Теология истории раннего христианства 30



 

<…> Наиболее завершенное изложение теологии истории раннего христианства дано в труде Августина (354–430 гг.), епископа г. Гиппона (Северная Африка) (De civitate Dei «О граде божьем»)31. Этот труд создавался в условиях поистине драматических. В 410 г. «вечный город» Рим был взят и разграблен остготами под предводительством Алариха.

<…> ближайшая цель Августина заключалась в том, чтобы отвести от христианства обвинения, будто из-за забвения римлянами прежних богов на них обрушились их гнев и возмездие. Однако, решая эту апологетическую по своему характеру задачу, Августин по существу ответил на вопрос более общий: что нового внесло христианство в историческое сознание европейских народов?

Систематическая разработка и полнота этого ответа, опиравшегося, нередко полемически, на сложившуюся к тому времени традицию в патристике и на риторические средства, доставлявшиеся классической образованностью автора, обеспечили труду Августина на протяжении всего средневековья авторитет по сути канонического изложения христианской «идеи истории».

Естественно, что радикальный пересмотр отправных моментов античного (языческого) исторического сознания начался с проблем космологии.

 

Мир божий и мир человека

 

В центре христианского мировидения вместо безличного космоса, что было характерно для представления античности, оказался сам создатель всего сущего – бог, наделенный атрибутами трансцендентности, неизменности, всеведения, всемогущества, безграничности. Им создан и управляется мир (не множество миров, а один-единственный), состоящий из «неба и земли» и насчитывающий около 6000 лет «со дня творения». Однако бог в  христианстве – не безличная абстракция, а персонифицированный, «живой»; он постоянно занят делами своего творения.

Итак, в отличие от зрелищности картины античного мира – ее можно было созерцать, ее можно было показать – христианская картина мира не поглощает зрителя, а тотчас переводит его внимание на ее творца. Она базируется не на очевидности, а на вере как исходной посылке ориентации человека в мире.

В диалоге верующего с господом мир объективного не существует. Вера не только предшествует разуму, она является по сути единственным объектом его деятельности. Поскольку бог в этом видении превосходит свое творение в бытии и могуществе, с помощью творения его объяснить нельзя. Бытие всего мира зависит от одного-единственного созидающего слова (логоса) божия. Очевидно, творение в этой Доктрине не является свидетельством бытия божия, а наоборот, мир сам по себе по сути не существует; единственное аутентичное свидетельство видимого мира – невидимый бог. Все величие, целесообразность и красота мира – ничто в сравнении с невидимым величием, мудростью и красотой вечного бога, сотворившего небо и землю из ничего.

Если с этой точки зрения рассматривать мир отстраненно, без примеси собственного «Я», а сам по себе, то перед нами окажется произведение искусства. Это колоссальное полотно, в котором удивительный мастер прибегал к темным тонам только для того, чтобы тем ярче выступили тона и игра красок стала несравненной.

Красота мира включает совершеннейшее и исчерпывающее воспроизведение всех возможных форм бытия. Это относится как к одушевленным, так и к неодушевленным его формам, и все они служат одной цели – из века в век славить щедрость творца.

Если же рассматривать Вселенную сквозь призму мирских интересов человека, то хотя и нельзя не славить должным образом такие ценности, как вызывающее удивление строение мироздания, блага мира, наличие всего необходимого для поддержания жизни человека, а также достижения человеческого духа в искусствах и науках, распространение рода человеческого, но вопреки всему этому жизнь в этом мире более чем безрадостна.

Все, что привлекает человека в нем, не идет ни в какое сравнение со страданиями, несчастьями, нуждой и лишениями, которым он подвержен в этой жизни. Земля – юдоль плача, олицетворение надежд и разочарований. Пребывание человека на ней правомернее было бы назвать умиранием, нежели жизнью. Иными словами, вся мирская история человечества, по Августину, – не что иное, как прогрессирующая победа сил, ему враждебных, жизнь разрушающих, над силами, его поддерживающими.

