Глава 2. История учения о злоупотреблении правом 2 страница
Находим противоположное суждение у Барона: "Законом Юстиниана (nov. 63) запрещено было собственникам городских участков в Константинополе возводить высокие стены с той целью, чтобы лишить других домохозяев морского вида и т.д." *(189).
При отсутствии терминов "злоупотребление", "шикана", деяния, их составляющие, были не только знакомы римскому частному праву, но и довольно последовательно регулировались. Постепенно из разрешения отдельных казусов складывалась устойчивая тенденция, основы которой в настоящее время составляют концепцию злоупотребления гражданскими правами.
Подытоживая рассмотрение правил взаимоотношений лиц при осуществлении ими субъективных прав, в особенности права собственности на недвижимость, можно заключить, что, несмотря на тенденцию к абсолютизации власти управомоченного лица, римские законы устанавливали границы, далее которых "не допускалось распространение правового господства в смысле беспощадного индивидуализма" *(190).
Было сформулировано несколько требований осуществления гражданских прав:
1) есть субъективные права, которые по предписанию источников должны реализовываться civiliter, т.е. с осмотрительностью, с "пощадой", для того, кого они ограничивают или затрагивают. "С тем, чтобы их осуществление по возможности не вредило осуществлению определенных прав, принадлежащих другим лицам" *(191). Оговорка "по возможности" означает, что нужно учитывать, насколько управомоченный "не лишается от этого практических выгод своего права" *(192).
|
|
|
Поясним указанное правило примерами. Сервитутное право (предиальный сервитут) требовалось осуществлять щадяще по отношению к правам и интересам собственника в той мере, в какой это не лишало данный сервитут смысла. Собственники должны были иметь в виду интересы соседей при осуществлении своих полномочий и "быть осторожными";
2) недопустимо осуществлять право без всякой заинтересованности в нем, причиняя неудобство и ущерб иным членам общества, в особенности если действия субъекта имеют целью досадить и причинить вред. Доказывание последнего, в частности, исключительной цели, в эпоху римского права, равно как и в современном гражданском праве составляет главную сложность в применении запрета шиканы. Как отмечают специалисты по догме римского права, именно это обстоятельство не позволило римским юристам сформулировать недозволение действий, составляющих злонамеренное осуществление права, как общее начало римского частного права *(193);
3) при определенных условиях неосуществление права, если оно ущемляло права других лиц, требовалось квалифицировать как ненадлежащее осуществление субъективного права. Примером может служить запрещение непринятия наследства наследником по завещанию, если установлен легат (завещательный отказ), по соображениям защиты прав лица, в пользу которого назначен легат *(194). В таком случае и свобода завещаний ограничивалась, устанавливались пределы легатов (завещательных отказов), с целью воспрепятствовать попыткам передачи наследственного имущества исключительно отказополучателем в обход кредиторов наследодателя.
|
|
|
Все изложенное свидетельствует о том, что злоупотребление гражданским правом не являлось для римского права отдельным исключительным событием, которое лишь иногда требовало постороннего вмешательства, как принято считать в современной юридической литературе. Римские юристы не только обозначили проблему воздействия на процесс вредоносного осуществления прав, но и предложили первую модель ее разрешения. Именно в эту эпоху была сформулирована по существу квалификация шиканы, выработаны объективно необходимые ограничения осуществления права собственности. Недозволенность злонамеренного использования правомочий являлась правилом, высказанным в различных римских источниках.
|
|
|
При определенных обстоятельствах римляне считали бездействие формой злоупотребления правом, санкцией за которое было принуждение к осуществлению *(195).
Нужно отметить, что такое правило по своей форме соответствовало правовым предписаниям в рамках отдельных институтов, а не общего правового принципа. По этому поводу выше уже отмечалось, что римское частное право не тяготело к нормампринципам, было казуистичным. Принципы, скорее, продуцировались практикой разрешения конфликтов, а не учеными или законодательством. Поэтому решения отдельных случаев, заключающиеся в запрещении злоупотреблять гражданским правом, являются чуть ли не более важными и ценными для исследования, чем декларация данного запрета в виде принципиального положения. К тому же, справедливо отмечалось позднейшими исследователями римского частного права, что "в нескольких отдельных применениях, которые указывают на существование этого общего начала" *(196) можно проследить тенденцию.
