Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 19 страница
– Ас‑салам алейкум, господин мулла, – приветствовал его Алекс. Не могли бы вы уделить мне немного времени и проводить меня в лавку Дитты Мулла на улицу, где торгуют шелком? Я не помню дорогу.
Он увидел, как гнев вспыхнул в глазах муллы, но через секунду, когда он взглянул на Алекса, а затем на толпу, наблюдающую за ними, его сменило коварство. Алекс понял, что догадка его верна. Это был один из людей Ахмеда Уллы из Файзабада, и Гопал Нат, прятавшийся в канаве под фиговым деревом, шепотом говорил ему, что муллы из Файзабада призывали к терпению. В их планы не входили преждевременные бунты. И если даже была какая‑то доля правды в слухах относительно Дели и Мирута, они должны были ощущать тревогу за успех собственного дела. Человек, стоявший у стремени Алекса, прекрасно знал, что Алекс великолепно ориентируется на улицах и в переулках города, и все лавки ему хорошо знакомы, и он многое отдал бы за то, чтобы отказаться его сопровождать.
Но в обоюдных интересах было предотвратить преждевременное волнение в Лунджоре, поэтому он криво улыбнулся и пробормотал обычное приветствие.
– Ва алейкум салам. Если господин пойдет со мной, я покажу дорогу.
Над головами людей Алекс увидел, как нетерпеливо вскидывал голову Неистовый и как грум с испуганным лицом пытался удержать обеих лошадей, взбудораженных толпой, запрудившей всю узкую дорогу перед лавкой Дитты Мулла. Панический страх на лице грума опять вселил тревогу в сердце Алекса, и он с трудом подавил ее. Мулла, шедший рядом с ним, взял Орла за уздечку и прокладывал путь в толпе, которая расступилась, и они оказались перед ступеньками, ведущими в лавку.
|
|
|
Винтер нигде не было видно, так как Дитта Мулл поспешно опустил тяжелую штору из тростника, висевшую на двери. Услышав голос Алекса, он выглянул и схватил его за рукав:
– Увезите ее, ваша честь! – умолял Дитта Мулл. – Через заднюю дверь. Я не знаю, какое безумие охватило город сегодня утром. Говорят, что… Не имеет значения. Я боюсь, для нее здесь опасно, потому что она жена господина комиссара. В мою лавку уже бросали камни. Это не наши люди. Они ее хорошо знают. Но есть и другие – негодяи из Сутрагунджа, Шахджеханпура и Барейли, которые подстрекают людей своими россказнями. Госпожа находится с моей женой и детьми. Она хотела уехать, опасаясь, что из‑за нее может пострадать моя лавка, но я не отпустил бы ее. Хорошо, что вы приехали! Я сейчас скажу госпоже.
Он тотчас же удалился через темную дверь в глубине лавки, размахивая своими маленькими пухлыми ручками и издавая короткие звуки, напоминающие стоны. Через пару минут он вернулся с Винтер. Она была совершенно спокойна и, как раздраженно подумал Алекс, равнодушна к опасности в данной ситуации. Она слегка нахмурилась, увидев его, и наотрез отказалась уезжать, не получив нужного ей розового шелка для сари, который она предварительно выбрала. Она наблюдала, как Дитта Мулл завернул его в муслин, причем его руки дрожали, как листья на ветру. Получив сверток и заплатив за него, она сказала с ноткой нетерпения:
|
|
|
– Не показывайся им. Если они увидят, что ты боишься, они могут повести себя очень глупо. Но не наоборот.
Она передала пакет Алексу, молча взявшему его, и вышла, подняв штору, под палящие лучи солнца. Толпа перестала шуметь и затихла, с любопытством стараясь заглянуть вглубь лавки, когда в ней приподняли штору, и разглядывая муллу, с бесстрастным выражением лица стоявшего на ступеньках перед входом в лавку. Когда Винтер вышла на солнечный свет, опять в толпе поднялся шум, но она как будто не замечала его, и Алекс увидел, как она взглянула вверх и улыбнулась кому‑то в окне второго этажа на дальнем конце узкой улицы и помахала рукой.
