Отдел второй. Законы социально-экономические 8 страница
Вторым обстоятельством, обусловливавшим поступление в рабское состояние, было воровство, когда притом укравший не имел чем заплатить установленное законом вознаграждение потерпевшему. "Укравший должен заплатить; а если нечем, то пусть продадут его для уплаты за украденное им", или, как читается в Вульгате: "Si non habuerit, quod pro furto reddat, ipse venumdabitur"*(459). По закону Моисея, укравший вообще должен был платить потерпевшему вдвое, вчетверо и впятеро против украденного; поэтому когда вор даже был пойман с украденным предметом, то он все-таки не мог отделаться возвращением этого предмета, - он должен был заплатить установленное законом вознаграждение сверх украденного. Если он не имел чем заплатить этого, его продавали. Иосиф Флавий говорит, что вор продавался в рабство самому потерпевшему - 
*(460), но это едва ли вероятно ввиду нравственных неудобств для такой продажи. Вероятнее, что его можно было продать всякому другому еврею, с чем согласно, между прочим, раввинское воззрение на этот предмет*(461). Гораздо большую трудность в понимании рассматриваемого закона представляет то, продавался ли вор лишь на столько времени, сколько достаточно было для получения суммы, необходимой для вознаграждения потерпевшего, или же продавался в рабство в собственном смысле, т.е. до установленного законом отпущения для всех рабов из евреев. Текст, по-видимому, дает некоторое основание думать, что вор продавался только "за украденное им", 
, по выражению текста LXX. Между тем свидетельство Иосифа Флавия дает повод к другому заключению. "Videlicet furem, quodsi non fit solvendo, vendi, non tamen exteris, nec in servitutem perpetuam, sed vindicandum in libertatem anno septimo"*(462). Это свидетельство, указывающее на право проданного в рабство вора на освобождение в седьмой год, дает основание предполагать, что вор продавался не на столько лишь времени, сколько достаточно было для получения суммы, необходимой для вознаграждения потерпевшего от воровства, но в рабство - в том смысле этого слова, как оно определено было законом для израильтянина.
|
|
|
В определении правового положения еврея в рабском состоянии Моисеево законодательство является полным выразителем теократического принципа, по которому "рабы Иеговы" не должны быть "рабами людей" в древнем, строгом смысле этого слова. Уступив естественным социально-экономическим условиям, необходимо приводившим к развитию рабства, законодатель, ограничив эти условия до наивозможно меньшего их числа, в то же время употребил все старания к тому, чтобы положение подвергшихся действию этих условий членов теократического государства было наивозможно менее похоже на действительное рабское состояние. С этою целью он вслед за постановлением, допускающим возможность поступления еврея в рабство по причине бедности, присоединяет и определение его правового положения и вместе требование гуманного обращения с ним. "Когда обеднеет у тебя брат твой и продан будет тебе, то не налагай на него работы рабской. Он должен быть у тебя как наемник, как поселенец"*(463). Исследователи Моисеева права, соглашаясь в признании духа гуманности, веющего от этого постановления, однако же, различно объясняют точный смысл его. Талмудисты, а за ними Мильцинер и др. под требованием "не налагать на раба-еврея работы рабской" подразумевают требование "не налагать унизительных работ, которые обыкновенно исполнялись действительными рабами, напр. следовать за господином в ванну и нести за ним одежды, или развязывать и подвязывать ему сандалии, мыть, умащать, или укладывать в постель"*(464). Такое понимание в некотором отношении имеет свое основание, так как по нему еврей освобождался от перечисленных, считавшихся рабскими, работ. Но исполнение этих работ, хотя бы и считавшихся рабскими, не могло быть обременительным для раба, разве только в нравственном отношении, так как постоянно напоминало бы ему о его рабском состоянии. Гораздо основательнее другое объяснение*(465), по которому под "рабской работой" разумеется тяжелая, непосильная, в собственном смысле рабская работа, какую, например, исполняли евреи в Египте*(466). Такую мысль предполагает взгляд законодателя на раба-еврея как на "наемника", под которым разумеется свободный работник, избирающий себе посильную работу. Эта же мысль проглядывает в следующем за рассматриваемым законом выражении теократического принципа, по которому евреи "рабы Иеговы, которых он вывел из земли Египетской", т.е. освободил от тех тяжелых работ, которыми их там обременяли. Наконец, заключительное постановление этого закона: "не господствуй над ним с жестокостью" или, как оно выразительнее читается у LXX: 