В этой связи ставший привычный в нашей литературе тезис профессора В.П. Грибанова об отсутствии в римском частном праве общего принципа, запрещающего злоупотребление, и, следовательно, малозначительности римских источников для анализа указанной проблемы, требует, в определенной мере, пересмотра.
|
|
|
§ 2. Развитие представлений о злоупотреблении субъективным
гражданским правом в странах Западной Европы и дореволюционной России
Если роль ответов римских знатоков права и практических комментариев применительно к теории злоупотребления субъективными правами сильно преуменьшалась в юридической литературе, то в отношении анализа средневекового европейского права выводы в большой степени справедливы. Действительно, в средние века не было создано каких-либо вразумительных теоретических моделей, способствовавших развитию правоведения. Обстоятельства, обусловившие кризисные явления в этот период, многочисленны: сильные теократические тенденции, слабая государственная организация, издержки феодального общества и проч.
Только в позднем средневековье, с началом рецепции римского права в ведущих европейских государствах, появились научные искания, заложившие основу прогрессивных исследований Нового времени. Однако было бы ошибкой и недооценивать предшествующую эпоху. Для нее характерно постепенное развитие казуистики от римских правовых традиций "к продуманным до мелочей решениям конфликтов, в которых углубленный анализ конфликта и введение абстрактных понятий давали возможность расширить область действия правила и придать ему более точную форму" *(197). При этом нельзя не подчеркнуть то обстоятельство, что злоупотребление правом тяготеет к конкретным жизненным ситуациям и с трудом подвергается типизации в нормах.
Эпоху буржуазных революций Нового времени справедливо можно считать временем второго рождения концепции злоупотребления. Более того, периодом формирования этой концепции в ее современном восприятии, включая введение в юридический лексикон соответствующих юридических терминов (шикана, злоупотребление).
Если быть последовательным в изложении эволюции представлений о злоупотреблении правом, то следующей вехой стало появление в Прусском земском уложении 1794 г. законодательно выраженного правила, запрещающего злоупотреблять правом, впервые снабженного санкцией *(198). На основе известной римской дилеммы, согласно которой требовалось выбирать, что приоритетнее, принцип свободного использования правомочий или принцип полного возмещения любого причиненного ущерба, на рубеже XVII-XVIII вв. формулируется общая норма о злоупотреблении *(199). Предпочтение, таким образом, отдается идее неприятия правом любого проявления вредоносного поведения.
Прусское земское уложение не только первым из европейских кодификаций вывело из обычного права и легализовало запрет на злоупотребление частными правами, но одновременно развило воспринятые из римского права ограничения института собственности, установленные в интересах соседства. Особое место в перечне ограничений было уделено следующим правилам, по существу, составившим основу теории злоупотребления:
1) согласно римской традиции собственник недвижимого имущества в Пруссии мог свободно действовать в пределах своих владений, не принимая во внимание интересы соседей. Но он не должен был злоупотреблять своей властью, т.е. "прибегать к таким приемам пользования, которые лишь грозят вредом соседу" *(200);
2) в границах своего участка собственник не должен своими действиями или упущениями создавать такого рода состояния, которые могли бы вредно отразиться на владениях соседа, благодаря воздушным или водным течениям. Последнее правило прогрессивно тем, что не только действия, но и пассивное состояние лица, способное причинить ущерб, должно было оцениваться как злоупотребление.
Одно из судебных решений, в основание которого была положена эта норма, анализирует В.И. Курдиновский, поясняя при этом, что "такое правило принято потому, что полнота права собственности на недвижимость при осуществлении его в действительности вопреки этому правилу привела бы к обесценению соседних участков и вызвала бы социальную войну между земельными владельцами" *(201);
3) власть собственника в границах его земельного участка ограничивается целым рядом предписаний, отдаленно напоминающим решения римских юристов по отдельным соседским тяжбам. Они могут быть условно объединены в группу нормативных требований для соседского строительства и касаются в основном размещения окон и дверей, скатов крыш, балконов, устроений в городской черте, чтобы они не были источником вреда для других лиц. Имелся в виду ущерб, наносимый в том числе и личным неимущественным отношениями, например, тайне частной жизни.
Особо нужно остановиться на норме, содержащей следующее правило: "Собственник может отвести дождевую воду со своего участка, воспользовавшись для этой цели соседним участком, если он не имеет возможности иначе осушить свою почву и если это принесет ему больше пользы, чем вреда соседу" *(202). Комментируя это положение, В.И. Курдиновский замечает, что отмеченные отношения носили возмездный характер. Тем самым по природе они напоминают личный сервитут *(203). Оговорка же о соразмерении вреда, причиняемого соседу своей выгодой, не позволяет сделать столь однозначного вывода. Правило в последней своей части напоминает институт крайней необходимости, учитывая, что вода может быть источником вреда как для имущества, так и для жизни людей. Отнесение указанной нормы к числу ограничений осуществления права собственности на недвижимое имущество позволяет дать ей иное толкование. Можно заключить, что речь идет все-таки о повинности (сервитуте), но к его реализации необходимо было относиться разумно, осторожно, иначе такое поведение могло квалифицироваться как злоупотребление.
