Ные монастыри в Византии начинают оказывать помощь слепым и калекам.

395 г. Разделение единой Римской империи на Восточную (сто­лица — Константинополь) и Западную (столица — Рим).

410 г. Падение Западной Римской империи. Захват Рима гер­манскими племенами.

484 г. Первый церковный раскол на западное христианство (ка­толичество) и восточное христианство (православие). Като­лическую церковь возглавляет папа римский, православ­ную — патриарх.

ок. 530 г. Бенедикт Нурсийский основал монастырь (Италия) и создал устав бенедиктинского ордена, включавший предпи­сания христианского милосердия к больным и нуждающим­ся. (Впоследствии бенедиктинские монастыри станут глав­ными центрами культуры Западной Европы

Христианство предложило новую картину мира, новые цен­ности, новый взгляд на немощного человека. Идеалом античного полиса являлся гражданин. Античный мир исповедовал культ те­ла, физическая сила и здоровье входили в систему ценностей эл­линов и римлян, христианское же вероучение признало тело лишь тленной оболочкой души, а заботу о нем — занятием никчемным и суетным. «На место греческого идеала, великой объемлющей души, радостно взирающей сияющими глазами на чувственно эмпирический мир, ценивший мужество, смелость, дерзание, становится понятие смирения, отказа от своего чувст­венного „я", погружения своей души в Бога» [15, с. 76].

Тело человека, его жизнь меняют свое значение, поскольку противопоставляются духовным ценностям. Средневековая куль­тура превозносит ограничение телесных потребностей, ее иде­ал — тело униженное, страдающее, «загубленное». Пренебреже­ние телесными нуждами, терпение рассматриваются как особая доблесть [12]. Слабость, которую греки считали пороком, хрис­тиане осмысливают как добродетель — все мы слабы пред Все­вышним. Презрительное, нетерпимое, агрессивное отношение к нищему или калеке, являвшееся нормой в языческом мире на протяжении многих столетий, новая религия не приемлет.

Христианство дарует человеку, говоря словами Григория Бо­гослова, «луга добродетелей, на которых произрастают вера, на­дежда, любовь, страннолюбие, братолюбие, человеколюбие, дол­готерпение, кротость...». Духовные пастыри учат вчерашних язычников любви к ближнему и дальнему, снисхождению к сла­бым и страждущим. Христианство закладывает фундамент толе­рантного отношения к единоверцам, вне зависимости от их про­исхождения, социального положения, физической силы или степени смышлености. Миланский эдикт, узаконивший христи­анскую Церковь, открыл в жизни человечества новую эпоху

значимыми становятся ценности орга­низации сообщества в соответствии с его высшими моральными норма­ми — справедливости, любви, жерт­венности, долга в отношениях между людьми .

Милосердие провозглашалось не
просто добродетелью, но обязанностью
христианина. Суть этой обязанности
точно выразил русский религиозный
философ В. С. Соловьев: «Везде, где у
человека проявляется начало внутрен­
ней духовной жизни, везде, где он воз­
вышается над физической силой и над
формальным законом, там везде мило­
стыня признается одною из коренных
религиозных обязанностей. Так при­
знается она у браминов и буддистов, у
евреев и мусульман. Совершенного же
своего выражения и освящения; это
начало достигает в христианстве, где сама абсолютная сила и
абсолютное богатство (полнота благости) — Бог принес и не­
прерывно приносит Себя в жертву нашей немощи и бедности »
. , .,

Деятельную благотворительность первыми демонстрируют выдающиеся христианские подвижники — «отцы-каппадокий-цы» святые Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, их современник Иоанн Златоуст. IV веком дати­руется рождение монастырских богоугодных заведений: богаде­лен, хосписов (госпиталей), приютов, странноприимных домов. И хотя число их поначалу оставалось крайне малым, значим сам факт возникновения. Благодаря подвигу Отцов Церкви христианский мир получил модель учреждения, где убогий

(увечный, слепой, слабоумный и пр.) мог получить пищу и кров. Родиной богоугодных заведений оказалась Восточная Римская империя — Византия.

Приверженец христианства, римский император Констан­тин не любил языческий Рим и задумал противопоставить ему столицу христианскую. В 324 г. он захватывает и разрушает древний город Византию, дабы утвердить на ее месте новую столицу. Так на европейском берегу пролива Босфор в 330 г. возникает город Константинополь, где проводятся первые Все­ленские соборы, завершившие формирование государственной христианской Церкви. В том же IV в. огромная держава распа­лась на два государства: Западную Римскую империю со столи­цей Римом и Восточную Римскую империю — Византию со столицей Константинополем.

При правлении Константина Церковь обретает возможность строить собственные культовые здания, причем делает это на деньги императора. Он же установил долю постоянных отчисле­ний от налогов, поступающих из имперских провинций, на нуж­ды христианской благотворительности. Боголюбивый властелин прекрасно понимал, что лишенные официальной поддержки и средств из казны «луга добродетелей, на которых произрастают... страннолюбие, братолюбие, человеколюбие», останутся тощими. Без государственной инициативы благие призывы к деятельному милосердию вряд ли принесли бы скорые позитивные результа­ты. Пальма первенства в деле поощрения и поддержки церков­ной благотворительности государством принадлежит императору Константину. И в законотворчестве император пытался руковод­ствоваться христианскими заповедями, благодаря чему из-под его пера вышли повеления, отменившие традиционное для ан­тичного мира право родителей на убийство собственного чада. Признав христианский постулат о том, что человек создан по об­разу и подобию Божьему, власть не могла более терпеть де­тоубийство, которое с той поры расценивается судом как пося­гательство на Божью волю, как преступление. Константин Великий пытался изменить и смягчить языческие нравы, сфор­мировать у граждан милосердие к детям, он сделал беспреце­дентное для своего времени предложение: оказывать помощь семьям, которые по бедности желали отказаться от новорожден­ных или убить их. То, что властители-язычники считали справед­ливым, правильным, законным, для ревностного приверженца христианства было недопустимо, противоправно, запретно.

Активная государственная политика принявшего христиан­ство императора обеспечила появление на подвластных ему тер­риториях особых церковных институтов — монастырей (IV в.), ставших образцами милосердия в сотрясаемом войнами мире.

Есть основания считать, что по мере экономического укреп­ления монастырей и их распространения по континенту актив­ность епископов-подвижников привела бы к тому, что единичные монастырские приюты и госпитали, пекущиеся об инвалидах, по­ложили бы начало широкому распространению в Европе призре­ния убогих. Поступательному развитию деятельной церковной благотворительности помешал распад Римской империи на За­падную и Восточную (IV—Vbb.). Политическое размежевание обострило конфликт клира, подчинявшегося на Западе папе, а на Востоке — патриарху, доведя его до церковного раскола на запад­ное (католичество) и восточное (православие) христианство. В 410 г. германские племена захватили и разорили Рим, и в ско­ром времени под натиском варваров пала Западная Римская им­перия. Длительный и кропотливый труд священников по взра­щиванию в душах паствы ростков милосердия прервался, не успев обеспечить плоды деятельной благотворительности.

Византия на несколько веков переживет Западную Римскую империю, но на эти столетия выпадет немало тяжелых испыта­ний. Начало VII в. ознаменуется арабским нашествием на ви­зантийские земли (639). Примерно тогда же на Аравийском полуострове (Азия) родится новая мировая религия — ислам. Подогреваемые религиозной враждой, взаимные претензии ара­бов и византийцев многократно усиливаются. В сгустившейся атмосфере неприятия чужих (по вере, языку, цвету кожи, одежде и т. п.) не могло не обостриться и неприятие бросающейся в гла­за человеческой инакости. Немногочисленными оазисами состра­дательного отношения к калекам и убогим на византийской зем­ле остаются монастыри. Именно они предъявят миру первый опыт заботы о нищенствующих странниках, среди которых обреталось немало людей с умственными и физическими недо­статками. Гостеприимство по отношению к паломникам стало действенным актом милосердия: христианину довольно было за­свидетельствовать свою принадлежность к общине, дабы полу­чить кров по крайней мере на трое суток. Масштабы щедрости и радушия всецело зависели от местного епископа, ибо он контро­лировал церковные доходы и расходы.

Изначально счет оазисам милосердия, где убогий путник мог рассчитывать на заботу, шел на единицы. Благодаря по­движничеству св. Василия Великого и св. Иоанна Златоуста появились монастырские госпитали. Эти первые христианские лечебные заведения принимали наряду со странниками-пилиг­римами престарелых, инвалидов, инфекционных и хрониче­ских больных. В хоспис (госпиталь) при монастыре Базилиас могли попадать разные категории страждущих, прежде всего прокаженные и незрячие, но также паралитики и сумасшедшие. Архиепископ Николай из византийского города Миры1 опекал слабоумных, за что впоследствии был признан покровителем умственно отсталых. Другой почитаемый святой, ведший от-

шельническую жизнь, св. Лимнеус, согласно житийной литературе, давал кров слепым странникам, более то­го — обучал их церковному пению. Некоторые церковники изучали меди­цинские науки, иные даже служили при императорском дворе в качестве священников-врачей. Так Восточная православная церковь положила нача­ло институту врачей-клириков.

Рис. 6. Святой Бенедикт

Первые прецеденты милосердного отношения к людям с умственными и физическими недостатками возникли в монастырях на территории Визан­тии. Точно так же и в Западной Ев­ропе очагами призрения убогих из­начально выступили монастыри, но здесь они появятся позднее — в VI— VII вв. Строгая хронологическая фик­сация прецедентов заботы об убогих на Востоке и Западе в данном случае не играет решающей ро­ли, важно иное — прослеживается духовное единство процесса, порожденного распространением христианской религии. В Ви­зантии возникла монастырская модель организации помощи, которая затем будет воспринята Западной церковью. Обратим особое внимание на пять заповедей, предложенных святым Бе­недиктом. Они регламентировали отношение слуг Божьих к людям, которые за стенами монастыря не вызывали сочувствия и сострадания у большинства населения: «Почитай всех людей. Облегчай участь бедных. Одевай нагих. Посещай больных. Не оставляй дел милосердия» [14].

Возникновение монастырских больниц стало не следствием поступательного развития античной медицины, но результатом христианизации Римской империи. В числе первых и крупней­ших для своего времени благотворительно-лечебных заведений прославился уже упоминавшийся хоспис, основанный еписко­пом Василием Кесарийским (Василием Великим), блестяще образованным выходцем из христианского патрицианского ро­да. Стоит сказать, что поначалу даже для большинства видных священнослужителей призрение калек и убогих оставалось де­янием редким, не случайно факты заботы об инвалидах толко­вались современниками как свидетельство святости. В силу своей единичности и исключительности милосердные деяния подвижников Церкви не могли быстро изменить систему цен­ностей паствы. Крещеный люд в массе своей продолжал в част­ной жизни придерживаться мононорм — обычаев доцивилиза-ционного времени. Отголоски языческих традиций и суеверий долго еще сохранялись в общественном сознании, негативновлияя на отношение европейцев к людям с умственными и фи­зическими недостатками.

Итак, милосердное отношение к убогим, призрение людей с физическими недостатками, слабоумных и сумасшедших ро­дилось в лоне христианской Церкви. Первыми институтами христианской благотворительности оказались монастырские богоугодные заведения, им выпала миссия стать первыми уч­реждениями, взявшими на себя функцию организованного при­зрения убогих и калек.

Развитие христианского милосердия на европейском континенте: традиции и новые ценности

Хронологические ориентиры ( VII—XIII вв.)

691 г. Трулльский собор (Византия) утверждает церковные кано­ны, противоречащие римским. Однако в части, касающей­ся отношения Церкви к юродивым, византийские и рим­ские иерархи находят согласие и предписывают пастве не попустительствовать ни истинно бесноватым, ни юродивым.

VII—VIII вв. Идеи монашества, ухода от мира, аскезы получают рас­пространение среди населения Европы. Число монастырей на континенте резко возрастает. Со временем при мо­настырях открываются богадельни, больницы, школы, библиотеки.

нач. VII! в. Арабы (мусульмане) захватывают часть Пиренейского полуострова (711) и южную часть современной Франции (721).

754 г. Во Франкском королевстве положено начало церковному государству. Согласно договору с папой, франкские короли обязуются гарантировать и повсеместно распространять власть римского иерарха.

800 г. Франкский король Карл Великий создает новую Римскую империю в границах: от Атлантического океана на западе до Карпат на востоке, от Южной Италии до Балтийского моря. Верный договору с папой, император насаждает христиан­ство (католичество) в Европе, способствует распро­странению образования.

805 г. Указ Карла Великого, запрещающий убивать людей, подозреваемых в одержимости бесом.

IX в. Западные монастыри по примеру восточных активно открыва-

ют школы для подготовки детей к духовному поприщу.

X в. Христианство распространяется на европейском континенте.

Католичество принимают Венгрия, Польша, страны Сканди­нави 1054 г. Раскол христианской Церкви на Восточную и Западную, православную и католическую.

XI в. Эпидемия проказы вынуждает церковные и светские власти от-

крывать лепрозории. В Англии основан лепрозорий Св. Вар­фоломея (1078) — один из самых больших в стране. 1095 г. Византийский император Алексей I Комнин обращается к Западу с просьбой помочь освободить христианские свя­тыни в Палестине (на бывшей территории Византии) от му­сульман.

1096—1099 гг. Первый крестовый поход завершается создани­ем главного государства крестоносцев — Иерусалимского королевства. Для искалеченных воинов в Иерусалиме откры­вается приют (госпиталь) Св. Иоанна. Позже вокруг него со­здается монашеский орден иоаннитов (госпитальеров), или тамплиеров. По обету члены ордена брали на себя обязательство проявлять заботу о больных и искалечен­ных.

XII в. Открываются первые европейские университеты в Италии

(Болонья, 1119), Франции (Сорбонна, 1160), Англии (Окс­форд, 1168).

1147—1149 гг. Второй крестовый поход под предводительст­вом французского и германского королей завершается не­удачно.

1189—1192 гг. Третий крестовый поход в Палестину возглавля­ют три монарха: германский — Фридрих I Барбаросса, анг­лийский — Ричард I Львиное Сердце, французский — Фи­липп II Август. Одним из результатов походов становится знакомство европейцев с культурными достижениями Ближ­него Востока, научным наследием Античности и арабских ав­торов.

Первая половина XIII в. Массовое открытие лепрозориев — прию­тов для прокаженных (Франция, Англия, Германия). Открытие университетов в Англии (Кембридж, 1209), Испании (Сала-манка, 1219), Италии (Падуя, 1222, Неаполь, 1230).

1198 г. Отгон IVВельф (из рода Гогенштауфенов) основал первый светский приют для слепых (богадельню для ослепших крестоносцев) (Бавария)1.

1254—1260 г. Людовик IXстроит в Париже приют на 300 мест для ослепших крестоносцев.

Предписанное христианством милосердное отношение к убогим оказалось трудной задачей для всех европейцев, однако население Северной Европы сумело решить ее быстрее и успешнее южан. Причина тому — несовпадение базисных, икони — еще в дохристианский период — сложившихся на Севе­ре и Юге представлений о свободе отдельного человека, допус­тимой степени его своеобразия, инакости.

В IV—VII вв. Византия отвергает античные правила и нормы отношения к инвалидам (убогим). Хотя враждебность и непри­язнь в сознании подавляющего большинства населения по отно­шению к калеке сохраняются, градус неприязни снижается, она перестает быть естественным свойством каждого человека. «Ви­зантийцы считали, что мир может быть обустроен благодатно и главные усилия человека должны быть направлены на обустрой­ство его собственной души — „зерна" будущего преображения мира в целом» [10, с. 21]. Согласно христианскому вероучению, Божественную благодать можно обрести вне зависимости от личных заслуг, как Божий дар, даром. Следуя этой логике, при­ходится признать возможность обретения благодати носителем телесного или душевного недуга, изгоем. Преследуемый людьми пария в глазах Высшего Судии обладал правом на благодать на­равне с прочими, а значит, проявляя неприязнь, тем паче агрес­сию по отношению к убогому, христианин впадал в грех.

На Божьих весах «социальная полезность» человека не имела значения, а потому византийская Церковь учила мило­сердному отношению к каждой христианской душе, и ее пропо­ведь постепенно находила отклик у паствы. Подаяние — личная милость калеке, нищему — начинает осмысливаться как норма. Приняв идеалы милосердного отношения к убогим, христиан­ская община оказывается способной воплотить их на практике, перейти к организованному призрению инвалидов. На протя­жении IV—VII вв. в Византии неуклонно растет число состоя­тельных нищелюбцев, не скупящихся на милостыню, примеры личного милосердия к убогим демонстрирует и Церковь, и им­ператор. К X в. на территории Восточной Римской империи формируется сеть разнообразных богоугодных заведений, и, что особенно важно, вслед за монастырскими здесь появляются городские (светские) приюты, госпитали, богадельни, стран­ноприимные дома. Средства на их содержание жертвуют и мо­нархи, и знать, и горожане.

Иначе развивались события в латинском мире — Западной Римской империи, где и после признания христианства офи­циальной религией сохранялось настороженное, если не непри­язненное отношение к убогим. Оценка человека с точки зрения его социальной полезности, представлявшаяся византийцам ко­щунством, здесь оставалась допустимой. Западный мир строился на основе корпоративного деления на сословия и их иерархиче­ского подчинения. В этой строго структурированной конструк­ции общества и государства уродливому калеке, слепцу, глухо­немому, сумасшедшему места не находилось. Не в пример имиантийцам, западные христиане по-прежнему воспринимали человека, лишенного разума или телесного органа, бесполезным

Заповеди о прощении и милосердии в латинском мире обрели иное толкование, а потому ребенку с умственными или физиче­скими недостатками, словно в эпоху Античности, не приходи­лось рассчитывать на любовь и заботу ближних. По мнению ряда авторов, от подобных детей здесь, как и прежде, старались изба­виться [4, 6, 9]. Кроме того, Западная церковь подчинялась папе и действовала автономно от светской власти, а потому ее иници­ативы в сфере благотворительности никак не зависели от лич­ных представлений правящих монархов о милосердии и при­зрении убогих. Вплоть до XI—XII вв. группы сердобольных подвижников, вышедших из латинского мира, оставались немно­гочисленными, католическая Церковь не торопилась с организа­цией призрения инвалидов. Наиболее яркой и влиятельной фи­гурой среди упомянутых подвижников, безусловно, является Блаженный Августин, но даже этот титан пастырского служения не достиг в сфере призрения людей с физическими и умственны­ми недостатками тех вершин, на которые сумели подняться его современники — духовные авторитеты православия Василий Ве­ликий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст. Более того, бого­словские изыскания «отца католицизма» Блаженного Августина привели к ухудшению положения людей, рожденных глухими. В трактате «Об обучении оглашаемых» религиозный философ доказывал: путь к вере лежит через слушание и объяснение Свя­щенного Писания. «Слушающий нас слушает через нас Бога, на­чинает совершенствоваться и в нравах, и в знании, бодро вступа­ет на путь Христов» [1, с. 163]. Освоение чтения и письма, по мнению Августина, для глухого не представлялось возможным [2, 3, 6], в силу чего глухонемота понималась им как непреодоли­мая преграда в восприятии Слова Божьего. Дискуссия, условно делящая калек и убогих на «заслуживающих» и «не заслуживаю­щих» христианской заботы в обществе, которая искони отторгала людей с физическими и умственными нарушениями, была чрева­та пагубными для инвалидов последствиями. Идея о том, что глухонемые, в силу невозможности исповедоваться при помощи словесной речи, «пребывают в ереси», привела к тому, что им от­казывают в таинстве причастия, перестают допускать ко многим церковным обрядам, обязательным для христианина. Вплоть до XII столетия в странах Западной Европы глухонемой, вознаме­рившийся вступить в брак, не мог венчаться без личного разре­шения папы римского. Впитывая религиозную мораль, западный крещеный мир тем не менее сохранил, если не усилил, холод­ность к глухонемым, на них новые правила не распространялись, и на протяжении тринадцати веков христианства издревле нега­тивное отношение латинян к человеку, родившемуся глухим, не смягчилось.

Повлиял Августин и на отношение западноевропейцев к лю­дям с грубыми интеллектуальными нарушениями. Врожденное уродство, слабоумие, по рассуждению богослова, плохо соотноси

лись с положением о том, что всякое человеческое существо со­творено по образу и подобию Божию. Найденное объяснение ле­жит на поверхности, но корни его уходят в дохристианские, доцивилизационные глубины — носители отталкивающих неду­гов либо наказаны Всевышним за грехи, либо, что еще хуже, не есть твари Божьи. Так, теологические формулы, вышедшие из-под пера Блаженного Августина, со временем привели к тому, что многие европейцы с умственными и физическими недостат­ками оказались отвергнутыми, лишенными христианского мило­сердия, обрели статус не просто «чужих», но париев-еретиков. Если языческий римский светский закон дискриминировал глу­хонемых и сумасшедших по одним резонам, то на заре Средневе­ковья западные богословы, руководствуясь иными доводами, освятили «старую» дискриминацию Господним именем.

Вторжение варваров привело к гибели Западной Римской империи (V в.), негативно сказалось на нравственном климате в этой части континента, усугубив и без того тяжелую участь инвалидов.

Описывая долгий и трудный путь европейцев к вершинам христианского милосердия, следует подчеркнуть, что куль­турные традиции раннего Средневековья формировались в условиях невыносимо трудной жизни, в атмосфере кровопро­литных междоусобиц, голода и эпидемий, тяжелого демографи­ческого спада. Низшую точку демографической депрессии ис­торики единодушно относят к VII — первой половине VIII в. [8, 21]. Численность континентального населения в «эпоху эпи­демий чумы» сократилась на треть. Необходимость защититься от пандемии способствовала установлению строгих санитар­но-гигиенических правил городской жизни, разработке первых нормативных актов, регламентирующих отношение к больному. В ту пору роль светской медицины, городских больниц свелась к минимуму. Католическая церковь перестала благосклонно от­носиться к врачевателям, противопоставляя медицинским ма­нипуляциям исцеление с помощью елея и чудодейственных мощей. Храмы и монастыри, обладающие святыми реликвия­ми, превращаются в места массового паломничества, к ним сте­каются толпы больных, нищих, инвалидов.

