Основные направления ренессансной исторической мысли 7 страница
По их мнению, античному циклическому течению времени соответствует концепция замкнутой, или циклической, концепции истории, согласно которой события бесконечно повторяются, т. е. история представляет собой процесс вечного (и бессмысленного) повторения, в котором одно событие имеет значение не большее, чем другое. Напротив, в «линейной» концепции течения времени, свойственной иудейско-христианской религии, имеются начало и конец истории: в этой «истории» каждое событие полно смысла и значения, исключительно и уникально.
К сожалению, сторонники тезиса об «аисторизме» греков не опираются на те или иные исторические факты, которые подтвердили бы отстаиваемый ими тезис. Ссылки же на миф о «вечном возвращении» (кстати, этот миф присутствует в мифологии не только греков, но и многих других народов) не являются аргументом, ибо речь идет не о мифологических взглядах греков, а о наличии или отсутствии у них идеи историзма – чувства историзма и исторического сознания42. Проще говоря, об историческом сознании греков, как, впрочем, и об их философии, нельзя судить по их мифологии. Аналогичное следует сказать и об идее о палингенесии. От того, что эта идея встречается у некоторых греческих философов, она нисколько не перестает быть религиозно-мифологической.
Распространенная точка зрения, согласно которой греки мыслили течение времени «циклично», а приверженцы иудейско-христианского вероучения – «линейно», представляет собой тенденциозное толкование некоторых религиозно-мифологических воззрений греков, а также определенных идей их историков и философов с позиции современной христианской теологии. Американский ученый Дж. А. Пресс в статье «История и развитие идеи истории в античности», исследовавший, в частности, термин «история» у греческих авторов, пришел к выводу, что сторонники «аисторизма» греков навязывают древним грекам и ранним христианским авторам чуждые им модели мысли. По его словам, «ни один греческий или римский автор никогда не утверждал, что история движется по замкнутому кругу, и ни один христианский автор не говорил, что развитие истории носит линейный характер. Так же никто из греческих или римских авторов не утверждал, что история повторяется, и никто из христианских авторов не говорил, что она создается раз и навсегда»43.
|
|
|
Вот некоторые смысловые значения термина «история» у древних греков. Гомер словом ϊστωρ обозначает третейского судью, т. е. человека, способного рассудить спорящих, установить, кто из них прав, а кто виноват (см. Илиада, XVIII, 499–501; XXIII, 485–486). У Гераклита ϊστσρας означает «осведомленность»: «Нужно, чтобы мужи философы были во многом хорошо осведомлены» (фрг. 35; см. также фрг. 129 ДК). Установлено, что «отец истории» Геродот использует термин «история» преимущественно как синоним слова «расспрашивать», «разузнавать», «расследовать», точнее, результат, полученный путем расспросов, разузнаваний и расследований. Вместе с тем у Геродота намечается понимание «истории» как научно-методического исследования и установления причин описываемых событий.
|
|
|
Для нашей цели важно отметить, что у Геродота понимание «истории», пронизанное обостренным чувством историзма (чтобы ни события с течением времени «не пришли в забвение», ни великие деяния людей «не остались в безвестности»), связано с деятельностью людей. Иначе говоря, для Геродота «история» представляет собой расследование с целью получения достоверной информации о событиях и людях, их делах и деяниях. Более того, «отец истории» в первоначальной форме ставит перед собой задачу рационального осмысления событий, т. е. установления между ними причинно-следственных связей.
Научно-рационалистическое осмысление хода событий со всей определенностью выражено у Фукидида, который в отличие от Геродота полностью исключил вмешательство сверхъестественных сил при изображении им явлений реальной действительности. Видя задачу историка в «отыскании истины»44, Фукидид объясняет действия людей причинами, коренящимися в самой же человеческой природе45, в частности в присущем людям стремлении к преобладанию и жажде власти, выгоды и, наконец, свободы – чувстве «более сильном и неодолимом» в человеке, нежели его стремление к господству, и толкающем его «на рискованные предприятия»46. «Человеческая природа», являясь одним из постоянных факторов исторического процесса, стихийна и бессознательна в своей основе; она проявляется по-разному в зависимости от сложившихся условий и обстоятельств. Так, в период мира и благополучия как государства, так и отдельные люди обычно питают друг к другу честные намерения, чего нельзя сказать относительно периодов междуусобиц и войн.