Итак, с рецепцией римского частного права целый ряд ограничений осуществления права собственности сохранил свою актуальность и получил выражение в Прусском кодексе, а другие оказались непригодными вне условий Римской империи и не востребованы европейским законодательством. Рецепция не остановила также развитие национального права, в связи с чем возникли общественные отношения, незнакомые римским юристам. По мере развития городской жизни существенно усложнились отношения между соседями и потребовались новые правила, определяющие их взаимосвязи.
Принимаемые в XIX в. последующие кодифицированные акты европейских стран можно подразделить на две категории. К первой относились те, которые по образцу Прусского уложения нормативно отразили идею злоупотребления частными правами. По этому направлению пошли, в частности, Саксонский гражданский кодекс, а позднее Германское и Швейцарское гражданские уложения.
Применительно к Саксонскому кодексу необходимо подчеркнуть, что он запретил только шикану, а общих положений о недопустимости иных злоупотреблений при осуществлении частного права им воспринято не было, так как "это правило при применении на практике ведет к недоразумениям" *(204). Остальные формы злоупотребления понимались как подрыв власти собственника, которые лишали право собственности "прочности", его изначального значения. Об этом впоследствии будет писать профессор И.А. Покровский, объясняя, в связи с чем у принципа недозволения злоупотребления правом столь много идейных противников *(205).
Вторая группа отличалась отсутствием законодательного регулирования не только иных злоупотреблений, но и шиканы. Сюда можно отнести Французский гражданский кодекс 1804 г., Австрийский гражданский кодекс 1811 г. По этому же пути предполагалось установить нормативное регулирование осуществления прав в проекте российского гражданского уложения. Непризнание этого вида деликта не означало отсутствия в законодательстве перечисленных стран границ надлежащего осуществления гражданских прав. Напротив, практически повсеместно стандарт осуществления был связан с соблюдением прав и заслуживающих внимания интересов третьих лиц. В то же время несогласование своего поведения с действиями других участников правоотношений не влекло ровным счетом никаких последствий для нарушителя и демонстрировало абсолютную неподкрепленность установленных требований о пределах использования субъективных прав, их правовую необеспеченность.
Что касается австрийского гражданского законодательства, то, единственное из указанных, оно принципиально неблагосклонно отнеслось к идее легализации злоупотребления, особенно в той части, в какой это касалось осуществления права собственности на недвижимость. Ему остались неизвестны многие из ограничений осуществления права собственности, установленные в интересах соседей, которые были определены в законодательствах других стран. В.И. Курдиновский писал, что с точки зрения австрийского законодателя все новеллы, связанные с признанием в определенных случаях поведения управомоченного лица неправомерным, не вызывались "потребностями общего блага и, будь они приняты в Австрии, повели бы к бесконечным контроверзам" *(206).
В целом институт злоупотребления правом, в рамках которого требовалось установить законодательные пределы осуществления всех гражданских прав, смущал как ученых, так и практиков того времени. Главной причиной настороженного отношения была необходимость в этом случае в первую очередь ограничивать осуществление права собственности. "Конечно, подобная принципиальная изолированность, проистекающая из далекой от реалий жизни концепции права собственности и известный гражданско-правовой традиции строгий запрет на вредное воздействие, создали ряд проблем для цивилистов в области вещного права. Начнем с того, что юристы-цивилисты долгие годы отказывались рассматривать правовое урегулирование так называемой "зловредности" (law of nuisance) как возможный гражданско-правовой инструмент в области земельных отношений" *(207).
Для исследователей теории злоупотребления особую историческую ценность представляет французский правовой опыт. Идея abus de droit (фр. злоупотребления правом) именно во Франции получила свое окончательное оформление. С одной стороны, в ст. 4, 11 Декларации прав человека и гражданина 1789 г. можно обнаружить формулировку общего принципа осуществления субъективных прав: "Свобода состоит в возможности делать все, что не наносит вред другому: таким образом, осуществление естественных прав каждого человека ограничено лишь теми пределами, которые обеспечивают другим членам общества пользование теми же правами" (ст. 4). И далее говорится о том, что пределы осуществления прав должны быть закреплены в законе.