Страшащиеся болезней и подвластные грубым суевериям средневековые люди (прежде всего сельские жители) считали причиной многих недугов происки дьявола и прислуживающих ему колдунов и ведьм. Не удивительно, что в качестве «лече­ния» часто предписывалось «изгнание бесов», а то и умерщвле­ние одержимого ими. Крещеный мир в известном смысле воз­вращается в языческое прошлое, не приемлющее христианских идеалов, убийство «одержимого» (больного) единоверца ради «спасения» окружающих признается моральным.

Канон (церковный закон) отказывал глухонемым, слабоум­ным и умалишенным в равенстве даже перед ликом Божьим светский закон закреплял их бесправие как норму. Все прославленные рефор­маторы Запада долгое время либо об­ходили несчастных вниманием, либо сомневались в их духовной состоятель­ности. В VIII в. на континенте прои­зошли серьезные политические переме­ны. Франкский король Карл Великий подчинил себе многие европейские го­сударства и создал новую Священную Римскую империю, распростершуюся от Атлантического побережья на западе до Карпат на востоке, от Южной Ита­лии до Балтийского моря. Центр им­перии, получившей название «новой Европы», переместился от Средиземно­морья на плодородные равнины, протя­нувшиеся от Южной Англии через Се­верную Францию далее в Германию. По договору с папой император принялся насаждать католичест­во на всей подвластной ему территории. Почти на столетие ла­тинский мир обрел политическую стабильность. Понимая, сколь велика роль образования в деле сплочения государства и создания единой церковно-латинской культуры, император, сам выучившийся читать после сорока лет, прило­жил огромные усилия для распространения грамотности. Мо­тивы задуманного им массового и принудительного обучения лежат в сфере политики — грамотность способствует проник­новению идей, поощряемых государством, в массы. Создатель Священной Римской империи войдет в историю европейской цивилизации как монарх, первым вознамерившийся ввести всеобщее обучение. Начиная с 789 г. всем аббатствам, монасты­рям и храмам предписывалось открывать школы; датируемый 802 г. Капитулярий обязывал мирян посылать детей на учебу в церковные и монастырские школы. Умершему императору не нашлось достойного преемника, понимавшего цену грамоты для укрепления государства, а потому и школьное строитель­ство прекратилось. Опыт светского «всеобщего» обучения грамоте оказался непродолжительным, личная энергия Карла Великого не подвигла других европейских монархов к органи­зации обучения детей грамоте, но в известной мере подтолкну­ла Церковь к созданию монастырских школ. Задуманная госу­дарем-провидцем образовательная реформа опередила свое время — «в крайне бедном обществе, где неграмотность и плохо развитая система коммуникаций были нормой, только светская элита и духовенство оказались прямо затронуты ею» [21, с. 83]. Однако маховик европейской системы школьного обучения пришел в движение и уже не остановится. Со временем в этойсистеме найдется место и для учеников с недостатками физиче­ского и умственного развития. Так в IX в. Карл Великий, сам того не предполагая, заложил камень в фундамент, на котором по прошествии девяти столетий возведут специальную школу.

Неустанная борьба Карла Великого с языческими суеверия­ми обусловила появление указа, запрещающего убивать людей, подозреваемых в одержимости бесом (805), и в последующие пять веков подобные казни в границах Священной Римской империи официально не проводились.

Итак, на протяжении тысячелетия христианства латинский мир оставался неприветливым к убогим. Причина негативного отношения католического населения Европы к глухонемым, слабоумным, душевнобольным заключалась и в крепости ис­конной традиции, и в полном тягот и лишений быте, и в особой позиции отцов Западной церкви.

Тем временем усилиями франкских императоров и Римской церкви христианское вероучение проникло в восточные и север­ные земли, в X в. католичество приняли Венгрия, Польша, стра­ны Северной Европы. Сила ростков христианского милосердия, терпимости и благодеяний во многом зависела от той культур­ной почвы, на которую попали семена нового для язычников вероучения. Чтобы понять это, стоит обратиться к истории наро­дов, населявших Скандинавию. С христианскими идеями мило­сердия викинги познакомились много позже византийцев и ла­тинян, но восприняли их легче и освоили быстрее в силу того, что проповедуемое сострадание к убогим оказалось созвучно тра­диции, сложившейся в Скандинавии в дохристианский период.

Викинги прославились как вспыльчивые, отчаянно храб­рые, свирепые и безжалостные воины, тем удивительнее их от­ношение к физическим недостаткам сородичей. Ирландский эпос и исландские саги содержат поразительные свидетельства терпимости северян к инвалидам, следовательно, и до приня­тия христианства, по крайней мере в IX—X вв., викинги отно­сились к ним достаточно спокойно, не отторгая и не преследуя. В чем же причины исконной терпимости северян к людям с физическим недугом?На огромных малозаселенных территориях Скандинавских стран ценилась жизнь каждого соплеменника. Подтверждением этого могут служить наставления верховного божества Одина, is которых подчеркивается полезность любого человека: «Ез­дить может хромой, безрукий — пасти, сражаться — глухой; даже слепец до сожженья полезен — что толку от трупа!» [20, с. 195]. Религиозное мышление северян допускало, что потеря одного из жизненно важных органов не меняет статуса постра­давшего. Достаточно вспомнить, что особо чтимый скандинав­скими вождями и воинами отец всех богов Один был одногла­зым. Согласно легенде, глаз он отдал сознательно за глоРунопевцы убеждали слушателей: в моменты наивысшего напряжения, смены обличил, медитации боги или мифологиче­ские герои могли на время слепнуть и глохнуть. Реальная поте­ря слуха или зрения соплеменником, полагаем, не пугала скан­динавов, во всяком случае, не связывалась в их сознании с действием злых и опасных для человека сил. Состояние эмоци­онального всплеска на грани неистовства тоже не удивляло ви­кингов. Они с уважением относились к берсеркам — свирепым, по поверью, неуязвимым воинам, которые перед схваткой дово­дили себя до экстаза: приходили в исступление, выли, словно дикие звери, кусали край щита и в атаку двигались бегом. От­сюда отсутствие подозрительности, суеверной боязни сумас­шедших или людей с нарушениями слуха, зрения, речи.

Наконец, известно, что носитель физических недугов мог пользоваться уважением сородичей. Норвежский король Олаф, повествуют ирландские саги, не постеснялся обратиться за со­ветом к Арнвиди Слепому, Торвиду Заике и Фрейвиду Глухо­му — трем богатым, влиятельным и мудрым братьям из швед­ской Упсалы [7]. Первый обладал столь слабым зрением, что в схватке едва различал противника, но слыл храбрым и отчаян­ным в бою. Второй брат не мог без запинки произнести двух слов, но, как и старший, отличался отвагой. Третий плохо слы­шал (возможно, утратил слух). Явные физические недостатки не помешали братьям быть в фаворе у князя, более того — в критический момент сражения будущий король именно им до­верил возглавить войско. Сохранили скандинавские мифы и почтительную память о низкорослом и горбатом конунге Инги Харальдссоне, который едва мог самостоятельно передвигаться из-за того, что одна нога у него была сухая. Калекой Инги стал в двухлетнем возрасте, но это не помешало ему наследовать ро­довой княжеский титул, стать знаменитым воином и воена­чальником [20]. Если верить сагам, положение лиц с физиче­скими недостатками в средневековых скандинавских общинах, расположенных на территории сегодняшних Норвегии, Ислан­дии, Швеции, Дании, было не столь тяжелым, как у их собрать­ев по несчастью в Западной, Центральной или Южной Европе.

Итак, в период раннего Средневековья христианское, мило­сердное отношение к убогим осваивалось медленно и трудно всеми народами континента, но жителям Северной Европы оно давалось легче, поскольку церковные рекомендации оказались созвучными сложившейся ранее традиции неагрессивного от­ношения к сородичам, страдающим различными недугами. Выработанное в суровых условиях Севера представление о ценности любого человека явилось благодатной почвой для формирования терпимого и милосердного отношения к убогим. Жители Юга, на землях которых когда-то были написаны зако­ны Ликурга, с большим трудом осваивали христианские идеа­лы милосердия, расходящиеся с исконной традицией агрессивток из источника мудрости и пониманияного отношения к человеческой инакости. Южане оставались более нетерпимыми, чем северяне, и к инородцам, и к иновер­цам, и к людям с физическими и умственными недостатками.

| Деятельное милосердие и его движущие силы

За шесть веков распространения христианства на европей­ском континенте заметно изменились нормы отношения к убо­гим. Теперь уже и по закону, и по церковному учению их нель­зя было лишать жизни. Богобоязненные верующие все чаще благодетельствовали калекам: кто жертвовал куском хлеба, кто потрепанной одеждой, кто несколькими монетками, одновре­менно ширилась сеть монастырских богоугодных заведений. И хотя отношение к людям с физическими и умственными не­достатками в Византии, латинском мире и Скандинавии замет­но различалось, истоки и движущие силы деятельного мило­сердия были сходными.

На отношение европейцев к инвалидам повлияла урбаниза­ция. Начиная с X столетия на континенте множится число го­родов с развитым ремесленным производством и оживленной торговлей; численность населения крупнейших из них нередко достигает нескольких десятков тысяч. Преимущественно в го­родах концентрировались храмы, обладающие чудодейственны­ми реликвиями, сюда нескончаемым потоком тянулись пилиг­римы, желавшие поклониться святыням, стекались толпы ищущих исцеления больных и инвалидов, скапливались жив­шие подаянием орды нищих. Наряду с паломниками-богомоль­цами в города устремлялись и те, кто искал независимости от феодалов и монастырей. Городской воздух делал человека свободным. В процессе длительного военно-политического противоборства с королем, папой, феодалами, на чьих землях располагались города, последние обрели определенную полити­ческую независимость, право на самоуправление.

Урбанизация оказала заметное влияние на изменение отно­шения к людям с физическими и умственными недостатками, и, хотя городское право не распространялось на недееспособ­ную часть горожан непосредственно, косвенно оно стимулиро­вало грядущие перемены в их жизни. В предшествующие эпохи калека повсеместно — и в захолустной деревушке, и в импер­ской столице — оставался существом ничтожным и бесправ­ным. Теперь же инвалид, живущий в городе, — не только убо­гий, но и горожанин, в силу чего наравне с прочими получает личную свободу. Местные органы самоуправления вынуждены думать как о горожанах-инвалидах, так и о пришлых калеках.

Толпы пилигримов, в том числе жаждущие исцеления боль­ные, представляли вполне определенную опаснос

ровья бюргеров. Плохо питавшиеся, физически ослабленные люди оказались весьма восприимчивы к различным инфекци­онным заболеваниям. Бичом Средневековья стали дизентерия, «огненная чума», туберкулез, малярия, лепра, уносившие тыся­чи жизней. Желая обезопасить население от эпидемий, город­ские церкви открывают госпитали (хосписы), предназначенные не столько для оказания медицинской помощи, сколько для фильтрации странников. «Скудные средства и приоритет ду­ховной помощи над материальной ограничивали возможности этих учреждений: обычно там размещались 12 или 24 человека, срок пребывания не превышал три дня, еды давали немного и самую простую» [24, с. 355]. Обслуживали пациентов госпита­лей монахи-лекари. По мере роста количества монастырских и светских больниц становится очевидной нехватка врачей, обла­дающих медицинскими знаниями. Ситуация вынудила сред­невековых лекарей совершенствовать собственную лечебную практику, обращаясь к ранее игнорируемым христианами до­стижениям античной медицины, и даже перенимать знания медицины арабской. Местом рождения первого светского учеб­ного заведения для подготовки врачей принято считать Са-лернскую лечебную школу, открытую в Южной Италии пред­положительно в IX—X вв. Со временем школа приобрела большую известность, ее опыт заинтересовал медиков разных стран. В XI в. из нее вырос Салернский университет, положив­ший начало созданию учебно-научного заведения нового типа. Знаменитое учебное заведение сформировалась при активном участии расположенных поблизости Бенедиктинского мона­стыря и приютов-больниц, находившихся в ведении иоаннитов ( госпитальеров ).

Высокая концентрация жителей в ограниченном крепост­ными стенами пространстве делает неизбежной заинтересован­ность городских властей в защите жителей не только от инфи­цированных больных, но и от сумасшедших и слабоумных, чье присутствие прежде не замечалось властями. История повтори­лась. Когда-то, думая о крепости государства, античные законо­датели обратили внимание на детей-инвалидов и в качестве ме­ры защиты предложили избавляться от них. На новом витке европейской цивилизации местные органы городского самоуп­равления сталкиваются с похожей проблемой — им необходимо обезопасить город от «ненормальных». Физическое уничтоже­ние, когда-то избранное античными правителями, для христиан неприемлемо, и способом защиты от любых социально опасных людей становится их изоляция. Вне всякого сомнения, первые городские приюты (богадельни), больницы, сумасшедшие дома являли собой скорее места заключения, нежели благотворительные заведения, но они оказались важным звеном в цепи последующих действий по организации призрения людей с фи­зическими и умственными недостатками. Наряду с урбанизацией открытию хосписов и богаделен для калек способствовали Крестовые походы, первый из которых (1096—1099) завершился не только созданием главного госу­дарства крестоносцев — Иерусалимского- королевства, но и по­явлением большого числа нуждающихся в призрении иска­леченных воинов. Для них в Иерусалиме создают приют (госпиталь) Св. Иоанна, вокруг которого позже формируется монашеский орден иоаннитов (госпитальеров). Члены ордена по обету берут на себя обязательство проявлять заботу о боль­ных и искалеченных, именно их усилиями впоследствии на континенте будет создано немало благотворительных учрежде­ний для больных, раненых, страждущих [5, 11, 16, 22]. Кресто­вые походы и активность орденского движения привели к всплеску благотворительной деятельности на континенте. В ев­ропейских государствах под патронажем орденов множится число приютов, которые «совмещали функции больницы, гос­тиницы и дома престарелых и сирот; в такой больнице духов­ному исцелению уделяли больше внимания, чем телесному» [24, с. 355].

Пагубным следствием Крестовых походов оказалась для Европы пандемия проказы, в XII—XIII столетиях ее масштабы достигли столь огромных размеров, что ради размещения боль­ных церковные и светские власти создают около 19 тысяч леп­розориев. Так, Англия и Шотландия, население которых не превышало полутора миллионов в XII веке, располагали 220 лепрозориями, Франция — более чем двумя тысячами.

Наряду с лепрозориями средневековая Европа испытывала острую нужду в светских богадельнях (приютах), но обеспе­чить строительство богоугодных заведений оказалось не по плечу ни обществу, ни феодалам, ни Церкви:

• Сельское население и подавляющее большинство горожан
не имело ни денег, ни поводов для подобного дела.

• Привилегированное и экономически независимое сословие
феодалов средства, конечно, нашло бы, но у них отсутствовали
мотивы, побуждающие входить в «пустые» траты ради убогих.
О больном или увечном аристократе заботились родственники
и челядь. Войско же феодала состояло из ландскнехтов-наем­
ников, выхаживать изувеченного солдата не предполагалось,
калеку без труда заменял очередной здоровый наемник.

Церковь предоставляла кров и пищу паломникам-калекам,
призрение немощных не входило в круг ее первоочередных ин­
тересов, кроме того, содержание убогих требовало значитель­
ных материальных затрат. Размеры милостыни напрямую зави­
сели от финансового положения монастыря и от щедрости его
настоятеля, а введение в 1215 г. обязательного церковного сбо­
ра (1/20 годовых доходов) на денежное обеспечение Крестовых
походов не оставляло монастырям средств на филантропию. Не следует забывать также, что в силу религиозных предубеж дений сумасшедшие, слабоумные, глухонемые вообще не могли рассчитывать на заботу духовенства.

Стараниями отдельных монархов и епископов больницы и богадельни продолжали появляться на территории европейских стран, но в XII—XIII вв. главной движущей силой деятельного милосердия становится город. Урбанизация и развитие городско­го самоуправления влияют на изменение отношения западноев­ропейцев эпохи Средневековья к инвалидам. Если у рыцарской аристократии (феодалов), духовенства и сельского населения они по-прежнему не вызывают особого интереса, то бюргерство по необходимости задумалось о людях с физическими и душев­ными недугами, а задумавшись, приступило к действию. В горо­дах возникают прецеденты светской заботы об увечных и не­мощных — открываются светские больницы, приюты, убежища. Благотворительность и призрение становятся функцией город­ского самоуправления (магистрат, мэрия, муниципалитет), обя­занностью бюргерства. Христианские заповеди о милосердии и сострадании получают реальное воплощение в благотворитель­ной деятельности горожан. За счет городского самоуправления и бюргерства ширится круг «творцов» деятельного милосердия.

Наряду с упомянутыми значимой движущей силой эволю­ции отношения к инвалидам выступает развитие системы обра­зования. В пору раннего Средневековья основная часть обще­ства, включая крестьян, большую часть горожан и рыцарства, отчасти монашество и мелкое духовенство, не владела грамо­той. Испытывая острую нужду в грамотных служителях, Цер­ковь идет на создание особого рода учебных заведений — мона­стырских школ. Появившиеся в IX веке монастырские школы ставили своей целью подготовку человека для духовного по­прища, за пять лет обучения школярам предстояло овладеть грамотой, причем не на родном языке, а на латыни.

В XII столетии наряду со школами на континенте появляется новый тип учебного заведения — университет. Старейшим счи­тается выросший из Школы свободных искусств (1088) универ­ситет города Болонья (1119, Северная Италия), среди факульте­тов которого широкую известность приобретет правоведческий. Спрос в Европе на юристов оказался столь велик, что к 1150 г. численность студентов (среди которых значительную часть пред­ставляли иностранцы) достигнет десяти тысяч. В 1160 г. во Франции учреждается Парижский университет (Сорбонна), в 1167 г. в Англии — Оксфорд и еще через полвека — Кембридж (1209). К тому времени уже существует университет в древней столице Португальского королевства — Коимбре. На Апеннин­ском полуострове в XIII в. вслед за Болонским открываются университеты в Саламанке на Пиренейском полуострове (1218), Падуе (1222) и Неаполе (1224). Растет количество высших учеб­ных заведений и число обучающихся в них студентов, благодаря чему за относительно короткий исторический срок западный мир обретет целую армию правоведов, медиков, учителей. Люди этих профессий будут востребованы городом, государством, обще­ством. Само по себе возникновение и распространение на конти­ненте и школьного, и университетского образования, казалось бы, не предвещали перемен в отношении государства и общества к детям с физическими и умственными недостатками, но на деле приблизили их.

ые акции

в сфере призрения: королевские приюты для слепых

На рубеже XII—XIII вв. Европа переживает событие, кото­рое отечественные историки дефектологии либо обходят своим вниманием, либо упоминают о нем как об ординарном: «...в Ба­варии в 1198 г. было основано первое убежище для взрослых слепых на средства ослепшего курфюрста» [23, с. 16]. Однако появление на континенте специализированного богоугодного заведения в статусе государственного института — событие зна­ковое; впервые в роли деятельного благотворителя инвалидов в лице монарха выступило государство!

Все прежде существовавшие монастырские и городские бо­гадельни могли на короткое время предоставлять кров случайно обратившимся к ним за помощью убогим странникам. Приюты для нищенствующих калек являлись ночлежками — «домами кратковременного пребывания», чьи обитатели самостоятельно добывали пропитание, полагаясь на милость и сострадание «вер­ных христиан». Баварское же убежище коренным образом отли­чалось от привычных богоугодных заведений — оно создавалось непосредственно для инвалидов, а именно воинов, лишившихся прения в Крестовом походе, и явилось, по сути, прообразом одно­го из институтов государственной системы социальной помощи. Что же подвигло монарха совершить поступок, кажущийся неор­динарным в атмосфере Средневековья?

Появление Баварского убежища едва ли можно объяснить простым увеличением числа незрячих европейцев. Столь же грудно истолковать данный феномен особенным чувством ми­лосердия, внезапно снизошедшим на правителя. Тайные пру­жины исторического прецедента кроются в событиях полити­ческой жизни — борьбе короны с папой и крупными феодалами За власть. Необходимость бороться за умы и симпатии поддан­ных заставила монарха проявить особое милосердие и заботу о преданных, но утративших здоровье ветеранах, это выгодно от-N1 чало его от жестоких и эгоистичных феодалов. В борьбе С напой за власть милосердный жест мог оказаться полезнее грубой силы. Учредитель первого приюта для слепых (убежи­ща для ослепших крестоносцев) имел политические и личные.

мотивы для деятельной благотворительности. Подкрепляет этот вывод история возникновения следующего государствен­ного приюта для слепых в Париже (1260). Как и Баварский, Парижский приют создавался для особой группы инвали­дов — слепых рыцарей, а его содержание, как и в немецких зем­лях, взял на себя монарх (государство). Тронутый положением слепых воинов, Людовик IX построил для них особое здание (1254—1260), получившее название «Maison des Quinze-Vingts (15x20)» [17, с. 466]. Благотворительное заведение перво­начально приняло 300 обитателей, по легенде, плененных и ослепленных мусульманами крестоносцев. Государь выкупил несчастных у сарацинов и обеспечил кровом. Какое-то время «Дом Трехсот» содержался за счет королевского бюджета, но отпущенных средств оказалось недостаточно, и призреваемые получили высочайшую привилегию — нищенствовать. Монарх даже повелел обеспечить слепцов поводырями за счет казны.

Если в XI—XII вв. созданием разнообразных богоугодных заведений занимались Церковь и город, то в XII—XIII столети­ях круг творцов деятельной благотворительности пополняется милосердными монархами. Церковь, город и корона оказыва­ются партнерами в деле призрения.

