Отдел второй. Законы социально-экономические 7 страница
Права рабов из иноземцев терпят, однако же, в сравнении с правами израильтян и значительные ограничения. Так, свидетельство раба перед судом было недействительно*(435). Такое ограничение, конечно, было отчасти следствием вообще неблагоприятного, господствовавшего в древности мнения о нравственных качествах рабов, а частью вызывалось и подневольным, зависимым положением раба, благодаря которому раб, особенно в случае свидетельства против господина, поставлялся в трудное положение - между требованиями совести и угрозами господина, в каковом положении трудно устоять на точке истины и нравственно закаленному, безукоризненно честному человеку. Талмудические постановления ограничивают права рабов и в некоторых других отношениях. Так, раб как полная собственность господина не имел права иметь никакого собственного владения: "все, что раб приобретает, приобретает он для господина своего"*(436). Господину, по толкованию талмудистов, принадлежало не только все то, что раб приобретал работой, или находкой, или в качества подарка, но он имел право и на вознаграждение, сделанное рабу за нанесенные ему оскорбления или повреждения. Но, как замечает Зальшюц, талмудические постановления в этом отношении находились под влиянием римского права, на что ясно указывает почти буквальное сходство приведенного выше талмудического определения о праве господина на сделанное рабом приобретение с подобным же определением римского права, по которому: quodcunque per servum acquiritur id domino acquiritur*(437). По талмудическому праву, раб не считался также правоспособным для брачных отношений. Если господин позволял рабу сожительство с рабыней, то это сожительство ни в юридическом, ни в религиозном отношении не имело характера действительного брака. Господин мог ту же рабыню во всякое время передать другому рабу для сожительства. Дети от такого сожительства принадлежали господину. Господину же принадлежали и дети, происшедшие от незаконной связи свободного с рабой; напротив, дети от связи раба со свободной считались хотя и незаконными, но свободными, так что в том и другом случае дети от незаконной связи причислялись к состоянию матери. На этих постановлениях Талмуда также сильно отразилось влияние римского права, по которому qui nascitur sine legitimo matrmonio, matrem sequitur*(438).
|
|
|
В отношении к рабыням из чужеземцев закон не представляет особенных постановлений. Они, как видно было из приводившихся выше узаконений, пользовались тем же преимуществами и терпели те же ограничения в своих правах, как и рабы. Особенности представляются только в таких отношениях, которые свойственны исключительно женскому полу, как, например, в случае соблазна и недозволенной связи мужчины с несвободною женщиною. Закон в этом случае налагает на преступников наказание, но не смертью, как это положено на случай подобного преступления со свободной, а жертвою повинности*(439). Ввиду такого сходства в положении рабов и рабынь нет надобности останавливаться на подробном изложении прав последних - оно было бы повторением уже изложенного; вместо этого представим общую характеристику рабского состояния чужеземцев у евреев.
|
|
|
Рассмотренная нами форма рабского состояния есть высшее выражение "рабства" по закону Моисея. Люди этого состояния на всю жизнь рабы. И, однако же, это рабство по сравнению с рабством у других народов теряет характер "рабства" в собственном смысле, как оно понималось в древнем языческом мире и понимается в новейшее время. "Все, что привыкли соединять с словом "рабство" в древнем и новом мире, - говорит Зальшюц*(440), - именно, что люди этого состояния всецело отданы на произвол господина, что он может без меры наказывать их, обременять непрестанной тяжелой работой, даже безнаказанно лишать жизни, - все это теряет свое значение по отношению к Моисееву праву, так как этот класс людей здесь находился под защитой закона и никоим образом не бесправен". Моисеев закон признавал в рабе человеческую личность и защищал его права как личности, брал под свою охрану его жизнь и здоровье, вводил его в пользование всеми преимуществами, назначенными для народа, и давал возможность при случае вступить в родственные отношения с семейством господина, т.е. получить независимость и слиться с народом*(441). Благодаря таким гуманным постановлениям, те, которые в других государствах в качестве низшей, бесправной породы людей, отделенных от остального населения, составляли из себя крайне опасную массу, которую можно было держать в покорности и порядке только строжайшими, даже бесчеловечно жестокими мерами (как это было, напр., в Спарте с илотами), здесь вступали в патриархально-семейный союз с народом. Под влиянием свободных учреждений Моисеева государства, сглаживавших резкие противоположности состояний господства и подчинения, вновь поступающие рабы скоро переходили из отчужденного и враждебного отношения к господам в близкое и братское отношение к ним, и такой порядок вещей не мог не иметь самых лучших последствий как для государственной, так и для семейной жизни израильского народа. Отсюда внутреннее спокойствие жизни этого народа, не знавшее ужасающих бедствий вражды подчиненных классов к господствующим. Для рабов и всех угнетенных палестинская почва была благословенной почвой, потому что, благодаря закону о невыдаче бежавшего раба господину, они здесь находили себе убежище и защиту - от притязаний жестоких господ. Наконец, и самая безотрадная "вечность рабства чужеземцев у евреев, единственная черта, придающая ему характер действительного рабства, в Моисеевом законодательстве терпит некоторые косвенные ограничения. Так, кроме указанного случая возможности получения свободы через поступление в родственную связь с домом господина, закон Лев. XIX, 20 предполагает возможность добровольного освобождения, а законами о жестоком обращении с рабами, о повреждении членов у них - освобождение предписывается. Особенно замечательны, как говорит Зальшюц*(442), последние постановления; во всех случаях, имеющихся в виду этими постановлениями, закон вместо того, чтобы налагать наказание на господина за жестокое обращение с рабом, предпочитает дать свободу рабу, как бы давая этим знать, что законодателю противно рабство по существу, что он пользуется всяким средством и всяким поводом, чтобы только смягчить, ограничить или даже вовсе уничтожить рабское состояние.
