Глава 2. История учения о злоупотреблении правом 6 страница
1) управомоченное лицо, реализующее возможности, заключенные в принадлежащем ему праве, так или иначе вторгается в сферу правового господства третьего лица (лиц). При этом результат вторжения может быть для последнего безразличен либо в определенной степени полезен. Это явление получило название "рефлективного действия" *(264) субъективного права. Выгода, которую получает третье лицо, не выражается правом. Ее природа фактического свойства, она рассматривается для целей правового регулирования в качестве интереса, лишь при определенных условиях получающего защиту;
2) если эффект от осуществления гражданского права негативный, вредоносный, то независимо от формального соответствия поведения содержанию субъективного права его следует устранять. В подобной ситуации конфликт частных правообладателей одновременно проявляется как конфликт частной и публичной воли, означающий противоправность действий лица;
3) алгоритм внешней реакции на подобное поведение различается в зависимости от того, что нарушается при правоосуществлении - права или интересы иных участников отношений. Ранее уже отмечалось, что посредством закрепления в юридических нормах желательного и социально полезного для государства поведения в виде субъективных прав подчеркивается особая заинтересованность в нем общества. Поэтому невольное или намеренное причинение вреда и посягательство на права третьих лиц с необходимостью будет противоправно.
|
|
|
Когда объектом посягательства выступает интерес, то для признания осуществления права неправомерным потребуется прямое указание в нормативных источниках на его охраняемость. Примером могут служить правила п. 2, 3 ст. 209, ст. 293 ГК РФ. В противном случае поведение управомоченного лица нельзя будет квалифицировать как неправомерное.
Наибольшие сложности связаны с установлением противоправности деяния, формально соответствующего осуществлению права. В том случае, если в тексте общей нормы о злоупотреблении будут поименованы все основные виды пределов осуществления гражданских прав, то для доказательства противоправности поведения управомоченного лица достаточно будет обосновать превышение хотя бы одного из них. Назначение пределов заключается именно в том, чтобы служить основанием для квалификации правонарушения.
В настоящее время, когда пределы осуществления обозначены в самом общем виде, трудно установимы из текста нормы, временным показателем неправомерности должен выступать объективно причиненный третьим лицам вред (за исключением случаев, когда причинение вреда допускается законом).
|
|
|
Следующий признак - наличие вреда. Понимание негативных последствий, наступивших для третьих лиц в силу злоупотребления правом, будет различным в зависимости от того, в рамках договорных или внедоговорных отношений произошло злоупотребление. Думается, что негативные последствия применительно к злоупотреблению правом должны трактоваться максимально широко: убытки (ст. 15 ГК РФ), вред жизни, здоровью, умаление нематериальных благ и пр.
Однако, думается, не оправданно расширять понятие вредных последствий настолько, что они будут превращаться в оценочную категорию с безграничным содержанием, как это иногда пробуют сделать в периодической печати: "Как представляется, по смыслу закона данную норму следует толковать расширительно, а именно - термин "вред" здесь означает не только вред в смысле убытков и морального вреда, а вообще всякое неудобство, пусть и не связанное с материальными потерями или физическими и нравственными страданиями. Точнее, на наш взгляд, говорить не о "вреде", а о вообще неблагоприятных последствиях" *(265).
В. Пашин предлагает рассматривать в качестве вреда любой дискомфорт и неудобства для целей квалификации деяния как злоупотребления правом. С этим предложением нельзя согласиться по двум причинам. Во-первых, непонятно, почему к отдельно взятому институту гражданского права нужно применять не общий подход к пониманию вредных последствий, а некий особый и специальный. Во-вторых, еще в Древнем Риме многие "неудобства" собственников предписывалось терпеть, если они были связаны с нормальным осуществлением собственником своего права. Неудобство и дискомфорт - явления трудно определимые и субъективные (что одному неудобно, другому нормально или даже хорошо), их доказательство крайне затруднительно, а уж оспаривание и вовсе невозможно. Трудно представить себе, как ответчик сможет убедить судью, что на самом деле истцу удобно и комфортно.
|
|
|
В отношении наличности причиненного вреда нужно заметить, что, на наш взгляд, в качестве злоупотребления правом должны признаваться и те ситуации, при которых вредоносный результат еще не наступил, но ненадлежащее осуществление права создало все условия его наступления. В частности, когда реализация права носит длящийся характер. При квалификации такого поведения суд должен применить не только ст. 10, но и ст. 1065 ГК РФ о предупреждении вреда. По своей конструкции подобные действия напоминают одну из моделей древнеримских квазиделиктов, когда, согласно Институциям Юстиниана, предусматривалась ответственность за создание угрозы для прохожих. К примеру, если на крыше или на карнизе дома был установлен предмет, который при случайном падении мог нанести ущерб третьим лицам *(266).