К середине XIII в. во всех крупных городах Западной Европы действуют как монастырские, так и светские (городские) хоспи­сы и убежища, где калека, нищий странник (зачастую больной или увечный) мог получить кров. Европа располагает уже нема­лым числом церковных и светских благотворительных заведе­ний, открытие же королевских (государственных) убежищ для слепых стало завершающим аккордом первого периода эволюции отношения к инаким. Это свидетельство нового понимания вла­стью своей ответственности за инвалидов-воинов, потерявших зрение. Даты открытия светских приютов для слепых в Баварии (1198) и Франции (1260) определяют условный рубеж первого и второго периодов эволюции отношения государства и общества к людям с физическими и умственными недостатками.

В архаичном мире главенствуют задачи выживания отдель­ного человека и рода в целом, значимы ценности благополуч­ной жизни тела человека и его рода, установления порядка, предсказуемости во взаимодействии природных ритмов жизни человека и его среды. Традиционное сознание защищается от всякого сбоя в установленном порядке вещей, всякой инакости.

физической неполноценности, чтобы те своей немощью не на­рушали могущества государства.

Христианство приносит новые нравственные ценности, пред­лагает новую картину мира и новый взгляд на немощного че­ловека. Высшей ценностью признается сопереживание другому, милосердие провозглашается не просто добродетелью, но обязан­ностью крещеного человека. Христианство закладывает фунда­мент толерантного отношения к людям вне зависимости от их происхождения, социального положения, физической силы или степени смышлености.

Признав христианский постулат о том, что право на жизнь даруется Богом и не может быть отобрано человеком, власть не может более терпеть детоубийство, которое с IV в. расценива­ется европейским судом как посягательство на Божью волю, преступление. Право на жизнь обретено по закону.

Уходящая корнями в архаичные времена традиция недобро­желательного отношения к немощным, уродливым, глухоне­мым, слепым, слабоумным, душевнобольным оказалась столь прочной, что западноевропейскому обществу понадобилось ты­сячелетнее воздействие христианской религии, прежде чем са­мые милосердные его члены смогли взглянуть на ребенка-ин­валида не с насмешкой, презрением, ненавистью или ужасом, но с жалостью и состраданием.

Первыми, кто переступил незримую черту и подал пример участливого и милосердного отношения к людям, отторгаемым большинством, оказались немногочисленные церковные по­движники. Поначалу только монастырские хосписы и приюты оказывали помощь больным и увечным, там убогие взрослые и дети могли получить кров и пишу. В лоне христианской Церк­ви рождаются милосердное отношение к убогим, деятельная благотворительность, призрение слабоумных, людей с физиче­скими недостатками.

Со времени Крестовых походов и бурного развития горо­дов благотворительное попечение о нищих и безродных ин­валидах перестает быть прерогативой христианской Церкви. В XI—XII вв. созданием разнообразных богоугодных заведений, наряду с католическими конгрегациями, начинают заниматься городские органы самоуправления. В XII—XIII столетиях круг творцов деятельной благотворительности пополняется милосерд­ными монархами. Призрение сирот, нищих и убогих постепенно входит в сферу внимания городской и верховной власти.

Христианское, милосердное отношение к убогим осваивалось медленно и трудно всеми европейцами, но южане оставались бо­лее нетерпимыми, чем северяне, и к инородцам, и к иноверцам, и к людям с физическими и умственными недостатками. Причи­на тому — различия в культурной почве, на которую ложились новые нравственные ценности: созвучие христианского отноше­ния традициям северян и расхождение его с обычаями южан.

Первый период эволюции отношения государства и общества к людям с физическими и умственными недостатками заверша­ется на Западе тем, что Церковь, город и корона оказываются партнерами в деле их призрения. Совпадение интересов столь влиятельных политических сил и объясняет переход европейцев к следующему периоду отношения к людям с недостатками фи­зического и умственного развития. Почти два тысячелетия по­надобилось европейскому государству, чтобы пройти путь от аг­рессии и нетерпимости до первого осознания необходимости призрения инвалидов.

Библиография

1. 2. 3.

Антология педагогической мысли христианского Средневековья В 2 т. - М.: Аспект Пресс, 1994. - Т. 1.

Басова А. Г. История сурдопедагогики / А. Г. Басова, С. Ф. Его­ров. — М.: Просвещение, 1984.

Басова А. Г. История обучения глухонемых / Под ред Ф A Pav — М.: Учпедгиз, 1940.

Гиро П. Частная и общественная жизнь римлян / Пер с фр ; под ред. С. П. Моравского. - СПб., 1899.

Гофф Ж. Л. Людовик IX Святой / Пер. с фр. В. И. Матузовой-М.: Ладомир, 2001.

7.

Замский X . С. Умственно отсталые дети: История их изучения, воспитания и обучения с древних времен до середины XX ве­ка. - М.: НПО Образование, 1995. Исландские сага. БВЛ. - Т. 8. - М.: Художественная литература,

А У / о.

Историческая демография докапиталистических обществ Запад­ной Европы: Проблемы и исследования / Отв. ред. Ю Л Бес­смертный. — М., 1988.

КаннабихЮ.В. История психиатрии / Предисл. П. Б. Ганнушки-на. — Л.: Госмедиздат, 1929.

Колпакова Г. С. Искусство Византии. Ранний и средний перио­ды. - СПб.: Азбука-классика, 2004.

Куглер Б. История крестовых походов / Пер. с нем. — СПб : Изд Л.Ф.Пантелеева, 1895.

Никольская О. С. Аффективная сфера человека. Взгляд сквозь призму детского аутизма - М.: Центр лечебной педагогики, 2000. Плутарх. Избранные жизнеописания. В 2 т. — М.: Правда, 1987. —

Рожков В. Очерки по истории Римско-католической церкви. — М.: Духовная библиотека, 1998.

Рубинштейн М. М. История педагогических идей в ее основных чертах. — М., 1916.

Стасюлевич М. История Средних веков в ее писателях и новейших ученых. Т. 3. - СПб.: Типография М М Стасю-левича, 1887.

Скребицкий А. И. Воспитание и образование слепых и их призре­ние на Западе. - СПб., 1903.

Введение

Начало второго периода эволюции отношения западного ми­ра к людям с физическими и умственными недостатками мож­но условно датировать XIII веком. Завершается этот период в конце XVIII столетия признанием верховной и городской властью своей ответственности за социальную опеку инвали­дов и первым признанием государством возможности обучения глухого и слепого ребенка. Европейскому государству потребо­валось пять веков, чтобы пройти путь от организации первых приютов для слепых воинов до создания системы светского призрения инвалидов и задуматься об их правах на обучение.

Прежде чем перейти к анализу второго периода эволюции, важно познакомиться с хронологией исторических событий, оказавших влияние на изменение отношения государства и об­щества к лицам с физическими и умственными недостатками.

Хронологические ориентиры ( XIII—XVIII вв.)

ХШ в. Модель госпиталей, открытых крестоносцами на Ближнем Востоке, получает распространение на западе Европы. Воз­никает и получает распространение особый тип учрежде­ния — городской (светский) приют.

Вторая половина XIII в. Дано юридическое определение идиотии и сумасшествия (Англия).

1305 г. Монашеское братство организует для душевнобольных странноприимный дом «Святого Духа» (Швеция, Упсала

 

1347—1351 гг. Пандемия чумы сокращает численность населе­ния Европы на треть.

XIV в. Открываются университеты в Праге (1348), Кракове (1364), Вене (1367).

1409 г. В Европе появляются первые психиатрические учрежде­ния — сумасшедшие дома (Испания, Валенсия).

1474 г. Опровергается мистическая природа глухоты (Нидерлан­ды, Р. Агрикола).

Вторая половина XV в. Настоятельница одного из женских мона­стырей предпринимает попытку обучать глухонемых девушек (Германия). Открываются университеты в Швеции (Упсала, 1477), Дании (Копенгаген, 1479).

1486 г. Опубликован трактат «Malleus Maleficarum» — «Молот ведьм» (Я. Шпренгер, Г. Крамер, Германия), положивший на­чало преследованию инквизицией носителей душевных не­дугов как «бесноватых». Римская католическая церковь при­знает «бесноватых» еретиками.

1517 г. Выступление Лютера в городе Виттенберг (Саксония) с 95 тезисами против торговли папскими индульгенциями дает начало общественно-политическому и идеологическо­му движению (принявшему религиозную форму борьбы про­тив католического учения и Церкви) — Реформации.

XV—XVI вв. Люди с умственными и физическими недостатками при­влекают внимание суда инквизиции. Психическое заболева­ние, врожденное уродство, глухонемота трактуются как нака­зание за грехи.

1540 г. Количество сумасшедших домов в Испании достигает пяти (Валенсия, Сарагоса, Толедо, Вальядолид, Мадрид).

1550 г. Педро Понсе де Леон начинает индивидуальные занятия с глухонемыми детьми (Испания). Практически доказана не­состоятельность взглядов Гиппократа на природу глухоты, а также утверждений Аристотеля и Августина о необучаемо­сти глухих.

1550—1575 гг. Дж. Кардано в ряде публикаций пытается обо­сновать причины глухоты и немоты, предлагает классифика­цию глухих, а также рекомендации по их обучению (Италия).

1578 г. Педро Понсе де Леон представляет родителям глу­хих учеников письменный отчет о результатах специально­го обучения. Первое документированное свидетельство успешного индивидуального обучения глухих детей (Ис­пания).

XV! в. Реформация, или «Великая церковная революция», охватыва­ет большинство стран Западной и Центральной Европы. Умение читать становится обязательным в протестантском мире. Реформаторы предлагают новую модель социальной опеки.

1612 г. В Лионе при городском госпитале (основан в XI в.) от­крыта больница и приют для бедных «Шарите» (городская мэрия, Франция).

1620 г. Опубликовано первое учебное пособие по сурдопедаго­гике (Испания, Ж. Боннет).

|Первая половина XVI в. Открываются университеты в Швеции (Дерпт, 1632; Або, 1640; Лунд, 1668).

|Вторая готешма XVI в. Члены Лондонского королевского общества проявляют повышенный интерес к проблеме обучения глухих речи (Англия).

1662 г Лондонское королевское общество отвергает предложе­ние Дж. Булвера открыть школу для глухонемых как «чудаче­ство».

1692 г. Опубликована книга «Говорящий глухой, или Способ, по которому рожденный глухим может научиться говорить» (Голландия, И. Амман).

XVII в. В Испании, Нидерландах, Италии, Германии, Дании, Анг­лии, Франции накапливается опыт индивидуального обуче­ния глухонемых.

1700 г. Опубликована работа «Исследование о даре слова, или Диссертация о речи» (Голландия, И. Амман).

1709 г. Опубликовано эссе «О новой теории зрения» (Англия, Дж. Беркли).

1717г. Предпринимается попытка ввести всеобщее начальное
обучение (Пруссия).

1718г. Опубликована работа «Искусство научить глухого и не­
мого говорить» (Германия, Г. Рафель).

1745 г Опыт индивидуального обучения глухих (Франция, Я. Пе-рейра).

1749 .• Опубликовано «Письмо о слепых в назидание зрячим» (Франция, Д. Дидро).

1750—17. • i.. Реформы Иосифа Эммануила Португальского (борьба против иезуитов, основание школ, преобразование армии).

1751 г. Опубликовано «Письмо о глухих» (Франция, Д. Дидро). 1757 г. Изгнание иезуитов из Португалии.

1756—1788 гг Реформы Фридриха II «во имя порядка и право­судия в государстве» (установление свободы вероисповеда­ния, равенства всех перед законом, обязательного обуче­ния) (Пруссия).

1759—1778 гг. Реформы Карла III Испанского (преобразование школ, освобождение их от власти монастырей).

1763 г. Вторая попытка ввести всеобщее образование в Прус­
сии.

1764 г: Изгнание иезуитов из Франции.
1767 г. Изгнание иезуитов из Испании.

770 г. ш. Эпе открывает частную школу для глухонемых (Фран­ция, Париж)1.

2 гг. Реформы Густава III (улучшение судопроизводст­ва; распространение просвещения) (Швеция).

1774 г. Упразднен орден иезуитов (папа Климент XIV). Издан указ о начальном всеобщем образовании (Австрия). 78 г. Открытие первого учебного заведения для глухонемых в немецких землях (Саксония, С. Гейнике).

1779 г. Открытие первого учебного заведения для глухонемых в Австрии.

1780—1790 гг. Реформы Иосифа II (сокращение числа монасты­рей, подчинение Церкви государству; отмена крепостного состояния крестьян; равенство всех перед законом; распро­странение просвещения) (Австрия).

1781 г. Декрет министра финансов Ж. Неккера о необходимости широких больничных реформ (Франция).

1784 г. В. Гаюи берется выучить молодого слепого нищего Ф. Лезюэра грамоте (Франция, Париж).

1784 г. Открытие первого в мире учебного заведения для сле­пых (Франция, Париж, В. Гаюи).

Урбанизация: ростки терпимости

к инаковыглядящим и инакомыслящим

В XIII столетии инвалид оказывается в сфере внимания Церкви, короны и города. Совпадение интересов столь влия­тельных политических сил и объясняет переход европейцев в другой период отношения к людям с недостатками физическо­го и умственного развития. Поначалу первой скрипкой в на­званном трио выступил город.

Отправившись за военной добычей, крестоносцы попутно по­знакомились с культурными достижениями арабо-иудейского мира. Там христиане заимствуют не только утилитарные вещи (например, такие, как подушка и матрац, мыло, стеклянная посу­да), но и модель организации общественных больниц — гос­питалей. К XIII в. госпиталь получает в Европе широкое рас­пространение, повсеместно укореняется особый тип светского учреждения — городской приют. Так начинает формироваться

структура светского призрения, в которую попадают и инвали­ды — взрослые и дети. Европейцам понадобится пять веков, что­бы развить сеть богоугодных заведений, где могли бы получить пищу и кров убогие и калеки, чтобы создать городскую и госу­дарственную службу социального призрения. Длиной в пять сто­летий оказался путь от понимания целесообразности призрения слепых воинов до принятия на себя ответственности за организа­цию социальной опеки лиц с физическими и умственными недо­статками, до организации деятельной благотворительности в их адрес. Перемены произошли благодаря кардинальному измене­нию социально-культурного контекста жизни европейцев.

Набирала силу урбанизация, развивались и крепли города, расширялись контакты между Западом и Востоком — контакты с иноземцами и иноверцами. Прежде европейцы с равной непри­язнью и подозрительностью относились что к иноверцам, что к чужеземцам, что к глухонемым или умалишенным соотечествен­никам. Сознание средневекового жителя объединяло их в силу явной, вопиющей инакости. Немой, косноязычный, слабоумный человек, чье поведение, речь, внешний вид резко отличались от общепринятых, воспринимался как чужак, иноверец, еретик. Рас­ширение же контактов между Западом и Востоком привело к тому, что в портовых городах появилось значительное число ино­земцев — людей, резко отличавшихся от местных жителей язы­ком, одеждой, манерами, а главное, верой. Там, где появление заморских купцов-иностранцев переставало быть редкостью, го­рожане могли видеть, что «иные» («чужие»), несмотря на непри­вычную внешность, непонятный язык, непохожее поведение и манеру одеваться, такие же люди. В крупных портовых и торго­вых городах исподволь начинает формироваться терпимое отно­шение к «чужим». Длительное вынужденное добрососедское об­щение с людьми, разными по вере и крови, не могло не оказать влияния на ранее сложившееся отношение к инаким соотечест­венникам. Так европейское бюргерство извлекало из этого обще­ния первые уроки толерантности. Расширение контактов с иноземцами и иноверцами порождает ростки терпи­мого отношения к людской инакости.

ПАРТИЯ вольностей: борьба дворянства за личные свободы и привилегии приводит к развитию гражданского права

Активная борьба дворянства за личные свободы и привилегии стала еще одним фактором, оказавшим влияние на обретение в будущем частью инвалидов гражданских (прежде всего имущест­венных) прав. Приоритет в этой сфере, безусловно, принадлежит Англии, где начало XIII в. ознаменовалось противостоянием Иоанна Безземельного папе и местным баронам. Король управлял

страной словно вотчиной, беззастенчиво обирая подданных. Он облагал феодалов и города все новыми податями, не считаясь ни с законами, ни с обычаями. Очередная попытка разрешить финан­совые затруднения введением дополнительного налога на круп­ных феодалов спровоцировала последних на мятеж. Конфликт удалось погасить ценой заключения договора монарха с дворянст­вом, Церковью и народом — принятием Великой хартии вольно­стей (Magna Charta Libertatum, 1215), ставшей, по сути, докумен­том конституционного характера. Хартия закрепляла особый статус дворянства, его право на собственность. Принятие Хартии оказалось шагом на пути создания в 1265 г. английского парла­мента — института, ограничивающего власть монарха и защищаю­щего права привилегированных сословий. «Большинство парагра­фов Хартии трактуют вопросы неприкосновенности баронских и церковных владений; король обещает не взимать незаконных податей, не захватывать земли, не накладывать произвольных штрафов, а также вернуть захваченные им замки и земли. <...> Специальный параграф Хартии устанавливал: „Все те вышеназ­ванные обычаи и вольности, какие только мы соблаговолили при­знать подлежащими соблюдению в нашем королевстве, насколько это касается нас в отношении к нашим (вассалам), все в нашем ко­ролевстве, как миряне, так и клирики, обязаны соблюдать, по­скольку это касается их в отношении к их вассалам". Иначе гово­ря, известным ограничениям подвергался не только королевский произвол по отношению к баронам, но и баронский по отношению к рыцарям. <...> Против беззакония со стороны короля и его чи­новников был направлен 39-й параграф Хартии: „Ни один свобод­ный человек не будет арестован, или заключен в тюрьму, или ли­шен владения, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо иным способом обездолен иначе, как по законному приговору его пэров и по закону его страны"» [15, с. 27].

В изменившейся политической ситуации возникает необхо­димость юридического оформления права на собственность, уточнения статуса собственника и процедуры вступления в права собственности или ее передачи, что заставляет власть задуматься о наследниках и завещателях с отклонениями в развитии. Благодаря принятию Хартии, повлекшему за со­бой необходимость законодательно оформить правовой статус крупных феодалов (баронов), английский суд много раньше континентальных соседей задумался о юридическом разграни­чении понятий «сумасшествие» и «идиотия». Напомним, что в XIII в. суды континентальной Европы не опускались до рас­смотрения дел с участием безумцев и слабоумных, для закона они оставались «мертвыми».

Английское законодательство в вопросе определения дееспо­собности наследников следовало, как и все европейские страны, римскому праву, различая morbus temporarius (временную бо­лезнь) и morbus perpetuus (постоянный недуг). Временная блезнь, в отличие от постоянной, рассматривалась как извиняю­щее, оправдывающее состояние. За человеком, признанным сумасшедшим, имущественные права в некоторых случаях могли сохраняться, тогда как идиот — «человек, лишенный понимания со своего рождения», — их не имел. Новый закон признал сумас­шествие болезнью, имеющей непостоянный характер, что давало больному шанс не потерять наследство. Вынесение судом реше­ния о наличии morbus perpetuus , а именно так трактовалась юрис­тами идиотия (слабоумие), автоматически лишало носителя не­дуга права на наследство. Таким людям также запрещалось давать показания в суде, заключать контракты, делать официаль­ные заявления и составлять завещания.

Семейные распри, попытки избавиться от родственни­ка-конкурента, объявив его неполноценным, порождали тяжбы, судебные процессы, по которым, в свою очередь, множились юридические казусы, к которым возвращались при очередном определении правоспособности лиц с умственными и физиче­скими недостатками. Совершенствование судебной практики привело к тому, что в XIII в. английский закон «De praerogative regis» пополнился судьбоносными для инвалидов параграфами.

Итак, активная борьба английского дворянства за личные свободы и привилегии привела к реформированию законода­тельства, расширению имущественных прав граждан, стимулиро­вала юридическое уточнение статуса наследников, являющихся инвалидами. Судебные тяжбы заставляют юристов периодически вносить в действующие статьи уточнения и поправки, инвалид начинает все чаще попадать в поле зрения государства. В битве за наследство на стороне инвалида нередко выступали весьма квалифицированные юристы, и в профессиональном споре с ни­ми оппонентам становилось все труднее одерживать верх.

Образование дает привилегии, бюргерство начинает осознавать его ценность

Города, как проницательно замечает Ле Гофф, становятся мес­тами «вращения людей, нагруженных идеями, словно товарами, местами обмена, рынков и перекрестков интеллектуальной тор­говли». Европейцы все лучше начинают понимать, что «невеже­ство — изгнание человека, его отечество — наука» [6, с. 14].

Получив во времена Крестовых походов доступ к иудей­ской и мусульманской литературе, философии, медицине, ев­ропейцы активно осваивают их. Благодаря стараниям «интер­национальной компании» из знаменитой школы переводчиков Толедо (XII—XIII вв.) христианский мир знакомится и с забы­тым наследием Античности, и с последними достижениями арабской науки, знания европейцев становятся все более об­ширными и менее схоластичными Век от века интерес к научному наследию Античности и арабских авторов все более обостряется, философские и меди­цинские трактаты классиков переводятся на латынь. Стреми­тельно растет число университетов. Ведущими интеллектуаль­ными центрами Европы становятся Толедо (Испания), Болонья (Северная Италия), Шартр и Париж (Франция).