|
|
|
|
|
|
Такой характер рабского состояния у евреев не имеет ничего общего с рабским состоянием у других народов древнего мира, напр. у римлян. В противоположность рассмотренному правовому положению рабов у евреев, "у римлян рабы считались pro nullis... pro mortuis... pro quadrupedibus; положение их было даже хуже положения домашнего скота. Они не имели ни голоса в государстве, ни имени, ни племени, ни даже списка. Они считались неспособными чем бы то ни было обижаться и не могли приобретать себе ничего ни покупкой, ни по наследству. Исключая того, что называлось их peculium, все, что только они приобретали, принадлежало их господину; они не могли ни защищать, ни защищаться на суде, и всецело были исключены из сферы всякого гражданского права; они не признавались правоспособными на брак и в то же время не имели пощады в случае незаконной связи. Их можно было продать, передать, заложить, подобно всякому другому имуществу; имением они считались и, как с имением, с ними распоряжались"*(443). "За малейшее и самое невинное оскорбление господина их подвергали жестоким бичеваниям и осуждали на тягчайшие работы; и самый последний тиран, член господского дома, разгневанный действительным или воображаемым оскорблением, мог во всякое время пригвоздить раба ко кресту и умертвить его самою медленною, мучительною смертью. Рабами по преимуществу были несчастные пленники. Эти жалкие пленники, как свидетельствует древняя история, или подвергались беспощадному мучению, или с аукциона продавались в рабство. Тут иногда бросали их в глубокие рудокопни, осуждали на пожизненный невыносимый труд во тьме и отчаянии; иногда запирали в частные рабочие дома, осуждая на самые тяжелые и низкие работы; работа в поле и дома, работа без отдыха возлагалась на рабов. Наконец, последним попранием всякого человеческого достоинства в рабе служило клеймение лба знаком вечного бесчестия и публичного позора. Нельзя подумать о таком презрительном, жестоком обращении со своим ближним, родственным существом без чувства самой горькой жалости и негодования"*(444). Из этого сопоставления римского рабства с еврейским видно, насколько Моисеево право гуманнее и справедливее в отношении к обездоленным, беспомощным членам в человечестве.
VIII
В Моисеевом государстве кроме рассмотренного класса рабов из чужеземцев был и класс рабов из евреев. Этот вид рабов, по-видимому, вовсе не должен бы иметь места в свободном государстве избранного народа, так как рабство, как ненормальное явление, выражение государственно-общественного и нравственного неравенства, по-видимому, исключалось государственно-общественными и экономическими законами Моисея. Мудрый законодатель при основании своего государства принял все меры к тому, чтобы сделать его царством "равенства", в котором бы всем и каждому в отдельности предоставлены были все условия нравственного и материального развития - развития не в ущерб одних другим, как это было во всех древних государствах, а развития равного для всех. С этою целью он уничтожил все искусственные разделения народа на классы и состояния с различными правами и привилегиями, сделал всех членов государства полноправными членами его, объявил всех равными перед государством и законом, наделил равными земельными участками и постановил такие законы, которые должны были не допускать нарушения установленного равенства. Откуда же после этого такое вопиющее нарушение его, как рабство свободных граждан в таком свободном государстве? Ответить на этот вопрос можно только указанием на общую участь великих идей, которые, попадая в среду грубой, неупорядоченной массы, никогда не сохраняют в себе той чистоты и силы, какими они обладали при выходе из творческого духа их великого создателя: грубая масса своим воздействием всегда ослабляет их силу, и потому в своем осуществлении они необходимо подчиняются обычным свойствам этой массы. Великая идея равенства, впервые возвещенная Моисеем, потерпела такую же участь. Хотя она призвана была к осуществлению в теократическом государстве, т.е. таком государстве, где в сравнении со всем остальным древним миром всего менее можно было ожидать неблагоприятных для нее воздействий, однако ж и здесь неблагоприятные условия - результат вековой ненормально-исторической жизни - оказались настолько сильными, что великая идея никогда не могла вполне побороть их. Естественно-исторические условия социально-экономического развития непрерывно и упорно действовали против нее, и она должна была уступать им: раз установленное равенство мало-помалу переходило в социально-экономическое неравенство - источник рабства. Моисей своим пророческим взглядом предвидел такую неминуемую участь своей идеи и потому старания свои направил к тому, чтобы, насколько возможно, ограничить развитие необходимого зла.
