Если нужда потребует отправиться в город, не выходи один. (17)
Нет более безобразного зрелища, чем монах, находящийся в миру один. Когда кто-нибудь из монахов шел в город, он шел всегда вместе с другим братом.
Такой вывод можно сделать из монашеских правил. Кроме того, предусматривались и причины, по которым можно было выйти в мир. Теперь выход монахов и мир совершается с гораздо большей легкостью и есть монахи, которые почти каждый год выходят за пределы монастыря, будто берут отпуск, как и миряне; мы не говорим о тех, кто может выходить в мир и более одного раза в год, отчего душа их уловляется мысленными зверями.
Мирянин, взяв отпуск, едет за город, строит себе дом, помогает своей семье — он не отдыхает. А монах оставляет место своих трудов, Церковь, с которой обручен, братьев и отправляется в мир. Абсурд!
Монах, который имеет склонность и расположение к выходам в мир, делает явным то, что у него нет подлинной связи с братством. Муж, если не находит успокоения рядом со своей женой, чувствует потребность уйти из дома куда-нибудь к более привлекательной женщине. Точно так происходит и с монахом.
Конечно, в наше время в монастырях существует болыная свобода, чем в древности, но в действительности это указывает на ослабление и упадок монашеской жизни. Эта прекраснейшая и совершеннейшая жизнь становится предметом порицания, уничижения и презрения у мирских людей, когда они видят, как монах по разным поводам обходит улицы и переулки города.
|
|
|
Разумеется, правилами предусматривались некоторые причины выхода, такие как неожиданная болезнь. Даже в женских монастырях, куда никогда не дозволялось входить мужчинам, предусматривались случаи прихода врача — такой совет давался в монашеских уставах. Однако если врач прийти в монастырь не мог, монаху дозволялось отправиться в ближайший город. Кроме того, выход из обители допускался тогда, когда кто-то из самых близких родственников монаха находился в опасной болезни. Конечно, правила Церкви советуют монаху не поддерживать связей с родственниками, о чем говорит здесь и святой Антоний. Но ради немощи человеческой, ради того чтобы монах не мучился от помыслов и догадок и чтобы все происходящее в родительском доме не представлялось ему в преувеличенном виде, святой из снисхождения, с великодушием и крайней терпимостью позволяет ему пойти туда. Но при этом монаха должен сопровождать другой брат, чтобы ему не пришлось брать на себя одного всю тяжесть общения с родственниками. Если он пойдет без сопровождения, то в семье один начнет причитать, другой — высказывать свои жалобы: «Почему ты не приходил? Ты меня забыл, ты меня не любишь, не молишься обо мне?» Иное дело, когда приходят двое братьев. Обстановка меняется: один поддерживает другого, и родители относятся к ним с большим почтением. Они смотрят на своего сына не как на собственное чадо, а как на монаха.
|
|
|
Но обычно мы посылаем монахов в город поодиночке, потому что в 99,99 процентах случаев причины, по которым они выходят, сугубо личные, то есть воображаемые, надуманные. На самом деле никакой необходимости в этом нет. Однако мы, оттого что у нас искажен прекраснейший и совершеннейший образ монашеского жительства, начинаем по ничтожному поводу думать, что нам надо выйти в мир. А после того как монах уже утвердился в подобном мнении, «не убеждай — не убедишь». И мы позволяем ему выйти.
В современных монахах заметно себялюбие, некий эгоцентризм, иной образ мыслей, чем у древних монахов, из-за этого в наше время монаху ничего нельзя сказать. Он может оказать послушание старцу и не выйти и мир, но это не принесет ему пользы, потому что он еще больше будет терзаться от досады и помыслов: «Видишь? Старец тебя не любит. Вот этого брата он благословил пойти, а тебя нет». В действительности старец позволил тому брату пойти потому, что тот неразумен, не ведет духовной жизни. А тебя он не отпускает, потому что у тебя есть силы, разум, любовь к Богу. Но монах не станет думать о подлинных соображениях старца, а будет терзаться от несуществующих проблем, которые разрешатся лишь тогда, когда ему скажут: «Ну поезжай, дитя мое. На сколько дней ты хочешь поехать и сколько тебе нужно денег?» Таким образом старец оставляет монаха на произвол судьбы — и тот сам берет ответственность за себя пред Богом. Однако он не сможет понести ответственность за те падения, которые будут происходить в его душе после каждого выхода из монастыря. Этого он, к сожалению, не в силах понять, потому что не в его интересах посмотреть правде н глаза и увидеть, что именно выходы из обители привлекают в его душу множество микробов, которые затем наводят на него непрестанные искушения.
|
|
|
Когда монах один, он особенно легко скатывается до нарушения устава. Если, например, ему нечего будет есть, он пойдет к своей родственнице или к кому-нибудь другому, кто его пригласит, будто он мирянин. Того, для кого предназначены царские палаты, брачный чертог, теперь можно видеть на улицах в центре города или еще где-нибудь. Так гибнет монашеская
жизнь, которую монах начинал вместе со святыми Василием Великим, Афанасием Великим, Антонием Великим, Афанасием Афонским, Афанасием Метеорским. Это уже не монашеская жизнь.
|
|
|
Другой причиной, по которой дозволялся выход в мир, была потребность побеседовать с духовными людьми, старцами, или желание поклониться святым местам. Обычно (причем довольно часто) монахи совершали паломничество в Святую Землю, ходили они также в монашеские центры Александрии и Константинополя. Итак, были определенные причины, по которым монахам позволялось выйти из монастыря.
Теперь нам трудно посылать монахов вдвоем, потому что выходы стали частыми. Да и монах не чувствует необходимости в том, чтобы с ним вместе был какой-нибудь брат. Если, скажем, кто-то отправляется в родной дом, он не хочет идти с кем-то еще, а хочет быть более свободным. Это очень мирской подход, потому что в результате монаха воспринимают уже не как духовную личность, не как члена братства. Когда муж отправляется куда-нибудь без своей жены, все приходят в недоумение, все задаются вопросом: «Почему он один?» Нечто подобное случается и с монахом, когда он выходит в мир один, но он этого не понимает.
Лично я всякий раз, когда даю вам благословение выйти за пределы монастыря, плачу о вас как об обреченных на смерть. Не потому, что боюсь, как бы с вами не произошел несчастный случай: это слишком ничтожно по сравнению с той смертью, которая проникает в ваши души при выходе из монастыря. Рыба умирает тогда, когда она выброшена из моря, а не когда она в море.
Это очень важно, и все мы должны еще и еще раз об этом задуматься. Монастырь — не тюрьма и не разбойничий притон, в котором, если ты в него попадешь, тебе и вздохнуть не дадут. Монах в обители должен научиться дышать свободно, будто он находится на росистом зеленом лугу, густо покрытом травой и цветами. Если он не чувствует себя так в монастыре, но стремится выйти за его пределы, чтобы доставить себе удовольствие, утешение, то монастырь не может ему в этом отказать, потому что монах тяжело воспримет такой отказ. Однако он сам должен постоянно напоминать себе, ради чего вышел из мира и вступил в монастырь.
Совсем не ешь мяса. (20)
Из настоящего правила мы можем сделать вывод о том, что не есть мяса в монастыре — древнейший обычай. Впрочем, это не значит, что есть мясо — грех, но мясо, приготовленное различными способами, особенно возбуждает аппетит. Кроме того, это очень сытная пища, тогда как монах должен быть воздержанным в еде, то есть ослаблять, а не питать свое тело. Итак, мясо, во-первых, утучняет тело и, во-вторых, делает слабой личность человека, потому что приучает его к наслаждению. Человек, который привык к наслаждениям: спит вдоволь или делает себе в удовольствие что-либо иное, — не способен к духовным подвигам.
Известно, что не бывает здоровым тот, кто не устанавливает для себя режим питания согласно наставлениям святых отцов. Человек с бледным лицом бывает более здоров, чем какой-нибудь краснощекий. Иногда, правда, румянец происходит от духовной чувствительности, выдает благоухание стыдливой, девственной души. Вот это достойно благословения и ценится на вес золота, даже ангелы относятся к такому румянцу с почтением и благоговением. Обыкновенный же здоровый румянец — это на самом деле мертвенная бледность, каменная плита, которая скрывает под собой того, кто обречен на смерть, кто поражен множеством болезней. Настоящее здоровье — в немощи, труде, в доброй совести. Именно тогда мы бываем крепки и душой и телом и способны к совершению духовных подвигов.
Не нарушай поста среды и пятницы, за исключением случаев тяжкой болезни. (21)
Очевидно, что здесь под постом среды и пятницы нужно понимать все посты вообще, в том числе и Рождественский пост, и Великий, просто во времена преподобного Антония еще не было установлений обо всех постных днях и периодах. Правило о соблюдении поста присутствует также среди церковных канонов, оно относится не только к монахам. Монашеские установления приобретали силу и для мирян, потому что миряне всегда желали подражать монашескому образу жизни и имели глубокое убеждение, что должны взирать на монашеское жительство как на образец для себя. В наши дни, наоборот, мы, монахи, подражаем мирским обычаям и, если иногда выходим из монастыря, позволяем себе нарушать пост. Слова «не нарушай», вне всякого сомнения, относятся и к употреблению растительного масла, за исключением случаев тяжкой болезни, при которой требуется разрешение на елей.
На примере седьмого правила мы видели, какое человеколюбие проявляет преподобный Антоний: он запрещает лишать больного пищи. Но больной должен иметь правильный образ мыслей, правильное духовное воспитание, он должен знать, хорошо ли то, чего он просит. Мы же нарушаем пост по малейшему поводу, разрешая себе не только масло, но и что-нибудь еще.
Бывают такие замечательные случаи, когда монахи или миряне, находятся ли они у себя дома или в больнице, не нарушают поста, несмотря на то что тяжко больны. Они постятся, не жалуясь и не сетуя, но сохраняя радостное, мирное расположение духа, потому что но все время их болезни Бог «стоит» около их кровати, у них в изголовье.
Больной человек должен быть более радостным, чем здоровый. Недомогание еще не говорит о серьезном органическом нарушении. Большинство болезней вызвано психическим состоянием и, следовательно, излечивается не пищей. Кто-то, скажем, предается лени, нерадению: звенит у него будильник — весь этаж на ногах, а он не просыпается; или, для того чтобы братья ничего не замечали, он просит дать ему будильник потише — в таком случае за стенами кельи звона не слышно, но этот брат, конечно же, не слышит его и сам. Как не вызывает сомнений то, что восход солнца сменится закатом, так несомненно и то, что у этого брата вскоре возникнет потребность есть сыр, молочное, рыбу, мясо, потому что его душевное состояние наносит удар по его организму. И нарушение поста придет само собой.
То же самое происходит и с людьми, которые противятся ближним. Противящийся другим человек ненормален. Он страдает тяжелейшим душевным недугом и потому хочет есть. Если ты поссоришься с кем-нибудь, то сразу пойдешь в архондарик или на кухню, потому что внутренне что-то будет побуждать тебя поесть. Если ты не можешь сказать «да» ближнему, то приходишь с ним в столкновение и разбиваешь себе лицо. Когда ты ударяешься головой о стену, то, естественно, разбиваешь голову и из нее течет кровь. Ты тяжело болен, и теперь тебе нужен врач. В гораздо более тяжелом состоянии ты оказываешься в том случае, когда разбиваешь свой ум, сердце, разрываешь свою связь с Богом, ударяясь о Божий образ, о своего брата! Кто не откликается немедленно и не раздумывая на просьбу ближнего, о чем бы тот его ни попросил, кто не отличается спокойствием, простотой, мягкостью, но всегда имеет свое мнение, тот непременно будет искать чего-нибудь поесть.
Подобное происходит и с человеком крайностей. У него нет ни смирения, ни послушания, ни стремления к Богу. Напротив, он чрезвычайно эгоистичен, лишен внутреннего мира. Он бросается то туда, то сюда, надрывается, изматывается душевно — и тогда ему нужна еда, чтобы прийти в себя. Значит, принятие пищи — это некая потребность организма, чтобы человек мог овладеть собой, так же как лекарство нужно организму для того, чтобы человек поправился.
Людям с переменчивым настроением тоже хочется есть. Сегодня они ликуют, а на другой день впадают в уныние. Не знаешь, в каком расположении духа ты их застанешь: полны ли они усердия или безразличны, в настроении ли они или набросятся на тебя? Такие люди всегда заканчивают тем, что нарушают церковные посты. В особенности нужно упомянуть о тех, кто осуждает ближних или пустословит. Нет такого человека, который осуждал бы брата или отличался болтливостью и при этом не нарушал бы пост тайно или явно. И если он не нарушает его сегодня, то сделает это завтра. По-настоящему больные люди редко нарушают пост. А те, о которых мы сейчас говорим, поражены тяжким душевным и духовным недугом, их грехи добровольны, поэтому они и нарушают пост.
Итак, во всех перечисленных случаях мы становимся людьми вялыми, малокровными: мы будто теряем много крови, будто изнемогаем, — и после этого нам хочется есть.
Не ропщи в то время, когда трудишься своими руками. (22)
Когда ты ропщешь, тогда с тобой происходит все то, о чем мы говорили ранее, и твой труд Богу становится неприятен. Ты можешь трудиться на своем послушании продуктивно, но возносимый тобой пред Богом дар ничего не будет стоить. Литургию, например, невозможно совершить с ропотом: Святые Дары, конечно, будут освящены, но сам ты не получишь освящения. Так и всякую работу, которая является своего рода литургией, ты должен исполнять безропотно.
Поручают тебе, допустим, какую-то работу, ты ее исполняешь, но возмущаешься тем, что устал, что все взвалили на тебя. А я тебя спрашиваю: «Когда ты успел устать? Рабочего времени немного. Почему ты ропщешь? Поработай, понудь себя немножко». Или во время работы ты высказываешь жалобы на монастырь, на ответственного за послушание, которое ты исполняешь. Копаем мы, к примеру, землю на горе, а ты возмущаешься: «Да если бы мы привезли бульдозер, мы перекопали бы всю эту гору за один день». Так говорить — грех. Лучше тебе уйти из монастыря, чем роптать и возмущаться. Если бы мы захотели привезти бульдозер, то нам пришлось бы подыскать тебе другую работу, которая утомила бы тебя еще больше. Ведь для всех нас важно, чтобы наши руки упражнялись, тело испытывало боль, а сердце трудилось до пролития пота. Неужели бульдозер примет освящение? Освящение нужно нам, а не машинам. А освящает нас работа. Ропот — это разорение души. Это словно гангрена,
которая мало-помалу убивает человека. Ропот во время работы подобен змее, которая нас жалит. Он парализует душу.
Не будем забывать слова святителя Василия Великого: «Ропотники не должны оставаться в монастыре: надо изгонять их после того, как два, три или, самое большее, четыре раза они будут замечены в том, что тайно ропщут и порицают монастырские порядки».
Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 113; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!