Эпидемии и голод ухудшают отношение к инаким, с чьим присутствием европейцы едва смирились Демографический подъем, начавшийся в XII в., привел к то­му, что к XIV столетию Европа испытала некоторое перепроиз­водство населения, вследствие чего обострилась проблема продо­вольственных запасов. Нехватка еды в XIII—XIV вв. нередко принимала катастрофические формы. В неурожайные годы резко

 

Горожане прежде других осознают ценности образования, что оказывает влияние на жизнь детей-инвалидов из бюргерских се­мей. Судьба дворянина зависела от его родовитости и личного богатства, владение грамотой, книжная ученость не влияли на его карьеру, а потому не признавались ценностью. Крестьянство также не видело смысла в пустой трате сил и средств на школу, поскольку ребенок из крестьянской семьи рано становился ра­ботником, хозяйство нуждалось в его руках. Отношение к ре­бенку-инвалиду в сельской общине, как и прежде, складывалось согласно обычаю, оставаясь весьма далеким от того, чего добива­лась Церковь. Католическое духовенство, подчиняясь обету без­брачия, оставалось бездетным и также не имело личных мотивов беспокоиться о статусе инвалида с детства. Другое дело бюргер­ство. Города испытывали потребность в образованных людях. Овладевая грамотой, знаниями, человек повышал свой правовой статус, мог подняться на более высокую социальную ступень, улучшить собственную жизнь. У родителей-горожан появляется личная заинтересованность в обучении своих чад, в том числе и детей-инвалидов. С другой стороны, на континенте уже сущест­вует армия специалистов, готовых исполнить родительский заказ на лечение, обучение и правовую защиту ребенка-инвалида, по­скольку неуклонно растет число университетов, приумножаются ряды дипломированных юристов, медиков и богословов. Каза­лось бы, европейский город XIV—XV столетий мог прийти к мысли об обучении глухих и слепых, во всяком случае, многие необходимые предпосылки к тому сложились, но на деле этого не произошло. Документально подтвержденный прецедент инди­видуального обучения глухонемых датируется лишь серединой XVI в. Что отодвинуло обучение глухих и слепых на триста лет? Причин тому несколько, и одна из них — эпидемии и голод, об­рушившиеся на континент в XIII—XV ввиозрастало число голодных смертей, особенно среди бедноты. Статистика позволяет судить о масштабе трагедии: так, во Флан­дрии (1315—1317) численность населения Ипра сократилась на одну десятую, в Брюгге из 35 000 горожан умерло две тысячи. Европейские хроники Средневековья свидетельствуют о много­численных фактах каннибализма. В неурожайные 1328—1329 гг. из городов большей части Италии «были изгнаны все, живущие подаянием, ибо стали чрезмерно обременительными» [5, с. 323].

Не меньше голода европейцев терзали пандемии. В XII— XIII столетиях континент накрыла волна проказы, численность больных достигла столь огромных размеров, что понадобилось создать несколько тысяч лепрозориев [27, с. 109]. Англия и Шотландия, население которых не превышало полутора мил­лионов, в XII в. располагали 220 лепрозориями, Франция (XIII в.) - более чем 2000.

Продолжительность жизни европейца колебалась от 22 до 35 лет. Для Средневековья характерна исключительно высокая смертность в младенческом и детском (до 14 лет) возрасте, со­ставлявшая, по мнению демографов, 35—40% [8].

XIV столетие вошло в европейскую историю как мрачный пе­риод Великого мора. «Черная смерть», начав свой путь из Цент­ральной Азии, примерно к 1348 г. достигла Центральной Европы. Это была не первая, но самая смертоносная эпидемия чумы. По данным хроник, за четыре года (1347—1351) население Европы сократилось почти на треть [13]. «Черная смерть» достигла мас­штабов антропологической катастрофы, затронувшей все сферы бытия европейцев. На эпидемию они отреагировали совсем не так, как жители Азии, где население восприняло чуму как нис­посланное свыше испытание. Христиане-католики, полностью полагавшиеся на защиту Церкви, не получив ее, принялись ис­кать причины бед в своем окружении. Цепкий взгляд экзальти­рованных верующих, конечно, привлекли те, с чьим присутстви­ем они едва-едва смирились, — инакие. «Черная смерть», по мнению М. Тоттона, «оставила людей измученными и напуган­ными, она разрушила налаженную систему социальных отноше­ний и привела людей к мысли о бесполезности и бессилии тог­дашних социальных институтов» [25, с. 92].

Инквизиция возвращает и усугубляет неприязнь к носителям психических и телесных недостатков, их приравнивают к политическим врагам

Человек Средневековья постоянно пребывал в состоянии напряжения, его жизнь ежечасно подвергалась опасности, вол­нами проходившие по континенту пандемии лишь усугубляли ситуацию. Общес

\и подозрительным, достаточно было искры, дабы внутренний страх выплеснулся агрессией против окружающих. Наступле­ние католического Рима на ересь взбудоражило и взорвало христианское общество, не дав окрепнуть первым росткам тер­пимости к человеческой инакости.

Умами охваченных тревогой и пессимизмом европейцев овла­дела мысль о близком конце света, о приходе на землю воинства Антихриста, об усилении могущества Сатаны. Церковь начинает поиск еретиков и ведьм, а верующие по мере сил помогают ей де­лить окружающих по заданному принципу на «своих» и «чу­жих», способствуя физическому уничтожению «чужих» как по­литических врагов. Многочисленные проповедники и моралисты XIII в. в своих проповедях и поучениях выделяли три ипостаси нехристей: еретики, иудеи, язычники. Но и инвалиды детства, на которых обряд крещения не распространялся, пребывали вне ло­на Церкви, т. е. являлись нехристями. «Бог есть Слово!» — учила Библия, а ни помешанный, ни глухой слова, в том числе и Слова Божия, не разумели, значит, пребывали в ереси! Неизжитая арха­ичная традиция негативного отношения к инвалиду получила поддержку со стороны Церкви, признавшей моральными веро­ломство, обман, насилие по отношению к любым нехристям, а значит, и по отношению к убогим. Язык точно отразил свер­шившиеся перемены: вместо слова «убогий» все чаще звучит его антоним — «бесноватый». Какому же «верному христиани­ну» придет в голову проявлять заботу об одержимом бесом? По убеждению церковного суда, безжалостность, притеснение, оскорбление, гонение глухонемых, сумасшедших и им подобных калек соответствовали нормам морали. В разогретом проповед­никами обществе рождается «охотничий интерес» к людям, от­личающимся от большинства.

Борьба за чистоту веры привела Католическую церковь к учреждению особого карательного органа — инквизиции. Время наибольшей активности судов инквизиции оказалось временем всплеска болезненного интереса обывателя к людям с выражен­ными умственными и физическими недостатками, который под­креплялся финансово: Церковь поощряла доносчиков. С момен­та благословения папой Иннокентием VIII «охоты на ведьм» (1484) началось тотальное истребление еретиков, нередко жерт­вами оговоров и судебных ошибок становились «ненормальные». Трудно назвать точное число инвалидов, погибших или постра­давших в результате оговора, но, несомненно, оно было значи­тельным. В колдовстве могли обвинить даже ребенка, известны случаи казни 10—12-летних детей. Сочинения средневековых клириков напоминают, что ребенок — это «существо, которого следует во всем остерегаться, так как он может быть вместили­щем темных сил» [10, с. 46].

Печально знаменитое настольное руководство для инквизи­тора — «Malleus Maleficarum» («Молот ведьм», 1487) — предла гало инструкции по разоблачению ведьм, а также перечень примет, по которым те легко узнавались: это, в частности, бес­связная или невнятная речь, странное поведение, неадекватные поступки. Вне сомнения, многие носители врожденного урод­ства или недостатков развития могли попасть в круг подозрева­емых и быть причисленными к еретикам.

Жизнь детей-инвалидов оказалась, как во времена Ликурга, иод угрозой. Судебное уложение 1588 г. немецкого герцогства Баден содержало развернутый список вопросов для допроса «ведьм», включая и такой: «Как добывает уродов, которых под­кидывает в колыбели вместо настоящих младенцев, и кто ей их дает?» [7, с. 173]. И по прошествии столетия после публикации «Молота...» судьи простодушно полагали, что младенец, родив­шийся инвалидом, не тварь Божья, а сатанинское исчадье. На­помним, что Блаженный Августин в V столетии отнес исцеле­ние эпилепсии и помешательства к компетенции Церкви, глухонемых же отлучил от нее. Спустя тысячу лет «Молот...» расширил круг «опасных» людей, введя в него одержимых и солдунов. Вера в то, что «если пациенту можно оказать помощь >ез лекарств или если лекарства ухудшают состояние, значит, эолезнь вызвана дьяволом», позволяла суду инквизиции при­знать одержимым (бесноватым) любого человека, имеющего теное физическое или психическое нарушение. Ребенок-инва-1ид имел все шансы стать жертвой суда.

Один из трактатов по экзорцизму (изгнанию дьявола) убеж­дал читателя в очевидной одержимости тех, кто «притворяется» сумасшедшим, глухонемым или слабоумным. Душевная болезнь, ирожденное уродство, глухонемота — любая аномалия разви­тия — начинают толковаться как вина, если не преступление, другой манускрипт предлагал считать явными признаками одер­жимости труднодиагностируемые или не поддающиеся излече­нию болезни [31]. С учетом уровня развития средневековой ме-щцины нетрудно понять, что подобные признаки одержимости три желании легко обнаруживались у любого человека.

Учреждая суды для борьбы с ересью, Церковь, вне всякого сомнения, не планировала преследовать убогих, но, благослов­ляя «охоту на ведьм», она не только воскресила архаичную неприязнь к телесно или душевно ненормальным, но и дала ей оправдательное обоснование — несчастных приравняли к поли­тическим врагам. «Общество, имеющее прочные практические И правовые устои, терпимо по отношению к отклоняющимся пли нонконформным явлениям. <...> Но, когда устои общества расшатаны... тогда угроза внешней и внутренней безопасности увеличивает риск, который представляют эти явления для об­щества. И их начинают считать вредными и аномальными» [18, с. 105—106]. «Охота на ведьм» продолжалась в Западной Евро­пе более двух столетий и привела к гибели свыше ста тысяч че­ловекХарактерным для XV в., по мнению Й. Хейзинга, является «противоположение беспощадности и милосердия». Доказа­тельством тому может служить жизнь аббатисы Схоластики. В то время, когда суды инквизиции готовы были разглядеть в убогих, безумных и глухонемых еретиков, аббатиса из немецко­го герцогства Ангальт, ставшая настоятельницей в восемнадца­тилетнем возрасте (1469), проявляет удивительное личное ми­лосердие к нищим и страждущим. Она не только принимала физически обезображенных, уродливых людей в свой приют, но привечала их, сажала за стол вместе с собой. Среди многих благодеяний аббатисы был и опыт обучения глухонемых деву­шек. Согласно скупым литературным источникам, настоятель­ница избрала языком общения для своих воспитанниц жест и старательно учила глухих подопечных, дабы те «имели возмож­ность получать удовольствие от общения» [32]. И в беспощад­ном мире находятся подвижники, но их милосердие остается личным подвигом, не находя отклика в атмосфере охоты на ведьм и не продолжаясь в делах других людей.

Реформация и переход к Новому времени: на смену подаянию приходит деятельная благотворительность

В Европе переход к Новому времени связан с Реформа­цией — антифеодальным, антицерковным движением, зародив­шимся в Германии. «Великое реформационное движение, кото­рым открывается новая эра в истории Западной Европы, не было явлением исключительно религиозным или церковным. В этом движении выразился протест против средневекового порядка вещей и средневекового миросозерцания. Против [средневекового католицизма] в конце концов должны были начать борьбу и национальное самосознание, и государствен­ная власть, и светское общество, и усилившееся образование. К началу XVI в. идеи Реформации назрели почти везде. Воз­рождение классического мира, замечательные открытия в обла­сти географии и астрономии будили мысль, усыпленную и по­давленную церковным авторитетом, указывали ей новые пути. Книгопечатание давало возможность широкого распростране­ния новых знаний, новых идей» [30, с. 62].

Великие идеологи Реформации Мартин Лютер (1483—1546) и Жан Кальвин (1509—1564) отрицали необходимость Католиче­ской церкви с ее иерархией, считая носителем истины Священ­ное Писание, и выступали за упразднение института духовенст­ва. По мнению Лютера, между Словом Божьим и верующим не нужен посредник и общаться с Богом надлежит не на латыни, а на родном языке. Желание реформаторов изгнать из богослуже­ния непонятную большинству верующих латынь, дабы открыть человеку возможность личного учас­тия в религиозной службе и свободно­го толкования священных текстов, за­кономерно привело их к мысли о необходимости:

• дать в руки каждому Библию на
родном языке;

• научить всех читать, а значит, вве­
сти всеобщее начальное обучение;

• проводить обучение на родном
языке;

• сделать обучение принудитель­
ным, чтобы исключить влияние Рим­
ской церкви на умы учащихся;

• вменить организацию обучения в
обязанность государству [2].

Так религиозная война придала ускорение развитию образовательной системы в Западной и Центральной Европе. Карл Великий, мечтая возродить Римскую империю, попытался ввести всеобщее обучение и открыл школы при цер­квах. Реформаторы-протестанты, мечтая о независимости Гер­мании от идеологического влияния Рима, задумали ввести при­нудительное всеобщее государственное начальное обучение. Несмотря на то что и Карл, и Лютер в своих решениях руко­водствовались исключительно идеологическими и политиче­скими интересами, в значительно меньшей мере думая о про­свещении, их усилия имели добрые последствия для развития европейской системы образования.

Реформация быстро распространялась по Европе. Северя­не — Пруссия, Дания, Швеция и подвластные им Норвегия и Финляндия — не замедлили высвободиться из-под папского ярма, правители этих стран приняли Реформацию, провозгла­сив новое вероучение государственной религией. Германские земли, Франция, Англия и Нидерланды погрузились в религи­озную усобицу. Пережившая Возрождение Италия, равно как и вышедшие из Реконкисты Испания и Португалия, призывы ре­форматоров оставила без внимания, в этих государствах авто­ритет Рима остался незыблемым.

Реформация не осталась простым фактом истории христи­анской Церкви, сыграв исключительно важную роль в разви­тии цивилизации и культуры, она сделалась идейным.

Пересмотр отношения к нищенству и подаянию: бедняк или дармоед?

Потребность защитить население от безудержно растущего числа бродяг и попрошаек, живущих не трудом, а подаянием, принуждает церковные и светские власти принимать решитель­ные меры. Вводятся правила, регламентирующие формы помощи бедным, определяющие допустимое число нищих в городе, живу­щих подаянием (слышали бы об этом Отцы-каппадокийцы...), население заставляют платить специальный налог.

Католический мир переживает кардинальную смену пред­ставлений о милости и милостыне, клирики убеждают паству, что подаяние не обеспечивает жертвователю собственного спа­сения. Проповедники не устают разъяснять: просящий подая­ние не страстотерпец, а тунеядец, не желающий зарабатывать хлеб собственным трудом. Отношение к бедняку теперь пред­лагается строить соответственно причинам, приведшим его к столь незавидному состоянию: одно дело бедность по воле зло­го рока, по причине тяжелых обстоятельств, другое — нищета из-за нежелания трудиться. В первом случае можно проявить сострадание, во втором — нет, дармоед не вправе полагаться на чью-то помощь. Новое представление о нищенстве и нищих на­ходит отражение в европейских языках. Так, в немецком языке бедняк, заслуживающий подаяния, именуется Almosen, а чело­век, просящий милостыню (попрошайка, побирушка), — Bettel. Первым бюргерство согласно оказать помощь, вторых принуж­дает к труду либо гонит прочь из города. В эпоху Реформации милостыня (подаяние) утрачивает на Западе раннехристиан­скую дихотомию: унижение — спасение, бедность — милосер­дие. Теперь и законодатель трактует нищенство, а значит, и поведение побирающихся калек и убогих в категориях винов­ности. «Бедняк, изгой, человек, неспособный сам отвечать за свое существование, — отмечет М. Фуко, — приобрел на протя­жении XVI в. такой облик, какой был неведом Средневековью» [27, с. 73]. Из почти мистической фигуры раннего Средневе­ковья, когда подаяние, по мнению верующих, обеспечивало благотворителю спасение в загробном мире, нищий превраща­ется в социально неприемлемое явление (опасный элемент). Начиная с XVI в. государственная и общественная филантро­пия формируется в контексте борьбы с нищенством. Иско­реняя профессиональное нищенство и бродяжничество, город создает специальные приюты, исправительные и работные до­ма. В число их обитателей попадают и инвалиды. Европейским лидером законодательных инициатив становит­ся Англия, где начиная с 1495 г. регулярно пишутся королевские акты «О бедных» (1536, 1547, 1563, 1572). Акт 1575 г. одобряет лишь те проявления частного милосердия, что помогают государ­ству искоренить нищету. Предусматривая «наказание бродяг и облегчение бремени бедняков», закон предписывает создавать в каждом графстве, как минимум, одно исправительное учрежде­ние. Источником средств на содержание «домов исправления», наряду со специально введенным налогом, королева Елизавета I (1558—1603) мыслила и добровольные пожертвования частных лиц, но ошиблась в своих расчетах. Англичане не желали вкла­дывать собственные деньги в казенные учреждения, и, дабы по­ощрить частную благотворительность, государство отваживается на смелое решение: Акты 1598 и 1601 гг. позволяют част­ным лицам открывать любые богоугодные заведения, не испрашивая на то официального разрешения. Это по­влияет на судьбы английских инвалидов, ибо в рамках нового за­конодательства они наделяются статусом «бедняков, не способ­ных получить работу», и обретают право претендовать на кров и пропитание в создаваемых приютах, т. е. право на общественное и государственное призрение.

Законодатель оформляет расширение прав бюргеров и уточняет права наследников-инвалидов на собственность

К XV в. в государствах Западной Европы уже выражено со­словное структурирование общества. Каждое сословие — духовенство, дворянство, бюргерство, крестьянство — имеет особый набор личных прав и свобод. Наряду с дворянством все большую политическую независимость получает многочислен­ное бюргерство. По мере роста массы собственников ширится судебная практика установления дееспособности наследников. Вхождение в круг собственников (завещателей) огромной ар­мии бюргеров неминуемо увеличило число спорных случаев установления дееспособности наследников-инвалидов. Необхо­димость решать житейские ситуации в правовом поле вынуж­дает законодателей европейских стран периодически возвра­щаться к рассмотрению гражданских (имущественных) прав инвалидов, уточнять их юридический статус. На протяжении XVI в. город продолжает неустанно бороть­ся за свою независимость и особый статус, благодаря чему лич­ная свобода и привилегии бюргерства постоянно расширяются и возникает необходимость законодательно закрепить их. Со­вершенствуя гражданский кодекс, законодатель вновь вынуж­ден рассматривать юридические нормы передачи наследства лицам мужского пола с физическими или умственными статками. Поправки, вносимые в законодательство, являются отражением изменений в отношении к этим людям, а потому представляются интересными.

По понятным причинам лидером движения становится роди­на Хартии вольностей — Англия, в XVI столетии тамошние юрис­ты пересматривают раздел о введении в права наследования тех, кто признавался идиотом или безумцем. Акт XVI в. заметно от­личается от законов XIII и XIV столетий. Теперь в случаях, «ког­да субъект признавался идиотом, все доходы от его имущества поступали в корону. Когда же он признавался помешанным, коро­на брала на себя роль опекуна: охраняла его имущество и доходы и возвращала их или ему в случае выздоровления, или наследни­кам в случае его смерти» [1, с. 351]. Государство ввело фискаль­ные меры и взяло на себя управление имуществом лиц, признан­ных по суду безумными. Нетрудно предположить, сколь часто ошибочный диагноз позволял государству выступать в роли опе­куна «повредившегося в уме» либо отбирать наследство у идиота. Не случайно вслед за выходом закона в стране стремительно рос­ло число психиатрических больниц, тогда как учреждения для слабоумных не открывались [1, 12, 34, 35]. Под давлением родст­венников врачи, полагаем, зачастую диагностировали слабоум­ных как душевнобольных и, следовательно, в дальнейшем лечили «не от своей болезни». Государство не могло не заметить уловок семьи, пытавшейся ради сохранения имущества представить сла­боумного родственника сумасшедшим, и, отстаивая собственную выгоду, пересматривает закон, внося в него принципиальные уточнения. Согласно Акту XIII в., «идиот есть человек, лишен­ный понимания со своего рождения», новый закон вносит допол­нения: «Идиот — это такое лицо, которое не знает цифр, не может считать, не может назвать своих мать и отца, а также не знает, сколько ему лет и т. д., не может понять, что ему в пользу, а что во вред» [12]. Определение, предложенное юристами, долгое время будет устраивать не только правоведов, но и медиков, и педаго­гов, и философов, и родителей, и общество в целом.

По сходному сценарию совершенствуются статьи граждан­ского кодекса о наследстве на всем европейском континенте. Значимыми для суда становятся: временный или постоянный характер недееспособности, умение претендента на наследство говорить, вступать в контакт, понимать иерархию родственных связей и определять разумность и выгодность предпринимае­мых действий. Впоследствии список обязательных умений до­полнится умением писать и читать. Руководствуясь официаль­но заданными критериями, европейские суды станут выносить решение о возможности или невозможности наследования за­вещанного имущества человеком с физическим или умствен­ным недостатком.

Законодательно регламентируется поведение родственни­ков больного с психическим расстройством, учитывправа наследников-инвалидов на собствен­ность. В XVI в. имущественное право инвалидов ставится в зависимость от сословной принадлежности, финансового поло­жения, времени наступления и стойкости недуга, а также уме­ния вступать в контакт, говорить, читать, писать, понимать иерархию родственных связей и определять разумность и вы­годность предпринимаемых действий. Согласно законодатель­ству Нового времени, ответственность за патронат над психи­чески больными людьми делят между собой семья и город. Более десяти веков прошло от момента признания европей­скими государствами витальных прав инвалидов до момента признания права на собственность части наследников-инвали­дов мужского пола, принадлежащих к дворянскому или бюр­герскому сословию. к стремительному развитию типографского дела. К 1500 г. в Европе насчитывалось 250 типографий, усилиями которых уже было опубликовано более 50 тысяч различных сочинений.