Сущность теократического принципа, под покровительство которого Моисей поставил неприкосновенность личности членов своего государства, выражается в следующем положении: "Сыны израилевы, которых Господь Бог вывел из земли египетской, чтобы они не были там рабами, стали собственными рабами Иеговы, и потому не должно продавать их, как продают рабов"*(445). По прямому смыслу этого положения рабство в собственном смысле не должно иметь места в израильском народе, так как оно было бы фактическим отрицанием господства Иеговы. На этот принцип и опиралась Моисеева идея равенства, так как устранением социально-экономического неравенства уничтожался бы первый и главный источник рабства. Но, как уже было сказано выше, идея равенства никогда вполне не осуществлялась, естественно-экономические законы неуклонно действовали в противоположном направлении и мало-помалу на место установленного равенства появилось сначала экономическое, а потом и социальное неравенство - образовалась, следовательно, почва и для рабства. Сообразно с таким положением вещей законодатель определил и условия для рабского состояния.
Поступление свободного израильтянина в рабское состояние по Моисееву праву обусловливается двумя обстоятельствами: 1) бедностью и 2) преступлением против собственности ближнего - воровством, при неимении средств вознаградить за украденное. Первый случай закон не определяет положительными постановлениями, а скорее предполагает. "Когда обеднеет, - говорит он, - брат твой и продан будет тебе"*(446). По условиям экономического быта в Моисеевом государстве, до такого состояния бедности, которое могло повлечь за собою "продажу" в рабство, свободный израильтянин мог дойти главным образом продажей своего наследственного земельного надела. Продав свой земельный надел, еврей тем самым лишался главной опоры своего экономического благосостояния, так как в Моисеевом, почти исключительно земледельческом, государстве главным и почти единственным (кроме скотоводства) источником доходов была земля. После такой продажи он оставался совершенно без всяких средств к жизни, и поэтому, чтобы избавить себя и свое семейство от бедствий крайней нищеты, ему оставался единственный выход из беспомощного положения - отдаться в рабство, если только нельзя было избавиться от такой необходимости каким-нибудь счастливым оборотом - в форме займа или помощи со стороны родственников.
Некоторые исследователи допускают, что по Моисееву праву израильтянин поступал в рабское состояние и за неоплатные долги, которые он накопил, желая поправить свои расстроенные обстоятельства. Прямых указаний на такое постановление в законе нет, но указанные исследователи выводят его из некоторых определений, по-видимому, предполагающих право кредитора на личность должника. Если в самом деле главным условием поступления в рабство предполагается обеднение*(447), то по обыкновенной логике условием его могла быть и неустойка в долговых обязательствах. Это особенно ясно, говорят*(448), предполагается страдательною формою глагола, выражающего закон о продаже в рабство: "Когда обеднеет у тебя брат твой и продан*(449) будет тебе" и пр., предполагающею постороннее право на личность, подлежащую продаже. Другую основу для своего мнения исследователи видят в том, что при выкупе из рабства требуется взнос суммы по расчету до срока освобождения*(450). Такая сумма, по мнению Зальшюца, могла образоваться только из долгов, так как при свободном поступлении израильтянина в рабство в качестве простого наемника никто не заплатил бы ему вперед за все время его служения, имея в виду возможность его болезни или даже смерти. Но, во-первых, "страдательная" форма глагола - слишком неопределенное данное, чтобы можно было на нем категорически обосновывать какое-либо заключение. Так, например, кроме продажи в рабство за долги, она может давать повод к заключению о том, что семейство израильтянина, лишенное всякой возможности пропитываться, отдавало своего главного кормильца - отца семейства (конечно, с согласия его, на что, между прочим, указывает неустойчивость страдательной формы глагола, переходящей в другом месте в подобном же законе в форму активную - "продастся", "продаст себя"*(451) - в работники кому-либо некотором смысле "продавало" его в рабство, чтобы на счет полученной суммы поддержать свое существование до более благоприятных обстоятельств, как, например, до юбилейного года, в который по закону семейство могло получить свой наследственный, проданный по бедности, участок земли и, таким образом, снова иметь самостоятельный источник средств существования. Такою