Искушение скромной отшельницы 5 страница
– Хорошо, что я деньги с собой не ношу, – сказал Бенардаки и кивнул на племянника. – Вот мой кассир.
Загряжский элегантно взял деньги и, подойдя, к жене шепнул ей на ухо.
– Деньги для Софи имеются.
Музыка смолкла, топот и шарканье прекратились, вспотевшие кавалеры проводили и сдали своих раскрасневшихся от прыжков и кружений юных дам под присмотр родителям, и тут в зал проникли посторонние звуки, явно не вязавшиеся с благопристойностью праздничного мероприятия. «Не пущу!» – раздался крик откуда-то с лестницы, а вслед за ним: «Умоляю!»
Иван Иваныч кинулся к двери, а гости стали недоумённо переглядываться друг с другом, кто-то из помещиков громко чихнул, этот звук, резкий как выстрел, перепугал моську, которую держала на коленях супруга вице-губернатора, собачонка взвизгнула, упала на пол и мохнатым визжащим клубом покатилась под ноги шарахающихся от неё в сторону встревоженных гостей.
В зале, наконец, появился Иван Иванович и, подойдя к губернатору, что-то горячо зашептал ему на ухо. Загряжский выслушал правителя канцелярии, кивнул и, обратясь к гостям, весело произнёс:
– Прошу меня извинить. Небольшое недоразумение. Господин Кисли-цын, молодёжь скучает!
Пианист ударил по клавишам, Александр Михайлович, выйдя в коридор, погрозил кулаком стоявшему навытяжку жандарму и направился в свой кабинет. За ним почти вплотную следовал Иван Иваныч.
|
|
|
В приёмной Загряжский остановился, посмотрел в зеркало, поправил воротник рубахи, стряхнул с рукава пёрышко и открыл дверь. Посреди кабинета стояла молодая и миловидная особа в дорожной одежде, которая, увидев Алексея Михайловича, упала перед ним на колени.
– Ваше превосходительство! – воскликнула она дрожащим голосом. – Умоляю о сочувствии. Помогите мне. Я несчастна!
Загряжский подошёл к молодой особе и помог ей подняться на ноги. На мгновение они оказались лицом к лицу, и он смог почувствовать её прерывистое дыхание, глаза девицы были наполнены слезами, губы дрожали.
– Успокойтесь, сударыня. Присядьте в это кресло. Так. Хорошо.
Он достал из кармана искрящийся снежной белизной платок и вложил ей в руку.
– А теперь рассказывайте, кто вы такая, откуда?
Девица промокнула платком слёзы и горько вздохнула.
– Дворянская дочь ардатовского дворянина Варвара Ивановна Кравкова. Я имею сильное желание поступить в Спасский женский монастырь, но (девица заплакала) мне препятствуют…
Заявление Кравковой весьма удивило Загряжского: молодые девицы дворянского звания в монастырь поступали редко, разве что по крайней бедности или сильному религиозному чувству. Данный случай не подходил под эти причины, и Александр Михайлович решил, что здесь он имеет дело с роковой и неразделённой любовью и сильно заинтересовался. Женолюб и сластник, он был холодно расчётлив в связях с женщинами, получив своё, он смотрел на ту, которой клялся пять минут назад в любви, как на остриженную овцу.
|
|
|
– Кто же вам мешает исполнить столь богоугодное намерение?
– Матушка и братец Дмитрий.
– А что ваш отец?
– Ему безразлично. Он живёт и ни во что не вмешивается.
– Вы прибыли в Симбирск одна?
– Меня сопровождает Павел Дмитриевич Сеченов, сызранский городни-чий.
– Сызранский городничий?
Губернатор впал в недоумение, но потом вспомнил, что где-то в бумагах он видел предписание графа Блудова о назначении нового сызранского городничего. Созрело решение и относительно Варвары Ивановны.
– Если ваше желание твердо, и вы его повторите завтра, то я обещаю свою поддержку, но решающее значение имеет слово высокопреосвященно-го Анатолия. Постарайтесь ему понравиться так же, как вы очаровали меня.
Он взял Варвару Ивановну за руку.
– Как вы озябли, милая. До скорой встречи… Иван Иванович, проводите Варвару Ивановну!
Правитель канцелярии, бережно поддерживая девицу под локоток, свёл её с лестницы мимо остолбеневшего жандарма и любопытствующей челяди, вывел на улицу и сдал на руки Сеченову.
|
|
|
– Рекомендую вам остановиться в номерах Караваевой, – посоветовал Иван Иванович, – там недорого и чисто. Это на Большой Саратовской, совсем рядом от нас.
Ямщик, которого Сеченов уговорил заехать к губернатору, получив свой заветный двугривенный, кроме того, что был ему обещан в начале пути, повёз беглецов к месту ночлега.
Выстрел в номерах
Зимой Симбирск, по сравнению с летним временем, заметно оживлялся, становился настоящим «дворянским гнездом». До Москвы было далеко, и губернское барство, в большинстве своём родовитое и богатое, съезжалось в город из своих поместий, чтобы весело отметить Рождество, Новый год, мас-леницу, просватать дочерей и поженить сыновей, поиграть в карты и вволю посплетничать. Нечего говорить, что сплетни успешно заменяли отсутствие губернской газеты, они молниеносно разносились из одного конца города в другой, поскольку Симбирск, как в те годы, так и сейчас, обладает фантас-тической сверхпроводимостью для сплетен, слухов и всяких домыслов. Чих-нёт Иван Иванович в своём доме на Ново-Казанской улице, а в другом конце города в барском особняке в Винновской роще барыня Кроткова сразу же сообщит мужу, что Иван Иванович заболел и приходил священник соборо-вать его и исповедывать. Поразительная сверхпроводимость Симбирска не давала скучать обывателям, каждый из них, просыпаясь поутру, сразу же уз-навал от кухарки, молочницы или прохожего человека, окликнув его через форточку: «Что новенького?», о похоронах сгоревшего на работе чиновника питейного акциза, о краже из стражниковой будки мешка нюхательного та-бака, продажей которого промышлял служивый, о досрочных родах у моло-дой вдовы, которая всегда числилась в неродихах, семимесячного младенца. Всё это возникало, обсасывалось и передавалось далее в определённые центры, где пустые и вздорные пересуды и факты генерировались и пуска-лись в обращение двумя-тремя конкретными лицами, из которых главней-шей была коллежская регистраторша Анна Петровна Караваева.
|
|
|
В те годы в Симбирске наискосок от усадьбы, где родился великий русский писатель Гончаров, находился большой двухэтажный дом, сгоревший впоследствии во время пожара 1864 года. Владелицей домовладения, приспособленного под гостиничные номера, была Анна Петровна Караваева, особа в городе широко известная и авторитетная. К ней и направил Иван Иваныч свалившихся на его голову хлопотных гостей – Кравкову и Сеченова. Ямщик хорошо знал это место и мигом домчал их к широкому крыльцу, над которым помаргивал, качаясь на ветру, масляный фонарь. Павел Дмитриевич помог Варваре Ивановне выбраться из кибитки, вынул вещи, и они вошли в номера.
На входе их встретил мужик в валенках и овчинной безрукавке.
– Чего изволите? – прохрипел он, вставая со стула.
– Нам бы надобно хозяйку,– ответил Павел Дмитриевич, окидывая взгля-дом переднюю и принюхиваясь, потому что по запаху можно сразу опреде-лить, какого сорта это заведение. Чуткие ноздри Сеченова уловили запах лука и жареной рыбы, которые сочились из тускло освещённого коридора.
– Пройдёмте в залу, – прохрипел мужик и провёл прибывших в большую и чистую комнату.
Мужик ушёл за хозяйкой, и Павел Дмитриевич, усадив Кравкову на мягкий диван, осмотрелся. Кроме дивана, на котором расположилась Варвара Ивановна, в зале было ещё два дивана, а в углу образ владычицы, перед ним лампада, аналой, на полу вытертый коврик, а напротив – деревянная скамья со спинкой, из так называемых твёрдых диванов. Сеченов подошёл к образу, поправил лампадку и три раза перекрестился. Это действие вывело Варвару Ивановну из состояния тупого равнодушия, в котором она находилась после своего выхода из губернаторского дома. Она, издав какой-то странный звук, вскочила с дивана, упала перед иконой на колени и начала истово молиться. В таком положении и застала прибывших гостей призванная гостиничным служителем хозяйка.
