Памяти моего любимого дедушки, 49 страница



***

Стил курил сигарету, облокотившись на самодельные перила балкона. Он был весь в раздумьях о сыне и обо всём, что стряслось. Его душа уносилась вслед за сигаретным пеплом и с ним же разбивалась о прибрежные скалы. Лететь отсюда ей было высоко, и от камней даже в воде ей не найти спасения. Как ни роняй – разобьется. Но и наверху душе мужчины не было покоя. Который день он стоит на этом самом балконе и смотрит вдаль, а всё без толку. Напротив него огромный полуостров с высоченной горой посередине. Справа – узкая коса, соединяющая полуостров с материком, а вокруг – только море, скалы да множество задач без ответов.

И вот, вопросов Стилу прибавилось, а он всё так же смотрит на волны и нервно курит, ища во всём этом спасение или хотя бы смысл. Но больше всего на свете он мечтал об искуплении. Только вот Стил считал, что у него нет права на такую роскошь. Всё, что было нужно для этого - вернуть себе последние пятнадцать лет жизни, чтобы провести их рядом с сыном. За другие грехи Стил готов был гореть в аду, но только этого он простить себе не мог. И не мог ничего поделать со своей судьбой, и оттого безысходность пожирала мужчину изо дня в день.

От всего этого Стил очень устал, но не искал покоя. За делами он забывался на время, но потом наступали длинные бессонные ночи, и всё начиналось сначала. Бремя совсем его придавило, а тут еще так всё завертелось… И сегодня на Стила вдруг набросили хомут, который он сам прятал от этого мира всю свою жизнь.

Стил был несчастен. Лишить себя общения с сыном ради его спасения было трудным решением, но сильный мужчина справился с ним. Он так и думал до этого самого дня. А сегодня ему очень хотелось плакать. Плакать оттого, что за эти пятнадцать лет его сын не подвергся той самой опасности, которую хотел предупредить его отец. Нет, ни в коем случае Стил не хотел зла своему сыну, да и нельзя сказать наверняка, что сея предосторожность оказалась напрасной, но тень сомнения в этом закралась у Стила в его мыслях.

Пятнадцать лет. Пятнадцать. Самые лучшие годы для ребенка, и самые интересные для его родителей пролетели у них врознь. С трех лет Газ остался без мамы и папы. Но было ли это ему во благо? Стоила ли игра свеч? Ответа не было ни у Стила, ни у моря, ни у их тандема. Зато была боль, которую уже ничем не унять. Стилу оставалось только нервно курить, сдерживаясь перед сыном, и решать, что делать дальше.

***

- Что привело тебя ко мне, сын? – спросил папа после очередной тугой затяжки. Курил он красиво, вдумчиво и брутально, преисполняясь неким вселенским спокойствием и умиротворением.

- Ты ведь позвал меня?

- Я тебя не звал, Газ. Не звал и тогда, в Номе. Не звал и потом. Только сегодня ты не оставил мне выбора… наконец-то, - отец улыбнулся и снова уставился на скалы, полуостров и высокие волны. – И вот ты пришел, сам. Будто сама Судьба позвала тебя сюда. А Судьба в нашей жизни она, знаешь, играет большую роль.

- Уж не думал, что ты фаталист, пап, - усмехнулся я.

- Ох уж этот юношеский максимализм! – вздохнул отец. – Всё воспринимаешь на полную, а если делаешь, то радикально… а еще зубоскалишь, м-м-м! – занес кулак папа у меня над головой. Я, было, прикрыл глаза и дернулся, но только еще больше рассмеялся, потому как уже чувствовал - отец меня не ударит. – А в нашем мире нет ничего однозначного, сына. Нет и не может быть. Есть только путь, и он кривее, чем дорога в горах… И всё же почему ты пришел ко мне?

Я растерялся. Отец задавал какой-то странный вопрос, ответ на который казался мне очевидным, но дать его я почему-то не решался.

- Вот видишь, здесь уже и ты со своим максимализмом не можешь дать однозначного ответа. А его и нет. Ответ этот многогранен, как и весь этот мир, как и мы с тобой. А пока что ты молод и горяч, и ты будешь делать всё куда бездумнее, чем кажется. Главное – не наворотить делов за всё это время, чтобы не пришлось потом исправлять их годами.

Отец сделал последнюю затяжку и отправил свой бычок в пепельницу. Он не стал кидать его в море, но почему – я не понимал. Я пока многого в нём не понимал.

- Когда-нибудь и твои радикальные стремления развеются, и ты поймешь, что нельзя просто сделать, как отрезать, и быть точно правым. Тогда ты, быть может, сможешь простить меня, Газ.

- Я не держу на тебя зла, отец, о чём ты!?

- Когда-нибудь сам поймешь… А пока – пойдем. Еще много чего впереди, ведь день только еще зачинается…

Глава 21

О снах и сказках

1.

***

Я снова в своём заброшенном доме. И как только я здесь оказался?! Меня нашли и принесли сюда? Или я всё-таки умер? И почему так темно и кружится голова?

Море вопросов и все без ответов, и только мне не привыкать. Я просто лежал на пыльном полу своей старой избушки и не мог понять, что со мной происходит. Только вот выжидать я почему-то не стал, а сразу поднялся и осмотрелся.

Ничего не поменялось с тех пор, как я был тут в последний раз. Разве что наши с Газом следы исчезли. И сколько я, выходит, тут пролежал? Ох, не важно. Чего уж решать – надо действовать, тем более я пока совсем не понимал, что происходит вокруг.

За окном стояла непроглядная темень, но в помещении, почему-то, было светло. Даже луна не заглядывала в окно в этот раз, как было в том самом сне, только я, отчего-то, всё вокруг видел. Не знаю, что дёрнуло меня, но я первым делом полез в свою прикроватную тумбочку. Снова.

И снова документы, бумаги. То, за чем все так гонялись. Но что же это – новая папка! Чёрная, будто покрытая лаком. А что же в ней?

Открыв папку с файлами, я увидел в ней фотографию Алу. С улыбкой на лице, с сумочкой в руках, она шла по городскому порту в солнечных очках и вся светилась от радости. Только кроме фотографии здесь было её досье. Странно. Я открыл следующий файл и там увидел досье и фотографию Андрея. Потом Коди. Потом Сабы, Динго, Кионы. Столько фотографий, и не только наших с ребятами. И, наконец, я остановился на своём фото. Я не помнил, чтобы фотографировался на этом месте. Видимо, кто-то проследил за мной и сфотографировал меня рядом с Фоксером в парке еще на первое сентября. И на этом фото прямо на моём пальто стояла красная печать «Убить».

И вдруг! Снова на моё плечо опустилась чья-то рука, но в этот раз я не проснулся. Это был Газ. Друг присел на корточки рядом со мной:

- Ну что, нашёл что-то? Давай, забирай, потом посмотришь, Балто просил поторопиться… чего ты так на меня уставился?

Всё было как тогда, когда мы с Газом пришли ко мне домой. Те же слова, то же место, только… смысл другой.

Я снова посмотрел на бумаги у себя в руках. В конце папки лежали те самые наши детские фотографии, которые я нашел спустя десять лет в прикроватной тумбочке. А после я решился-таки открыть те самые документы…

- А что это мы тут читаем? – поинтересовался голос Газа над самым моим ухом, прямо как тогда, на болоте. Я вздрогнул и тут же обернулся на друга. Вместо него там стоял Стил, держа пистолет у моего виска. Он не стал ничего говорить, а просто широко улыбнулся, так, что лицо его разрезал звериный оскал. А после прозвучал выстрел…

***

Чернота наполняла всё вокруг. Казалось, она пожирает пространство, и время от мглы потеряло свою текучесть. Оно просто остановилось, и часы навсегда решили бить двенадцать в моей голове. Каждую секунду удар раздавался в моих висках и разливался по всему колоколу. Скверно. От этого звона и боли я терял сознание снова. Неужели это от выстрела Стила? Может, меня оглушило, не убило? Что это со мной такое!?

Но это было еще не всё! Тут же раздались глухие удары бубна и звон колокольчиков. Среди них я слышал утробные песнопения народов севера, и всё это окончательно лишило меня рассудка.

- А-а-а-а! – закричал я от боли в висках и во всём теле. Я схватился за голову и в отчаянии выкрикнул: - Балто просил поторопиться…

Я будто надеялся, что это имя остановит тех, кто издевается надо мною, и повторил фразу за Газом, но тщетно. От боли мой разум совсем помутился, и я его потерял, толи крича, толи плача, толи еще на что-то надеясь.

***

Алу. Такая красивая, но грустная, она была озадачена чем-то, глядя, казалось, мне в самую душу. Я стоял на коленях перед ней, а она лишь присела передо мной. Мы глядели друг на друга, и мне так хотелось протянуть к ней руки, но что-то их удерживало. Вернее, кто-то. Я почувствовал цепкие пальцы у себя на запястьях, но какая мне была разница, чьи они! Моя любимая подруга смотрела прямо мне в глаза и будто теряла надежду, и от этого моя душа разрывалась на части. Алу не позвала меня, не окликнула, не заплакала. Она просто встала и пошла прочь от меня. Неужели я стал ей безразличен? Неужели она оставляет меня навсегда? Нет! Не может быть!

- Алу! Алу, стой! Не бросай меня! – я кричал изо всех сил, но их не было. Я оглянулся. Меня держали преступники, и я не мог вырваться из их мерзких лап. Цепкие пальцы негодяев сжимали мне горло, и я хрипел. Они держали мне руки, и я был обездвижен. Они давили мне на грудь, и мне нечем было дышать. – Алу! – на последнем выдохе смог выкрикнуть я, и вновь чернота. Только лишь силуэт моей уходящей подруги мигал у меня перед глазами на фоне беспроглядной мглы, что смыкалась вокруг меня… Опять темнота.

***

- Эная! Эная! Не Нанук, Кавак!

Низкий, чуть хриплый голос продолжал говорить что-то на непонятном мне языке.

- Ты здесь, наконец-то! Смотри, как он болен. Я нашел его в лесу…

Слова прорезывались сквозь боль в моей голове, но и она была не одна. Всё тело горело, а ноги и руки знобило. Болели мои боевые раны. Кости ломило.

Но что же это, глаза мои прозревают! Неужто я всё же могу их открыть, когда захочу?!

- Сейчас тебе! – произнёс в голове голос Газа, но через него, я уверен, говорил со мной Стил.

И да, глаза мои не прозрели. Я почувствовал, как приоткрыл их, но передо мною стояла одна пелена. Сквозь нее я увидел коричневый фон и мелькающий белый силуэт надо мной, но что это было? Бог ли, ангелы? Или я просто медленно погружаюсь в ад? Неясно, но точно куда-то погружаюсь…

***

На внутреннем дворе у дяди так ярко и тепло, но всё вверх дном. Все бегают, суетятся и готовятся к празднику, в том числе мои папа и мама. Такие веселые и жизнерадостные, они сидят в окружении всей семьи Балто, которая готовится угощать их вкусностями и интересными разговорами. Дакота настраивает гитары, девочки и миссис выносят еду к столу. Коди и Динго готовят шашлык, печеные яблоки, гренки, и всё, что только можно приготовить на углях. Родители мои тоже не теряются, за разговорами помогают дяде накрывать на стол.

И я здесь со всеми. Чувствую аромат жареного мяса и сосисок, ловлю на себе улыбчивые взгляды друзей, радуюсь вместе с ними.

- Ой! – это Саба с подносом пробегает мимо меня. Мы чуть не врезались, но подруга лишь подмигнула мне, улыбнулась своей харизматичной улыбкой и побежала дальше к столу.

- Эй, не стой как истукан! – скомандовал мне Дакота и протянул гитару. Я взял инструмент в руки. – Дай «Ми».

Наверное, я всё-таки умер. Если это не рай, то что же? Разве на земле еще может быть так хорошо? А ведь оно было так, когда я только приехал в городок на самом краю света. Всего-то полтора месяца прошло, а сколько всего случилось…

Да и какая теперь разница, ведь я уже здесь, со всеми, а значит, всё уже закончилось!

- Не закончилось! – произнёс в моей голове нежный, но низкий женский голос. Он был не то чтобы пожилым, но уже и не очень молодым. – Тебе еще столько всего предстоит, мой мальчик!

- Нет! Не хочу! – встал я, отложив гитару. Все вокруг обернулись на меня, и я стал объектом внимания друзей и родителей. – Не хочу никуда уходить!

- Тебя никто и не прогоняет! – неловко усмехнулся непонимающий Балто.

- Возвращайся к нам, дитя моё! – продолжал голос. Я осмотрелся, но никого не увидел, кроме моих друзей, что таращились на меня, как на сумасшедшего. – Туда ты еще успеешь…

- Но я не хочу возвращаться, постойте! – закричал я, наблюдая, как картинка перед глазами наполняется белым туманом.

- У тебя доброе сердце, здесь ты нужнее.

– Не-е-ет! – закричал я, опять оказавшись в глухой темноте. – Я снова всё потерял! Я и так уже всё потерял!

- А мы не хотим терять тебя, - прошептал мне на ухо голос, и я опять погрузился во тьму, провалившись в неё без оглядки.

2.

Я снова открыл глаза. Передо мной красовался деревянный потолок, на котором были натянуты веревки. На них висели разноцветные сухие травы, какие-то корешки и сушеные грибы. Но всё это мало волновало меня. Я прислушивался к своим ощущениям и понимал, что голова всё еще болит, но уже не так сильно. Она, скорее, была как чугунная, а еще жутко мокрая, и от этого холодного пота мне стало совсем неприятно.

 Совладав с собой, я зажмурился и попробовал повернуть голову влево. Подушка тоже была вся мокрая, и от поворота на ней по моей спине пробежался холодок. Меня всего перетряхнуло, но я снова открыл глаза и огляделся.

У моей кровати стоял небольшой столик на березовых ножках. Что на нём лежало – мне было не видно, зато чуть поодаль я разглядел большущую белёную печку. На ней было постелено, но никого ни наверху, ни в помещении не было. Только в дальнем углу висело множество шкурок мелкого пушного зверя, а больше ничто не привлекало моего внимания. Да и вообще, стоило ли его на чём-то заострять, когда ещё было не ясно, сон это, или уже нет. Ладно, будем ждать чего-нибудь необычного.

Однако прошло минут десять, а вокруг ничего не поменялось. Никогда не видел снов с такой скудной динамикой. Да и боль казалась естественной, и запах кислых щей и трав, и холод, который пробирал до костей. За это время я присмотрел много мелочей в доме. В первую очередь – большой ковёр, что висел на стене у моей правой руки, подсвечники и канделябр на тумбочке у печки, чугунок на загнетке и выход из дому, как раз у меня в ногах. Именно из-за этой двери в мою комнату лился яркий зеленоватый свет, и мне так сильно хотелось увидеть его поближе, что я позволил себе подняться.

Присев на мокрой от моего пота постели, я ощутил резкий прилив головной боли. Виски сжало невидимыми тисками, а в глазах всё поплыло и закружилось. Я притормозил. Старая кровать робко скрипнула подо мной, и после этого в комнате вновь воцарилась тишина. Только лишь ветер что-то качал и ударял во дворе, но я не спешил туда. Я хотел, но понял, что пока не могу. Слабость атаковала исподтишка, и жизненные приоритеты вмиг расставил инстинкт самосохранения.

Боль перешла из головы в пробитые ладонь, плечо и бок, а затем в вечно ноющие ноги. Эта боль была такой естественной, что на сон это всё уже совсем не похоже. Тогда где же я? И что с моими ранами?

Я посмотрел на свою ладонь. Она была наглухо перебинтована окровавленной белой тряпкой, впрочем, как и мой бок. Тугие повязки шли через раненное плечо и живот, но красными стали только в местах ранения. Мне так хотелось посмотреть, что там творится, но повязка была наложена слишком усердно, и я поберёг её в знак благодарности хозяину. Кстати, а кто это и где он?

Но хозяин так и не появился, даже когда я попытался окликнуть его. В ответ шумел только ветер снаружи, да стук калитки, что раскачивалась, похоже, где-то неподалёку.

Наконец, я собрал свои силы в кулак и пошёл к выходу. Ноги стали как каменные и отказывались идти, но я был настойчивее. Очень скоро я добрался до двери и вытолкнул её, буквально вывалившись с нею из дома.

В лицо мне ударил ярчайший белый свет, которым солнце напоило зеленую лужайку возле дома. Здесь было так красиво! Всё вокруг цвело и пахло, птицы пели свои серенады, а вокруг только глухой лес и неразлучное эхо. Я сделал недоверчивый и робкий шаг на зеленую траву. Босые ноги обдало холодной росой, отчего меня вновь зазнобило. Однако кроме нижнего белья, повязок и крестика на мне ничего не было. Разве что я увидел свои болотники, что в развернутом виде сушились на самодельной лавочке.