|
|
|
Итак, для Геродота «история» есть повествование о деяниях людей на основе собранной информации, о мотивах их поступков и причинах происшедших событий, а для Фукидида «история» – это объективное описание закономерного хода событий, определяемого природой человека, его сущностью. Ясно, что понимание «истории» Геродотом и Фукидидом существенно отличается как от иудейско-христианской концепции истории, так и от ее экзистенциалистской разновидности, сводящей «историю» к течению времени – к переживанию «потока» жизни со всеми ее страданиями и заботами, страхами и ожиданиями. Очевидно и то, что идея об «антиисторизме» греков возникла в результате модернизации их представлений об истории как области знания, т. е. явилась продуктом переноса на них чуждых им схем мысли. Разумеется, античные представления об истории можно (и зачастую нужно) сопоставлять с представлениями последующих периодов истории вплоть до современности. Такое сопоставление позволяет глубже понять, как ставились и решались те или иные проблемы. В известной мере можно даже смотреть на античность с позиций современности (что, собственно говоря, часто и делается), однако на этом основании нельзя молчаливо полагать, что проблемы, занимавшие древних, во всем аналогичны нашим, становясь, таким образом, на антиисторические позиции и считая, что ничего нового под солнцем нет.
|
|
|
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кессиди Ф. Х. К истокам греческой мысли. – СПб.: Алетейя, 2001. – С. 73–87.
2 Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография // Перев. с англ. М., 1980. – С. 22; Eliade M. Cosmos and History. The Myth of the Eternal Return. N. Y., 1959. – P. 85.
3 См.: Boman Th. Das hebräische Denken im Vergleich mit dem griechischen. Göttingen, 1965. – S. 148; Шпенглер О. Закат Европы (образ и действительность). Т. 1. М.; Пг, 1922. – С. 70; Лосев А. Ф. История античной эстетики (ранняя классика). М., 1963. С. 62; Бычков В. В. Эстетика Филона Александрийского // ВДИ. 1975. – № 3. – С. 60.
4 См.: Лосев А. Ф. Указ. соч. – С. 60.
5 «Совесть... оказывается ненужной как самим героям древнегреческой трагедии, так и их создателям» – этим выводом заканчивается статья В. Н. Ярхо «Была ли у древних греков совесть? (К изображению человека в аттической трагедии)» (Античность и современность. К 80-летию Ф. А. Петровского. М., 1972. – С. 263). Концепция В. Н. Ярхо встретила резкое возражение со стороны известного грузинского философа-этика Г. Д. Бандзеладзе в его статье «Была ли у древних греков совесть?» (см.: Литературная Грузия. – 1977. – № 10).
6 Тронский И. М. История античной литературы. Л., 1947. – С. 11.
7 Лосев А. Ф. Указ. соч. – С. 96.
8 См.: Schadewald W. Die Anfдnge der Geschitschreibung bei den Griechen // Die Antike. Berlin; Leipzig, 1934. Bd. X. Hf. 2. – S. 144; Jaeger W. Paideia. Berlin; Leipzig, 1934. Bd. 1. – S. 8–9, 13.
9 См.: Столович Л. Н. Человек – мера всех вещей // Античная культура и современная наука. М., 1985. – С. 13–16; Казанский Б . В мире слов. Л., 1958. – С. 121; Hadas М . Humanism (The Greek Ideal and its Survival). N. Y., 1960. – P. 13; Топуридзе Е. И. Человек в античной трагедии. Тбилиси, 1984. Подчеркивая, что «фундаментальной ценностью, унаследованной новой цивилизацией от древней, была идея свободы», Е. И. Топуридзе продолжает: «Греки являются первооткрывателями того факта, что человек – существо свободное, способное творить свою жизнь согласно избранной им цели, независимо от каких-либо детерминирующих его внешних или внутренних сил» (С. 3–4, 13, 15).
10 Лосев А. Ф. Указ. соч. – С. 94.
11 Там же. – С. 95.
12 Там же. – С. 60.
13 Аверинцев С. С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность» // Вопросы литературы. – 1971. – № 8. – С. 44.
14 Там же. – С. 48.
15 См.. Strycker E. de. Einege Betrachtungem über die griechische Philosophie in ihrem Verhältnis zur antiken Kultur und zum modernen Denken // Antike und Abendland. Bd. XX Hf. I. Berlin; N. Y., 1974. – S. 7; Кессиди Ф. Х. Метафизика и диалектика Парменида // Вопросы философии. – 1972. – № 7. – С. 48.
16 Бердяев Н. А. Предсмертные мысли Фауста // Освальд Шпенглер и «Закат Европы» М., 1922. – С. 61.
17 Любопытно отметить, что некоторые авторы, проводящие параллели между греческим философским разумом и библейской религиозной верой, признают, тем не менее, что эти параллели являются в какой-то степени «подтасовкой». Так, В. Баррет замечает, что библейский человек обладает знанием, полученным не через разум, а «скорее через плоть и кровь, кости и внутренности, через доверие и кровь, смятение, любовь и страх; через страстную верность верующего Всевышнему, которого он никогда не может познать разумом. Такой вид знания человек приобретает только через существование, а не разумом… Мы, несомненно, в какой-то степени подтасовали карты, рассматривая эллинизм более или менее в том виде, в каком он был сформулирован философами, в частности Платоном; у эллинов также были такие поэты-трагики, как Эсхил и Софокл, которые обладали другой разновидностью знаний жизни» (Barret W. Irrational Man. A Study in Existential Philosophy N. Y., 1958. – P. 70).
