Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 12 страница
— Ты никогда больше не должна видеть этого человека.
К моему горлу подступила тошнота, а сердце словно перевернулось в груди. Никогда больше не увидеть Мартина, не услышать его голос...
Я не могла, не могла обещать этого. Чуть раньше, в тот самый момент, когда я видела, как Мартин улепетывает от священника, я, может быть, и дала бы подобное обещание, но сейчас была не в состоянии.
— Святой отец, я не могу сказать этого.
— Очень хорошо, тогда пошли домой. Поднявшись, я почувствовала, как какая-то сила пригибает меня к земле, словно в обеих моих руках было по ведру с углем. Ноги отказывались идти. