Больше всего люби монастырские службы. Тот, кто желает молиться как можно чаще, обретет преизобильную милость Христа. (9)

 

Начало и условие преуспеяния в молитве — это наш труд на послушании. Но для того, чтобы молитва и бдение приносили духовные плоды, нам нужно еще одно — настоящая литургическая жизнь. В храме, за богослужением, нас наполняет Христос, и потом, со­крытый в нашем существе, Он Сам действует в нас во время келейной молитвы. Тогда мы исполняемся Божественной славой. Нередко эта слава, блистание Божества, отражается на нашем лице, в наших глазах, и от нас исходит благоухание Святого Духа. Если же монах не получает радости от богослужения, то его собственная молитва будет бессильной. Если он не бе­жит первым на службу, чтобы вместе с возгласом свя­щенника «Благословен Бог наш...» благословить Бога в своем сердце, изгнав всякий помысел, то он не смо­жет потом молиться и келейно. Авва Макарий подчер­кивает важность церковных богослужебных собраний, потому что нередко человек из-за однообразия служб относится к ним несколько формально: он восприни­мает их просто как удобную возможность для личной молитвы, а не как собственно богослужение, то есть соединение в единое со Христом тело.

«Тот, кто желает молиться как можно чаще, обре­тет преизобильную милость Христа». Иначе говоря, ходи в храм, не лишай себя богослужений, которые, подобно тому как паровоз тянет вагоны, тянут за со­бой милость Божию. Они даруют нам молитву — этот проводник милости Божией, и таким образом человек легче входит в область духовных переживаний и пере­стает жить в монастыре как слепец.

 

После утрени братья до второго часа долж­ны заниматься чтением, если, конечно, нет серьезной причины прервать чтение, чтобы исполнить вместе какую-то работу. (10)

 

В этом правиле отражен многовековой монаше­ский опыт, и мы видим, что дух нашего братства от­вечает духу и установлениям святых отцов. Наш рас­порядок дня совпадает с тем, что установил для своих монахов святой Макарий. Предписывая братьям по­сле утрени чтение до второго часа, он хочет уберечь их от увлечения работой. И, естественно, монах должен читать те книги, которые содействуют молитве и подготавливают к ней. Ночное бдение, состоящее из

молитвы и чтения, святой предлагает продолжать до двух часов дня. Поэтому в нашей обители обед начи­нается не ранее, чем в два часа дня по византийскому времени. Церковь заложила прочные основы мона­шеской жизни. Ты можешь все перепробовать, но в результате вернешься к древнему чину. Тропа, проло­женная святыми отцами, ведет прямо на небо, и, как бы ты ни старался изобрести что-то другое, ты только потеряешь время. Путь уже проторен, не нужен ни бульдозер, ни специалисты и консультанты, чтобы прокладывать его заново. Ты просто должен идти по следам святых отцов, и на этом проверенном пути ты обретешь покой.

Преподобный Макарий говорит, что братья долж­ны упражняться в чтении, поскольку оно способству­ет молитве. Разумеется, со временем человек молится дольше, а читает меньше. Мы читаем столько, сколько необходимо, чтобы молиться как можно лучше и со­вершеннее. Но чтение важно еще по одной причине. Кто-то, например, скажет, что способен молиться всю ночь, поэтому чтение ему не нужно. Это неправильно, потому что он может замкнуться в своей молитве, вну­тренне ожесточиться, впасть в высокоумие и сойти со святоотеческого пути. Слово Божие, исходящее из уст пророков, апостолов, великих проповедников и святых отцов, должно непрестанно питать человека, иначе его молитва может оказаться бесплодной. Поэтому святой придает особое значение чтению.

Святой Макарий хочет, чтобы монах достиг совер­шенства, а не просто как-то молился. Если Дух Святой воспламенит и просветит тебя и ты взойдешь умом и сердцем в небесные сферы, узришь рай, пребывая еще в теле; получишь откровения, увидишь херуви­мов и серафимов, постигнешь, что такое Святая Тро­ица, что такое ангелы и святые, — тогда оставь книги, просвещение от них тебе уже ни к чему. Войди тогда в какую-нибудь сырую пещеру, закрой глаза, пади ниц, созерцая откровение, которого ты удостоил­ся, пролей обильные слезы, чтобы ты был уже готов воззвать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко. Господи, забери меня из этой жизни, потому что она всего лишь тень и призрак в сравнении с тем вели­чием, которое Ты открываешь мне. Господи, Ты ска­зал нам: Чего попросите, то дам вам, дай же мне по моему прошению». И если это полезно твоей душе, Бог даст тебе. Но если для назидания Церкви тебе нужно остаться пока в этом мире, то Он оставит тебя здесь. Духовная жизнь должна быть полной, зрелой, а не замкнутой в каком-то одном делании или добро­детели.

Если во время чтения тебя попросят прерваться по какой-то важной причине, например ради участия в общих работах, на святогорском языке — ради панкиньи, то оставь чтение. В такой ситуации познается истинный монах. Монаха, который любит молитву и чтение и наслаждается ими, неожиданно могут по­звать на панкинью или дать ему какую-нибудь другую работу. Если при этом он начнет возражать, или огор­чаться, или пойдет неохотно, значит, молитва этого монаха эгоистична, а чтение бесплодно — сухая ветвь на древе жизни. Святой Макарий в своем уставе обра­щает внимание на все.

 

После второго часа каждый должен быть го­тов к своей работе до девятого часа; и то, что ему повелят, должен «исполнять без ро­пота», как учит святой апостол. (11)

 

В этом отношении наш режим также соответству­ет уставу святого Макария. Единственное отличие в том, что мы заканчиваем работать в восемь часов, чтобы подготовиться к вечерне. Смысл работы не в том, чтобы просто что-то делать или своими трудами приносить доход, но в том, чтобы исполнять все, что тебе скажут, не допуская ропота ни внутренне, ни внешне. Проливать пот, исполняя свою волю, — зна­чит угождать себе, действовать по своему разумению. Такой труд нельзя назвать монашеским. Смысл рабо­ты заключается прежде всего в послушании, оставле­нии своего мудрования. Если же в работе я самовыра­жаюсь, тогда я не служу братству и Богу, но совершаю нечто сугубо человеческое.

У кого-то может возникнуть вопрос: «Если вы по­ручите мне сделать что-либо, а эпитроп или старший по послушанию скажет противоположное этому, то как я должен поступить?»

Если это дело не ведет к нарушению духовных принципов монастыря, то надо исполнить поручение эпитропа. Иными словами, главное — не менять об­щего духовного направления. Допустим, я скажу ко­му-нибудь пойти на послушание в семь часов, а эпи­троп попросит его прийти в пять, потому что сегодня придет корабль. Тогда нужно пойти в пять. Такие слу­чаи иногда бывают, и они не меняют нашего духа.

 

Если кто-либо будет роптать> или преко­словить, или как-нибудь противиться при­казанному, он должен быть наказан по рас­суждению старшего и соответственно тя­жести прегрешения. (12)

 

Во время работы всегда возникают трудности. Предположим, мне поручили какое-то дело. Я имею относительно этого дела свое мнение, а эпитроп и игу­мен смотрят на него иначе. Так что же, может быть, нам следует все обсудить друг с другом? Может быть, мне нужно убедить игумена, эпитропа или старшего по послушанию в своей правоте? Ни в коем случае. Если ты это сделаешь, говорит святой, то потерпишь поражение. Это все равно что сбросить рясу и женить­ся. Ведь и Господь говорит, что если кто-то возроптал хотя бы помыслом, то он уже совершил прелюбодея­ние. Ропщущий «должен быть наказан по рассужде­нию старшего». Если его не наказать, то ропот войдет у него в привычку. Уступит ему игумен раз, два — и мо­нах вступит на новую тропу, приобретет навык объяс­няться и все обсуждать, но это подход не монашеский, а мирской. К тому же он станет плохим примером для братства, и тогда всему братству грозит гибель.

 

Его должно отделить от братства на сто­лько, сколько требует характер его согреше­ния, — до тех пор, пока он не смирится, по­каявшись и исправившись. Брату, который будет наказан таким образом, запрещается куда-либо ходить.

 

Какое наказание самое действенное? Отлучение от жизни братства: ни совместной трапезы, ни совмест­ной работы. Почему ропотник должен есть отдельно? Потому что ему необходимо понять, что в монастыре прекословия быть не может. Епитимия длится до тех пор, пока брат не раскается, пока не придет к игумену и не скажет: «Отче, я согрешил, я понял свою ошибку, прошу прощения у братии». Ведь если человек пона­деялся на свой здравый смысл и исполнил свою волю, он согрешил против братства. Эту волю он вбил, как некий клин, между собою и братством. Поэтому ему запрещается общаться с братством, иначе, куда он ни придет, начнет жаловаться: «Игумен меня ни во что не ставит. Я пошел к нему рассказать о своих огорче­ниях, а он меня прогнал». Конечно, все это ложь. Про­сто этот монах захотел навязать монастырю свой ав­торитет, забыв при этом о Боге, о сущности работы, об авторитете братства, о достоинстве старца. В итоге он становится тяжелым человеком, теряет свое монаше­ское достоинство.

Если же его отделить об общения с братством раз, другой, третий, что ему останется делать? Или стать на­стоящим монахом, или, не выдержав, уйти. И если он остается нераскаянным, то лучше уж ему уйти, чтобы, познав горечь мирской жизни, прийти в чувство, чем оставаться в монастыре, ведя немонашескую жизнь, не преуспевая в послушании, бдении и молитве.

Наказание, которое предписывает это правило, продиктовано не жестокостью, но уважением к свобо­де личности. Например, я поручаю человеку какую-то работу, а он начинает возражать: «Этого я не могу, того не хочу, третье меня утомляет». Если я в этом случае уступлю, то впредь буду вынужден уступать ему всег­да, потому что он привыкнет идти такой дорогой. Но, следуя по ней, он вступит на стезю скорбную, мрач­ную, ведущую к падениям. Душа и сердце такого мона­ха превратятся в развалины, он лишится свободы духа, радости на духовном пути. Чтобы предотвратить эту катастрофу и направить человека на путь спасения, мы ставим его в условия, при которых он либо исправля­ется и становится настоящим монахом, либо покидает монастырь. Если он уйдет, то поймет свою ошибку, по­чувствует, подобно Еве, горечь преслушания.

Когда Ева съела горький плод и пала, она поняла, чего лишилась, и возжелала прежней близости к Богу.

 

 

 

Тогда Бог дал Адаму и Еве первоевангелие, предска­зав, что от их семени произойдет спасение и их самих, и всего человеческого рода. Если бы Бог не изгнал Еву из рая сразу по падении, то Ева решила бы, что запрет­ный плод есть можно. «Раз Бог меня простил, — по­думала бы она, — Он простит меня снова». И продол­жала бы вкушать смерть и растить ее в себе. Значит, отлучение от Бога, тленность и смерть, которой стали подвержены Ева и Адам, оказались величайшим благо­деянием Божиим для первозданных людей и всего че­ловеческого рода, «чтобы зло не стало бессмертным».

Так происходит и в монастыре: если игумен усту­пает, то монах непрестанно вкушает горечь, разочаро­вание, болезнь, тление, смерть, живет во тьме. Когда человек сильно страдает, его лицо мрачнеет, во взоре отражается боль и ты понимаешь — с ним что-то не то. Но если для жизни в миру, как жизни скорбной, стра­дание естественно, то жизнь в монастыре — это жизнь в радости. И если монах предпочитает вместо радости ежедневно пребывать в смерти, то лучше отпустить его из обители. Нет нужды жить несчастливо в монасты­ре — несчастье он может найти и в миру.

Так ли поступаем с монахами мы? По крайнему нашему долготерпению, доброте и снисхождению не совсем так, как говорит здесь преподобный Макарий. Когда ваш ум сворачивает налево, когда вы настаива­ете на своей воле, мы говорим вам правду. Если вы все больше погружаетесь во тьму, в заблуждение и эгоизм, тогда мы становимся чуть более строгими, отвергаем ваше мнение или делаем вид, будто нас не интересует, что вы делаете, будто мы вас не понимаем. И послед­няя степень: мы оставляем вас делать то, что вы хотите. Каждая из этих степеней — ступенька лестницы, по ко­торой вы идете к смерти.

Таким образом, по сути дела, мы ведем себя так же, как советует святой Макарий, просто пользуемся други­ми средствами. Святой требовал отделить нарушителя от братьев, а мы не запрещаем общения, но при этом устраиваем так, что человек вдруг сам обнаруживает, что он отделен от братства. Он не чувствует взыграний Святого Духа, его сердце бьется, но из него уходит Хри­стос, и тогда человек понимает, что потерял Бога. Ви­дите, в частностях мы можем действовать иначе, чем говорит правило, но смысл и результат одинаков. Един­ственное отличие в том, что мы дольше ждем от челове­ка внутренней борьбы, его победы над собой. Но время идет, болезнь усиливается, рак дает все больше мета­стазов, и хотя мы снова и снова делаем операции, про­водим лучевую терапию и химиотерапию, но все бес­полезно: мы только продлеваем жизнь, исполненную скорбей и сердечных страданий, тогда как самое лучшее было бы помолиться, чтобы Господь взял страдальца из этой жизни. Да и что это за жизнь — без ощущения Бо­жественного присутствия и без радости о Боге?

Поэтому не может монах быть лишенным радо­сти и свободы. Без этого духовная жизнь невозможна. И если кто-то из нас не имеет радости и свободы, то он вправе задуматься, зачем он вступил на этот путь. Конечно, этот путь его жизни не может быть ошибоч­ным, ведь он указан Христом и Церковью — просто мы сами идем по нему неправильно.

 

Если кто-то из братьев монастыря или из тех, кто живет на келиях, будет упорство­вать в своем заблуждении, то он повинен. (13)

 

Если, к примеру, какой-нибудь монах подпадает под влияние людей, живущих рядом с монастырем, то он заслуживает наказания. Причем если он стал при­слушиваться к родственнику по плоти или к близко­му ему по духу человеку, то его заблуждение является страшным грехом, который пробивает брешь в мона­стырской ограде. Нужно всячески остерегаться усва­ивать чужие мнения и взгляды. Извещения и внуше­ния должны поступать нам через слушание Бога. Толь­ко один человек может управлять нашим сердцем — игумен. Второго быть не может, потому что монах не нуждается больше ни в чьей поддержке.

В миру человек чувствует нужду в опоре, посколь­ку мир лежит во зле. Там большинство людей не по­стится, не молится, не почитает Бога, не имеет люб­ви, сквернословит, богохульствует. Куда ни пойдешь, везде тебя лишают Христа, и потому тебе необходима помощь, как говорит мудрый Соломон: Брат, полу­ чающий помощь от брата, словно город укрепленный Вполне естественно, что христиане, живущие в миру, ради взаимоподдержки организовывают воскресные школы, православные общества, устраивают духовные беседы и совместные трапезы, подобно первым христи­анам. Если ты будешь одинок, то, видя, как все вокруг тебя грешат, ты тоже начнешь грешить. Станешь со­мневаться: «Неужели я один верующий и никто больше не верит?» — и потеряешь веру. Горе одному, — говорит Писание, — когда он упадет, никто не сможет его под­нять. В хорошем обществе мы находим себе опору.

Однако в монастыре недопустимо привязываться ни к брату, ни к родственнику по крови или по духу. Для монаха любая привязанность и сердечная склон­ность к тем или иным лицам — скверна, позор, отпа­дение от любви Божией, ведь таким образом он от­вращает свой слух от Бога, не слушает Его извещений, а ищет поддержки у брата. И это, по сути, не духовная дружба, но совместное впадение в греховную сквер­ну. По-настоящему духовной признается только жизнь во Святом Духе. Поэтому, уходя из мира, необходимо разорвать все узы, чтобы ничего не принести с собой в монастырь, в том числе сердечных привязанностей.

Далее святой Макарий обращается к частным во­просам.

 

Когда подается знак к молитве, тот, кто не оставляет немедленно своего дела, каким бы оно ни было, чтобы приготовиться к службе, пусть к посрамлению своему остается за две­рями храма, ибо молитве не должно предпочи­тать ничего. (14)

 

Когда, как сказали бы мы, постучат в било на служ­бу, ты должен оставить вся­кое занятие, чтобы пригото­виться к молитве. Под «ка­ким бы то ни было делом» подразумевается не только работа, но и вообще любое занятие. Ведь можно тотчас закончить работу, но начать разговаривать с кем-нибудь, а не готовиться к встрече с Богом. В таком случае, даже если ты придешь в церковь пораньше, ты не поймешь происходящего там. Тогда и ходить, собственно, неза­чем. Если ты предваритель­но не зайдешь в келью, чтобы посмотреть, память ка­кого святого сегодня празднуется, почитать его житие, службу, полистать Октоих, то придешь в церковь в по­лузабытьи, а выйдешь из нее в полном забытьи.

 

Пусть все братья стараются быть вни­мательными во время богослужения. Когда мы все вместе собираемся на бдениях, тогда нужно следить вот за чем: если кого-то одо­левает сон, пусть он выйдет из церкви, но не тратит времени на пустословие, а сразу же возвращается к занятию, ради которого пришел сюда, как и остальные. (15)

 

Сон естествен для человека, это не грех. Греш­но другое: не ложиться спать вовремя, увлекшись чтением, собственными помыслами или какими-то

 

 

 

бессмысленными занятиями, после чего и сон уже не идет. И если ночное правило не принесло тебе радо­сти, не нужно оправдываться тем, что ты не мог на­кануне заснуть. Итак, если ты не ложишься вовремя по названным причинам, то согрешаешь. Но когда ты исполнил ночной канон как положено, а потом на богослужении тебя клонит в сон (иногда бывает, что веки как свинцовые, сердце огрубело, не восприни­мает службу, спишь стоя), тогда можно, говорит авва Макарий, выйти на улицу немного освежиться. Только следи за тем, чтобы, встретив там кого-нибудь, не пу­ститься с ним в разговоры. Иначе ты впадешь в состо­яние еще худшее: если в храме тебя борола обычная человеческая немощь, то теперь подступил сам демон.

Мы обыкновенно не позволяем братьям выходить на улицу, потому что они начинают там разговари­вать. Но человеку разумному, умеющему трезвиться, можно выйти. Таким образом, у нас исполняется и это правило святого.

 

Равным образом, во время собрания, на ко­тором бывает чтение, внимание всех долж­но быть устремлено к Священному Писанию и все должны соблюдать молчание.

 

Как мы собираемся на беседы, так собирались и монахи святого Макария. В наше время мы делаем то же самое, что делали монахи четвертого-пятого веков. Вообще, сознание того, что мы живем так, как жили святые, необыкновенно вдохновляет. Мы читаем те же книги, творим ту же молитву и совершаем такие же богослужения, слушаем те же наставления. Даже наша повседневность оказывается не кружением по дорогам мира сего, не следованием человеческим обычаям, но восхождением по тропам, которыми прошли святые.

Мы поступаем во всем точно так же, как и они: так же отдыхаем, омываем свое тело, бодрствуем, общаемся. Мы идем по стопам святых отцов. В этом величие мо­нашеского жительства, ни с чем несравнимое преиму­щество и похвала Христовой Церкви.

Невозможно представить себе Церковь без мона­шества. Если бы исчезло монашество, Церковь лиши­лась бы своей красоты, своего покрова — она оказа­лась бы обнажена перед лицом всего мира. Монаше­ство украшает Церковь, но эта красота исходит изну­три, от риз преиспещренных, от Духа Святого, Кото­рого дарует нам Бог, а сохраняют Его в наших сердцах правильные начала монашеской жизни. Красота, при­сущая нам, монахам, — не наша заслуга. Если же Бог так нас возвеличил и сделал красой и убранством все­го мира, стоит задуматься над тем, сколь велика наша ответственность: мы обязаны воспринять всей душой жизнь и подвиги святых. Если мы хотим идти путем святых отцов, необходимо постоянно дышать ими.

Более того, насколько Церковь нуждается в святых отцах, настолько же она нуждается и в монахах. Не будь солнца, не было бы и света. Не будь святых от­цов, служителей трисолнечного Божества, не было бы и нашей Церкви. Кто наполнил ее жизненной силой? Святые отцы, которым Бог поручил продолжать дело апостолов. А обязанность продолжать дело святых от­цов, апостолов, Христа, пророков, патриархов, дело, начатое в раю Самим Богом, сегодня Церковь возлага­ет на нас, монахов. Исполняя свой долг, мы приносим рай на землю, в эту земную жизнь. Как высоко поста­вил нас Господь! Мы сами, однако, не сделали ничего, все совершил и продолжает совершать Бог. Нам нуж­но только понимать, что Он нам даровал. Он непре­станно подает нам духовную пищу и питие, чтобы мы стали для Церкви тем тельцом упитанным, той духов­ной жертвой всесожжения, благоухание от которой возносится к Богу. Тогда Бог сможет сказать Своей Церкви: «Ты Моя украшенная невеста».

Мы, нынешние монахи, должны были бы превзой­ти древних отцов. Они жили, скитаясь по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли, во времена гоне­ний, среди язычников. Им приходилось противостоять еретикам, то есть жить в самых неблагоприятных усло­виях. Нам такие трудности незнакомы. Мы родились от верующих родителей, среди православного народа, с малого возраста окормлялись у духовных отцов. Встре­тив на своем пути Господа, мы возлюбили Его и тотчас последовали за Ним. Нам не грозила смерть за веру, не нужно было скрываться в пещерах и ущельях, бежать в пустыни. Напротив, Бог поместил нас в прекрасные палаты, и люди воздают нам честь, потому что уважа­ют монашеское одеяние. Что же мы воздадим Господу за такую честь? Какой дадим ответ?

Нет тебе извинения, человек, — говорит апостол. Мы не найдем себе оправдания, если не войдем в свя­тилище познания и любви Божией, если нас не пленит то, что сокрыто за завесой богословия, если наше сер­дечное взыграние не побудит нас ближе познать Хри­ста, если мы не используем все средства, на которые указывает святой Макарий и о которых мы ежедневно читаем в книгах во время своего правила.

Можно сказать, что все создано ради нас. Действи­тельно, Бог все сделал для человека и живет для нас, а мы живем Им. Если наше сердце не услаждается по­стоянно этими мыслями, то чем же оно занято? И хотя мы недостойны, Бог на нас смотрит как на достойных.

Поэтому и мы, хотя Бог невидим, будем смотреть на Него, как на видимого, и поклоняться Ему, любить и бо­яться Его, так чтобы шествовать вместе с Ним. А это со­вместное шествие продолжится и в другой жизни. Ког­да нас опустят в могилу, Он будет с нами, чтобы отвести нас в другую жизнь, вместе взойти на небо.

Во время вознесения Господня ангельские чины изумлялись, видя Сына Божия восходящим на небо во плоти, и восклицали: Возмите врата, князи наши. Так и нас будут встречать ангелы и святые, когда мы будем восходить на небо. Нас осияет свет, и ангелы в изумлении станут спрашивать: «Ради кого все эти почести? Ради кого такое сияние, ароматы, благоуха­ние? Князья, поднимите врата наши!» Тогда мы, жив­шие столь убого, но жившие, тем не менее, во Святом Духе, пройдем через эти врата. Нам поклонятся анге­лы, нам поклонятся и архангелы. То, что они сделали ради Христа, носящего плоть, они сделают ради чело­века, восходящего на небо и носящего в себе Духа.

Мы часто читаем, как преподобные отцы-пустын­ники неожиданно для себя видели в небесах ангель­ские воинства, святых, свет, слышали небесное пе­ние, чувствовали благоухание и созерцали, как душа какого-либо знакомого им аввы восходила на небо. Так должны взойти на небо и мы. Поэтому будем гото­виться. Наша слава — это слава Церкви, а слава Церк­ви — слава Христа.

 

***

 

Что можно сказать о времени, в которое мы жи­вем? Условия жизни в наше время изменились. Че­ловек обязан (и это неплохо) закончить начальную

 

 

 

школу, среднюю, училище, поступить в университет. Таким образом, тот, кто приходит в монастырь, прихо­дит уже зрелым человеком, прожившим половину сво­ей жизни в миру. Сейчас в монастырях много пожи­лых монахов. Раньше в монастырь приходили детьми. Дети благодаря своей непорочности и чистоте впиты­вали в себя слово Божие, живя вместе со взрослыми монахами. Их восприимчивость объяснялась тем, что они не знали ни греха, ни мирского зловония, ни лжи, ни заблуждений. Они были невинными, не имели гре­ховного опыта. Старших монахов укреплял пример юных, ведь дети могут удивлять своей выносливостью, силой, особенно когда они стоят на богослужениях в храме, а детей укреплял пример и благочестие стар­цев. Они оставались преисполненными благодати всю свою жизнь. Так монахи, эти большие и малые дети, жили естественной жизнью. Старость и молодость всегда нуждается в детской непосредственности.

Постепенно мир стал все более утрачивать свою связь с Церковью. Еще недавно присутствие Церкви было заметно во всех сферах жизни. Теперь не вид­но ее участия в официальных государственных меро­приятиях, так что утрачивается само сознание того, что государство и Церковь сосуществуют. Все меньше участвуют в церковной жизни правительственные лица. В старину император и аристократия причаща­лись в церкви вместе с народом. Там все они станови­лись единым целым. Теперь ничто не свидетельствует о Церкви ни в школах, ни в обществе.

Конечно, в Греции время от времени все люди по­сещают храм. Все верят во Христа, все любят Церковь, но, несмотря на это, не решаются о ней говорить, сты­дятся поститься. Точнее, постятся-то многие, но толь­ко дома, а на людях не держат пост, тогда как пост — это не благочестивый подвиг отдельного человека, но установление Церкви, неотъемлемая часть церковно­го устроения. Государство создает службы здравоох­ранения, чтобы контролировать качество продуктов питания, а пост — это проявление заботы Церкви о ду­ховном и телесном здоровье человека ради спасения его души. Пост — лучшее исповедание нашей веры во Христа. Несмотря на это, и пост, и все прочие знаки, свидетельствующие о Христе, мало-помалу исчезают из нашей жизни. Как нищает наш мир!

В старые времена монахов можно было встретить повсюду, когда они выходили в мир ради монастыр­ских нужд. Все общество было наполнено монахами, и разумеется, много было их в монастырях. Слова молитвы «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое» в прямом своем смысле относились к монастырям, именно там пребывала Церковь в сво­ей полноте, ее наследие, достояние.

В Ветхом Завете мы видим, что Израиль часто по­падал в руки иноплеменников. Тогда Бог искал тако­го человека, который имел бы веру, мог явить людям Бога и сделать Его присутствие на войне ощутимым. И Он находил то Сампсона, то Гедеона, то, иной раз, женщин, чтобы они приносили народу победу, потому что сам народ постоянно уклонялся с правильного пу­ти. Какая борьба совершается ради спасения людей!

История Церкви учит нас, что даже тогда, когда в мире ничто не свидетельствовало о Боге, народ мог в один миг перемениться и начать новую жизнь из-за одного какого-либо события. Святой Панкратий, па­мять которого мы празднуем сегодня, пришел с Вос­тока на Запад, взяв с собой лишь крест, Евангелие и икону Спасителя. Где бы он ни появлялся, его лицо светилось, так что люди, глядя на него, боялись к нему приближаться, думая, что он какой-то бог. Он объ­яснял им, что он не Бог, и тогда они обретали веру в истинного Бога, и происходило множество чудес. Бывало, к нему приходили враги, а он на их глазах про­должал совершать литургию. Все видели огонь Боже­ства на его лице и принимали крещение. Ежедневно святой Панкратий крестил сотни людей, приходивших к нему и свидетельствовавших о своей вере. Наконец один человек, наущаемый диаволом, сговорившись с еретиками и иудеями, пригласил святого на пир, что­бы там его убить. Святитель Панкратий понял, что его ожидает смерть, но захотел принести последнее сви­детельство о Христе, потому что жизнь без мучениче­ства — это документ без подписи и печати. Такой до­кумент недействителен. И Ветхий, и Новый Завет без крови были бы недействительны. Так и наша жизнь, если мы не подпишем и не запечатлеем ее кровью, не имеет силы. К нашему счастью, Христос пролил Свою кровь за нас, и мы можем спасаться покаянием.