*(467), не оставляет более места для сомнения в том, что законодатель, запрещая налагать на раба-еврея "работу рабскую", имел при этом в виду ту тяжелую, рабскую работу, какою обременяли израильтян в Египте и от которой избавил их теперь Иегова*(468). Из этих постановлений видно, какими заботами законодательство окружает еврея в его рабском состоянии. Ограничение тяжелых условий его рабского состояния доведено почти до отрицания самого рабства, так что еврей и в этом состоянии не переставал быть свободною личностью, как и каждый другой израильтянин не в рабском состоянии. Личность его была неприкосновенна. Если господин наносил ему оскорбление или повреждение, то он имел право на то же вознаграждение, какое закон определяет за оскорбление свободного гражданина. Постановление, изложенное в Исх. XXI, 26 и 27 ст., раввины по справедливости относят только к рабу из чужеземцев, так как раб-еврей и без того, как увидим дальше, освобождался через шесть лет или в юбилейный год, и потому отпущение за побои с нанесением повреждения членам было бы недостаточным для него возмездием за оскорбление*(469). Раб-еврей даже и в имущественном отношении рассматривался как свободный наемник, так что господин его не имел права на его имущество, приобретенное им помимо узаконенной работы для господина, например посредством находки, подарков, заработка жены и пр. Это предполагается законом о выкупе из рабского состояния израильтянина у поселенца, которым выкуп возлагается на родственников, - "или если будет иметь достаток сам выкупится"*(470), добавляет закон. В 2 Царств. IX, 2, 10 рассказывается о богатом рабе Саула, имевшем хорошее хозяйство и двадцать рабов. Как член теократического государства, еврей и в рабском состоянии пользовался всеми преимуществами, установленными законом для свободных граждан этого государства. Так, он пользовался покоем в субботний день и участвовал в семейных и общественных торжествах при принесении жертв*(471). В одном только отношении, говорит Мильцинер, положение раба-еврея скорее походило на положение раба-чужеземца, чем свободного гражданина, именно, что его брак в рабском состоянии с данною ему господином в сожительство рабынею признавался не религиозно-гражданским, а рабским браком*(472), так что дети от этого сожительства оставались навсегда во владении у господина, как его домочадцы. Но и такое постановление скорее касается личности рабыни*(473), чем раба, так как закон не говорит, чтобы это сожительство для еврея имело характер принудительного со стороны господина.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
IX
Как видно из вышеизложенного, еврей и в рабском состоянии пользовался широкими правами. Условия, делающие это состояние у других народов тяжелым и унизительным для человеческого достоинства, здесь ограничены до наивозможно меньшей степени, почти до отрицания их. Но, ограничивая условия тяжести рабского состояния по самому существу этого состояния, законодатель вместе с тем ограничил его и по времени. У других народов рабское состояние было вечным, как это было с некоторыми ограничениями и у евреев в отношении к рабам из иноплеменников. По отношению же к рабам из евреев такое условие было несовместно с теократическим принципом, по которому "силы израилевы рабы Иеговы" и потому не должны быть рабами людей в собственном смысле слова, а должны быть как наемники. Ввиду этого принципа законодатель ограничил рабское состояние еврея по времени, назначив срок, по истечении которого раб-еврей должен был получать свободу без всякого выкупа. "Если купишь раба еврея, говорит законодатель: пусть он работает тебе шесть лет, а в седьмой год пусть выйдет на волю даром"*(474). На этом постановлении лежит яркая печать теократизма. Уступив естественно-социальному развитию общества, приведшему к нарушению личного правового равенства членов теократического государства, выразившемуся в происхождении рабского состояния, теократический принцип получает полное господство в седьмой, священный, год, уничтожая допущенное неравенство личности. Ограничение рабского состояния шестью годами и провозглашение седьмого года годом освобождения имеет тесную связь с понятием субботы и субботнего года. Как после шестидневной работы недельная суббота и после шестилетней обработки земли годичная суббота или субботний год должны были служить воспоминанием Творца и Владыки мира, предписавшего человеку и труд, и пользование плодами его с поля, так и после шестилетнего рабского состояния освобождение раба должно было служить как для господина, так и для раба воспоминанием того, что они оба рабы Иеговы и, следовательно, равны между собой*(475). Но имея тесную связь с субботним годом по мысли, год освобождения, однако же, не был тождествен с ним по времени. Между тем как первый был заключительным годом определенной, одинаковой для всех членов теократического государства седмицы лет, второй был седьмым годом для отдельного лица, седьмым со времени поступления его в рабское состояние. На это указывает уже сам закон, определяющий шесть лет работы до освобождения; такого определения нельзя было бы сделать, если бы годом освобождения был субботний год, так как тогда работа сокращалась бы смотря по промежутку времени от момента продажи до субботнего года. Притом эти годы видимо отделяются один от другого и в самом изложении закона, так как при описании субботнего года*(476) и соединенных с ним преимуществ для членов теократического государства не упоминается о таком важном преимуществе, как освобождение от рабского состояния, и при установлении года отпущения не упоминается о субботнем годе.