Павел Дмитриевич подошёл к ней, и они, выйдя в коридор, чтобы не ме-шать Кравковой, обсудили условия. Они были приемлемыми, и Анна Пет-ровна отвела жильцов в предназначенные им комнаты. На верхнем этаже всё было чище и лучше. Если внизу попахивало дёгтем от сапог, то здесь это не ощущалось. Коридор имел приятный и весёлый вид, по обе его стороны бы-ли окна, на подоконниках стояли цветы: герани, бальзамины, красный лопу-шок, ванька мокрый и аспарагус. Пол в коридоре блестел свежей охрой, ви-димо его каждый день натирали воском, а раз в неделю мыли горячей водой с мылом. Пол был накрыт широкой джутовой дорожкой с цветною каймой.
В своём номере Павел Дмитриевич обнаружил кровать, стол, три стула, комод и умывальник. В углу висел образ мученика Пантелеймона с лампад-кой. Сеченов открыл комод и стал раскладывать свои вещи. Затем разделся, облачился в халат и пошёл к Варваре Ивановне. Его передвижение не ускользнуло от бдительной Анны Петровны, наблюдавшей за всем, что происходит в коридоре при помощи зеркала, укреплённого на полуоткрытой двери комнаты, которая служила конторкой. Караваева в мягких войлочных тапочках подошла к номеру Кравковой и приникла к скважине. Зорким гла-зом она увидела, что гости собираются ужинать, на столе лежала нарезанная ветчина, сыр и стояла бутылка из тёмного стекла. Через какое-то время её терпение было вознаграждено. Сеченов пожелал узнать, как было дело у губернатора.
– Его превосходительство очень добр, – сказала Варвара Ивановна. – Он обещал поговорить с высокопреосвященным Анатолием по моему делу. Ах, Павел Дмитриевич! Завтра я увижу свой монастырь!
– Я бы посоветовал вам, Варвара Ивановна, обдумать свой шаг. Вспом-ните, что вы молоды, – сказал, вставая со стула Сеченов. – Монастырь как стоит, так и будет стоять, а жизнь человеческая идёт. Впрочем, не поймите так, что я вас отговариваю. Для меня вы – героиня.
Подобрав юбку, Анна Петровна бросилась в свой закуток. Она пришла в страшное возбуждение и, запершись, принялась раскладывать увиденное и услышанное по полочкам. Усиленная работа мысли привела её к непрелож-ному выводу, что вокруг приезжей парочки скоро завяжутся нешуточные дела с участием первых лиц губернии. В последнее время авторитет Каравае-вой, как самой сноровистой всезнайки, пошатнулся, а тут привалила удача: дело, завязанное с духовными и гражданскими властями, тайным появлении-ем Сеченова и Кравковой, неясной связью между ними, это обещало перс-пективное следствие, которое Анна Петровна всегда проводила скрупулёзно и глубоко.
Обычно Караваева любила утром понежиться на перине, пышной и мяг-кой, как сама хозяйка, отобранной пёрышко к пёрышку от хохлатых гусынь, которых держал её духовный отец Василий, но на следующий день она вско-чила с постели рано утром и, не обращая внимания на приставания насчёт гривенника на опохмеление со стороны истопника, бросилась на Ново-Ка-занскую улицу, где в собственном доме проживал губернаторский Иван Ива-ныч, твёрдо зная, что тот не спит, а занимается колкой обязательной дюжи-ны чурбачков - прописанное ему доктором от головокружения, одновремен-но с пиявками. Так и было: Иван Иваныч во дворе махал колуном, развали-вая берёзовые комли. Увидев Караваеву, он не удивился, вытер со лба пот и воткнул колун в чурбак. Караваева тут же поведала правителю канцелярии о своих постояльцах, присовокупив к рассказу свои предположения.
– Интересно, интересно, - задумчиво сказал Иван Иванович. – Спасибо, Анна Ивановна. Надеюсь, вы понимаете, что это всё нужно держать в секрете. Дело может вылиться в большую неприятность.
– Я никому не говорила и не скажу. Кроме вас, – пообещала Караваева, и подумала: «Как бы не так!»