Люди в толпе, как один, обернулись посмотреть, кого приветствовала белая госпожа, и увидели маленького толстенького ребенка, высунувшегося из окна и жестами приглашавшего ее войти в дом. Винтер покачала головой и крикнула:
|
|
|
– Осторожней, Банпа, не упади. Сегодня я не могу к вам зайти, но скоро приду.
– Завтра? – кричал ребенок.
– Нет, не завтра. Может быть, на следующей неделе.
Эта короткая беседа изменила настроение толпы так же, как и крик Алекса тогда на Суддер базаре, но каждым нервом своего тела Алекс чувствовал, что настроение толпы, как маятник, может качнуться как в одну, так и в другую сторону, и он знал, как немного надо, чтобы эти люди впали в состояние бессмысленной дикости. Сознавала ли это Винтер? Казалось, да, сознавала. Он слышал, как она поздоровалась с муллой. Затем она села на лошадь и поехала сквозь толпу, легко сдерживая нервозное нетерпение Неистового. Следующие пятнадцать минут показались Алексу вечностью. Их постоянно разъединяли. Он слышал, как легко и весело она разговаривала с людьми. Он заметил, что большинство лавок, мимо которых они проезжали, были закрыты – безошибочный знак паники. Что, несмотря на страшную жару, узкие улицы и переулки были запружены народом, как будто это был праздничный день, и что люди переговаривались шепотом.
Мулла внезапно покинул их на повороте к Суддер базару, который заканчивался у Рохилхандских ворот, и исчез в боковой улице. Еще триста ярдов… двести… пятьдесят. Медленно, не спеши… Какой‑то человек призывал толпу, гудящую, как улей, и слышны были обрывки фраз «… с двумя головами! Брат жены моего двоюродного брата видел его… Это знак! Что еще, как не знак? Их дни сочтены…!» Приглушенные проклятья, человек, плюнувший в их сторону громко и презрительно. Женщина из низшей касты, кричавшая на испуганного, сердитого грума: «Эй, тебя, наверное, кормят костяной мукой за верную службу белым господам?»
|
|
|
А потом, когда они выехали на слепящую дорогу, идущую к военному поселению, и Неистовый поскакал галопом, Винтер попыталась придержать его, проскакав сотню ярдов, но Алекс подстегнул коня, и на полном галопе они помчались в тени деревьев, окаймляющих дорогу, в военное поселение. Он натянул поводья только перед воротами своего дома и подождал, когда к ним подъедет грум. Он не произнес ни слова с тех пор, как вошел в лавку Дитты Мулла, и все еще продолжал молчать. Он поднял руку и вытер пот, он чувствовал, как дрожит его рука.
Винтер сказала нерешительно:
– Вы сердитесь, не так ли? Но я не знала, что в городе волнение. Я знаю, вы предупреждали меня. Простите. Но вам не следовало за мной ездить. Я не думаю, что они могли бы причинить мне зло. Более вероятно, что они могли бы напасть на вас.
Это было так, как думал сам Алекс, и он был зол на самого себя за то, что у него не хватило мужества дать ей самой использовать свой шанс. И эта мысль заставила его молчать.
Винтер посмотрела на него с сомнением и добавила:
– Очень любезно с вашей стороны, что вы приехали. Спасибо.
– Вам не за что благодарить меня, – сказал Алекс резко. – Я, возможно, подверг опасности вашу жизнь, а также жизнь всех в поселении.
Подъехал грум, весь в пыли, сжимая пакет с розовым шелком; Алекс увидел его плотно сжатые губы и повернулся к Винтер:
– В город запрещается выезжать до дальнейшего распоряжения, и я буду вам признателен, если вы сократите свои выезды в будущем и ограничитесь поселением и плацем.
– Но…
– Это приказ, – сказал Алекс и въехал в ворота.
На заходе солнца он сел на лошадь и направился к разрушенной гробнице Амин‑уд‑дина на дальнем берегу реки, но Гопал Ната там не было. Там не было никого, кроме летучих мышей, ящериц и стаи зеленых попугаев, потому что Гопал Нат лежал ничком в высокой траве на краю пастбища с горлом, перерезанным от уха до уха, и работа, которую начали в тот вечер шакалы, была закончена на следующий день коршунами и грифами, а также безжалостной жарой, так что спустя сутки уже никто не мог сказать, кому принадлежали эти изглоданные кости.