С изложенным законом об отпущении раба-еврея в седьмой год, по-видимому, стоит в противоречии другое постановление законодателя, назначающего другой срок для отпущения. "Когда обеднеет у тебя брат твой и продан будет тебе, то - до юбилейного года пусть работает у тебя; а тогда пусть отойдет он от тебя"*(477). Для объяснения такой значительной разности сроков отпущения учеными-исследователями предлагалось несколько различных толкований. Эвальд*(478) и многие другие хотят объяснить эту разность разновременностью того и другого законоположения: после того как, говорит Эвальд, предписанное в Исходе постановление об отпущении рабов в седьмой год вышло из употребления, то, чтобы все-таки сохранить в принципе закон, срок отпущения ограничили юбилейным годом, что, конечно, ввиду того, что только редкие рабы доживали до юбилейного года, было жалкой заменой прежнего закона. Другие, как, напр., Зальшюц, объясняют эту разность различием лиц, которых имеют в виду тот и другой законы: между тем как закон Лев., XXV гл., имеет в виду обедневшего и продавшего до юбилея свой земельный надел израильтянина, который поэтому, не имея чем содержаться свободно, по необходимости должен был оставаться в рабстве до юбилея, когда он мог получить свой участок, - закон Исхода и Второзакония имеет в виду средний класс рабов, рожденных в доме от рабского брака, которые по закону, будучи проданы другому господину, имели право на освобождение в седьмой год*(479).
Оба представленные объяснения рассматриваемой трудности страдают одним недостатком - искусственным преувеличением представляющейся разности между первым и вторым законами и вследствие этого прибегают к таким крайним средствам, как допущение разности во времени издания закона или искусственное создание особого класса людей. Зальшюц, напр., всю свою теорию строит, главным образом, на выражении закона Исх. XXI, 2 - "если купишь раба еврея", каковое выражение, по его мнению, можно относить только к такому лицу, которое уже прежде было в рабском состоянии, а никак не к такому, которое только еще поступает в рабское состояние. Но такое основание при своей искусственности вместе с тем и непрочно. На таком основании, по справедливому замечанию Мильцинера*(480), можно бы при понимании подобных рассматриваемому выражений, как, напр., "помазать царя"*(481) или латинского ducere uxorem, прийти к несообразному заключению, что помазываемый уже прежде был царем, или выходящая замуж уже прежде была замужем. Притом, при повторении этого закона во Втор. XV, 12 покупаемый даже и не называется уже рабом. Таким образом, рассматриваемая теория в этом отношении совершенно теряет почву. Наконец, нельзя не обратить внимание и на ту несообразность, по которой, при допущении этой теории, специальное законодательство, не определив прежде прав израильтян, поступивших в рабское состояние, занялось бы судьбою совершенно особого, во всяком случае, низшего, класса людей*(482). Эта несообразность устраняется при прямом понимании дела.
Разность двух рассмотренных законов несравненно легче объясняется другим способом. Уже Михаэлис пытался разрешить видимое противоречие между этими двумя законами, допустив, что эти законы совершенно самостоятельно устанавливают свои различные сроки отпущения. "Раб обыкновенно отпускался, - говорит он, - в седьмой год своей службы (по закону Исхода и Второзакония). Но положим, что он поступил в рабское состояние в 46-й год еврейского летосчисления, следовательно, за четыре года до юбилейного года; тогда уже он не дожидался седьмого года, а получал свободу в юбилейный год (по закону книги Левит), а вместе с свободой получал и свое проданное поле"*(483). Мнение Михаэлиса вполне принимает Мильцинер*(484), и оно имеет гораздо больше оснований, чем рассмотренные выше два других мнения. Прежде всего, оно имеет за себя ту простоту, с которою объясняется преувеличиваемая другими объяснениями трудность примирения двух, по-видимому, различных законов. При таком объяснении эти два закона являются уже не противоречащими, а дополняющими друг друга: первый закон устанавливает, так сказать, обыкновенный срок отпущения на седьмой год от поступления в рабское состояние, а второй - чрезвычайный, вызываемый исключительно общим теократическим и социально-экономическим значением юбилейного года, имевшего своею целью восстановлять первоначальное равенство по праву и состоянию и потому влекшего за собой освобождение потерявших свободу членов теократического государства и возвращение отчужденных полей их первоначальным владельцам. Что касается того недоумения, которое возникает при таком объяснении, почему закон Лев., XXV гл., выражается так категорически и самостоятельно, как будто не имеет в виду другого закона, определяющего шестилетний срок работы, так что может заключать в себе "опасную двусмысленность" (по выражению Зальшюца), то оно устраняется самым положением этого закона в законодательстве. Между тем как в первом законе законодатель устанавливает обыкновенный семилетний срок отпущения во все продолжение пятидесятилетнего периода, здесь во втором законе, где главным образом речь идет вообще о преимуществах, соединенных с юбилейным годом, законодатель счел нужным указать только тот срок отпущения, который определяется юбилейным годом, не упоминая об обыкновенном сроке, который предполагается известным. Опасную двусмысленность этот закон заключал бы в себе в таком случае, если бы хотя одной чертой он противоречил первому закону, заключал бы в себе такие постановления, которые хотя косвенно отменяли бы постановления первого закона. А этого он не заключает в себе; он только независимо от того закона устанавливает свой срок, который вызывается внутренним смыслом юбилейного года.