Развитие университетского образования, обостренный интерес к законам мироустройства, причинно-следственным отношениям между явлениями связаны с ценностями Нового времени. Герой Нового времени — деятель, профессионал, исследователь, которо­му мир представляется бесконечно изменчивым, полным не толь­ко опасностей, но и чудесных открытий, увлекательных загадок [19]. Благодаря бурному развитию естественных наук возникает научный интерес к природе глухонемоты, в разных странах пред­принимаются попытки преодолеть ее посредством индивидуального обучения. Если XV век вошел в историю специального обу­чения скудными упоминаниями о полулегендарной аббатисе Схоластике и Рудольфе Агриколе, то XVI—XVII столетия богаты на прецеденты индивидуального обучения глухих. Все они доку­ментально подтверждены, их участники хорошо известны, а глав­ное—география этих попыток последовательно расширяется.

Начнем с протестантских немецких земель и истории И. Паше, служившего при дворе тамошнего курфюрста Йоха-на III. Паше не принадлежал к знатному роду, поначалу он со­стоял дегустатором в Берлине, затем инспектором колбасного производства в Доссе. Дочь Элизабет, одна из восьмерых детей добропорядочного бюргера, из-за болезни на первом году жиз­ни потеряла слух, что не помешало отцу любить девочку нарав­не с другими чадами, уделять ее воспитанию большую часть свободного времени. По одной версии, родитель учил дочь раз­говорной речи лично, по другой — ее индивидуальное обучение организовал по просьбе отца некий пастор, чье имя история не сохранила. В данном случае не столь важна личность педагога, сколько сам прецедент настоятельного желания немецкого бюргера научить свою глухонемую дочь речи и грамоте. Элиза­бет столь преуспела в занятиях, что достигнутые упорным тру­дом результаты «вызвали восторг и взволновали» горожан [32, с. 17]. В середине XVI в. попытка обучения глухого ребенка не возмутила прусских бюргеров-протестантов, напротив — земля­ки положительно отнеслись к решению И. Паше и высоко оце­нили результаты обучения. Одного этого факта достаточно, чтобы признать масштаб перемен, произошедших в сознании немецких бюргеров-протестантов. История И. Паше убеждает в том, что, во-первых, появляются родители, стремящиеся учить своего глухого ребенка грамоте. Возможный мотив — желание обеспечить своему несчастному чаду хотя бы часть того, на что мог рассчитывать любой ребенок из семей их круга. Во-вторых, подозрительное отношение к оглохшему малышу перестает быть всеобщим, в соответствии с моралью бюргеров-протестан­тов проявление отеческой заботы о таком ребенке, как и его обучение грамоте, допустимо, полезно и возможно. И все же европейцы еще не готовы сделать шаг от индивидуального обучения к организации специального класса или специаль­ной школы для глухонемых детей, это действие горожанам не представляется разумным. Об этом свидетельствует безре­зультатный финал подвижнической деятельности женевского архиепископа фон Салеса (Franz von Sales, 1567—1622), про­славившегося милосердием к страждущим и заботой о глухоне­мых. Уже находясь в почтенном возрасте, церковный иерарх однажды во время проповеди разглядел среди прихожан глухо­немого мальчика и, сжалившись, предложил ему работу — мес­то слуги. В начале XVII столетия швейцарцы расценили дейст­вия духовного лица как ненужную и непонятную милость. Многие напрямую спрашивали архиепископа, почему он взва­лил на себя «эту бесполезную ношу». Пастырю пришлось объ­яснить прихожанам свой поступок тем, что милосердие к страждущим — обязанность христианина. Следуя избранным путем, священнослужитель по возможности привлекал глухо­немых в храм и, как свидетельствуют хроники, «с большим тер­пением и умением с помощью жестов и показывания» учил их слову Божьему [32]. После кончины Церковь не канонизирова­ла клирика, но в молитвенных книжках его глухих прихожан оказались тексты, обращенные к Францу фон Салесу как свя­тому заступнику глухонемых. Современники церковного фи­лантропа, обладающие слухом и речью, не оценили сурдопеда­гогических инициатив и заботы архиепископа о глухих, и его подвижничество отклика в среде мирян не получило.

Тем временем людей, проявлявших интерес к глухонемым, становится все больше, по преимуществу это священнослужи­тели, вознамерившиеся вернуть глухих в лоно Церкви, отчасти родители-бюргеры, а с некоторых пор и врачи. На XVI столе­тие пришелся бурный рост анатомических исследований и от­крытий, большая часть которых выпала на долю выпускников и преподавателей медицинской Мекки средневековой Евро­пы — университета в Падуе (Италия). Наибольшей славы в ин­тересующей нас сфере достигли: Мигель Сервет1, отправлен­ный, несмотря на научные заслуги (или именно за них) Кальвином на костер; фламандец Андреас Везалий2, ставший профессором Падуанского универсного и обстоятельного для своего времени описания человече­ской анатомии; Бартоломео Евстахий1, изучивший строение слуховых путей. Не менее известны и другие анатомы и физио­логи, чья научная судьба связана с Падуанским университетом: КОистанцо Варолий2, Габриеле Фаллопий3 и Джероламо Фаб­ри ций4 из Аквапенденте. Имя последнего вошло в историю де­фектологии благодаря его публикациям по проблемам слуха, Юлоса, устройства речевых органов, описанию способности к шукопроизношению. Работы Дж. Фабриция явились ответом интеллектуала на шарлатанские и лженаучные рекомендации лечения глухонемоты и сыграли важную роль в развитии сур­допедагогической практики.

К классикам сурдопедагогики по праву может быть отне­сен итальянец Джероламо Кардано — одна из ярчайших фигур итальянского Ренессанса. Внебрачный сын юриста, проживший несчастливое детство и суровую юность, он сумел не только по­лучить хорошее образование, но и стать ректором университета 11адуи — признанного лидера в области медицины. Научная уни­версальность Кардано позволила ему оставить глубокий след в математике, инженерном деле, философии, медицине (некоторые авторы относят его к пионерам психиатрии). В автобиографии Кардано упоминает о «некоторых умалишенных, эпилептиках и слепых», которым помог, о «горбатых, калеках, хромых, которым принес облегчение» (1576).

Интересы гения оказались столь широкими, а суждения столь неоднозначными и оригинальными, что и при жизни, и по прошествии столетий многие считали его врачом-магом. Англий­ский философ Френсис Бэкон осуждал итальянца за «хитрость ложь» (1602). Как бы то ни было, но в области сурдопеда­гогики Кардано зарекомендовал себя пытливым исследователем, но никак не магом. Глухонемота и способы ее преодоления при­влекали внимание энциклопедиста, и как общемедицинская и как частная, сугубо личная проблема. Его старший сын был глух

ма одно ухо. Кардано-врача заботила природа глухоты, Карда-i к )-отца — возможность помочь несчастному сыну. Имея обшир­ную лечебную практику и много путешествуя по Западной Евро­пе, будучи близко знакомым со многими светилами медицины (достаточно сказать, что А. Везалий слыл его другом), являясь современником К. Варолия, Б. Евстахия, Педро Понсе де Леона, М. Сервета, Дж. Фабрицио из Аквапенденте, Кардано не мог не ;тать о прецедентах индивидуального обучения глухих и слепых. В трактате «О тонкостях» он упоминает Агриколу как основопо­ложника практики занятий с глухонемыми и продолжает: «Мы можем вести к тому, что немой через чтение слышит, через пись­мо—говорит» (1153). Вслед за Агриколой Кардано проводит мысль о причинно-следственной связи глухоты и немоты.

Математик по образованию и по складу ума, Кардано прежде всего предложил классификацию, положив в ее основу критерий времени потери слуха и его соотношение с овладением устной речью. Согласно предложенной классификации, людей с наруше­нием следовало делить на глухих от рождения, ранооглохших или потерявших слух до овладения устной речью и позднооглох-ших или утративших слух, но сохранивших устную речь.

Кардано верил, что глухой от рождения или ранооглохший при наличии хороших умственных задатков способен не только овладеть чтением и письмом, но и научиться говорению (произ­ношению). Начав изучать проблему обучения устной речи через письменную речь, талантливый изобретатель неожиданно при­шел к мысли о возможности обучения слепых чтению с помо­щью рельефных (выпуклых) букв. (Воплотить эту идею в жизнь удастся французу Валентину Гаюи, но случится это только по прошествии двух с половиной столетий.) Сосредоточив свое ппимание на теоретических разработках и высказав «тонкие и своеобразные методические советы» [11, с. 28], Кардано и его коллеги по университету в Падуе не сделали естественного шага к организации более широкой практики обучения неслышащих детей. Их опередят испанцы, и на протяжении почти двух столе­тий именно они будут задавать тон в практической сурдопедаго­гике. Попытаемся понять, что тому причиной.

Колыбелью практической сурдопедагогической помощи, бес­спорно, является Испания, точнее, расположенный на севере страны бенедиктинский монастырь Святого Сальвадора. Один из тамошних монахов, Педро Понсе де Леон (Ponce de Leyn, Pedro, 1520—1584), вошел в историю цивилизации в числе родона­чальников сурдопедагогики, хотя сам вряд ли мечтал о подобной карьере. Запускающим механизмом выдающегося педагогическо­го опыта стало отнюдь не особое сострадание бенедиктинца убо­гим или его прозорливость, а особенности испанского законода­тельства о наследстве.

В одном из аристократических семейств Испании (Веласко ил дома Тобаров) глухота передавалась генетически по мужскои линии из поколения в поколе­ние. В ту пору человек, не умеющий говорить, не имел по закону граждан­ского статуса и не признавался на­следником, а потому принадлежавшая семье недвижимость и огромные, раз­бросанные по всему миру территории подлежали отчуждению в пользу ко­роля. Забота о сохранении родового богатства вынудила испанских ари­стократов найти способ сделать воз­можным общение своих глухих сы­новей с членами королевского суда. Заказ высокородной фамилии на обу­чение глухонемых сыновей поручат исполнять выпускнику Саламанского университета монаху де Леону, и тот создаст оригинальный метод обуче­ния глухих. Результат обучения глу­хонемых сыновей маркиза де Тобар (Франциско, ок. 1540-1578?, и Педро, ок. 1540-1571?) ока­жется столь поразительным, что найдется еще несколько ари­стократов, пожелавших отправить сыновей в класс де Леона. Школяры с нарушением слуха из привилегированных семей под руководством профессора теологии де Леона освоили письмо, счет, чтение, а также латынь и греческий язык [11, 20, 35]. По свидетельствам современников, упомянутые воспитан­ники «овладевали тем кругом знаний, который в то время предназначался для учащихся общеобразовательной школы пе­дагогами-гуманистами» [4, с. 18], но главное для родите­лей — их глухие наследники могли участвовать в судебном за­седании при решении вопросов о собственности.

По счастью, сохранившийся отчет наемного учителя родите­лям-заказчикам позволяет объективно судить и о масштабах сур­допедагогического таланта де Леона, и о его гордости от собст­венной победы в заочном споре с Аристотелем: «Я получил учеников, глухих и немых от рождения, являющихся сыновьями знатных людей, которых я учил говорить, читать, писать и счи­тать; молиться, помогать при проведении мессы, осваивать док­трины христианства; а также знать, как исповедоваться самостоя­тельно с помощью речи; некоторые из них освоили латынь, другие — латынь и греческий, они понимают итальянский; один ученик был посвящен в сан, имеет приход и отправляет службы; кроме того, ученики получили знания по натуральной филосо­фии и астрологии; один добился успехов в управлении поместь­ем; еще один вступил в армию и в дополнение к другим своим достижениям освоил все виды оружия, стал превосходным наез­дником. И сверх того, некоторые ученики стали знатоками истоI)|in Испании и других стран, сведущими в науках, политике и дисциплинах, в освоении которых Аристотель им отказал» [35]. Дату составления отчета (ок. 1550), представленного учителем родителям-заказчикам, можно считать началом истории спе­циального образования, а Педро Понсе де Леона соответствен­но -родоначальником сурдопедагогики [3, 14, 20, 32].

Вне всякого сомнения, де Леон не просто «был первым в мире учителем глухих», его фигура много масштабнее, а вклад к историю цивилизации несоизмеримо значительнее. Успехи .мишенных слуха питомцев заставили испанское духовенство (наиболее консервативную часть католического клира) при-|Нать их интеллектуальную и нравственную состоятельность, уипдеть глухого человека не сосудом зла, но тварью Божьей. I Церковное признание, в свою очередь, позволило членам коро­левского суда принять решение о возможности изменения ста­туса конкретных глухих людей, признать их дееспособными и предоставить по закону право выступать в роли наследников. I >езусловно, речь идет о признании гражданского статуса детей привилегированных фамилий, и все же прецедент был создан, и в том заслуга Педро Понсе де Леона. Для описываемой эпохи это, несомненно, знаковое событие.

Продолжил дело де Леона профессиональный испанский поенный Хуан Пабло Боннет (Bonet Juan Pablo, 1579—1633). Констебль гарнизона Кастильи имел глухого брата и согласил­ся предоставить Боннету хлебное место секретаря, поверив обещанию претендента на должность выучить родственника го-иорить. Боннет не только сдержал слово, но попутно оказал по­мощь еще нескольким в том нуждавшимся, а затем изложил накопленный опыт индивидуального обучения в опубликован­ном в 1620 г. трактате «О природе звуков и искусстве научить глухого говорить».

Учебное пособие, изданное Боннетом в Мадриде, как и ар­хив де Леона, несмотря на то что тем на практике удалось опровергнуть заблуждения авторитетных классиков, не вызо­вут интереса соотечественников. Технологии индивидуального обучения глухих, предложенные де Леоном и Боннетом, не только не получили, но и не могли получить широкого распро­странения. Сурдопедагоги-энтузиасты вызывали у окружаю­щих недоумение, если не подозрение в том, что они преступили церковные и культурные нормы. В испанском обществе (като­ликов-южан) еще не сложилось понимание необходимости и целесообразности обучения глухонемых. Заказ на образование лишенных слуха детей носил локальный характер — он касался небольшого числа конкретных людей, а потому и педагогиче­ские результаты, сколь бы впечатляющими они ни были, пред­ставляли камерный интерес. Масштаб открытия оказался не по плечу даже тем, кто пытался продолжить дело пионеров испан­ской сурдопедагогики

Работавший с глухими монах де Каррион \ читал трактат Бо-ннета, более того, мнил себя его последователем, но на практи­ке действовал словно полуграмотный знахарь: «Для обучения устной речи глухонемому давали слабительное и специальную настойку. Затем на голове его выстригали волосы так, чтобы по­лучилась тонзура величиной с ладонь. Каждый вечер это место смазывалось мазью, а ученик должен был чесать волосы „против ворса". Утром, перед началом занятий, он получал кашку из мас­тики, амбры и других специй, чисто умывался и насухо вытирал­ся. После всех этих приготовлений учитель громко произносил в выстриженный затылок отдельные звуки, потом слоги и слова, и ученик за некоторое время должен был основательно выучиться разговорной речи...» [21]. Современник Боннета де Каррион ро­дился на 52 года позднее Педро Понсе де Леона, дистанция меж­ду их сурдопедагогическими экспериментами равна жизни двух поколений, однако по своим взглядам де Леон — человек буду­щего, тогда как де Каррион — человек далекого прошлого. Его методика созвучна эпохе, предшествовавшей аббатисе Схоласти­ке и епископу фон Салесу.

Два великих испанца — Педро Понсе де Леон и Хуан Пабло Боннет — во взглядах на возможности глухого столь далеко опередили соотечественников, что те не признали гениев и вскоре забыли о них. Вплоть до XIX в. население Пиренеев иг­норировало проблему обучения глухонемых, что подтверждает судьба талантливого сурдопедагога Джиакомо Перейры, вы­нужденного в XVIII в. эмигрировать во Францию.

Опыт Испании учит тому, что достижения в сфере спе­циального обучения сами по себе не меняют отношения государ­ства и общества к аномальным детям, а наличие талантливого и успешного сурдопедагога не является залогом скорых ощутимых позитивных перемен в деле организации массового обучения глухих. Только в определенном социокультурном контексте мо­жет быть воспринят государством и обществом результат блестя­щего эксперимента в области специального образования.

Испания проигнорировала успехи земляков, а как отреаги­ровали на идеи Понсе де Леона и Боннета другие европейские державы?

Через три года после публикации Боннетом трактата «О при­роде звуков и искусстве научить глухого говорить» тот неожи данно попал на глаза некому сэру Дигби, участвовавшему в сва-тоистве претендента на английский трон. В 1623 г. принц Уэльский Карл (впоследствии король Англии Карл I) в сопро-нождении свиты прибыл в Мадрид в надежде добиться руки испанской инфанты. Среди спутников принца и оказался упомя­нутый сэр Дигби, человек хорошо образованный и любознатель­ный. Сурдопедагогическое пособие случайно подвернулось под руку англичанину и изумило его — ни о чем подобном соотечест-ненники Дигби в ту пору не размышляли. Заинтригованный бри-ганец захотел своими глазами посмотреть, что же за диковина «говорящий глухой», и получил возможность встретиться с уче-11 иком Бонета — Луисом де Веласко (внучатым племянником первых учеников де Леона — Франческо и Педро де Веласко), познакомиться с другими его подопечными. Результат превзошел ожидания, и сэр Дигби счел необходимым заняться проблемой, о существовании которой до визита на Пиренеи не подозревал. Iвпоследствии в Париже он напишет труд «Treatise on the Nature ol Bodies» (1644), познакомиться с которым соотечественники смогут лишь через двадцать лет. Трактат, любопытный для спе­циалистов, оказался равно неугодным королю и парламенту, а потому опубликовать его на родине сэр Дигби сумеет лишь в 1665 г., в пору правления Карла II.

Итак, неудачное сватовство уэльского принца неожиданно нозымело положительные последствия для английской и не только английской сурдопедагогики. Сначала британец, оказав­шись на территории заклятых врагов Англии, приобретает ру­ководство по сурдопедагогике, затем знакомит с испанским опытом обучения глухих европейцев, читающих по-английски, И способствует тому, чтобы проблемой обучения людей, лишен­ных слуха, заинтересовались члены Лондонского королевского общества, созданного в 1662 г. и ставшего фактически первой в мире Академией наук. Судьбе было угодно, чтобы среди знако­мых сэра Дигби оказался один из основателей Королевского общества —профессор Джон Уоллис. В частной переписке, ко­торую вели два образованных соотечественника, вопрос о воз­можности научить глухого речи обсуждался довольно часто, ■ело в том, что Королевское общество в то время пыталось разработать «универсальный язык» и поощряло исследования II области изучения природы языка и речи, а потому естествен­ным образом заинтересовалось практикой обучения речи глу-\п\. Некоторые английские ученые сочли возможным при-|Лечь людей, лишенных слуха, в качестве испытуемых для опытной апробации своих лингвистических идей. Результаты ч.спериментального обучения глухих нашли отражение в боль­шом числе публикаций: Т. Wallis (1653, 1670), G. Sibscot (1670), W. Holder (1699), G. Dalgarno (1680). Трактаты, по преимуще-i i ну философские, касались природы языка и содержали ана-mi;i различных элементов речи, опыт же обучения глухих

служил иллюстрацией к авторским теориям «искусственном речи». Члены Королевского общества построили свою концеп­цию обучения глухих на основе философских и филологиче­ских теорий, внеся значительный вклад в современную им практическую сурдопедагогику.

Пионером британской системы обучения глухих речи и стал уже упоминавшийся оксфордский профессор Дж. Уоллис, а первым его учеником — двадцатипятилетний Даниэль Уолли, утративший слух в раннем детстве. Несмотря на столь позднее вмешательство, результат превзошел ожидания, речь молодого человека «не была красивой, но она была понятной», что по­зволило экспериментатору демонстрировать заговорившего по­допечного Карлу II и английским аристократам на заседании научного общества (1661). Автор английского «письменного» метода обучения Дж. Уоллис рекомендовал двуручную дакти­лологию, полагая, что надо, «усвоив ручную азбуку глухоне­мых, учить их языку, так же как и всех других детей, только слышащие изучают звук на слух, а глухонемой изучает знаки на глаз» [35]. Не вдаваясь в детали организации занятий и осо­бенности предложенного метода, зафиксируем прецедент инди­видуального обучения глухих в Англии.

Итак, пальма первенства в деле индивидуального обучения глухих принадлежит Испании, благодаря ее сынам сурдопеда­гогический опыт впоследствии распространится на подвласт­ных Испании территориях — во Фландрии, в Нидерландах, Италии. Чуть позже обучение глухих станет возможным в не­мецких землях, а затем в Англии. Относительно Испании Анг­лия запоздала ровно на столетие. Испанский опыт иницииро­вал английскую мысль, что привело островитян к успехам в «лабораторном» (экспериментальном) обучении глухих, но ни­как не отразилось на их образовании в стране в целом. Карл II поощрял деятельность Королевского научного общества, но любопытство монарха сродни капризу и, если не подкреп­ляется политическим интересом, быстро проходит, во вся­ком случае, так произошло в Англии. Сурдопедагогические изыскания носили характер кратковременной моды, не случай­но инициатива английского медика Дж. Булвера (Bulwer, John, 16149—1654) открыть учебное заведение для глухих в прямом смысле слова пришлась не ко двору. Проект оказался равно не­интересен и британским обывателям, и интеллектуалам из Ко­ролевского научного общества. В историю мировой сурдопеда­гогики Дж. Булвер войдет автором оригинальных работ по сурдопедагогике: «Друг глухого» (1648), «Хирология, или При­родная речь руками»1 (1654). Он был первым в Англии (воз­можно, и в мире), кто предложил создать специальное учебное заведение — «академию для немых», поскольку был убежден не только в возможности, но и в необходимости обучения глухо­немых. Однако проект Дж. Булвера отвергли как «парадоксаль­ный, удивительный и преувеличенный», он «скорее позабавил оппонентов, чем удовлетворил их стремление к пониманию» |J. Gordon, 1892; цит. по: М. Winzer. 35, с. 35]. Эксперты из Ко­ре шевского общества подчеркивали полезность обучения глу­хих в качестве научного эксперимента, необходимого для раз­решения философской задачи, но вопрос об организации широкой практики их обучения не считали достойным обсуж­дения, а потому восприняли предложение Дж. Булвера как нелепую блажь, разорительную для казны. Монарх одобрял эк­сперименты с глухими, поскольку они имели смысл как фраг­мент научного поиска для создания искусственного языка. Ис­следования лингвистического и филологического характера поощрялись в силу того, что власти планировали реформу по введению в британских владениях единого государственного языка, т. е. мотивы научного поиска членов Королевского об­щества лежали в сфере внутриполитических интересов короны. Обучение же глухонемых подданных грамоте политическим интересам государя (государства) не соответствовало. Причина неприятия проекта Дж. Булвера кроется не в его парадоксаль­ности и преувеличении, а в преждевременности.