Пока хозяйка отсутствовала, добившийся опохмелки истопник затопил печи, но забыл открыть в одной из них задвижку, коридор наполнился дымом и потревоженные жильцы плавали в нём, как караси в тине. Истопник был немедленно уволен, коридор проветрен, печи протоплены по второму разу, жильцам предложили чай, и в виде извинений от хозяйки сахар, чего обычно не делалось.
Павел Дмитриевич, вопреки своему обыкновению человека крайне любо-пытного, не отозвался ни одним движением на суматоху в коридоре, он ле-жал на кровати и обдумывал свой визит к губернатору, которому должен был представиться как вновь назначенный городничий. Сеченов продумывал, что бы ему сказать такое на аудиенции, как выделиться в лучшую сторону перед губернатором, потому что начальство судит о подчинённых по первому впечатлению, каким городничий покажется губернатору, таким он и будет в его мнении во все время пребывания у власти. Павел Дмитриевич выдумывал разные позиции, которые он может занять во время представления к губернатору, например, высказать своё мнение о наведении чистоты улиц, о противопожарных мерах, о запрещении разгульного шатания молодёжи по вечерам. На этот счёт у него были идеи, возникшие ещё в Саранске и не воплощённые в жизнь по тупости местных обывателей.
Потревожила Сеченова ключница, принесшая чай с хозяйским сахаром. Чай он любил пить горячим и, чтобы не пропадать добру, пришлось подняться, достать каменные баранки и, перекрестившись на образ, приступить к утреннему священнодействию чаепития. Павел Дмитриевич чай пил из блюдца, налив в него оживляющую влагу, он несколько раз дул на неё, потом откусывал крепкими зубами кусочек сахара и шумно втягивал порцию чая в себя. Одновременно с употреблением бодрящего напитка мысли его стали приходить в более строгий порядок, самым разумным для себя он окончательно определил на аудиенции держаться строго, достойно и ничего лишнего не говорить.
Ожидаемая встреча не состоялась. Сеченов допивал свой чай, а по Большой Саратовской улице, свернув на неё с Дворцовой, мчался Дмитрий Кравков. Бросившись в погоню за сестрой и коварным обольстителем, он всю ночь спешил на перекладных в Симбирск и, прибыв туда, кинулся к губернатору, учинил в швейцарской страшный шум, но ничего не добился и, по подсказке дежурившего там жандарма, кинулся в караваевские номера.
Когда Дмитрий Кравков ворвался в номер Павла Дмитриевича, тот порядком струхнул, но присутствия духа не потерял, вспомнив о своём официальном статусе сызранского городничего.
– Вы негодяй! – страшно закричал молодой Кравков. – Вы подло злоу-потребили нашим доверием, прикинувшись честным человеком и дворянином!
С этими словами он бросил на пол снятую с руки овчинную рукавицу.
– Это что, вызов? – презрительно спросил Сеченов. – Вы забываетесь, молодой человек! Я – сызранский городничий, лицо официальное, государственное. Немедленно извинитесь и бегите из города, пока вас не упекли по моему представлению на гауптвахту!
– Вы, сударь, негодяй и подлец! – в исступлении заверещал Кравков.
– А вы – мальчишка и молокосос! – взревел Сеченов. – Вас за ваши вздорные выдумки нужно ставить на горох и сечь крапивой!
– Я… Я… Я вас пристрелю, как собаку! – Кравков сунул руку под бе-кешу, вытащил револьвер и направил его на Павла Дмитриевича.
Сеченов был пехотным офицером и боялся только пощёчин, но никак не оружия. Он смело шагнул в сторону противника, раздался выстрел, пуля пролетела мимо, разбила стекло и его обломки посыпались на ошарашенных прохожих. Павел Дмитриевич крепко схватил Кравкова за руку и отобрал револьвер.
– Сопляк!
И крепкими тумаками стал вышибать его из комнаты.
Скандал в комнате Сеченова моментально донёсся до ушей Анны Петровны. Она выскочила в коридор и столкнулась с перепуганной ключницей, уже вооружённой бельевой скалкой, по лестнице на второй этаж взбежал дежуривший внизу человек, и они втроём поспешили к номеру Сеченова, дверь которого с треском отворилась и под ноги гостиничной команды и любопытствующих жильцов кубарем вывалился Кравков, а следом вылетели револьвер и овчинная рукавица.