Итак, когда святой Панкратий понял, что его убьют, он причастился, взял омофор (он имел обыкновение говорить с людьми в священном облачении) и отпра­вился на пир к идолопоклонникам. Там они, наевшись и напившись, начали богохульствовать и сквернословить. Святой спокойно сказал им, что они посту­пают дурно. Тогда они выволокли его за город, убили и бросили его тело в расселине скалы. Когда верующие стали искать его, они внезапно увидели дивный свет. Подойдя к расселине, они нашли тело святого невре­димым, сияющим и благоуханным: это было послед­ним свидетельством того, что Бог присутствовал в его жизни. Христиане из почтения к святителю положили его тело в золотую раку, но святой в видении попросил похоронить его в земле, как простого смертного.

Благодаря святым, жизнь и, тем более, смерть кото­рых преисполнена светом, народ не только сам живет благочестиво и спасается, но своим благочестием спа­сает и других. Конечно, часто бывает так, что люди хотя и верят в Бога, но не исповедуют Его, и общество ока­зывается безбожным, а народ — безумным. При виде рясы сразу поднимают крик, хотя сами кричащие мо­гут ходить и на исповедь, и в церковь. Восстание людей против своего Творца — это безумие, болезнь, безрас­судство человеческого рода, результат людского греха.

В апостольские времена жизнь была прекрасной. Сегодня апостольский дух хранится в монастырях. Бог даровал нам, монахам, великое достояние. Он вместил всю историю ветхозаветного народа, все Божествен­ные откровения в одно устроение жизни — монаше­ство, для того чтобы мы вкушали все эти блага. Какое же великое преимущество дано нам, монахам!

 

 

 

Глава вторая

 

К сказанному ранее мы должны добавить: когда брата обличают или укоряют за ка­кой бы то ни было проступок, он должен терпеть и не отвечать обличающему', но всячески смиряться, по заповеди Господней: «Господь гордым противится, а смиренным дает благодать». (16)

 

Если брат совершает какой-либо проступок и его обличает или укоряет настоятель, или кто-то из стар­ших, или даже рядовой брат, то мы посоветовали бы ему объясниться с ними. Но преподобный Макарий советует попросту потерпеть. Всегда и везде то, что делает один, другой считает несовершенным. Пото­му вооружимся терпением, будем знать: за любое наше дело, с каким бы благим намерением и как бы хорошо мы его ни делали, нас могут упрекнуть или поругать.

 

Тот брат, который, несмотря на частые обличения, не исправляется, должен по нашему повелению занять последнее место сре­ди братии. (17)

 

Монах, который в ответ на обличения не про­тиворечит, но исправляется, подобен опытному во­дителю, умеющему не только поворачивать на пе­рекрестках, но и маневрировать, уходя при обгоне вправо или влево. Если же водитель будет ехать толь­ко прямо, то и машину разобьет, и сам погибнет.

Так и не желающий исправляться монах посто­янно ранит ближнего и сам получает удары, а в ко­нечном счете терпит поражение. Оказаться победи­телем ему невозможно. Он ожесточается сердцем, его душит обида. Ему кажется, что все им пренебре­гают, делают ему замечания, хотя замечание — это обычное дело в жизни человека. Мирным бывает только тот, кто уступает дорогу брату. Противящий­ся ближнему не имеет ни покоя, ни радости, он всех обвиняет, ищет справедливости, оправдывается. И конечно, трудности в монастыре возникают имен­но из-за него, а не из-за тех, кто делает ему замеча­ния. Бывает, они уже позабыли о его ошибке, а этот монах помнит о замечании, но не исправляется. По­этому святой Макарий советует не выяснять, кто прав и кто виноват. Того, кто не исправляется, го­ворит он, поставьте на последнее место в братстве, пусть он знает, что не умеет жить с людьми и его ставят на последнее место по снисхождению, чтобы не изгнать вовсе как отлученного.

Человек, умеющий ладить с людьми, не под­дается дурному влиянию, не меняет своего образа мыслей, не теряет мира. А тот, кто не способен со­хранить своего внутреннего устроения, не может преуспеть. Поэтому монаху необходимо находить общий язык со всеми, и при этом быть духовно твердым, хранить душевный мир.

 

Если он и тогда не исправится, будем обра­щаться с ним как с чужим, по слову Господа: «Да будет он тебе, как язычник и мытарь».

 

Страшно, когда монах доказывает свою правоту, настаивает на своем мнении, понимании, при том что другие не согласны с ним. Он, как заноза, досаждает всему братству. Лучше нам всем вместе заблуждаться, чем следовать за одним таким человеком, якобы иду­щим к истине. Только игумен имеет право высказы­ваться, ему мы оказываем послушание, он отдает рас­поряжения. Если монах настаивает на своем мнении, хочет объясниться, напомнить о себе, им все тяготятся. Он мучает в первую очередь самого себя и нигде не на­ходит покоя. В его глазах и на лице столько боли, что всякий, кто на него посмотрит, его пожалеет.