Итак, в Испании заказ на образование лишенных слуха детей исходил от знатных и состоятельных родителей, заботя­щихся о передаче наследства. В Англии его обеспечили изыска­ния Королевского научного общества, решавшего государ­ственную задачу. В обеих странах заказ носил локальный характер и не мог перерасти в широкую практику обучения глухих. К концу XVII в. еще не сложились социокультурные предпосылки для открытия специальных учебных заведений, хотя попытки индивидуального обучения глухонемых готови­ли и приближали это событие.

Тем временем попытки индивидуального обучения глухих начинают предприниматься и в других европейских странах. К группе лидирующих в этой сфере держав присоединяется часть королевств, разместившихся на Апеннинском полуостро­ве (ныне это территория Италии). Наибольшую известность получили сурдопедагогические опыты Франческе Лана Тер­ции — итальянского священника-иезуита, профессора универ­ситета г. Феррара, математика, философа, автора идеи аэроста­та. Его опыт обучения глухих оказался непродолжительным. Земли, на которых располагался город и университет, входили В Папскую область, где идеологический контроль осуществлял­ся особенно строго, а кроме того, в XVII—XVIII вв. регион пе­реживал экономический упадок, в силу этих обстоятельств де­ло обучения глухих перспективы не имело.

В Вероне, находившейся в ту пору под властью испанского короля, практиковал ученик Рамиреса де Карриона врач Пиет ро де Кастро. Свою книгу о системе работы с глухими де Каст­ро опубликовал в 1642 г. Однако эксперименты и Лана Терции, и де Кастро не могли изменить взгляд итальянских католиков на глухонемого. Об организации широкой практики индивиду­ального обучения глухих детей здесь не могло быть и речи. По прошествии столетия после описываемых событий монах-иезу­ит из Пармы Ф. Санвитали рискнул выступить с докладом «О возможности обучения детей, глухих или немых от рожде­ния» (1757) и сразу натолкнулся на яростное сопротивление участников диспута, получив от них массу едких критических замечаний. Оппонирующие докладчику интеллектуалы-като­лики идею об обучении глухих встретили в штыки.

В протестантской же Европе попыток индивидуального обучения становилось все больше. Франк ван Гельмонт, родив­шийся во Фландрии, учившийся в Голландии и долгое время проживавший в Баварии, публикует трактат «Естественный ал­фавит устной речи» (1667). Ван Гельмонт в противовес анг­ло-испанской практике обучения глухих направил свои усилия на формирование устной речи и не признавал дактилологию и жест как средство обучения. Свою теорию новатор многократ­но апробировал на практике, а значит, спрос на сурдопедагога в Баварии второй половины XVII в. существовал.

Наряду с бельгийцем ван Гельмонтом, отколовшееся от ка­толического мира и ставшее протестантским королевство Ни­дерланды прославил выпускник Базельского университета швейцарец Иоганн Амман (1669—1724). Спасаясь от религиоз­ных преследований, Амман перебирается в городок Харлем (Северная Голландия), где вскоре берется за обучение глухоне­мой Esther Kolard — пятилетней дочери богатого купца из Ам­стердама. Широко образованный Амман был знаком с работа­ми ван Гельмонта и Дж. Уоллиса, на них он ссылается в своей диссертации. По праву причисляемый к кругу основоположни­ков сурдопедагогики и логопедии, доктор медицины Амман предлагает оригинальные принципы обучения человека, ли­шенного слуха, произношению и излагает их в трактате «Гово­рящий глухой, или Метода, через которую рожденный глухим может научиться говорить» (1692). В диссертации «Сочинение о речи» (1700) исследователь не только подробно описывает анатомо-физиологические аспекты слухового восприятия и звукопроизношения, но и формулирует некоторые психологи­ческие основы обучения глухих, предлагает методические реко­мендации по проведению занятий, создает руководство по обу­чению устной речи и чтению.

Авторитет швейцарца в научных кругах высок, скупые на комплименты коллеги-интеллектуалы лестно отзываются о его публикациях, так, Haller называет «Говорящего глухого...» зо­лотой книгой. Амман пишет на латыни, но спрос на его труды настолько велик, что всего через несколько лет после первой

публикации «Говорящего глухого» переводят на английский язык. Впоследствии во многих странах Европы его книги ста­нут переиздаваться в полном либо сокращенном виде. Пред­ложенные им подходы к индивидуальному обучению глухих устной речи оказались столь продуктивны, что через корот­кое время находят применение во многих европейских стра­нах. Вскоре авторские идеи начинают жить самостоятельной жизнью, а благодаря их популяризации Самуилом Гейнике в Германии становятся частью «немецкого метода».

Немецкими пионерами индивидуального обучения глухоне­мых принято считать врача Кергера и пастора Г. Рафеля. Сведе­ния об обоих сурдопедагогах достаточно скудны, но точно изве­стно, что жили они на территории протестантской Саксонии в одно историческое время с Амманом, имели университетское об­разование, следовательно, не могли не знать трудов знаменитого голландца, ставших настольными руководствами для практикую­щих специалистов. Л. Кергер проявил к сурдопедагогике науч­ный интерес как медик, Г. Рафеля заняться проблемой заставила личная трагедия: трое из шести его детей родились глухими. Не­счастный отец решил самостоятельно выучить малышей, для че­го изучил всю доступную ему литературу и, следуя рекомендаци­ям Аммана, а также советам соотечественника — учителя глухих Шульца, выстроил собственную систему. Накопленный опыт ин­дивидуального обучения Рафель изложил в труде «Искусство научить глухого и немого говорить» (Лейпциг, 1718).

Подарив миру талантливых сурдопедагогов, кальвинист­ская Швейцария в силу религиозных предрассудков сама не воспользовалась их идеями. Во второй половине XVII в. пастор из Цюриха И. Лафатер попытается наладить индивидуальное обучение глухих в родном городе, но его порыв никого не заин­тересует.

Итак, в середине XV столетия аббатиса Схоластика организу­ет занятия с глухими девушками, предпринимая, возможно, одну из первых попыток педагогической помощи людям, лишенным слуха. К тому же времени относится упоминание Агриколы об обучении глухонемого юноши чтению. В середине XVI в. Карда-но пробует обучать собственного глухого ребенка, для чего раз­рабатывает оригинальную методику, одновременно предлагая собственную классификацию глухоты. Педро Понсе де Леон вы­учивает устной речи группу глухих и параллельно дает им не­плохое образование. С начала XVII в. на европейском книжном рынке появляются все новые практические руководства по сур­допедагогике, их число множится, учебники переводятся на на-i шональные языки и попадают в большинство стран континента. К концу XVIIстолетия успешное индивидуальное обуче­ние глухих становится рядовым явлением городской жизни во многих странах Европы. Талантливые пионе­ры-сурдопедагоги опровергли точку зрения античных классиков

о мистической природе глухоты и убедительно доказали возмож­ность успешного обучения глухонемых чтению, письму, речи, основам наук. Просвещенное общество, городские власти и госу­дарство впервые получили возможность увидеть результат рабо­ты, прежде представлявшейся бесполезной. И все же ни в одной из европейских стран конца XVIIв. успешное индивиду­альное обучение не привело к созданию специальных учебных заведений для глухих. Сделать шаг вперед мешало вовсе не отсутствие теоретических разработок, методик обучения или талантливых сурдопедагогов, а совпадение позиций государ­ства, закона, религиозного догмата и общественного мнения в от­ношении людей с физическими и умственными недостатками. Власть и бюргерство уже понимали милосердие как обязанность христианина, были готовы к деятельной благотворительности, но еще не могли признать, что глухонемой ребенок имеет право на такое же образование, как дети их круга.

Попытки индивидуального обучения слепых

Незрячий человек не вызывал у окружающих такого мисти­ческого страха, как носители иных физических и психических недостатков. Слепец, в отличие от глухонемого или сумасшед­шего, владел речью, усваивал общепринятые правила поведе­ния и не отличался от соплеменников столь явно, как другие носители физических или психических недостатков. Общество не воспринимало слепца опасным, а потому член фамилии (семьи) античного полиса, потерявший зрение в юности (сле­пой младенец, скорее всего, был бы убит), мог надеяться, что его не отправят в каменоломню или на галеры.

На протяжении веков христианства слепые жили подаянием; единственной областью, где они могли достичь успеха, остава­лась музыка. История сохранила несколько имен незрячих ис­полнителей: органиста и композитора из Венеции Франческо Ландино (1325—1397), прославившегося пением рыцарских бал­лад британского менестреля Хенри (1361—?), также известного под именем Слепой Харри, слепорожденного органиста Конрада Боумана из Мюнхена (?—1473), органиста из Флоренции Фран­ческо Салино (1512—1590), музыкантов Гаспара Крамбхорна (1542—1621), Мартино Пезенти, пианиста Арнольда Шлика. В XVII в. творил слепой скульптор Джон Конелли (1602—1664). В 1662 г. несколько незрячих сицилийцев попытались создать в Палермо некое подобие музыкальной школы, где их товарищи по несчастью могли бы совершенствоваться в исполнительском мастерстве. «Организаторы этой школы (сами слепые) выработа­ли устав, согласно которому нищенство для слепого является по­зором и слепые могут и обязаны трудиться» [26, с. 18]. Детищеэнтузиастов не заинтересовало южан-сицилийцев и вскоре закрылось.

Тифлопедагогическая практика по иремени рождения отстает от практи­ки сурдопедагогической почти на три Столетия. К сожалению, в отечествен­ной дефектологической науке история обучения слепых недостаточно про­работана и не дает объяснения при­чин такого отставания. Рассказы о «великих слепцах» прошлого создают превратное представление о реальной судьбе школьного обучения слепых. Чаще всего рассказ начинается с Го­мера и Мильтона, но, во-первых, хро­нологическая дистанция между дата­ми жизни исторических персонажей почти две с половиной тысячи лет, во-вторых, оба поэта утратили зрение много позже, чем обрели гражданский статус и известность. Что касается английского поэта, публи­циста, политического деятеля Джона Мильтона (1608—1674), го его судьба несопоставима с судьбами слепых от рождения. История жизни Мильтона хорошо известна, инвалидом по зре-мию этот блестяще образованный светский человек стал во вто­рой половине жизни, и, следовательно, его случай не служит приметой изменения статуса слепца.

Настоящий прорыв в мир зрячих, мир образования, более того, мир науки совершил другой англичанин, ослепший в ран­нем детстве, — Н. Саундерсон. Прецедент обучения Саундерсо-иа по школьной программе, пришедшийся на последнее десяти-нетие XVII в., можно признать рубежом, с которого начинается история специального обучения слепых детей. Николас Саундерсон родился в Йоркшире в 1682 г. На 12-м месяце жизни малыш перенес оспу и полностью утратил зрение. O \ i достаточно рано проявил необычайное стремление к знаниям и желание учиться. Отец, потративший много времени и сил на домашнюю подготовку сына, сумел определить мальчика в част­ную школу в Пенстоне, где тот овладел греческим языком и ватынью, а затем увлекся трудами античных авторов. Отец, обу­чавший мальчика арифметике, обратил внимание на его матема­тические способности; в восемнадцать лет одаренного юношу представили эсквайру Ричарду Весту, человеку, который всю жизнь занимался математикой. Вест согласился заниматься с не­обычным учеником, способствовал его совершенствованию в ал­гебре и геометрии, а также познакомил юного Саундерсона с не­сколькими титулованными учеными-математиками. Они также приложили руку к образованию неординарного юноши, читая и объясняя ему содержание классических трактатов. Профессора поражались, с какой скоростью и легкостью незрячий молодой человек осваивал научные знания, и сочли возможным рекомен­довать его в частную академию в пригороде Шеффилда, однако преподаваемые там логика и метафизика не занимали ума слепо­го студента, а потому он вскоре без сожаления оставил академию.

Отец Николаса обладал некоторой недвижимостью, но, бу­дучи главой огромной семьи, не мог без конца вкладывать зна­чительные средства в образование слепого сына. В быту млад­ший Саундерсон научился обходиться без помощников, правда, были люди, которые читали ему вслух учебники. Приятели от­ца посоветовали попытать счастья в Кембридже, и Николас воспользовался советом. В 25 лет слепец, сопровождаемый во­лонтером христианского колледжа, переступил порог знамени­того университета, чтобы впоследствии умножить его славу.

Преподаватель математики Вистон, пораженный уровнем знаний незрячего абитуриента, согласился перестроить свои лекции, дабы они стали доступнее человеку, лишенному зре­ния. По свидетельству биографов Саундерсона, решение препо­давателя объяснялось не повышенной гуманностью, а заинте­ресованностью в будущей совместной работе со своим на удивление талантливым учеником. Дабы обеспечить себя мате­риально, Саундерсон подал прошение о разрешении ему слу­жить в Кембридже в качестве преподавателя. Прошение ректор университета принял, но предложил соискателю участвовать в стандартном прохождении конкурса, на что тот согласился, с блеском выдержал экзамен и на законных основаниях был изб­ран на должность профессора математики (1711).

Уникальное событие в жизни университета заинтересовало Исаака Ньютона, на которого сильное впечатление произвела произнесенная на латыни и построенная по канонам риторики инаугурационная речь слепого профессора. Впоследствии Нью­тон высоко оценил и математические исследования Саундерсона.

Жил слепой профессор отнюдь не затворником, он читал лекции, наравне с коллегами занимался научной работой и да­же женился на дочери приходского священника (1713), став впоследствии отцом двоих детей. Во время посещения Кемб­риджа (1723) король Георг II пожелал встретиться со знамени­тым слепым математиком и столь высоко оценил его заслуги, что направил в Сенат рекомендацию присвоить ученому сте­пень доктора права. В 1736 г. Н. Саундерсон становится членом Королевского научного общества. «Тот, кто никогда не видел света, был способен понять любую науку, даже такую, как оп­тика; он был способен совершать открытия в любой области философии; мог понять так же много, как любой другой чело­век, включая природу света, законы рефлексии и рефракции; он был способен понять и то, как эти законы природы обуслав­ливают физические феномены. Это факт, подтвержденный

11 рактикой и признанный наукой. Я свидетельствую, что доктор ('аундерсон мог понять все, что могу понять я», — сказал о своем друге в день его похорон доктор Рид (1739).

«Саундерсон личным примером доказал возможности сле­пых и предложил в помощь слепым целый ряд технических средств. Среди них особенно интересной представляется сохра­нившаяся и до настоящего времени арифметическая доска Н. Саундерсона, давшая ему возможность производить самые сложные арифметические и алгебраические вычисления. Дру­гая доска Н. Саундерсона позволяла производить геометриче­ское черчение» [16, с. 231].

Не вызывает сомнения, что Николас Саундерсон оказался во всех смыслах человеком исключительным. Природная ода­ренность, подкрепленная родительской заботой, позволила ему стать профессором математики, обрести высокий социальный статус и открыть новую страницу в истории отношения евро­пейцев к слепым. Отдадим должное удивительному таланту ('аундерсона, и все же его феномен нельзя свести к одной толь­ко природной одаренности да счастливой случайности. Слепой британец смог добиться высокого социального статуса прежде нсего потому, что родился в нужное время и в нужном месте. К концу XVII столетия в Англии с ее традицией парламента­ризма, законодательно закрепленными гражданскими правами и сословными привилегиями, урбанизацией, реформаторской церковью, университетами и школами, Королевским научным обществом, грандиозными научными открытиями в разных об­ластях знания, системой светской благотворительности сложи­лись социокультурные предпосылки для изменения отношения общества и власти к слепцу. В пользу данного утверждения свидетельствуют многие детали биографии Саундерсона.

• Образованные родители не сочли слепоту малыша поводом
к его отторжению. Николаса любили, воспитывали и учили
точно так же, как его нормально развивающихся братьев и сес­
тер. Дефект зрения уже не являлся безоговорочной причиной
для социального отторжения его носителя — страна знала про­
изведения слепых музыкантов, работы слепого скульптора
Джона Конелли (1602—1664), читала стихи ослепшего поэта
Дж. Мильтона.

• Учить незрячего подростка соглашались многие педагоги,
следовательно, часть образованных людей Англии той поры
оказалась способной проявить толерантность к детям-инвали­
дам из семей своего круга.

• К моменту рождения Николаса страна накопила двадцати­
пятилетний опыт индивидуальной работы с глухими и обуче­
ние ребенка-инвалида перестало быть событием экстраорди­
нарным.

• Государство и города проводили определенную социальную
политику, сложились традиции деятельной благотворительно-

сти, к началу XVIII в. в Англии успешно действовало немало разнообразных филантропических обществ. Биографы почти не касаются этого важного обстоятельства, но ведь кроме близ­ких членов семьи кто-то должен был читать Саундерсону вслух обильно поглощаемые им книги, да и в Кембридж будущего профессора сопровождал волонтер христианского колледжа.

• По сравнению с континентальными соседями Англия да­
леко продвинулась в сфере гражданских прав и свобод. За три
года до рождения Саундерсона вступил в силу Акт Habeas
Corpus (1679), обеспечивший защиту граждан перед судом,
в 1689 г. принимается один из важнейших конституционных
актов страны — Билль о правах. После принятия Билля в Анг­
лии «начинает формироваться принципиально новая политиче­
ская система, основанная на борьбе за власть партий, представ­
ляющих в парламенте интересы тех или иных социальных
групп» [29, с. 533]. По английскому закону Саундерсон не «без­
гласный калека», но гражданин, наделенный правами, в том
числе правом на образование, и когда отец решает отдать сына
в частную школу, у ее администрации не нашлось оснований
отказать в приеме.

• В Англии конца XVII столетия существовала разветвленная
сеть государственных, городских и частных учебных заведений,
где при условии оплаты мог учиться любой желающий. Приход
незрячего ученика не смутил ни администрацию, ни школяров,
ни их родителей. К моменту поступления Саундерсона в Кемб­
ридж страна имела пятивековую историю университетского об­
разования, научная и культурная жизнь королевства была весь­
ма богатой: в 1660 г. основано Лондонское королевское научное
общество, через шесть лет в столице открывается первый кон­
цертный зал для широкой публики, а в 1677 г. — Гринвичская
астрономическая обсерватория.

• Завороженный математикой Н. Саундерсон вступил на сте­
зю образования в пору грандиозных научных открытий: работы
Н. Коперника, Г. Галилея, Блеза Паскаля, английского физика
У. Гилберта, изобретателя логарифмов шотландского матема­
тика Дж. Непера, английского философа Фр. Бэкона уже ста­
ли достоянием просвещенного общества. Вторая половина
XVII в. — это время великих изобретений и открытий Р. Бойля,
Р. Гука, И. Ньютона, X. Гюйгенса, Г. Лейбница, немалого числа
других не менее именитых физиков и математиков. Со студен­
ческой, если не со школьной скамьи Саундерсон попадает в во­
доворот научной мысли, что оказывается значимым обстоя­
тельством для его профессионального будущего.

• Саундерсон находился в научной среде, состоявшей преи­
мущественно из неординарных людей, для которых инакость
не была равна несостоятельности.

Итак, XVII столетие оказалось богатым не только на преце­денты индивидуального обучения детей с нарушениями слуха.

В Европе этого времени перестают быть редкостью слепые му­зыканты, тогда же ослепшему в раннем возрасте человеку уда­ется стать профессором математики, заслуги которого призна­ны обществом и королем.

Судьба же умственно отсталых взрослых и детей европей­цев, как и прежде, не заботит.

| Почему «не видят» умственно отсталых детей и как впервые возникает мысль об их обучении

В 1612 г. пастор Вольфганг Ратке (1571 — 1635) обращается к съезду германских князей с письмом («Франкфуртский ме­мориал»), содержащим развернутую программу школьной ре­формы во имя процветания общества. По убеждению Ратке, преподавание в начальной школе следовало вести на родном языке, а ее посещение сделать обязательным для всех детей, вне зависимости от их пола или сословной принадлежности ро­дителей. Несколькими десятилетиями позже педагогические идеи Ратке о необходимости введения равного школьного обу­чения для всех получают развитие в трудах гениального выпу­скника Гейдельбергского университета Яна Амоса Коменского (1592—1670). «Из человеческого образования, — пишет мысли­тель-гуманист, — нельзя исключить никого, кроме нечеловека» [17, с. 20]. Лидер чешской реформаторской церкви, убежден­ный в возможности исправления мира за счет совершенствова­ния системы воспитания и образования, сторонник идеи при-родосообразного обучения, он, вероятно, одним из первых задумывается об умственно отсталых детях. По мнению Яна Амоса Коменского, их природную медлительность и несообра­зительность можно преодолевать посредством образования. Именно об этом пишет великий педагог в своей ставшей клас­сической «Великой дидактике»: «Ведь кто усомнился бы в том, что воспитание необходимо людям тупым, чтобы освободиться от природной тупости. <...> Кто по природе более медлителен и зол, тот тем более нуждается в помощи, чтобы по возмож­ности освободиться от бессмысленной тупости и глупости. И нельзя найти такого скудоумия, которому совершенно уже , не могло бы помочь образование» [17, с. 206—207].

