видно в ослепительном сиянии отраженного от воды света. Что‑то пошевелилось на террасе позади нее, и она резко обернулась, сердце ушло в пятки. Но это был лишь павлин, который прошел по каменным плитам, шурша своим великолепным хвостом.
Ее неожиданное движение и шорох юбок напугали птицу, и павлин, поднимая свой хвост от земли, с недостойной поспешностью бросился под защиту бамбука. Но мгновенный страх, который он вызвал у Винтер, напомнил ей – если ей нужно было это напоминание – что Амира рисковала своей жизнью ради того, чтобы предупредить ее. Это была ужасная мысль, и от нее по спине Винтер побежали ледяные мурашки. Она взглянула на реку, приложив к глазам ладонь козырьком. Но лодка исчезла, и река бежала тихо и спокойно между берегами и ничего не было на ее поверхности, кроме трупа, который плыл по волнам, лениво поворачиваясь вместе с течением, медленней черепахи, которая вылезла из воды со своими приятелями, чтобы погреться на солнце у края песчаной полоски.
Видел ли кто‑нибудь, как лодка Амиры причаливала к террасе? В Индии было так много глаз. Но Амира была права: теперь, когда установилась жаркая погода, это было самое безопасное время дня. Безопаснее, чем ночь, когда каждое дерево, куст или тень могли прятать не одну пару глаз. Нет, на террасе не было никого, и никого не было в садах или парке. Только она сама и павлин. Нелепо бояться. И все‑таки она боялась.
Винтер стояла на пустынной террасе и смотрела на широкую реку и просторную землю, раскинувшуюся вокруг, как однажды вечером стояла ее мать Сабрина почти восемнадцать лет назад – и ее так же, как Сабрину, охватил внезапный ужас перед Индией. Перед дикой, чужой страной, которая простиралась вокруг нее на сотни миль и все же подавляла ее; перед темными, скрытными, искоса глядящими глазами и уклончивыми, непостижимыми умами, вежливыми, бесстрастными лицами. Лицами, как у Нила Рама, который отрубил руки своей молодой жене…
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 45; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!