Однако такого закрепления в гражданском законодательстве Франции не последовало. Формулировка общего принципа осталась благим намерением, не подкрепленным санкцией, не содержащей признаков деяния вне установленных пределов и механизмов его пресечения. Все эти характеристики были разработаны судебной практикой. Именно французские правоприменители ввели в юридический язык термин "шикана", которым обозначалось осуществление права с единственным желанием причинить ущерб другому лицу; а также термин "злоупотребление", означающее родовое понятие, предполагающее объективно вредоносное осуществление права без исключительного намерения навредить. "С помощью развитой судебной практикой доктрины злоупотребления правом были впоследствии легально ограничены права собственника на свободу обращения со своим имуществом (ст. 544 ФГК), права на одностороннее расторжение трудовых договоров предпринимателями и пр. Так что, если суд усмотрит в осуществлении этих прав злоупотребление (abus de droit), то это приведет к принятию им решения о возмещении ущерба или прекращении соответствующих действий или бездействия" *(208).
Почва для сильного акцента на правоприменение была подготовлена содержащейся в проекте Вводного закона к Французскому гражданскому кодексу статьей о том, что в отсутствии точного закона по гражданско-правовым вопросам судья является выразителем справедливости *(209). В дальнейшем введение к проекту кодекса не сохранилось, но сохранилась идея восполнения законодательных пробелов при помощи судебной практики.
Судьям же требовалось нормативная основа для мотивированного вынесения решений. В этой связи они руководствовались известным правилом генерального деликта (ст. 1382 Французского гражданского кодекса). Но к концу XIX в. конфликты, характеризующиеся как злонамеренное осуществление субъективных прав, переросли соседские взаимоотношения, вылились в качественно иные формы. В частности, их разновидности появились в среде конкурентных отношений, в предпринимательской сфере и т.д. Модель генерального деликта уже не могла эффективно разрешать все возникающие казусы. Основным препятствием для ее применения служила формальная правомерность действий управомоченного лица. Для их урегулирования требовалось по-новому осмыслить концепцию злоупотребления правом.
Последние десятилетия XIX в. прошли под знаком рассмотрения вопроса о пределах поведения субъекта права при использовании им правомочий. Исследовались самые разные аспекты этой проблемы. Основным и наиболее трудно разрешимым вопросом оставался вопрос сохранения прочности права при пресечении злонамеренного осуществления. Иными словами, следовало определить, что важнее, ограничить приемы осуществления прав и тем самым не допускать нанесения ущерба другим участникам гражданского оборота или смириться с этим "злом" ради незыблемости традиционных правовых конструкций.
Различные подходы в ответах на указанный вопрос обусловили появление нескольких моделей восприятия злоупотребления, нашедших отражение в Германском, Швейцарском гражданском уложениях, Французском гражданском кодексе и проекте русского гражданского уложения.
Чтобы поставить заключительную точку в анализе французской доктрины злоупотребления отметим, что в комиссию по пересмотру Французского гражданского кодекса были внесены предложения по изменению и дополнению ст. 6, автором которых был Р. Салейль. Они заключались в следующем: "Не может признаваться законным осуществлением права действие, совершенное лицом без ощутимой и правомерной для себя выгоды, но имеющее в качестве единственно возможного результата причинение вреда другому лицу" *(210). Французский законодатель, таким образом, вслед за уже сложившейся судебной практикой по этому вопросу решил ограничить произвол управомоченных субъектов и нормативно запретить шикану. По существу, это означало признание де-юре того, что разрабатывалось судьями де-факто.
Предполагая допустить государственно-властный механизм в процесс осуществления частных прав путем закрепления ответственности за совершение шиканы, нельзя было игнорировать аспект соотношения существа субъективного права, свободы усмотрения при их реализации с необходимостью постоянно "оглядываться" на иных участников общественных отношений под угрозой отказа в защите права. Р. Салейль аргументировал свою позицию следующим образом: "Свобода и государственное вмешательство не только не составляют противоречия, но представляются нам двумя сторонами одной и той же системы, восполняя одно другую. Государству, подавляющему личность и составляющему мечту некоторых социалистов, мы противопоставляем принцип коллективизма, в силу которого должна быть оказана помощь и взаимная поддержка всем друзьям свободы, для того, чтобы защитить ее на верху против тех, кто ею злоупотребляет" *(211).
Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 433; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!