Иной характер принимает Моисеево законодательство по отношению к израильтянину, поступившему в рабское состояние к неизраильтянину, но только живущему среди израильского народа. Такому израильтянину оно не дает права на освобождение в 7-й год работы, а сроком освобождения его определяет 50-й юбилейный год. Здесь тоже прямо не отрицается право на освобождение в 7-й год, но об этом можно заключить по некоторым чертам закона, предполагающим отсутствие этого права. Текст закона таков: "Если пришлец или поселенец твой будет иметь достаток, а брат твой пред ним обеднеет и продастся пришельцу, то после продажи можно выкупить его; кто-нибудь из братьев его или из родства его должен выкупить его; или если будет иметь достаток, сам выкупится. И он должен рассчитаться с купившим его, начиная от того года, когда он продал себя, до года юбилейного. И если еще много остается лет, то по мере их он должен отдать в выкуп за себя серебро, за которое он куплен. Если же мало остается лет до юбилейного года, то он должен сосчитать, и по мере лет отдать за себя выкуп. Если же он не выкупится таким образом, то в юбилейный год отойдет сам и дети его с ним"*(485). Из текста видно, что закон не имеет в виду 7-го года освобождения, так как, говоря об освобождении в юбилейный год, предполагает до него много лет, следовательно, такой период, которым не может быть четырехлетний или, самое большое, пятилетний период, могущий быть до юбилейного года при шестилетнем сроке освобождения*(486). Трудно положительно указать основание, по которому законодатель лишил израильтянина, поступившего в рабское состояние к иноплеменнику, права на освобождение в седьмой год. Но можно предполагать, что законодатель этим выразил свое нежелание, чтобы израильтянин - раб Иеговы, сделался рабом у иноплеменника, не знающего Иеговы, предполагая, что долгий срок рабства удержит от поступления в него к иноплеменнику. На это, по-видимому, указывает и право выкупа, которое в этом только случае допускается законом: если по каким-либо обстоятельствам израильтянин поступал в рабство к иноплеменнику, несмотря на тяжелое условие долговременности этого рабства, то в этом случае закон возлагал на родственников обязанность сделать выкуп, и круг их, имеющийся в виду законом, так широк ("кто-нибудь из братьев его, или дядя его, или сын дяди его, или кто-нибудь из родства его, из племени его, должен выкупить его"), что только в исключительных случаях выкуп не мог быть приведен в исполнение. Выкуп производился по расчету, смотря по тому, сколько лет проработано уже рабом и сколько оставалось еще работать до юбилейного года; за оставшиеся должно было взнести соответственную сумму. Если бы, напр., кто-нибудь продал себя в рабство за 10 лет до юбилейного года за 40 сиклей и через три года получил возможность выкупиться, то выкупная сумма, за вычетом 12 сиклей за проработанные три года, должна бы составлять 28 сиклей. Родственник, который, таким образом, выкупил бы раба, никак не имел права на работу выкупленного. Выкуп был обязанностью, возлагавшеюся законом на родственников, такою обязанностью, к исполнению которой при иных обстоятельствах, по свидетельству и мнению Маймонида, можно было даже принуждать*(487). Если же выкуп не мог быть сделан и израильтянин оставался в рабстве у иноплеменника, то закон принимал все меры к облегчению его положения: "Он должен быть у него как наемник во все годы; он (иноплеменник) не должен господствовать над ним с жестокостью в глазах твоих"*(488). В последнем выражении раввины усматривают требование закона, чтобы общество наблюдало над обращением с рабом и защищало его от жестокости господина*(489). "В юбилейный год он отойдет сам и дети его с ним". Но и в самом освобождении закон полагает различие между рабом у иноплеменника и рабом у израильтянина. Первому закон полагает одно лишь освобождение, между тем второму вместе с освобождением предписывает подарок со стороны господина.
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 139; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!