18 Коллингвуд Р . Дж . Указ соч. – С. 20.
19 Там же. – С. 23–24.
20 Аверинцев С. С. Указ. соч. – С. 48.
21 Кон И. С. Историзм // Советская историческая энциклопедия. Т. 6. М., 1965. – С. 453.
22 Коллингвуд Р. Дж. Указ. соч. – С. 29.
23 Там же. – С. 31.
24 Там же. – С. 29.
25 Там же. – С. 30.
26 Там же.
27 Во man Т. Op. cit. – S. 148.
28 Ibidem.
29 Бердяев Н. А. Указ. соч. – С. 60.
30 Во man Т . Op. cit. – S. 170.
31 Ibidem. – S. 172.
32 Ibidem. – S. 174.
33 Ibidem. – S. 178.
34 См.: Аверицев С. С. Указ. соч. – С. 16.
35 См.: там же. – С. 48.
36 Как известно, О. Шпенглер относится к числу этих приверженцев идеи о том, что греки не ведали идеи истории Пытаясь как-то «оправдать» вопиющие по своей произвольности построения О. Шпенглера и многочисленные фактические огрехи его книги «Закат Европы», Ф. А. Степун предположил, что на упреки в произвольности и надуманности исторических суждений Шпенглера последний мог бы ответить знаменитой фразой Гегеля о том, что если факты не укладываются в умозрительную конструкцию, то «тем хуже для фактов». Впрочем, Ф. А. Степун добавляет: «Для Шпенглера нет фактов вне связи с его новым внутренним опытом… Это значит, что формально логические и позитивно научные неверности шпенглеровской концепции должны быть поняты и оправданы в ней как гностические точные символы» («Освальд Шпенглер и “Закат Европы”» М., 1922. – С. 32). Однако ссылкой на ясновидение («внутренний опыт») и «гностические точные символы» можно оправдать любой произвол и нелепость в суждениях.
37 Это распространенное представление о «космосе» греков страдает односторонностью. Понимание «космоса» в качестве гармоничного (прекрасного и разумного) миропорядка заключало в себе как идею о целесообразно организованном целом, так и пантеистическую идею о «божественном» строе вещей.
38 Бердяев Н. А. Указ. соч. – С. 60.
39 Бердяев Н. Опыт эсхатологической метафизики (Творчество и объективизация). Париж, 1947. – С. 175.
40 См.: Муцопулос Е . Является ли этика Демокрита этикой кайроса? // Proceedings of the 1-st International Congress on Democritus. Xanthi, 1984. – P. 317. (На греч. яз.)
41 Мифы народов мира: В 2-х т. М., 1982. Т. 2. – С. 663.
42 Согласно новейшим исследованиям, возникновение зачатков исторического мышления сопровождалось отказом от цикличной мифологической схемы времени. Так, по словам Вяч. Вс. Иванова, «в античном варианте мифологии (в частности в эпическом повествовании у Гесиода) характерное для архаической мифологии представление о циклическом мифологическом времени заменяется представлением о ряде времени» (Иванов Вяч. Вс. Миф и мифическое сознание // Вопросы философии. – 1986. – № 7. – С. 150).
43 Press G. A. History and Development of the Idea of History in Antiquity // History and Theory. 1977. V. 16. N 3. – P. 228. См. также: Тахо-Годи А. А. Ионийское и аттическое понимание термина «история» // Вопросы классической филологии. М., 1969. Вып. 2. – С. 107–126.
44 Фукидид. – История. I, 20, 3.
45 Там же. – I, 22, 4.
46 Там же. – III, 45, 4–6.
Г. В. Ф. ГЕГЕЛЬ
ЛЕКЦИИ ПО ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ
Введение1
<…> Для выяснения того, что такое философская всемирная история, я считаю необходимым прежде всего рассмотреть другие формы историографии. Вообще существуют три вида историографии:
a) первоначальная история,
b) рефлективная история,
c) философская история.
