Лето 90-го: лево-правый поворот
Во всём мире левыми называют сторонников государственных форм регулирования экономики в целях усиления социальной справедливости и так далее. Правыми же называют противников «демократии и прогресса», сторонников рынка, свободной конкуренции и так далее. В СССР эпохи «перестройки и гласности» всё было наоборот. Левыми называли сторонников развития рынка, частного капитала, гражданского общества, политических свобод, то есть тех, кого на Западе причислили бы к правым. Правыми же именовали тех, кто выступал за сохранение планируемой «государственной экономики», против рынка и, тем более, частной собственности и капитала.
Инверсия с западным политическим раскладом, на мой взгляд, очень наглядное свидетельство функциональной негативности кратократии, коммунизма по отношению к капитализму. Благодаря ей и происходит изменение знаков на противоположные. Если же случается изменение ситуации, курса, смещение сил в ту или иную сторону, то положение ещё более запутывается.
Так и произошло летом 1990 года, когда «левые» (то есть на самом деле «правые») стали набирать структурную силу; когда «правые» (то есть на самом деле «левые») и активизировали создание «невидимой партийной экономики» (термин из служебной записки В. Ивашко). Иначе говоря, невидимой кратократической экономики, невидимого ведомственно-торгового капитализма, оборачивающегося вдруг явно докапиталистическим, натуральным обменом – бартером. В этом смысле бартер можно охарактеризовать как частный результат и частный способ экономизации и капитализации кратократии.
|
|
|
Наконец, невидимого кратократического капитала (или плохо видимого), скрываемого за фасадом хитрых контор и под прикрытием странных персонажей, выдаваемых за «гениев бизнеса». Хотя в отношении многих из этих «гениев» всякому здравомыслящему человеку было с первого взгляда ясно: либо «кукла», либо разгильдяй (которому в жизни и раздолбанный велосипед нельзя доверить, не то что бизнес), либо жулик. За «куклами» и разгильдяями стояли серьёзные взрослые дяди – с погонами и без оных.
Оформление российской государственности, её структур, начавшееся с избранием Ельцина (избранием, в возможность которого кратократия не хотела даже верить) не было единственным фактором, который подстегнул, ускорил экономизацию и маркетизацию всех кратократических структур (ячеек) – как ведомственных, так и «партийных». Это была не единственная причина.
Экономизация кратократии обладала собственной логикой и собственными фазами развития, которые, однако, в целом совпадали с более общими периодами перестройки. И это совпадение, взаимодействие и взаимопереплетение, его причины – сам по себе важный и интересный вопрос (заслуживающий отдельного и самостоятельного разговора – к сожалению, не место и не время). Были, вероятно, и другие причины, о части которых мы, может, никогда не узнаем, нам о них не сообщат. Ведь сказал же откровенно М. Горбачёв после путча, что всего он никогда не скажет. Правда, человек предполагает...
|
|
|
Предполагает одно, а выходит другое. Вряд ли, например, тот же Горбачёв мог предположить, что КПСС будет запрещена, её секретные бумаги (по крайней мере часть из них) опечатаны, а затем рассекречены и переданы комиссиям народных депутатов для работы. И тут вылезет-полезет. Как говорил Вилли Старк, кто-нибудь копнёт прошлое другого человека (или организации – А. Ф.) и поднесёт на лопате, а копать только начни. Действительно, только начни, и появляются такие свидетельства, что диву даёшься. К тому же многое, зная практику системы, можно вычислить и реконструировать дедуктивным путём («элементарно, Ватсон»).
Итак, «левый» (правый) поворот в общественной жизни СССР (и России), происшедший в мае – июне 1990 года, привёл к «правому» (левому, левоправому) повороту в «общественной жизни» кратократии.
|
|
|
Разворачивать?
Ну о чём могут звонить эти му-му-звоны «номенклатурной демократии» и «демократической» номенклатуры? Автор рисунка: А. Ваисович
Левому – поскольку резко активизировались кратократические ячейки центрального уровня (Центр, «Квазигосударство») и репрессивные органы кратократии, тесно связанные с центром. Оформлявшиеся государственные структуры России одновременно сокращали социальное пространство кратократии и, будучи качественно иным и враждебным кратократии типом организации власти, ломали, если не сами кратократические ячейки, то структуры и логику их взаимодействия – и сразу по нескольким направлениям. С одной стороны – по обычно-ведомственному: противостояние российского государства и ведомств в России.