Дыши же воздухом свободы! Скажут тебе, что ты негодяй, вор, блудник, обманщик? Пусть говорят что угодно, пусть считают, что ты все делаешь не так. Апостолов судили, а они радовались тому, что удосто­ились исповедовать свою веру в Бога, в единственного праведного Судию. Только ереси нужно страшиться, потому что ересь — это принятие ложного учения, то есть отречение от Бога.

Да будет он тебе, как язычник и мытарь. Мыта­рей все чуждались, они были изгоями общества. Мы­тари думали, что к ним относятся несправедливо, на самом же деле это они поступали бесчестно. Они были позором для государства, синагоги, вызывали него­дование у иудейского народа. Клевета и вымогатель­ство были для них обычным делом. Государство, хотя и нуждалось в них, от них страдало. Так вот, монах, который настаивает на своем мнении, держится за свои убеждения, начинает какое-то дело по собствен­ному почину и не желает от него отказаться, подобен мытарю, занимающемуся грабежом, или язычнику, чуждому телу Церкви.

Это же нужно сказать и о людях, живущих в миру, особенно семейных: тот, кому трудно принять ближ­него, пусть и простеца, уступить ему, будет так же страдать, как и своевольный монах.

 

«Ревнуй о гостеприимстве » при любых об­стоятельствах и «не отвращай очей от просящего», не оставляй его в нужде, чтобы Господь, придя в лице посетителя или нище­го, не увидел твое нежелание помочь Ему и не осудил тебя. Потому будь благожелателен ко всем и поступай с верой. (20)

 

Когда к тебе придет посетитель, говорит авва Ма­карий, вспомни, что в его лице ты встречаешь Самого Господа. Поэтому прими его наилучшим образом. Если он попросит у тебя чего-нибудь, помоги ему. Скорее всего, этот человек действительно нуждается в помо­щи. Если ты оставишь его в беде, то ответишь за это. И даже самому подозрительному посетителю, у ко­торого в кармане пистолет, не откажи в гостеприим­стве и помощи. Будь с ним учтив и поступай с верой в Бога, а прежде всего отнесись к нему с доверием. Нельзя всех считать злоумышленниками. Даже если к тебе пришел преступник, чудовище, при виде твоей улыбки, любви и исходящего от тебя божественного сияния он склонит свою голову и смягчится. Не может быть, чтобы человек не изменился, увидев приветли­вость и доверие к себе.

Непозволительно судить приходящих к нам людей. Мы не должны допускать помыслов: что это за люди, зачем они пришли? Мы не имеем никакого права су­дить кого-либо. Если придет человек, которого, как мы знаем, не следует пускать в монастырь, скажем об этом игумену или его заместителю, и пусть никто дру­гой об этом не знает. Не покажем и вида, будто что-то произошло, — ни взглядом, ни выражением лица, ни суетливыми движениями. Будем вести себя просто, непринужденно и приветливо.

Итак, этим правилом братьям монастыря запове­дуется гостеприимство. Монастырское же начальство может принимать какие-то меры, чтобы дать насель­никам возможность жить спокойно: закрывать мона­стырские ворота в определенное время, устанавли­вать часы посещения, приспосабливаться к нуждам братства. Какой-нибудь обеспеченный монастырь мог бы принимать множество паломников, но если в нем живут братья, подверженные немощам, обурева­емые помыслами, не вполне духовно благополучные, то приносить их в жертву посетителям нельзя, потому что монастырь — это дом монахов. Мы должны поза­ботиться о том, чтобы братству ничто не мешало жить духовной жизнью. Для монастыря это закон. Однако монах, встречающий посетителей, должен со спокой­ным, мирным и радостным духом стараться дать го­стям то, чего они хотят. А как он будет это делать, за­висит от его благоразумия и рассуждения, от готовно­сти и умения исполнять монашеские законы.

Как у человека одна рука не мешает другой, так монашеские законы не могут противоречить друг дру­гу. Монастырское гостеприимство не должно упразд­нять монашеского устава, заповедующего безмолвие, внимательную жизнь, мирное внутреннее устроение.

Поэтому гостиничные, благочинные и ответственные за гостей должны нести свое послушание с благоразу­мием и рассудительностью, так чтобы, с одной сто­роны, соблюдать закон гостеприимства, а с другой — не попирать прочие законы монашеского жительства.

Если монастырь не принимает в свои объятия весь мир: бедняка и богача, грешника и святого, тог­да Бог, дающий дождь праведным и неправедным, не благословит нас. Он не сможет причислить нас ни к праведным, потому что с посетителями мы ведем себя неправедно, ни к грешным, потому что как мона­хи мы стремимся к праведности.

Дивная полнота и совершенство в уставе святого Макария! В то же время устав лаконичен и прост, ведь простота — это одно из Божественных свойств.

 

---

Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 96; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!