|
|
|
Такое видение разделяют и другие авторы, считающие, что наличие вреда не является обязательным признаком шиканы. В обоснование достаточно было бы достаточно сослаться здесь на буквальный смысл закона, который говорит только о намерении причинить вред, а не об уже наступившем вреде. Однако в литературе высказываются и иные точки зрения. При этом не учитывается, во-первых, то, что нормы о шикане применяются не только (и не столько) для привлечения лица к ответственности, сколько для отказа ему в защите права (п. 2 ст. 10 ГК РФ), а это не предполагает с необходимостью наличия вреда и привлечения правонарушителя к ответственности. Во-вторых, не учитывается и возможность существования таких ситуаций, когда вред еще не наступил, но потенциальная угроза его наступления уже налицо. И, следовательно, намерения лица причинить вред могут быть уже известны не только ему, но и окружающим: сторона спора уже может доказывать наличие у другой стороны исключительного намерения причинить ей вред *(267).
Объективная сторона состава характеризуется активными действиями лица, поскольку законодатель в ст. 10 ГК РФ подчеркивает именно эту форму осуществления. Такой подход представляется разумным в той связи, что осуществление путем бездействия нужно расценивать как отказ от осуществления права. Последнее вполне допустимо и не влечет прекращение права (п. 2 ст. 9 ГК РФ), но в случае отказа от осуществления нет возможности причинить вред посредством права, то есть невозможно злоупотребление.
Интересен в этой связи пример из арбитражной практики по делу о возмещении имущественного ущерба (вреда), причиненного ненадлежащей охраной товарно-материальных ценностей. В указанном деле истец пытался доказать, что в действиях ответчика были все элементы состава злоупотребления правом. Доказаны были вред, нарушение ответчиком (собственником склада) прав третьих лиц (арендаторов склада), т.е. универсального предела осуществления гражданских прав. Следовательно, противоправность деяния не вызывала сомнений. Но все это связывалось с бездействием собственника (он не принял элементарных мер к техническому укреплению склада и его оборудованию техническими средствами охраны и т.п.). Поскольку ст. 10 ГК РФ предусматривает именно действия управомоченного лица и суд не смог выяснить, являлось ли подобное неосуществление права причиной наступившего вреда, то в удовлетворении исковых требований было отказано *(268).
Ранее уже отмечалось, что злоупотребление правом по своей природе не должно служить средством восполнения пробелов в гражданском законодательстве. Любое правонарушение как договорного, так и внедоговорного характера требует доказывания всех его элементов в суде. Злоупотребление правом не исключение. Исторически сложилось так, что начиная с 1930х гг. и до настоящего времени конструкцию злоупотребления используют именно в этом вспомогательном качестве.
По ряду причин злоупотребление правом не раз становилось орудием "целесообразности" в праве. Российские арбитражные суды посредством модели злоупотребления борются с недостатками законодательства о несостоятельности (банкротстве). Показательно определение Арбитражного суда Воронежской области "Об отказе в принятии заявления о банкротстве". Мотивируя отказ в принятии заявления от кредитора о банкротстве должника, судья квалифицирует действия заявителя как злоупотребление правом на принудительную ликвидацию неплатежеспособного контрагента. При этом в действительности у судьи возникли небезосновательные опасения в том, что, не исчерпав иных способов взыскания задолженности, кредитор прибег к наиболее радикальному средству - банкротству. Полагая, что ликвидировать организацию следует только в исключительных случаях, судья вынесла указанное определение.