Линия, начатая Ратке и Коменским, находит продолжение в «Опыте о человеческом разуме» (1690), вышедшем из-под пера английского философа-просветителя Джона Локка (1632—1704), убежденного в примате обучения в развитии человека и отрица­ющего наличие врожденных идей. Мыслитель постулировал «ес­тественную свободу человека» и «природное равенство людей», считал человека «владельцем своей собственной личности, ее ийствий и ее труда», провозглашал естественным для человека

право защищаться от любых посягательств на свое природное ра­венство, свободу, собственность. Согласно Локку, свобода заклю­чается в том, чтобы человек не испытывал ограничений и наси­лия со стороны других, но подобное возможно только при наличии закона. Интерпретируя Локковы идеи, нетрудно прийти к выводу о том, что лица с физическими и умственными недостатками способны обрести независимость толь­ко в государстве, где правит закон, только в либераль­ном обществе, признающем гражданский статус вче­рашних «чужих». Великий англичанин развивает мысль о роли обучения в становлении личности, опровергает фатальный характер несостоятельности ребенка, отличного от большинства. Локк не сомневался в том, что наличие или отсутствие способно­стей не есть воля Бога или дьявола, не игра рока, не предначерта­ние судьбы. Способности приобретаются через опыт и чувства, могут быть сформированы в условиях правильно организованно­го обучения.

В XVII столетии предложение введения обучения всех без исключения детей не встретило понимания на государственном уровне ни в одной из европейских стран, но судьбоносная идея возникла, более того, получила философское и педагогическое обоснование. Предлагая всеобщее школьное обучение, его сто­ронники невольно торили дорогу грядущему специальному об­разованию. Предложение учить на начальной ступени не на латыни, а на родном языке устраняло барьер, мешавший ано­мальному ребенку овладеть школьной премудростью, а реко­мендации педагогу согласовываться с природой воспитанника предоставляли воспитателю значительную свободу в поиске методов обучения.

Мечты о господстве всеобщего и равного школьного обуче­ния смогут воплотиться в жизнь позже, когда сложатся все не­обходимые социокультурные предпосылки к открытию народ­ных школ. Тогда же их организаторы сделают неприятное открытие: среди, казалось бы, однородной массы учеников об­наружится немало неспособных к усвоению обязательной школьной программы, что заставит создавать для них специ­альные классы — «дополнительные», «повторительные», «вспо­могательные». Произойдет это в XIX веке, в XVII же столетии европейское государство оставалось неготовым к организации обучения умственно отсталых детей, впрочем, до введения все­обуча никто и не подозревал об их существовании. Дети же со слабоумием, идиотией, грубыми нарушениями психики в силу их очевидной интеллектуальной несостоятельности объектом обучения никогда не мыслились.

Итак, до введения всеобуча у государства не будет повода озаботиться организацией специального обучения, однако бла­годаря философам-просветителям и педагогам-гуманистам с конца XVII столетия просвещенная часть европейского общества начинает обсуждать вопрос о праве глухих и слепых детей на получение образования, соответствующего их происхожде­нию, впервые высказывается мысль об обучении детей «тупых» и «медлительных».

Рубикон перейден.

Первые специальные учебные заведения

Основными средоточиями идей Просвещения на протя­жении XVIII в. выступали Англия и Франция, во второй по­ловине столетия столица Франции становится и столицей Просвещения. «Его [Просвещения] идеи, — пишет Э. Хобс-баум, — получили широкое международное распространение во французских формулировках. В передовой мысли преобладали светскость, рационализм и прогрессивный индивидуализм. Главной задачей было освободить личность от оков, стесняв­ших ее, от невежественного традиционализма Средневековья, который все еще довлел над миром, от религиозных предрас­судков Церкви (далеких от жизни или разумности), от нера­зумного разделения людей на иерархию из высокородных и низкородных слоев. Свобода, равенство и братство — вот были их лозунги. В свою очередь, они стали лозунгами Французской революции» [28, с. 35]. Борьба за установление «царства разу­ма», основанного на «естественной свободе человека», граждан­ском равенстве, закономерно привела приверженцев новой фи­лософии к переоценке социального статуса и возможностей людей с умственными и физическими недостатками.

Первой в мире Франция в XVIII столетии признает за глу­хими ограниченное гражданское право, статус инвалида по слу­ху законодательно меняется, он наконец перестает быть для суда «мертвым». Виновник революционных преобразований — мажордом Королевской палаты Франсуа Меснье (Meusnier) и его семья. Служебное положение отца двоих глухих детей Меснье и благорасположение к нему монарха обусловили по­явление на свет уникального документа. В связи с кончиной старшего сановника двора его взрослые крещеные грамотные глухие сыновья оказались упомянутыми в королевском пись­менном распоряжении. Юридический казус состоял в том, что, назвав глухих по именам, монарший указ не позволял суду считать их «мертвыми» для закона. До упомянутого прецеден­та глухие и слепые легко вписывались в категорию «малолет­ние, пораженные в правах и другие персоны», их интересы, как и интересы малолетних, в суде представлял либо отец, либо опекун. Французские юристы нашли компромиссное решение, писся в соответствующую статью закона уточнения. Новая формулировка звучала следующим образом: «дети: малолетние, отсутствующие (например, живущие в эмиграции), поражен- ные в правах». Сделанная поправка позволила перевести брать­ев Меснье из категории «мертвых для закона» в категорию «де­тей, пораженных в правах» (interdits). Прецедент был создан, и последствия не заставили себя ждать.

Наш очередной герой — Клод Анри Дешане (Deseine, 1740— 1823), сын парижского ремесленника. Старший Дешане входил в плотницкую гильдию, членство в которой давало определенные социальные льготы и по статусу соответствовало положению бур­жуа. Братья глухонемого Клода Анри получили неплохое образо­вание: один стал скульптором, другой архитектором. На момент кончины отца и раздела наследства (1777) его дочери в возрасте 17, 18 и 20 лет претендовать на наследство как несовершеннолет­ние (mineurs) не могли, а потому его следовало поделить между 28-летним скульптором Луи Пьером и 36-летним архитектором Луи Этьеном [33]. Согласно действующему французскому зако­ну, 37-летнему глухонемому Клоду Анри не приходилось ни на что рассчитывать, однако его младшие братья не сочли возмож­ным использовать себе во благо физический недостаток родст­венника и потребовали от городских властей юридического при­знания гражданских прав Клода Анри. Парижская бюрократия оказалась в щекотливом положении. С одной стороны, глухой по закону не являлся субъектом судебного разбирательства и для су­да не существовал. С другой стороны, юристы знали о прецеденте с братьями Меснье. По сегодняшним меркам, семья Дешане про­сила совсем немного — выдать их глухому родственнику удосто­верение личности, где были бы указаны его имя и фамилия, а также было засвидетельствовано то, что он глух и нем от рожде­ния. Сама собой разумеющаяся для нынешней эпохи просьба французскую бюрократию конца XVIII в. поразила своей нео­бычностью, если не дерзостью. Чиновники из магистратуры про­вели особое совещание и в конце концов сочли возможным вы­писать документ следующего содержания: «Клод Анри — глухой, немой, он не может писать и читать, а потому не в состоянии распоряжаться собственностью самостоятельно». Родственников формулировка не устроила, и они потребовали исправить конста­тацию «не может писать и читать» на более точную — «не обучен письму и чтению». Мэрия сочла подобное требование обоснован­ным и изменила запись, что, в свою очередь, привело к пересмот­ру гражданского статуса участника правового конфликта. Внесен­ное уточнение меняло официальный статус Дешане, который отныне признавался не mineurs (несовершеннолетним), a interdits (пораженным в правах), это в корне меняло ситуацию, поскольку означало, что не глухота служит причиной безграмотности, а Клода лишили возможности учиться. Малозначительное на первый взгляд изменение юридического статуса позволило глу­хому претендовать на обучение. Обретя желанное право, Клод Анри не замедлил воспользоваться им, став одним из учеников парижской школы Эпе, а затем студентом Королевской академии

скульптуры и живописи (1778). Ака­демический курс глухонемой Дешане прошел у того же преподавателя, что и его слышащий брат. В XVIII в. шаг от обретения права на частную собствен­ность до получения права на образова­ние оказался совсем коротким, тогда же на смену индивидуальному обуче­нию приходит специальная школа, сна­чала частная, затем государственная. Лидером специального обучения ока­зывается Франция.

В 1751 г. «Журнал ученых» опуб­ликовал отчет комиссии Парижской академии наук о демонстрации на­учному сообществу неким господи­ном Перейрой его глухих учеников. Авторы отчета — весьма известные и уважаемые ученые, члены Парижской академии наук де Бюффон, де Меран и Феррейн отметили: «Виденных на­ми результатов метода г-на Перейры вполне достаточно, чтобы еще раз подтвердить мнение... что такой метод обучения глухо­немых в высшей степени практичен и что лицо, которое приме­няло его с таким успехом, достойно похвалы и поощрения». Особенно заинтриговала академиков «арифметическая машин­ка» — устройство, с помощью которого Перейра обучал сво­их неслышащих воспитанников «четырем действиям арифме­тики».

Джакомо Родригес Перейра (Pereira, Giacomo Rodriguez, 1715—1780) родился в Португалии, вырос в Испании, медицин­ское образование получил во Франции и там же инициировал обучение глухих. Перебравшись из Испании в Париж, крещеный иудей меняет имя — отныне он не Джакомо Перейр, а Яков Пе­рейра. Начало сурдопедагогической практике положили занятия с горячо любимой глухой сестрой (1735). В поисках частных уроков Перейра пересекает границу, и вскоре слух о его необыч­ном педагогическом таланте распространяется по Франции, че­му, кстати, способствуют публичные демонстрации достижений успешных воспитанников. На одной такой демонстрации, орга­низованной в стенах иезуитского колледжа города Ла-Рошель (провинция Бордо), присутствует отец глухого подростка — крупный землевладелец д'Этавиньи, который нанимает Перейру учителем. Достижения ученика, представленного на суд интел­лектуальной элиты Франции (1749), и зафиксировал упомя­нутый отчет комиссии Королевской академии наук. Профес­сиональная судьба сурдопедагога складывалась весьма удачно, прошедшие через его уроки воспитанники не только овладев устной речью, но и оказались способ­ными к школьной науке и получали неплохое для своего времени образова­ние. Особенно прославился Сабуре де Фонтеней — выходец из высокородной семьи, успешно овладевший, несмотря на врожденную глухоту, филологией. Обучая детей устной речи, Перейра активно применял разработанную им дактильную азбуку, а также самодель­ные слуховые трубки для стимулиро­вания и использования остаточного слуха.

Среди парижских интеллектуалов Перейра пользуется уважением, до­статочно перечислить имена его дру­зей — Руссо, Дидро, д'Аламбер, Буген­виль, с ним ищут встреч Вольтер, Бюффон, Тиссо. После выступления в академии Перейра со своим глухим подопечным удостаива­ются аудиенции Людовика XV. Восхищенный и растроганный король жалует сурдопедагогу 800 ливров (с 1751 г. аналогичная сумма станет ежегодно выплачиваться ему как пенсия). Фран­цузская академия наук трижды награждает Перейру, а Париж, не слишком жалующий эмигрантов, оценивает сурдопедагога по достоинству. И не только Париж: в 1759 г. Перейра избира­ется членом Лондонского королевского научного общества.

Заметим, что Перейра не стал правопреемником дела Понсе и Бонета: на родине, в пиренейских католических королевствах с судами инквизиции и активным отторжением чужих, он не мог обрести признание, даже приняв христианство. Чужой по крови, интеллектуал, брат глухонемой, учитель глухих — в южной эко­номически отсталой стране любого из названных качеств хва­тило бы, дабы вызвать подозрительно-недоброжелательное от­ношение окружающих. Только переехав в Париж, столицу Просвещения и вольнодумства, Перейра достигает известности и популярности. Талантливый педагог оказался в нужное время в нужном месте, его современниками и собеседниками оказывают­ся лучшие умы Европы. Перейру и его учеников неоднократно принимают в Академии наук, знакомство с ним побуждает Дидро к написанию «Письма о глухих» (1751)1, а Руссо — к размышле­ниям о происхождении языка. Да и в знаменитом педагогиче­ском романе «Эмиль» есть отзвуки дискуссий энциклопедиста с сурдопедагогом. Перейра и Руссо не только состояли в приятель

ских отношениях, но и жили по со­седству. Собственную педагогическую практику, особенно в части системы и структуры тренировки органов чувств, Перейра строил, руководствуясь сен-суалистскими рекомендациями Руссо в области индивидуального обучения. А тот, если верить Э. Сегену, был час­тым гостем на уроках испанца, и при­мер обучения глухонемых нашел от­ражение в философской педагогике Руссо [22]. В свою очередь,изложен­ная в «Эмиле» педагогическая концеп­ция в определенном смысле послужила в дальнейшем для Перейры руководст­вом.

И все же не испанцу выпала честь создать в Париже первую в мире спе­циальную школу, ее архитектором ста­нет «свой» — сурдопедагог-француз. Основателем первого в мире учебного заведения для глухих принято считать Шарля Мишеля де л'Эпе (1712—1779), замечательного сына своей эпохи.

В молодости послушник Эпе отказался дать обязательную при рукоположении в священники письменную клятву (его смущение вызвал пункт об информировании властей о при­знании в политических преступлениях, сделанных во время ис­поведи) и не только лишился сана, но и оказался отлученным от государственной церкви. Эпе получает второе — юридиче­ское — образование и впоследствии служит адвокатом в вы­сших судебных инстанциях. На сурдопедагогическую стезю он вступает в пятидесятилетнем возрасте. Поводом взяться за не­знакомое дело в столь зрелом возрасте послужила мимолетная встреча с двумя глухими девушками, произошедшая в кафед­ральном соборе во время посещения Эпе своего родственни­ка-священника. Кто-то из духовных лиц занимался воспитани­ем девиц, Эпе же вознамерился обучить их грамоте.

Первые сурдопедагогические эксперименты Шарля Эпе офи­циально датируются 1760 годом. Начав с обучения двух девушек, он постепенно увеличил число учеников до шести. Будучи чело­веком состоятельным, вольнодумец Эпе в своих педагогических изысканиях сохранял свободу и независимость. Со временем по­движник перешел от индивидуальных занятий к организации не­большого бесплатного частного учебного заведения, в котором ко времени кончины Эпе (1789) обучалось 72 ученика.

Будучи приверженцем идей французских просветителей, Эпе противился социальному различению по «высокородно-сти» и «низкородности». Как человек, отлученный от офи­циальной церкви, Эпе на личном опыте знал, каково быть отверженным. Как сурдопедагог, он противился общепринятому делению людей на «высокородных слышащих» и «низкород­ных глухонемых», стремился убедить французских учителей, ученых, общество в том, что «глухой способен не просто к усвоению языка, он способен к образованию в той же мере, в какой к нему способны слышащие и говорящие» [35, с. 50]. Со­здавая систему обучения, получившую название «мимический метод», Эпе в качестве главного выдвигает принцип «естест­венности», «природосообразности» обучения. Предлагая исполь­зовать в обучении глухих различные речевые средства (дакти­лологию, письменную, устную и жестовую речь), он отводит жестовой речи ведущую роль, считая наиболее естественными для глухих «зрительные» средства общения. Понимая, что «естественные жесты» не могут стать надежным средством формирования абстрактных понятий и языковых обобщений, Эпе дополняет их «методическими жестами». В историю сур­допедагогики Шарль Эпе вошел как создатель системы «мими­ческий метод», как человек, убежденный в возможности умст­венного и нравственного развития глухонемого, стремившийся раскрыть его потенциальные возможности путем обучения «ес­тественными» и «природосообразными» средствами.

В Париже второй половины XVIII столетия обучением глу­хонемых занимались не только Перейра и Эпе. В историю французской сурдопедагогики вписаны имена Р. Эрно, который демонстрировал успехи своих глухих учеников в стенах Фран­цузской академии наук (1757), сурдопедагога из Орлеана Клода Дешана, изложившего авторскую методику в трактате «Элемен­тарный курс обучения глухонемых» (1779) и впервые поднявше­го вопрос о помощи позднооглохшим, воспитании слепоглухих. Просвещенными французами индивидуальное обучение глухих более не воспринимается как что-то экзотическое. Сообщения об успехах глухих периодически появляются на страницах париж­ских газет, из этого следует, что информация подобного рода на­чала занимать читающую публику и представлять интерес не только для специалистов, академиков, но и для журналистов и парижских обывателей. Практика индивидуального обучения на­ходит определенную общественную поддержку, привлекает вни­мание монарха, о чем стоит сказать особо.

Эксперименты Я. Перейры, К. Ф. Дешана, Ш. Эпе пришлись на годы правления Людовика XVI, при прямом участии которого менялся гражданский статус братьев Меснье и Клода Анри Дешане. Короля, чью жизнь оборвала гильотина, многие историки рисуют человеком, сочетавшим в себе всестороннее образование и глубокую религиозность. Деятельная благотворительность Лю­довика XVI носила не показной характер: по свидетельству ди­ректора королевской казны Ж. Неккера, в 1788 г. монарх счел возможным потратить около 70% средств из собственного еже­годного «денежного пособия короля» на поддержание бедных семей и иных нуждающихся, в том числе инвалидов. В пору острейшего кризиса власти накануне Французской революции король даровал частной школе Эпе статус национального учеб­ного заведения, демонстрируя окружающим признание короной права самых несчастных подданных на образование и высочай­шую оценку заслуг сурдопедагога перед страной. Волей Людови­ка XVI частная школа, созданная Эпе, превратилась в первое в Европе специальное учебное заведение для глухих. Впервые в истории Западной Европы государство в лице монарха признало право глухих детей на образование. Это событие стало точкой отсчета в истории становления европейской системы специаль­ного образования, оно готовилось на протяжении многих веков, и наконец в эпоху Просвещения в Париже сложились все необ­ходимые условия, дабы школьное обучение глухих из мечты пре­вратилось в реальность. Оттого, что именно во Франции сложи­лись все необходимые предпосылки, вслед за школой глухих в Париже открывается первое в Европе учебное заведение для сле­пых.

Положение незрячих по сравнению с прочими категория­ми инвалидов оставалось наиболее благополучным. Важная привилегия — королевское разрешение слепым нищенствовать, традиционно терпимое, даже участливое отношение к ним Католической церкви и зажиточной части населения привели к тому, что слепцы превратились в особую касту. Со временем в умах французов выработался стойкий стереотип восприятия слепца как нищего, нуждающегося в опеке. В сложившуюся схему мысль о необходимости учить незрячих грамоте или ре­меслу не вписывалась, а потому просвещенные парижане об обучении слепых детей не задумывались. Со своей стороны, большинство незрячих не хотело лишаться привилегий, филан­тропических гарантий и настороженно, если не агрессивно от­носилось к любым новациям в свой адрес. Однако социаль­но-культурный контекст жизни французской столицы второй половины XVIII в. предопределил изменение отношения обра­зованного сословия к детям и детству, к инвалидам, к праву глухого или слепого на обучение.

Среди французских философов-просветителей, оказавших влияние на развитие специального образования, не было более могущественного, чем блестящий и парадоксальный Дени Дидро. Апологет «естественного права» обратился мыслью к людям с нарушенным восприятием мира. Трактат Дидро «Письмо о сле­пых в назидание зрячим» (1749) не только вызвал широкий ин­терес читателей, но и послужил стимулом к ряду специальных научных изысканий. Психологический анализ Дидро внутренне­го мира слепого от рождения заставил многих парижан пере­смотреть свое отношение к этим людям. До публикации «Пись­ма...» все без исключения французы отказывали незрячему в праве на образование, искренне полагая, что благословленное королем нищенство — удел и привилегия слепых соотечественников.

 

Идеи Дидро взволновали одного из его почитателей, правительственно­го чиновника Валентина Гаюи (1745-1822). Сын ткача, су­мевший получить блестящее образова­ние, знаток многих языков, Гаюи на­чал служебный путь весьма удачно, его приняли секретарем в Министерст­во иностранных дел, а вскоре он стал членом государственной комиссии, экспертом по аттестации учителей и педагогических руководств. Любознательный Гаюи посещал многие научные кружки, включая и тот, что вел Дидро. Молодого преуспевающего чи­новника, равно как и философа, волно­вали проблемы призрения и образова­ния лиц с сенсорными нарушениями, он даже успел поработать в качестве помощника у Шарля Эпе, доверившего ему обучение безречевого одинокого подростка.

Биографы обязательно упоминают, как был шокирован Гаюи встречей с группой шутовски разряженных кривляющих­ся слепых, изображавших музыкантов в очках, внимательно чи­тающих ноты, и одновременно издающих душераздирающие звуки (1771). Гаюи раздосадовало и издевательство над незрячими, и их готовность принимать унизительную милостыню. Молодой парижанин мечтал о возможности приобщения сле­пых к общественно полезному труду как полноценных и пол­ноправных членов социума. Через 35 лет после опубликования «Письма о слепых...» усилиями Гаюи мечты Дидро получили практическое воплощение, а начиналось все при весьма нео­бычных обстоятельствах. В 1784 г. знаменитая слепая венская пианистка Мария Парадиз давала концерт в Париже, и в числе восхищенных слушателей оказался Гаюи. В отличие от мелома­нов, он был поражен не столько виртуозностью исполнитель­ницы, сколько тем, какого уровня мастерства достиг незрячий человек. «Он сблизился со знаменитой артисткой с целью пе­дагогической: проследить на этой талантливой личности про­цесс умственного и музыкального развития слепой от рожде­ния» [24, с. 471]. В конце XVIII в. пересеклись пути молодой незрячей пианистки и жаждущего педагогических откровений энтузиаста. Гаюи досконально изучил все печатные источники об известных слепых, чего-то добившихся в жизни, выяснил подробности обучения самой Парадиз. Ее первыми наставни­ками оказались ослепший в семь лет математик Вейсенбург Ъ И3 Манхейма и музыкант Кемпеллен. Придя к выводу, что среди незрячих немало людей способ­ных, Гаюи решил организовать школу для слепых, но столкнулся с непониманием благотворительного общества, отказавшегося передать педагогу на обучение 12 отобранных им из приюта де­тей. Отказ не обескуражил энтузиаста, вскоре (1784) на церков­ной паперти он находит первого ученика. Слепой от рождения семнадцатилетний Франсуа Лезюэр и его родители, довольные размерами собираемой милостыни, далеко не сразу приняли странное предложение учителя. Современному читателю следует узнать, что первое в мире экспериментальное обучение слепого по программе начальной школы было плат­ным — и за обучение платил педагог! Только на таких условиях родители согласились перевести сына с паперти за парту.