же неопределенностью страдает и вторая посылка Зальшюца, на основании которой он заключает о продаже в рабство за долги. Та предполагаемая законом сумма, которую требуется заплатить владельцу при выкупе из рабства, могла образоваться не из долгов только, как думает Зальшюц, а и другими путями, как, например, указанным выше путем продажи израильтянина в рабство его собственным семейством, с целью поддержать свое существование на проданную сумму. В таком случае при выкупе израильтянина за него вносилась именно эта сумма, полученная за него семейством при его продаже. Зальшюц при своем заключении о том, что эта сумма есть не что иное, как долг, по-видимому, введен был в заблуждение выражением закона, по которому проданный израильтянин не должен был считаться рабом в собственном смысле, а "должен быть как наемник, как поселенец"*(452). На этом основании он заключил, что если так проданный израильтянин действительно не раб, а "наемник" (поденный или погодный), то, конечно, никто не даст ему за работу всю сумму сразу до года отпущения или юбилейного года, как это предполагается законом; а если такая сумма предполагается как бы уплаченной, полученной рабом, так что при выкупе его требуется возвратить ее владельцу раба, то, конечно, эта сумма есть не что иное, как долг, который требуется уплатить, чтобы освободить израильтянина от рабства. Но дело в том, что хотя закон в видах человеколюбия повелевает смотреть на раба-израильтянина не как на раба в собственном смысле, а как на наемника и поэтому запрещает налагать на него "работу рабскую", тем не менее этот раб-израильтянин не есть в собственном смысле и наемник: в социальном и гражданском смысле он все-таки не свободный работник, а человек рабского состояния. На это указывает лишение его свободы до определенного законом срока для отпущения рабов, что совершенно несовместимо с положением свободного наемника. А если так, то при покупке израильтянина рабовладелец должен был платить ему или за него семейству не по частям, смотря по времени его работы, не по дням или годам, а заплатить за него сразу всю сумму до года отпущения или юбилейного года, как это бывает при покупке обыкновенных рабов, принимая на себя всякую невыгодную для него возможность болезни или смерти раба. Такими соображениями ослабляется сила доводов Зальшюца в пользу права кредитора на личность должника. Такое право, говорит по этому поводу Мильцинер, не имеет для себя надлежащей почвы в Моисеевом законе, и в раввинских преданиях нет и отдаленнейшего намека на его существование*(453). Оно совершенно стало бы в противоречие с тем духом гуманности, с которым Моисеево законодательство относится к должнику. Тот закон, который запрещает кредитору удерживать у себя на ночь взятую в залог одежду бедняка*(454) или брать в залог необходимый в домашнем хозяйстве предмет, или даже вообще запрещает самому кредитору входить в дом должника, чтобы взять в залог лучшие, по своему усмотрению, вещи*(455), - такой закон не мог личность и свободу обедневшего должника или его детей отдать на произвол жестокосердого кредитора. Защитники такого права в Моисеевом законодательстве ссылаются, между прочим, на исторические примеры захватывания в рабство несостоятельных должников или даже их детей*(456). Но чтобы оценить истинный смысл этих примеров, нужно, говорит Мильцинер, обратить внимание на время, из которого мы имеем оба эти примера. Первый взят из времени господства дома Ахава, когда Моисеевы законы вообще не соблюдались, а второй - из времени вскоре после возвращения из плена вавилонского, когда еще не были восстановлены и упорядочены юридические отношения. Кроме того, самое повествование об этих фактах в обоих местах показывает, что действия кредиторов были противозаконны, несправедливы. На это, по мнению названного выше исследователя, указывают даже и употребленные в обоих приведенных местах выражения, на библейском языке часто означающие вопль против понесенной несправедливости*(457). Несостоятельны также указания и на другие места, будто бы подтверждающие право кредитора на личность должника, на продажу его за долги в рабство. Так, против доказательства этого права на основании Матф. XVIII, 28 уже Калль, толкователь талмудистов в прошлом столетии, справедливо заметил, что: "Ibi non historia scribitur, sed pingitur parabola eaque fortasse ad mores Romanorum adcommodata, qui pridem in Judaea rerum potiebantur. Apud illos scilicet malae fidei debitores solebant vendi"*(458).
Дата добавления: 2019-11-16; просмотров: 131; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!