С другой – по суперведомственному: обострение отношений Центра с другими республиками ввиду ослабления самого Центра – из-за его раскола на государственные и кратократические структуры. Теперь республики, прежде всего прибалтийские, могли не только использовать противоречия Центра, «разделившегося в самом себе», но и создавать систему межреспубликанских отношений, постепенно переориентируясь на государство Россия. Так, К. Прунскине в бытность свою премьер-министром Литвы, признала, что в своё время сознательно оттягивала переговоры с Москвой, чтобы выиграть время и начать контактировать не с Москвой-Центром, а с Москвой-Россией.
|
|
|
Всё это не могло не обеспокоить кратократию как «реформаторов», так и «реакционеров» (кавычки я поясню чуть позже). В частности, по сообщениям, появившимся в некоторых газетах, например в еженедельнике «Россия», КГБ уже с конца лета 1990 года начал планировать те «мероприятия» в Прибалтике, которые были проведены, но в целом провалились в январе 1991 года (Литва, в меньшей степени Латвия).
Разумеется, и сама по себе ситуация в Прибалтике подталкивала репрессивные структуры к разработке такого рода «окончательного решения» «прибалтийского вопроса». И всё же изменения в Центре, оформление российской государственности, стимулировавшее «сепаратизм республик» и укреплявшее их позиции в «беседах при ясной луне» с кратократическим Центром, стало сильным дополнительным фактором к разработке таких планов относительно Балтии. И не только её.
Тёмная история с «картофельным маршем» десантников на Москву осенью того же 1990 года – серьёзная информация к размышлению. Это – о левом аспекте поворота в самой кратократии. Но был и правый. Или левоправый, праволевый, в данном контексте значения не имеет.
Правый – в том смысле, что с лета 1990 года резко ускорились процессы экономизации, коммерциализации и даже капитализации многих и особенно высших ячеек кратократического общества, включая ВПК, КГБ, внешнеторговые структуры, а также центральные структуры КПСС. Развивавшаяся ещё с «застойных» времён тенденция к экономизации кратократии в условиях перестроечного распада экономики, с одной стороны, и давления со стороны новых политических и экономических групп, с другой, в определённый момент сделала, по-видимому, качественный скачок.
Скачок этот затронул даже центральные структуры КПСС и был обусловлен как экономизаторскими, так и властными факторами: поджимали время, обстоятельства и страх оказаться в той ситуации, в которую попали компартии Восточной Европы. Об этом прямо говорится в памятной записке «О неотложных мерах по организации коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии». Этот документ, датированный 23 августа 1990-го (его номер – 15703) (1), начинается констатацией того факта, что «в последнее время принят ряд решений ЦК КПСС, предусматривающих перевод предприятий и хозяйственных организаций партии на коммерческие и акционерные формы деятельности» и «что партийные организации различных уровней приступили к размещению депозитных ресурсов в коммерческих банках» (2).
Во-первых, здесь речь идёт, по-видимому, о подписанных Горбачёвым документах, разрешающих партийным организациям (как «общественным») заниматься коммерческой деятельностью (Ельцин через год запретит подобную деятельность). Во-вторых, здесь зафиксировано, что уже летом 1990 года партийные организации «разных уровней» и прежде всего высшего начали активно создавать свой, уже не просто «номенклатурно-ведомственный», а «номенклатурно-капээсэшный» капитал.
Дальше ещё интереснее. Отметив, что значительная часть находящегося в распоряжении партии имущества остаётся юридически незащищённой, то есть попросту не принадлежит партии легально, но есть результат макросоциальной экспроприации 1917-го (в данном случае большевики демонстрируют хорошее осознание источника имущества и нормативного обеспечения последнего), автор(ы) документа пишут: «как свидетельствуют уроки Восточной Европы, непринятие своевременных мер по оформлению партийного имущества (за 70 лет не нашли времени, шибко заняты были? нет, полагали – на века власть сия, зашевелились лишь когда «палёным запахло» – А. Ф.) применительно к требованиям коммерческой работы и включение его в нормальный хозяйственный оборот (какие же изменения должны были произойти, чтобы большевики заговорили о необходимости применяться к требованиям включиться в нормальный хозяйственный оборот! – А. Ф.), особенно в условиях перехода к рынку, неминуемо грозит тяжёлыми последствиями для партии» (3).