В этом случае речь не идет о безграмотности правоприменителя, напротив, судья выносила определение, руководствуясь большим опытом в рассмотрении дел о несостоятельности. Нередки случаи, когда ради взыскания незначительных долгов (законодательный критерий для обращения в суд с требованием о банкротстве крайне низкий для юридических лиц - 500 МРОТ *(269)) процедуры банкротства устанавливаются в отношении вполне работоспособного лица. Начав дело о банкротстве, заявитель вынуждает остальных кредиторов также предъявить требования ко взысканию, несмотря на то, что они, возможно, еще могли бы отсрочить оплаты, и т.п. Судебный процесс о банкротстве действительно не может служить целям взыскания долга любыми средствами. В то же время, нужно подчеркнуть абсолютную невозможность пресекать процессуальные злоупотребления (сутяжничество и прочее) при помощи нормы ст. 10 ГК РФ, состав злоупотребления правом требует состязательного доказывания *(270). Следовательно, только принятие новой редакции Закона о банкротстве может служить надлежащей борьбе с процессуальными нарушениями. А ссылка на ст. 10 ГК РФ должна быть мотивирована в судебном решении доводами сторон, оценкой судом всех элементов состава злоупотребления правом. Примером грамотного, с точки зрения квалификации состава злоупотребления правом в области банкротства, судебного акта может служить постановление Федерального арбитражного суда Московского округа от 25 мая 2001 г. *(271)
Для уяснения сущности злоупотребления правом как правонарушения имеет смысл отграничить его от сходных отношений, в частности, определить, может ли состав злоупотребления служить основанием для признания сделки недействительной. Природа недействительных, в особенности ничтожных, сделок сложна. Так и нет единой позиции в отношении того, являются ли такого рода сделки правонарушением или остаются деянием правомерным *(272). Одни ученые исходят из тех соображений, что деяние, противоречащее норме объективного права, например, сделка, не соответствующая закону, по ст. 168 не может расцениваться правомерной. Другие считают, что сделка, в особенности оспоримая, остается сделкой и по намерениям сторон, и в силу не оспаривания этой сделки заинтересованными лицами и т.п.
В этой связи, если исходить из второй позиции, то не ясно, каким образом злоупотребление правом, выступающее основанием для недействительности, сможет в итоге сохранить такое свойство сделки, как правомерность.
Субъективная сторона злоупотребления правом всегда характеризуется виной управомоченного лица в форме умысла. Это утверждение основано на существе анализируемого явления, законодательный запрет которого связан с особой общественной опасностью сознательного извращения смысла субъективного права управомоченным лицом, что девальвирует ценность субъективного права для гражданского оборота. Об этом же свидетельствует термин "злоупотребление", подчеркивающий намерение лица использовать право ненадлежащим образом.
Неосторожное причинение вреда в рамках осуществления лицом принадлежащего ему гражданского права должно дополнительно оцениваться судом. В случае, когда безвредное использование этого правомочия невозможно, приоритет должен быть отдан управомоченному лицу как обладателю юридически обеспеченной возможности действовать. В этой связи суд должен исключить при квалификации злоупотребления правом ситуации, при причиняемый третьим лицам вред является следствием обычной эксплуатации вещи и должен расцениваться как разумно-терпимым.
Именно по особенностям субъективной стороны злоупотребление гражданским правом разграничивается на формы.
§ 3. Формы злоупотребления гражданским правом
Следуя логике российского законодателя и сделанным ранее выводам, можно заключить, что злоупотребление правом как неправомерное осуществление субъективного гражданского права есть нарушение управомоченным лицом установленных пределов осуществления. Согласно норме ст. 10 ГК РФ указанное деяние может иметь различные варианты проявлений. Буквальное прочтение текста кодекса позволяет выделить три формы злоупотребления правом:
1) шикану;
2) злоупотребление в иных, отличных от шиканы, формах;
3) злоупотребление правом применительно к конкурентным отношениям.
При ближайшем рассмотрении приведенного разделения злоупотребления правом на формы становится заметно отсутствие единого критерия классификации. Если шикана и злоупотребление в иных формах сравниваются главным образом в связи особенностями субъективной стороны деяния, то обособление в отдельную группу ненадлежащего осуществления конкурентных прав вызвано другими причинами. Последний вид злоупотребления с точки зрения степени и формы вины управомоченного лица вполне укладывается в рамки второй группы (злоупотреблений, отличных от шиканы). Совершение шиканы в отношении между конкурентами представляется маловероятным, о чем речь пойдет далее.
Следовательно, устанавливая особый запрет на использование гражданских прав в целях ограничения конкуренции и на злоупотребление доминирующим положением на рынке, законодатель не имел целью противопоставить этот вид формам, перечисленным в ч. 1 ст. 10 ГК РФ. Скорее, подобное обособление вызвано стремлением подчеркнуть значение этого правонарушения для развития рыночных отношений, в частности конкуренции.
Действительно, с конца XIX в. особую актуальность и масштабы приобрело осуществление хозяйствующими субъектами гражданских прав (на рекламу своей продукции, на свободный выбор контрагентов и партнеров, на самостоятельное управление производством и т.п.) для создания неблагоприятных условий другим производителям товаров. При этом не только ограничивалась конкуренция, причинялся ущерб предпринимателям, но вводились в заблуждение и несли убытки потребители.