Эксперимент Гаюи увенчался полным триумфом, да и воспи­танник оказался способным, менее чем через год обучения пио­нер тифлопедагогики демонстрировал их общие достижения на заседании Французской академии наук (1785). Одобрение акаде­миков и газетная шумиха сделали свое дело — парижане повери­ли в полезность начинания и стали активно жертвовать на обра­зование слепого вундеркинда. «С Лезюэром и с деньгами, вырученными им, — пишет А. И. Скребицкий, — он явился в ян­варе 1786 г. в совет недавно образовавшегося „Человеколюбивого общества", прося его принять эти деньги под условием, чтобы вместе с его учеником получали впредь образование призревае­мые этим обществом 12 слепых детей, которых он взялся сам обучать» [23, с. 5]. Теперь пожелание было исполнено.

Гаюи предложил собственную концепцию обучения слепых, положив тем самым начало тифлопедагогике. «Очерк об обуче­нии слепых» (1786) стал первой попыткой определить задачи, содержание и методы специального школьного обучения этих детей [30]. Разработанный подход новатор сразу же попытался воплотить в жизнь, открыв частную школу в Париже.

Итак, в 1786 г.— ровно через столетие после рождения не­зрячего математика Н. Саундерсона — Гаюи открывает «Мас­терскую трудящихся детей» — небольшую частную школу, где вскоре учатся уже 24 незрячих ребенка. Европа получила еще одну модель специального учебного заведения. Понадобились тысячелетия, чтобы мир принял простое, казалось бы, реше­ние — слепого ребенка можно и должно учить тому же, чему учат его зрячих сверстников.

Лидерство Франции в деле обучения слепых не случайно. Успех тифлопедагога не получил бы широкого признания сто­личной публики, не будь Париж той поры столицей Просве­щения, отсутствуй в стране научное сообщество, Академия, газеты, желание и умение горожан их читать. В пору педагоги­ческой деятельности Гаюи Католическая церковь не смела пе­речить просвещенному монарху, а король искренне заинтересовался опытами энтузиаста — призрение слепых исторически входило в круг добрых дел его венценосных предков. Как чи­новник особого отдела Министерства иностранных дел, Гаюи не только мог встречаться с первым лицом страны, но имел случай познакомить короля с диковинным экспериментом. Не каждый монарх согласился бы, как это сделал религиозный и добродетельный Людовик XVI, в течение двух недель лице­зреть открытые уроки, где слепые дети демонстрировали свои школьные достижения. Две недели в Версале 24 незрячих вос­питанника Гаюи доказывали королю и французским аристокра­там, что они не жалкие побирушки, а нормальные люди, лишенные обучения, к которому вполне способны, исключи­тельно по причине нарушенного зрения. Результат превзошел ожидания: абсолютный, но просвещенный монарх не только одобрил эксперимент, но повелел придать школе статус госу­дарственной, т. е. содержать ее за счет казны. Заметим, реше­ние, столь значимое для будущего европейских систем спе­циального образования, принималось в драматический для короны момент — в канун Великой французской революции. Государственный долг достиг колоссальной суммы, король от­правлял в отставку министров финансов одного за другим. Страна стояла на грани банкротства, на счету был каждый луи­дор, и тем не менее Людовик XVI субсидирует начинание чи­новника-тифлопедагога. На пороге революции власть во вто­рой раз вынуждена демонстрировать окружающим признание короной права самых несчастных подданных на образование, и точно так же, как незадолго до этого были отмечены заслуги перед страной сурдопедагога Шарля Эпе, теперь отмечаются заслуги тифлопедагога Валентина Гаюи.

Открывшуюся в 1786 г. в Париже первую в мире государст­венную школу для слепых начинают посещать 30 учеников, через короткий промежуток времени их число вырастет в четыре раза и соста­вит 120 человек. Париж становится мировой столицей спе­циального образования.

Итак, конец XVIII в. Франция встретила бесспорным евро­пейским лидером в деле организации призрения инвалидов и обучения глухих и слепых детей, в стране также предполага­лось провести реформу больничного дела1, что должно было сказаться на судьбах слабоумных детей, находящихся в сумас­шедших домах и приютах. Первое признание короной права де­тей с недостатками слуха и зрения на образование и открытие для них первых специальных школ свидетельствует о начале следующего — третьего периода эволюции отношения европейского государства и общества к людям с недостатками физиче­ского и умственного развития.

Половина тысячелетия понадобилась Европе (XIII— XVIII вв.), чтобы перейти от первого приюта для слепых вои­нов к строительству системы светского призрения инвалидов, от попыток индивидуального обучения к созданию первых в мире специальных учебных заведений для слепых и глухих де­тей. На эти столетия пришлись события политической, эконо­мической и культурной жизни европейцев, которые подготови­ли переход к следующему периоду эволюции, на протяжении которого инвалиды обретут полные гражданские права, а спе­циальное образование станет привычным для европейцев де­лом.

РЕЗЮМЕ

Урбанизация, расширение контактов с иноземцами и ино­верцами, порождает ростки терпимого отношения к человече­ской инакости, в том числе к физически неполноценным сопле­менникам. Эпидемии и голод, обрушившиеся на континент в XIV—XV вв., ухудшают отношение к инаким, с чьим присутст­вием европейцы едва смирились. Инквизиция возвращает и усугубляет неприязнь к носителям психических и телесных не­достатков — они приравниваются к политическим врагам. Од­нако и в беспощадном мире находятся милосердные христиане, чье сострадание к убогим и калекам реализуется в форме лич­ного добродеяния (милостыни), не находя, к сожалению, широ­кого отклика в атмосфере охоты на ведьм.

В контексте борьбы дворянства за личные свободы и приви­легии, совершенствования сословного права законодательно оформляется право детей из дворянских, а затем бюргерских и купеческих семей на получение наследства. Лидерство в этом направлении принадлежит Англии, принявшей Великую хар­тию вольностей в 1215 г. Со временем необходимость закре­пить расширяющиеся права бюргеров повсеместно заставляет юристов рассматривать и уточнять правоспособность наслед­ников-инвалидов. В XVI в. имущественное право инвалидов ставится в зависимость от сословной принадлежности, финан­сового положения, времени наступления и стойкости недуга, а также умения вступать в контакт, говорить, читать, писать, по­нимать иерархию родственных связей и определять разумность и выгодность предпринимаемых действий. Более десяти веков прошло от момента признания европейским государством ви­тальных прав инвалидов до первого и частичного признания права на собственность наследников мужского пола, принадле­жащих к дворянству или бюргерству. Согласно законодательству Нового времени, ответственность за патронат над психически больными людьми делят между собой семья и город.

Реформация и переход к культуре Нового времени меняют мировоззрение европейцев. Протестантизм приносит новые образцы добродетельного поведения. В понятие праведной жизни входит деятельная забота о жизни своей семьи, своего города, своей страны. Именно протестантизм провозглашает грамотность и деятельную благотворительность обязанностью христианина, приводя на смену милостыне организованную филантропию. В протестантских странах государственные и муниципальные власти совместно с церковными реформаторами энергично, сознательно и последовательно формируют светскую благотворительность. В круг творцов деятельного милосердия активно входит частное лицо, гражданин.

Горожане начинают осознавать ценность образования. В XIV-XV вв. последовательно растет заинтересованность европейского бюргерства в обучении детей грамоте, в XVI-XVII столетиях подобную заинтересованность все чаще начинают проявлять и родители глухих детей. К тому времени благодаря длительному существованию университетов, выпускающих квалифицированных юристов, врачей, педагогов, родителям нетрудно найти интеллектуалов, готовых исполнить их заказ на лечение, обучение или правовую защиту ребенка-инвалида.

Развитие науки, университетского образования, обостренный интерес к законам мироустройства, причинно-следственным отношениям между явлениями связаны с ценностями Нового времени – способностью человека к преобразованию мира. Благодаря бурному развитию естественных наук возникает научный интерес к природе глухонемоты, и в разных странах предпринимаются попытки преодолеть ее посредством индивидуального обучения.

К концу XVII столетия успешное индивидуальное обучение глухонемых становится рядовым явлением городской жизни ряда европейских стран. Талантливые пионеры сурдопедагогики опровергли мнение античных классиков о мистической природе глухоты и убедительно доказали возможность успешного обучения глухонемых чтению, письму, речи, основам наук. Просвещенное общество, городские власти и государство получают возможность увидеть результат работы, прежде представлявшейся бесполезной. И все же ни в одной стране долгое время успешное индивидуальное обучение глухонемых не приводило к созданию школ для этих детей. Не позволяло сделать важный шаг вперед не отсутствие теоретических разработок, методик обучения или искусных сурдопедагогов, а совпадение позиций государства, закона, религиозного догмата и общественного мнения в отношении людей с физическими и умственными недостатками. Даже признав милосердие обязанностью христианина, европейцы с трудом переходили к деятельной благотворительности, обучение же глухого ребенка грамоте представлялось подавляющему большинству образованных людей невозможным и ненужным.

По сходным причинам не получают доступа к школьному обучению и слепые дети. Европа знает немало незрячих музыкантов и по достоинству ценит их исполнительское мастерство, но, проявляя милосердие к нищему слепцу, европейцы в массе своей не находят смысла учить его грамоте. Ломает ситуацию математически одаренный англичанин Николас Саундерсон (1682-1739), ослепший в раннем возрасте. В Англии с ее многовековой традицией гражданских прав и свобод Саундерсон не «безгласный калека», но гражданин, наделенный правами, в том числе правом на образование. К тому времени в королевстве существовала разветвленная сеть государственных, городских и частных учебных заведений, где при условии оплаты мог учиться любой желающий. Приход незрячего ученика не смутил ни администрацию, ни школяров, ни их родителей. К моменту поступления Саундерсона в Кембридж страна имела пятивековую историю университетского образования, богатую научную и культурную жизнь.

Умственно отсталые дети остаются вне поля зрения европейцев. До тех пор школьное образование не станет всеобщим, государство не задумается об организации специального обучения. В то же время благодаря философам-просветителям и педагогам-гуманистам с конца XVII столетия просвещенная часть европейского общества начинает обсуждать вопрос о праве «ненормальных» детей на такое образование, какое дается детям их круга, и впервые выдвигается идея об обучении умственно отсталых.

Приоритет учреждения государственных школ для глухих и для слепых принадлежит Франции. Король Людовик XVI признал за детьми с недостатками слуха и зрения право на обучение и предоставил частным школам Шарля Эпе и Валентина Гаюи статус королевских институтов. Около шести веков – с XIII по XVIII – понадобилось Западной Европе, чтобы пройти путь от создания первых королевских (государственных) приютов для слепых воинов к строительству системы светского призрения инвалидов. Три столетия – с XVI по XVIII – копился опыт индивидуального обучения глухих, работы маленьких частных школ, прежде чем открылись государственные учебные заведения для глухих и слепых детей. Движущими силами второго периода эволюции отношения государства и общества к инвалидам стали: урбанизация, развитие гражданского и сословного права, Реформация и переход к культуре Нового времени, развитие науки, университетского и школьного образования, книгопечатания, расцвет светского вольнодумства, торжество философии гуманизма.

 

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Айрлэнд В. Идиотизм и тупоумие / В. Айрлэнд; пер. с англ.
В. В. Томашевского. — СПб., 1880.

2. Антология педагогической мысли христианского Средневековья.
В 2 т. - М.: Аспект Пресс; 1994. — Т. 1.

3. Басова А. Г., Егоров С. Ф. История сурдопедагогики. — М: Про­свещение, 1984.

4. Басова А. Г. История обучения глухонемых / Под ред.
Ф. А. Рау. — М.: Учпедгиз, 1940.

5. Виллани Дж. Новая хроника, или История Флоренции. — М.: На­ука, 1997.

6. Гофф Жак Ле. Интеллектуалы в Средние века /Пер. с фр.
А. М. Руткевича. — 2-е изд. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003.

7. Григулевич И.Р. Инквизиция. — 2-е изд. — М.: Политиздат, 1976.

8. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего
большинства. — М.: Искусство, 1990.

9. Дефектологический словарь/Гл. ред. А. И. Дьячков. — М.: Педа­гогика, 1970.

10. Долъто Ф. На стороне ребенка/Пер. с фр. Е. В. Баевской,
О. В. Давтян. — Екатеринбург: У. Фактория, 2003.

11. Дьячков А. И. Системы обучения глухих детей. — М: Изд-во АПН
РСФСР, 1961.

12. Замский X . С. Умственно отсталые дети: история их изучения,
воспитания и обучения с древних времен до середины XX ве­ка. - М: НПО «Образование», 1995.

13. Историческая демография докапиталистических обществ Запад­
ной Европы: проблемы и исследования / Отв. ред. Ю. Л. Бес­
смертный. — М., 1988.

14. Каннабих Ю.В. История психиатрии / Предисл. П. Б. Ганнушкина. — Л.: Госмедиздат, 1929.

15. Кертман Л.Е. География, история и культура Англии: учебное
пособие для вузов. — М: Высшая школа, 1968.

16. Коваленко Н. Б., Румянцева А. В. История тифлопедагогики за ру­бежом/Известия Академии педагогических наук РСФСР Вы­пуск 96. 1959. - С. 229-263.

17. Коменский Я.А. Избранные педагогические сочинения. — М.: Уч­педгиз, 1955.

18. Московичи С. Век толп / Пер. с фр. — М.: Центр психологии и психотерапии, 1998.

19. Никольская О. С. Аффективная сфера человека: взгляд сквозь
призму детского аутизма. — М.: Центр лечебной педагогики, 2000.

20. Преображенский Б. С. Глухонемота: руководство для врачей-сур­допедагогов. — М: Медгиз, 1933.

21. Полунов Ю.Л. Благородная профессия счетных машин, htpp://
schооls.keldysh.ru/sch 444/MUSEUM/PRES/PL-5-98(1).htm.

22. Руссо Ж.-Ж. Эмиль, или О воспитании//Пед. соч. В 2 т. — М.:
1981. - Т. 1.

23. Скребицкий А.И. Валентин Гаюи в Петербурге. — СПб., 1886.

24. Скребицкий А. И. Воспитание и образование слепых и их призре­ние на Западе. - СПб., 1903.

25. Тоттон М. Лекции по истории церкви / Пер. В. В. Меркулова.- М. Русские словари, 1997.

26. Феоктистова В. А. Очерки истории зарубежной тифлопедагогики и практики обучения слепых и слабовидящих детей. – Л., 1973.

27. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. – СПб., 1997.

28. Хобсбаум Э. Век революции. Европа 1789-1848 / Пер. с англ. Л. Д. Якуниной. – Ростов н/Д.: Феникс, 1999.

29. Хроника человечества / Сост. Бодо Харенберг. – М.: Большая энциклопедия, 1996.

30. Ястребицкая А. Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. – М.: Интерпракс, 1995.

 

 

ВОПРОСЫ И ЗАДАНИЯ

1. Как повлияла начавшаяся урбанизация на отношение европейцев к человеческой инакости?

2. Почему ростки терпимости к инаковыглядящим, инакомыслящим, инакоговорящим людям, зародившиеся в средиземноморских городах Европы в ХШ-Х1V вв., гибнут в XV в.?

3. Можно ли утверждать, что принятие Великой хартии вольно­стей сыграло важную роль в эволюции отношения англичан к инва­лидам?

4. Когда и почему лица с физическими и умственными недостатками
оказываются включенными в круг политических врагов? Как долго этот феномен просуществует в Европе?

5. Должна ли была измениться жизнь инвалидов и отношение к ним в эпоху Просвещения? Подготовьте сообщение на эту тему и обсудите
на семинаре.

6. Каким образом Реформация повлияла на отношение христиан к людям с недостатками физического и умственного развития?

7. В каком социально-культурном контексте возникает и крепнет де­ятельная благотворительность, светское призрение?

8. Организуйте дискуссию на тему «Что послужило причиной пер­вых попыток индивидуального обучения незрячих».

9. Выберите утверждение, которое кажется Вам верным, приведите аргументы и обсудите на семинаре. Индивидуальное обучение глухих и незрячих могло возникнуть:

• до того, как инвалиды обрели право на жизнь (первый период эво­люции);

• до того, как инвалиды обрели право иа призрение;

• после того, как инвалиды обрели право на призрение;

• после Реформации;

• как только появились выдающиеся педагоги;

• как только родители захотели учить своих детей;

• как только образование становится ценностью.

10. Обратитесь к картам на рис. 9 и 11, выберите страну и напишите сочинение-фантазию на тему «Как могла бы сложиться судьба Н. Саундерсона, если бы он родился в тот же день, но в другой (выбранной вами) европейской стране». Обсуждая версии на семинаре, используй­те текст резюме, представленные в главе карты и портретную галерею.

11. Почему успехи индивидуального обучения детей с сенсорными нарушениями не приводили к открытию специальных школ?

12. Подготовьте презентацию в POWER РОINТ на тему «Основные предпосылки появления первых специальных школ в Европе». Прове­дите в группе конкурс на лучшую презентацию по смыслу и по форме. 13. Проанализируйте карты, представленные на рис. 3, 8, 9, 11, 12, и объясните исторически сложившуюся географию специального обра­зования на европейском континенте? Какие страны Европы и почему выдвинулись в число лидеров?

14. Почему во втором периоде не предпринималось попыток обуче­ния умственно отсталых детей?

15. Как Вы думаете, когда, почему и в какой стране появятся первые вспомогательные школы?

16.Какие сословия (группы населения) на следующем историческом
этапе будут наиболее заинтересованы в создании специальных школ?

17.Существует ли связь между развитием светского призрения ин­валидов, опытом индивидуального обучения глухих и открытием пер­вых школ для детей с сенсорными нарушениями?

18. Постройте схему первого и второго периодов эволюции отноше­ния государства к лицам с физическими и умственными недостатка­ми. Отразите на схеме все то, что, по вашему мнению, существенно для понимания процесса эволюции. Сравните варианты схем в группе и обсудите.

19. Попытайтесь подобрать эпиграф ко второй главе книги, исполь­зуя разнообразные литературные источники.

3

 

ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА СПЕЦИАЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ

ОБРЕТЕНИЕ ПРАВА НА СПЕЦИАЛЬНОЕ ОБУЧЕНИЕ

Введение

Рубежом между вторым и третьим периодами эволюции от­ношения государства и общества к людям с умственными и физическими недостатками можно считать время появления на континенте первых специальных учебных заведений для детей с нарушениями слуха и для детей с нарушениями зрения. Франция, Великобритания, Германия пересекли эту условную границу в конце XVIII столетия. Завершается период 1914 г., залпами Первой мировой войны. На протяжении отмеченных полутора столетий в Европе произошли события, которые при­вели к расширению гражданских прав инвалидов, введению обязательного начального школьного обучения для всех маль­чиков и девочек, вследствие чего начали возводиться нацио­нальные системы специального обучения.

За полтора века, о которых пойдет речь, государственные гра­ницы европейских государств многократно перекраивались, и прежде чем отправиться в историческое путешествие, попытаем­ся представить себе политическую карту Европы конца XIX ве­ка, расстелившуюся почти на 5,5 млн. квадратных километров. Восточный рубеж этой территории проходил по западной грани­це Российской империи, в силу чего Польша, Финляндия и Рос­сия на воображаемой карте отсутствуют. На ней представлены флаги двадцати трех государств, среди которых есть и большие, и средние, и совсем маленькие. Приведем их полный список: Ав­стро-Венгрия, Бельгия, Болгария, Великобритания (в том числе Ирландия), Германия, Греция, Дания, Исландия, Испания, Ита­лия, Лихтенштейн, Люксембург, Мальта, Монако, Нидерланды, Норвегия, Португалия, Румыния, Сербия, Франция, Черногория, Швейцария, Швеция. Общая численность населения названных стран накануне Первой мировой войны превышает 280 миллионов человек.

В начале третьего периода светское призрение инвалидов и индивидуальное обучение глухих и слепых детей осуществлялись в весьма локальном пространстве. География зарождения специального обучения хорошо известна, это Франция, Англия, Австрия, Германия, Дания, а еще точнее, их столицы – Париж, Лондон, Вена, Берлин, Копенгаген, являвшиеся средоточием политической, культурной и научной жизни континента. Короткий список может быть расширен за счет еще трех-четырех европейских городов – крупных университетских центров. Если обозначить на нашей виртуальной карте упомянутые центры специального образования светящимися лампочками, то в начале периода мы увидим всего несколько крошечных огоньков среди огромного пространства, лежащего во мраке. В конце периода, т. е. накануне Первой мировой войны, распространение по континенту специальных школ для глухих, слепых и умственно отсталых детей окажется столь интенсивным, что вспыхнувшие огоньки озарят большинство крупных европейских городов.

Прежде чем перейти к анализу третьего периода, приведем хронологию событий западноевропейской жизни, обусловивших эволюцию отношения к детям с умственными и физическими недостатками.

---

Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 820; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!