Поразительный контраст между удивительной картиной мира, рассматриваемой с позиций его всеблагого и всемогущего творца, и изображением реалий земной жизни человека с позиций последствий его грехопадения не случаен. Цель этого контраста – отвратить взор человека от всего земного, где благо – лишь видимость, иллюзия, а зло – вездесущая реальность. Кто не предпочтет умереть, если его поставить перед выбором: либо смерть, либо повторение земной жизни сначала – восклицает Августин.

Таким образом, христианское уничижение мира земного есть в такой же степени превознесение его создателя и мира потустороннего. Абсолютная трансцендентная зависимость творения от творца пришла в теологии истории Августина на смену античным убеждениям в функциональной независимости божественного творения, отстраненности от него (по крайней мере до поры до времени) демиурга.

<…> Не меньшей двойственностью отличаются воззрения Августина на человека. Человек – разумное существо; он разделяет со всем живым не ведающее покоя стремление к существованию, к полноте счастья и страшится более всего страданий. В этом «естественном» измерении человек предстает только как часть природы. Однако в двух отношениях человек отличается от животного – он наделен разумом и волей. Это – божья искра в человеке, сделавшая его господином и венцом творения. Из всех чудес, творимых посредством человека, наибольшим чудом является сам человек (omni miracula quod fit per hominem, majus miraculum homo est).

Основное в человеческом существовании – не подобие по рождению (в этом случае он не отличался бы от других существ), а подобие по творению. Иными словами, человек – не просто порождение себе подобных, а уникальное и абсолютное творение, по образу и подобию творца, способное на духовное обновление.

С этой точки зрения каждый человек есть уникальное творение, есть нечто новое. Оставаясь существом родовым и поэтому смертным, он вместе с тем индивидуален и неповторим. Однако в том, что человек смертен, заключается не естественный, а моральный феномен – смерть есть кара за грехопадение. Греховность человека – единственный источник всеобщей порчи, распространившийся в мире. Достаточно заметить, что за грехи Августин винит не телесное начало человека, а его свободную волю, т. е. в конечном счете начало моральное, духовное.

Свобода воли является божьим даром и, следовательно, благом, зло же проистекает не из нее самой, а из ее употребления. Оно проявляется в действиях, свидетельствующих об отпадении человека от «дела господня» и его приверженности «самому себе». Поскольку все добродетели сведены в христианстве к единой, высшей любви к богу, постольку все они уничтожены в человеке, проявившем гордыню, забвение господа. Без помощи всевышнего человек – прах – таков главный вывод христианской доктрины.

Таким образом, христианство отказалось от одной из ведущих греко-римских идей – оптимистической оценки человеческой природы. <…>

Ведущая идея этого построения – изначальное единство человечества в творении, наиболее убедительным доказательством которого являлось происхождение рода человеческого от одной брачной пары – Адама и Евы. Не греки, не римляне и не варвары, а единый род человеческий, скрывающийся за всеми обозначениями отдельных народов, – вот то новое, что внесло христианство в европейскую социальную идею.

Однако следствия «грехопадения» и в этом случае сказались самым удручающим образом. Изначальное единство человечества распалось, возникшее множество языков стало главной помехой, сделало невозможным общение людей между собой. И как следствие – рознь между людьми, нескончаемые войны и связанные с ними бедствия. Таким же следствием грехопадения явилось и рабство, хотя возникло оно относительно позднее32.

Несомненно, что такие идеи христианства, как единородность человечества, тесная связь этики индивидуальной и социальной, история как условие все более полного раскрытия истины веры, явились новым словом в историзме в сравнении с античной исторической мыслью, стали неотъемлемой частью исторического сознания последующих эпох. Однако религиозная интерпретация ряда идей, потенциально важных в случае их рационалистического раскрытия, затемняла на протяжении многих столетий возможность их рациональной и гуманистической трактовки. Это же обстоятельство объясняет суть и специфику вклада раннехристианской мысли в разработку проблематики, нас непосредственно интересующей.

 


Дата добавления: 2020-01-07; просмотров: 223; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!