а) Что касается первой, то, чтобы тут же дать конкретный образ, я назову для примера имена Геродота, Фукидида и других подобных им историков. Эти историки описывали преимущественно протекавшие на их глазах деяния, события и состояния, причем сами они были проникнуты их духом и переносили в сферу духовных представлений то, что существовало вовне. Таким образом внешнее явление преобразуется во внутреннее представление. Подобно тому как поэт перерабатывает материал, данный ему в его ощущениях, чтобы выразить его в представлениях. Конечно, эти первоначальные историки пользовались сообщениями и рассказами других (один человек не может видеть все), но лишь таким же образом, как и поэт пользуется, как ингредиентом, сложившимся языком, которому он обязан столь многим. Историки связывают воедино преходящие явления и увековечивают их в храме Мнемозины. К такой первоначальной истории не относятся легенды, народные песни, предания, так как все это еще неясные способы представления, свойственные непросвещенным народам. Мы же имеем здесь дело с такими народами, которые знали, что они собою представляли и чего они желали. Действительность, которую мы обозреваем или можем обозреть, следует признать более твердой почвой, чем то ускользнувшее прошлое, к которому относится возникновение легенд и поэтических произведений, уже не выражающих исторической жизни народов, достигших ясно выраженной индивидуальности.
Такие первоначальные историки преобразуют современные им события, деяния и состояния в систему представлений. Поэтому содержание таких исторических произведений не может быть очень обширно по своему внешнему объему (например, исторические труды Геродота, Фукидида, Гвиччардини); то, что существует и живет в окружающей их среде, составляет их существенное содержание; образованность автора и культура, выражающаяся в тех фактах, излагая которые он создает свое произведение, дух автора и дух тех действий, о которых он повествует, тождественны. Он описывает то, в чем он более или менее принимал участие, или то, что он по крайней мере переживал. Он воспроизводит непродолжительные периоды, индивидуальные образы людей и происшествий; нарисованная им картина воспроизводит без рефлексии отдельные черты так, чтобы вызывать у потомков столь же определенное представление об изображенном, сколь определенно оно представлялось ему в воззрении или в наглядных повествованиях. Он не прибегает к рефлексии потому, что сам духовно сжился с излагаемым им предметом и еще не вышел за его пределы; если же он, как например Цезарь, принадлежит к числу полководцев или государственных деятелей, то именно его цели сами по себе являются историческими. Но если здесь говорится, что у такого историка нет рефлексии, а что выступают сами лица и народы, то не противоречат ли этому те речи, которые мы читаем, например, у Фукидида и о которых можно утверждать, что они, наверно, не были произнесены в такой форме? Однако речи являются действиями людей и притом такими действиями, которые имеют весьма существенное значение. Правда, люди часто говорят, что это были только речи, желая этим доказать их невинность. Такие речи представляют собой только болтовню, а болтовня обладает тем важным преимуществом, что она невинна. Но такие речи, с которыми один народ обращается к другому, или речи, с которыми люди обращаются к народу и к государям, являются существенными и неотъемлемыми составными частями истории. И если бы даже такие речи, как например речь Перикла, образованнейшего, чистейшего, благороднейшего государственного деятеля, были переработаны Фукидидом, то они все-таки не чужды Периклу. В таких речах эти люди высказывают максимы своего народа и свои личные взгляды, выражают понимание своих политических отношений и своей нравственной и духовной природы, те принципы, которыми они руководились, преследуя те или иные цели и применяя тот или иной образ действий. В речах, приписываемых историком этим людям, выражается не чуждое им сознание, а их собственная культура.
Таких историков, которых следует основательно изучать и внимательно читать и перечитывать тому, кто хочет понять, что пережили народы, и углубиться в их жизнь, – таких историков, у которых можно найти не только ученость, но глубокое и чистое наслаждение, не так много, как можно было бы думать: Геродот, отец, т. е. родоначальник истории, и Фукидид уже были упомянуты; оригинальной книгой является «Анабазис» Ксенофонта; «Комментарии» Цезаря составляют настоящий шедевр великого духа. В древности такие историки непременно должны были быть великими полководцами и государственными людьми; в средние века, за исключением епископов, стоявших в центре государственной деятельности, к их числу принадлежали монахи как наивные летописцы, которые были столь же изолированы, сколь вышеупомянутые государственные люди древности находились во взаимной связи. В новейшее время обстоятельства совершенно изменились. Наша образованность по существу дела воспринимает и тотчас же преобразует все события в повествования, для того чтобы о них составлялось определенное представление. У нас имеются превосходные, простые, определенные повествования, в особенности о военных событиях, и эти повествования можно поставить рядом с «Комментариями» Цезаря; что же касается богатства их содержания и указаний средств и условий, то они еще поучительнее. Сюда же относятся и французские мемуары. Часто они написаны остроумными людьми о незначительных событиях и нередко в них содержится много анекдотического, так что в основе их лежит довольно скудное содержание, но часто они оказываются подлинно мастерскими историческими произведениями, например мемуары кардинала де Ретца; в них открывается обширное историческое поле. В Германии редко встречаются такие мастера; Фридрих Великий (Histoire de mon temps) является славным исключением. В сущности такие люди должны занимать высокое положение. Лишь с высоты возможно хорошо обозревать предметы и замечать все, но этого нельзя сделать, если смотреть снизу вверх через небольшую щель.
Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 167; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!