Алекс вернулся домой в сумерки, понимая, что ждать больше не было смысла, и позднее, вечером, он вышел к задней стене сада, окружающего дом, в густую тень от деревьев, и возле кустарника на краю поселения встретил Юзафа с двумя худыми деревенскими лошадьми.
В тот вечер в резиденции были гости. Последний из званых вечеров, которые обычно проводились по вторникам, хотя никто тогда не знал, что он будет последним. Он закончился поздно, и Алекс вернулся к себе в четыре часа утра, когда небо уже становилось серым. Он слышал голоса и смех гостей, покидающих резиденцию, потом провалился в глубокий сон.
В ту ночь Лотти находилась в тридцати милях от Лунджора. В Мируте генерал Хьюит и бригадный генерал Уилсон с большим количеством английских войск под их началом все еще пребывали в состоянии беспомощного бездействия, а на Ридже в Дели только окаменевшие тела шести офицеров, все еще наваленные одно на другое в брошенной телеге, тащившей их от Кашмирских ворот, были единственными англичанами, которые уже не могли рассказать о тех, кто еще два дня назад жил и смеялся в пустом теперь поселении.
Курьер из Сутрагунджа прибыл на взмыленном коне в Лунджор в полдень в среду. Он долго прождал, чтобы передать запечатанное письмо, которое он привез старшему слуге комиссара, и чтобы напоить лошадь прежде, чем отправиться в обратный путь. Алексу ничего не сказали о его приезде, а комиссар, которому Иман Бакс вручил письмо во время ланча, запихнул его в карман, не прочитав, и забыл о нем до следующего утра. Был уже почти полдень, когда он прочел его, наконец, и даже тогда он не мог сразу вникнуть в содержимое письма, написанного очень кратко.
Сначала он не поверил. Это была какая‑то мистификация, розыгрыш. Должно быть, это было так, потому что это не могло быть правдой. И все же оно было написано на официальном бланке, и ему была знакома подпись. Казалось, кровь отхлынула у него от сердца и вытекла из тела. Его водянистые глаза почти вылезли из орбит, а бумага упала из непослушных рук на пол; ветерок гонял ее по ковру гостиной, как птичку со сломанным крылом.
Это Винтер подняла его и послала за Алексом. Он пришел, когда комиссар допивал третий стакан бренди. Под влиянием бренди он и рассказал ему о содержании письма.
– Розыгрыш, – сказал мистер Бартон. – Ничего другого и быть не может.
– Боюсь, что нет, – сказал Алекс, пробежав глазами единственный листочек. Он взглянул на трясущуюся тушу, тяжело опустившуюся на диван со стаканом в руке, и спросил: – Где человек, который привез письмо? Когда он прибыл?
Комиссар проглотил остаток бренди и налил себе четвертую порцию, пролив часть на ковер.
– Мне за всем не уследить! – сказал он громко вызывающим тоном. – Откуда мне было знать, что оно важное? Это могло быть простое приглашение на охоту. Положил его в карман. Забыл про него. Естественно.
– Оно пришло вчера во время ланча, – сказала спокойно Винтер. – Полагаю, что курьер уехал почти сразу.
Алекс промолчал. Он посмотрел на своего начальника с презрением и гневом, которые даже не пытался скрыть, повернулся и вышел из комнаты.
– Какая наглость! – сказал мистер Бартон с раздражением и допил четвертый стакан бренди.
Меньше чем через час за столом у комиссара собралось человек десять испуганных офицеров, чтобы обсудить, какие срочные меры нужно принять, исходя из полученных невероятных, невозможных сведений, чтобы обезопасить Лунджор от нападения мятежников и предотвратить кровопролитие, подобное тому, что произошло в Мируте и Дели.
Алекс предложил крайнюю меру – разоружить полки, но это предложение сочли оскорбительным.
– Если бы мне генерал приказал оскорбить моих людей таким образом, – резко заявил полковник Гарденен‑Смит, – ему сначала пришлось бы разоружить меня и, кроме меня, всех моих офицеров!
– Ваше предложение, капитан Рэнделл, – сказал полковник Маулсен, – ниже всякой критики.
Алекс слегка пожал плечами.
– Извините, сэр. Тогда я могу предложить, чтобы мы немедленно послали женщин и детей в Наини Тай. Если можно, то сегодня. У нас еще есть время!