Участок перед домом казался небольшим. От выхода тянулась скромная тропинка к калитке, которая была настежь открыта и периодически ударялась о столб под порывами ветра. Крючок на деревянной двёрке звенел от удара и вновь улетал вслед за дверью. Именно он издавал те пронзительные звуки, от которых ещё больше стучало в голове. Забор был совсем небольшим, а дом, из которого я вышел, стоял на пригорке, поэтому я мог видеть, как за забором, далеко-далеко, расстилается зеленая лесная чаща. И ни намека на цивилизацию, как, впрочем, и на океан. Зелень была повсюду, разве что вдоль тропинки сидели разноцветные горные цветы. Даже сам забор был весь в повители, и вьюнки, порой, плелись прямо по гладко выкошенному придворному лугу.

Не встретив ничего живого, я отправился на задний двор, который уже, как раз-то, оказался солидным. Здесь я заприметил много всевозможных построек и грядок с различными овощами. Кроме них во дворе были кустарники с малиной и смородиной, яблони и различные хозяйственные безделушки. Моё белье сушилось на веревке здесь же, на заднем дворе, в компании окровавленных тряпок и полотенец. Видать, недаром так сильно болят мои пулевые ранения. Наверное, я всё-таки жив. Разве может быть мёртвым так больно? А ещё и так голодно. Придерживая рану пробитой рукой, я поскрёбся обратно к дому, сорвав по пути горсть черной смородины. Мне было стыдно перед хозяином, но я не мог удержать свою булимию. Очень уж кушать хотелось.

Однако мой путь до двери прошёл нелегко. Голову снова схватила боль, всё вокруг закружилось, и я, дойдя до порога, медленно съехал по косяку на пол. Что-то совсем закружило. Что-то…

3.

- Ох… - открыл я глаза и тут же схватился за голову. Она всё еще болела, перед глазами стоял белёсый туман, но я, кое-как проморгавшись, развеял пелену и огляделся.

Я опять лежал на той же кровати, только уже на сухой. Из-за двери теперь лился не свет, а чёрные мглистые волны в щелях между досками, отчего мне показалось, что сейчас меня снова окутает тьма, и я провалюсь в беспамятство. Но сон не наступал. Напротив – спать совсем не хотелось, да и как можно было уснуть, когда кто-то орудовал возле печки!

- Проснулся! – вскричал некто в меховой куртке, сшитой, похоже, из таких же шкурок, что висели в углу. – На месте будь!

Незнакомец чиркнул огнивом у соломы, что лежала на загнетке, и чепелой заправил яркий огонёк вместе с дровами в печь. Опосля он почти бегом выскочил из дому и вернулся уже с охапкой дров, вывалив её у печи. Осмотрев бегло комнату, незнакомец, видимо, решил, что выходить больше не придется. Он снял свою шубу и повесил у печи, представ передо мной в бежевом шерстяном свитере и широких серых штанах.

- Зря ты вставать, рано вставать! – погрозил он пальцем, объясняя мне, будто маленькому ребёнку. – Твой рана еще не зажил!

- Спасибо, - сказал я хриплым голосом и откашлялся.

Незнакомец улыбнулся мне и сел рядом на маленькую табуретку. Передо мной сидел толи алеут, толи эскимос, в общем – инуит, как они себя называли. Мужчина был уже преклонных лет, но выглядел он довольно бодро. Да и лицо его не было покрыто бросающимися в глаза морщинами, так что я дал бы ему лет шестьдесят навскидку. Мелкие, едва заметные чёрные усы и щетина проглядывались на широком лице мужчины, черты которого слабо были различимы в мелькающих и тусклых бликах огня.

- Твоя совсем бы замёрз, если б не шаман Кавак. – указал мужчина на себя. – Кавак твой стрелять услышал, тебя в лес нашел и домой приволочь. Как тебя звать? – продолжал говорить мужчина, выдерживая паузы, видимо, чтобы вспомнить слова.

- ***. Спасибо большое, Кавак.

- О, ***, не я тебя лечить. Снег лечить. Без него ты бы не выжить. Только его нет здесь теперь.


Дата добавления: 2020-04-08; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!