В большинстве развитых стран было создано антимонопольное законодательство, сосредоточенное на пресечении злоупотребления правами в сфере профессиональной предпринимательской деятельности *(273). В отличие от злоупотреблений правом в иных социальных отношениях, где они носили отдельный и частный характер, в этой области подобное поведение затрагивало одновременно права и интересы неопределенного круга лиц, приобретало характер, пагубный для общества в целом.
Этим объясняется особое внимание законодателя к злоупотреблению конкурентными правами, закрепленное в ст. 10 ГК РФ. По этой же причине заметна разница между уровнем разработанности института злоупотребления правом в целом и той его частью, которая затрагивает конкуренцию товаропроизводителей *(274). Тем не менее, каких-либо принципиальных особенностей состава, позволявших бы выделить злоупотребление конкурентными правами в особую форму, нет.
Еще одним вероятным мотивом для особого выделения анализируемой формы злоупотребления в ст. 10 ГК РФ является то, что законодатель желал указать на возможность применения к этим отношениям не только административных норм, но и гражданско-правовых, включая установленные в них меры ответственности. Можно предположить, что и отказ в защите соответствующего права субъекту рыночной экономики, который совершил злоупотребление, как общая санкция за этот вид деликта (п. 2 ст. 10 ГК РФ), и другие меры воздействия на правонарушителя, например, возмещение убытков, могут быть применены в суде по требованию пострадавшей стороны независимо от административных средств воздействия, очерченных в законе о конкуренции.
Особо дискутируется в юридической литературе вопрос о правильности использования термина "гражданские права" ("осуществление прав") применительно к участию в рыночной конкуренции или доминирующему положению на рынке товаров. Предлагается ориентироваться на норму ч. 2 ст. 34 Конституции РФ, где запрет сформулирован следующим образом: "Не допускается экономическая деятельность, направленная на монополизацию и недобросовестную конкуренцию" *(275).
Думается, что в области правового регулирования любая деятельность будет складываться из реализации прав и исполнения обязанностей ее субъектами. В этой связи, скорее, критике должна быть подвергнута норма Конституции за свой, по существу, обобщенно-декларативный характер. Для установления ее содержания нередко прибегают к ссылке на ч. 3 ст. 17 Конституции РФ, где говорится о недопустимости нарушения прав и свобод других лиц при осуществлении принадлежащего субъекту права *(276).
Сторонники уточнения редакции с. 10 ГК РФ и закреплению в ней правила, аналогичного конституционной норме, аргументируют свою позицию следующими доводами: "Такое законодательное решение будет более точно отражать реальные правонарушения на рынке и ориентировать стороны и суды на применение к ним специального законодательства о конкуренции, а не общего правила ст. 10 ГК РФ, требующего непростого толкования" *(277).
Такого рода усовершенствование гражданского законодательства трудно признать рациональным. Природа ст. 10 ГК РФ как общей нормы по отношению к специальному антимонопольному законодательству очевидна. Принцип приоритетного действия специального правила перед общим никем не оспаривается. В свою очередь, категория "экономическая деятельность" для юриспруденции имеет смысл при условии ее детализации в гражданских правах и обязанностях. Ее иные значения не могут быть полезны для целей правового регулирования и, следовательно, их закрепление в норме права будет равнозначно незакреплению.
Некорректность предлагаемой редакции ст. 10 ГК РФ в отношении злоупотребления правами в конкурентной среде выражается в двух моментах: во-первых, в отсутствии оснований к выделению этих деяний в особую форму злоупотреблений, поскольку они с успехом поглощаются "иными формами" злоупотребления, а во-вторых, в том, что в норме дважды указано одно и то же нарушение антимонопольного законодательства под разными наименованиями и проигнорирована другая разновидность ненадлежащего осуществления конкурентных прав.
В отношении первого нужно заключить: легально выраженных форм злоупотребления правом как гражданско-правового правонарушения только две. Использование прав в целях ограничения конкуренции есть частный случай иных, нежели шикана, форм злоупотребления гражданским правом.
Во втором случае речь идет о том, что в специальном законодательстве о конкуренции различаются правонарушения, связанные с доминирующим положением субъекта на товарном рынке [ст. 5 Закона РСФСР от 22 марта 1991 г. N 948-I "О конкуренции и ограничении монополистической деятельности на товарных рынках" (далее - Закон о конкуренции)], и те, которые составляют недобросовестную конкуренцию (ст. 10) *(278). Аналогичным образом различаются эти явления в других законах, регулирующих конкурентные отношения *(279).
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 239; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!