Опять эти слова вызвали бурю протеста. Если недовольство распространится, то путешествие будет опасным и трудным. Женщинам будет безопаснее оставаться там, где они сейчас. Трудно обеспечить сопровождение. Отправлять их в горы сейчас – значит подвергать еще большому риску.
– Но еще больший риск ждать до тех пор, когда будет уже слишком поздно, – заметил Алекс. – Мятежи в Мируте и Дели были преждевременными. Я в этом уверен. Как я вам уже говорил, у меня есть основание считать, что срок для всеобщего выступления был назначен на конец этого месяца; и это предложение основывается не только на полученной информации, но и на поведении людей в городе. У нас еще есть время отослать женщин и детей в безопасное место!
– Мы не можем этого сделать, – печально сказал полковник Гарденен‑Смит. – Слишком поздно.
– Не поздно! – горячо возразил ему Алекс. – По крайней мере, есть шанс!
– Может быть. Но это шанс, которым мы не можем воспользоваться. В данный момент, безусловно, дело первостепенной важности – не обнаруживать свой страх. Вы должны понимать это.
– Я сомневаюсь в этом, – сказал полковник Маулсен, насмешливо усмехаясь. – Это как раз то, что капитан Рэнделл никогда не мог понять. И я согласен с вами, полковник. И думать нечего о том, чтобы женщины уехали. Их отъезд как раз и докажет то, что мы испугались и потеряли самообладание; я уверен, что выражаю мнение большинства, когда говорю, что делать этого не следует.
– Я согласен. Я полностью согласен, – сказал полковник Пэкер. – Наш страх может ускорить кризис, который мы хотим избежать. Мы должны положиться на Бога. Его милость нас не оставит.
– Может быть, и не оставит, – сказал Алекс сухо. – А сипаи нас оставят? Должны ли мы согласиться, что вид наших женщин и детей, которых мы отошлем в безопасное место, возмутит армию до такой степени, что вспыхнет мятеж? Как я понял, вы считаете их очень верными?
– Верность моего полка, – сказал спокойно полковник Гарденен‑Смит, – никогда не подвергалась сомнению. А если я отправлю свою жену и детей – это будет вызовом и подтверждением тому, что я потерял веру в их лояльность. Я этого не сделаю. В этот раз вдвойне необходимо не терять веры и избегать любого действия, которое может быть расценено как паника.
– Что означает, – сказал Алекс сквозь зубы, – что какие‑либо предохранительные меры, которые внесут изменения в обыденную жизнь, могут рассматриваться как паника.
– Вы преувеличиваете, капитан Рэнделл, – холодно проговорил полковник Гарденен‑Смит. – Конечно, разумные меры предосторожности будут приняты.
– Не скажете ли, сэр, какие? – резко спросил Алекс.
За столом вдруг стало тихо. Тишина была нарушена полковником Пэкером, заявившим тоном, не терпящим возражений, что те, кто полагается на Бога, не нуждается в другом оружии.
– Вздор! – запальчиво возразил полковник Гарденен‑Смит. – Бог поможет тем, кто сам себе помогает, Пэкер. Но в данном случае я полагаю, что все, что необходимо – это сохранять спокойствие. В нашей повседневной жизни не должна чувствоваться тревога и не должны быть заметны никакие изменения, это могло бы вызвать кривотолки. Именно поэтому я лично против того, чтобы отправлять женщин и детей. А что вы скажете, Бартон?
– М‑мы долж‑жны сохранять спокойствие, – ответил мистер Бартон. – Оч‑чень шушшественно сохранять спокойствие. Где бренди?
Алекс вскочил на ноги и наклонился вперед, вцепившись руками в край стола.
– Прошу вас еще раз обдумать этот вопрос, сэр. Я прекрасно сознаю, что если мы отправим их, то это вызовет панику. Господи, я не совсем… – он с трудом овладел собой и продолжал более спокойно: – Но я думаю, что можно будет объяснить полкам, хотя бы через офицеров‑индусов, что члены семей отправляются потому, что офицеры и сипаи могут понадобиться для военных действий, а не для того, чтобы быть привязанными к поселению для защиты горстки женщин.