Ну а дальше – самое-самое интересное – формулируется задача: «потребуется соблюдение разумной конфиденциальности и использование в ряде случаев анонимных форм, маскирующих прямые выходы на КПСС. Конечная цель, по-видимому, будет состоять в том, чтобы наряду с «коммерциализацией» имеющейся в наличии партийной собственности, планомерно создавать структуры «невидимой» партийной экономики, к работе с которой будет допущен очень узкий круг лиц (полёты из окон не во сне, а наяву могут сделать такой круг ещё более узким. Правда, не исключается и случайность с тем же результатом. – А. Ф.), определяемый Генеральным секретарём ЦК КПСС или его секретарём» (4).
Невидимую партийную экономику, о необходимости которой заговорили большевики и которая по сути должна была стать коммунистическим капиталом (или капиталистическим коммунизмом) предполагалось создать посредством следующих мер, охарактеризованных в документе как неотложные:
« – подготовить предложения о создании каких-то новых «промежуточных» хозяйственных структур (фонды, ассоциации и тому подобное (5), которые при минимальных «видимых» связях с ЦК КПСС могли бы стать центрами формирования «невидимой» партийной экономики (нет, что ни говори: большевики всё-таки даже экзистенциально – партия «нового типа». Даже 70 лет пребывания у власти не истребили духа нелегальщины. Впрочем, удивительно ли? Ведь все 70 лет их власть была нелегальной, хотя здесь можно и спорить. – А. Ф.);
– безотлагательно приступить к подготовке предложений об использовании анонимных форм, маскирующих прямые выходы на КПСС, в развёртывании коммерческой и внешнеэкономической деятельности партии (какой язык, а! – А. Ф. У.);
– рассмотреть вопросы о создании контролируемого ЦК КПСС банка с правом ведения валютных операций, об участии партии своими валютными ресурсами в капитале оперирующих в международном масштабе фирм, контролируемых хозяйственными организациями друзей (подчёркнутый мной – А. Ф. – кратократический новояз). Для обеспечения внешнеэкономической деятельности следовало бы также безотлагательно начать аккумуляцию на отдельном счёте КПСС партийных взносов загранучреждений;
– провести консультации с Госснабом СССР по вопросу об использовании для внешнеэкономического сотрудничества партии советского имущества, остающегося после вывода советских войск из Чехословакии, Венгрии и ГДР. (6)»
Формирование капитала ЦК КПСС, повторю, есть лишь наиболее яркая, но далеко не единственная форма кратократического («номенклатурного», «ведомственного») капитала. Были и другие. Их, как и капитал ЦК КПСС в виде невидимой партийной экономики, рекомендовалось создавать безотлагательно. Кратократия должна была поторопиться с созданием секторов невидимой капитализированной экономики.
Конечно, в какой-то момент эта невидимая экономика в ходе своего роста и при учащающемся столкновении с реальностью должна была, подобно человеку-невидимке Гриффину («столкнувшемуся» с лопатами рабочих), стать видимой, хотя бы контурно. И тогда пришлось бы «объяснять народу её существование, искать факторы, придающие ей легитимность и так далее. Пока остаётся лишь гадать, как это могло бы быть сделано, сформулировано. Думаю, в конечном счёте те или иные средства нашлись бы – кратократия всегда имела большой арсенал. Тем не менее, проблема эта не могла не беспокоить кратократию.
Требовалось определённое время для того, чтобы создать и институционально оформить капитал и устранить конкурентов, «выпотрошив» общество. Это с одной стороны, с другой – кратократия должна была тянуть время, затягивать, продлевать переход к рынку – это промежуточный период «мутной водички», он, как уже говорилось, и просматривался чётко в планах Рыжкова, в «правительственных программах перехода к рынку», призывающих именно к постепенному переходу.
В октябре 1990 года новые политические и экономические группы разработали свой альтернативный вариант перехода к рынку, который получил поддержку Ельцина и вошёл в историю как план Шаталина – Явлинского. Правительство же в отчаянии выставило свою очередную программу. Столкновение двух программ было по сути решающим столкновением противоборствующих социальных блоков. Любой его исход означал начало нового этапа перестройки (в том виде, как она началась в 1985 году, то есть горбачёвской перестройки), причём этапа последнего, развивающегося по принципу «либо – либо» .
Дата добавления: 2019-08-30; просмотров: 167; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!