– Какой ужас! – воскликнула Анна Петровна, и было непонятно, чего в её голосе больше – ужаса или восторга. Её взгляд чётко примечал следы и детали происшествия, всё это понадобится, чтобы украсить свою версию произошедшего узорами достоверности и фактов. А пока она очень хладнокровно произнесла:
– Фёдор! Помоги молодому барину спуститься вниз.
Человек исполнил приказание хозяйки, она ещё раз оглядела поле боя и указала на револьвер.
– А с ним что делать?..
– Возьмите пока себе, – сказал Павел Дмитриевич, приглаживая растрё-панные в схватке бакенбарды. – Он ему больше не понадобится.
Анна Петровна движением глаз отправила ключницу подальше и внимательно посмотрела на Сеченова. Тот, чувствуя, что она хочет с ним поговорить, пригласил её к себе.
– Ужасный для моего заведения конфуз, – скорбно произнесла Анна Пет-ровна. – У нас подобного ещё не бывало.
– Как я могу сгладить причинённый вам урон? – спросил Павел Дмитриевич. – Впрочем, ничего не поломано, не разбито. Отвечать должен этот буян Кравков, я здесь пострадавшая сторона.
– Но он пришёл к вам, – резонно заметила Анна Петровна. – Я должна знать всё. Считайте, что это все претензии к вам. Выстрел слышали многие, и этого не скроешь. Придётся отвечать на вопросы… Нет, с полицмейстером у меня прекрасные отношения, но общество не преминет заинтересоваться, и в ваших интересах, чтобы я создала о вас благоприятное впечатление.
И Сеченов рассказал ей всё, начиная со знакомства с Метальниковым, кончая прибытием в Симбирск.
– Это же чувствительный роман! – восторженно воскликнула Анна Пет-ровна. – Как жаль, что наш земляк Николай Михайлович Карамзин ушёл из жизни, он бы мог всё это запечатлеть. Его сочинение «Бедная Лиза» было моей настольной книгой, когда я воспитывалась в пансионе. А вы благородный человек, Павел Дмитриевич! Решиться на такое сможет далеко не каждый.
– Как бы мой героизм не вышел мне боком, - хмуро сказал Сеченов. – Мне нужно сегодня быть у губернатора, а тут этот буян, выстрел…
– Успокойтесь, Павел Дмитриевич! – загадочно произнесла Анна Пет-ровна. – Я на вашей стороне. И вы скоро убедитесь, что моё мнение в этом городе кое-что значит.
Между тем слух о выстреле в номерах Караваевой с быстротой молнии облетел весь Симбирск. То там, то здесь были видны сбившиеся в кучки обыватели, взволнованные произошедшим событием, то там то здесь на Большой Саратовской съезжались друг к другу санки, запряжённые лошадь-ми, и совершающие утренний моцион представители благородного сословия, старые и молодые, взахлёб обсуждали случившееся. В город будто ворвалась свежая струя воздуха и взбодрила всех, все стали деятельны, все ринулись оповестить своих знакомых, а эти знакомые оповещали своих знакомых, а те своих, известие захватило весь город и никого не оставило равнодушным. Правда, говорили разное: одни непреложно утверждали, что в номере застре-лился гвардейский офицер, проигравший в карты казённые деньги, другие были уверены, что случилось нападение чеченцев, с которыми в это время вели изнурительную войну, третьи не сомневались, что был убит и ограблен богатый купец-прасол, занимающийся перегоном и продажей скота. Однако ничего из этого не подтвердилось. Гвардейский офицер князь Дивлет-Гиреев преспокойно вышел из номеров, уселся в санки и поехал к предводителю дворянства князю Баратаеву, за дочкой которого он бескомпромиссно уха-живал, в записях полицейской книги приезжающих, которую вели при въез-де в город, лиц кавказской национальности обнаружено не было, а прасол преспокойно вышел из трактира, где выпил десять чашек чаю с солёными крендельками и отправился в гости к сызранскому помещику Волобуеву, у которого всегда покупал большие партии скота.
Об утреннем переполохе был немедленно извещён губернатор. Последнее сделал незаменимый Иван Иваныч, который всё узнал из первых рук от Анны Петровны, прибежавшей к нему уже вторично.
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 48; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!