– Я прот‑тестую, – с негодованием воскликнул комиссар. – Ш‑то вы имеете в виду под «горсткой женщин»? Эти милые созданья!.. Высокая ч‑честь защищать их!
Алекс проигнорировал его слова.
– Я умоляю вас отправить их, пока еще есть время. Это меньшее из двух зол, и наша первейшая обязанность не их защита, а спасение страны. Гарнизон не может действовать с полной эффективностью, если в лагере будут находиться женщины, личная безопасность которых будет поставлена выше, чем военная целесообразность!..
Воспоминания о событиях предыдущего дня, когда он поехал в город за женой своего начальника, не сообразуясь с доводами рассудка, сдавили ему горло и душили его. Он стукнул ладонью по столу:
– Неужели вы не видите, что если они останутся здесь, то будут мешать нам, а наши действия окажутся бесполезными? Как человек может хладнокровно принять решение, если он знает, что будет рисковать не только собой, если существует риск гибели его жены и ребенка? Есть сотни шансов, которыми мы могли бы воспользоваться, если бы их здесь не было, и все же будем колебаться, думая об их безопасности.
Он всмотрелся в хмурые лица сидящих за столом и увидел на них сомнение и нерешительность; на миг у него появилась надежда. Тогда заговорил полковник Маулсен:
– Уважаемый капитан Рэнделл, – медленно проговорил он. – Вы позволяете своим страхам вырываться наружу. У меня такое мнение, что сведения, полученные из Дели, сильно преувеличены. И в любом случае войска у Мирута уже выступили, и я почти уверен, что Дели уже в наших руках. Но даже если это и не так, я хотел бы напомнить вам, что у нас здесь три полка пехоты, половина полка военной полиции, и даже, если бы у нас был только один – мой полк – я все равно смог бы удержать город и защитить женщин и детей, даже если бы их было вдвое больше. Как известно, толпа малодушна и труслива, хватило бы заряда картечи, чтобы охладить их пыл, если бы с их стороны были бы какие‑то попытки насилия. Не далее, как вчера я выступал в защиту этого курса, но вижу, что вы предпочитаете более осторожный метод и считаете, что не надо выезжать в город. Жаль. Я же считаю, что мне нужно пустить своих людей по улицам и стрелять в каждого черного ублюдка, который осмелится пикнуть. Это быстро положило бы конец всяким глупостям!
– Слышите! Слышите! – воскликнул майор Моттишам.
– Итак, вы действительно не должны надеяться на то, что мы будем демонстрировать свою несостоятельность, эвакуируя женщин и детей, только потому что у вас сдали нервы, – заключил полковник Маулсен.
Алекс тихо сказал:
– Я только могу добавить, сэр, что в том случае, если мои худшие опасения оправдаются, я надеюсь, что вы найдете некоторое утешение от сознания того, что вы пожертвовали жизнью этих женщин и поставили под угрозу имущество компании, чтобы продемонстрировать свою уверенность в лояльности своих сипаев, которой в общем‑то не существует.
Лицо полковника Маулсена внезапно побагровело от гнева, и он привстал на стуле.
– Капитан Рэнделл! Вы ведете себя нагло! Нужно ли мне напоминать вам, что вы – младший по званию и вас можно подвергнуть дисциплинарному взысканию?
– Из‑за того, что я говорю правду, сэр? – Алекс перестал владеть собой, в его голосе звучала такая же ярость, как и в голосе полковника Маулсена. – Все вы тоже сомневаетесь! Все до единого! Но никто из вас не признается в этом. Вы не станете даже пытаться узнать об истинном положении дел, потому любые расследования были бы равносильны признанию того, что отсутствие лояльности среди ваших людей возможно, и потому вы предпочитаете лучше закрыть глаза, чем, как вы считаете, бросить тень на доброе имя ваших полков. Очень достойное поведение, я должен вам сказать, что в этом едва ли есть здравый смысл.
– В настоящем кризисном положении, – сказал сердито полковник Маулсен, – кого надо бояться, так это паникеров! Если мы от них избавимся, то будет только лучше! Уверяю вас, вопрос о нелояльности не стоит. Но поскольку вы сами чувствуете себя так неуверенно, я могу только предложить вам взять отпуск по болезни и немедленно отправиться в Нанни Тал!
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 49; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!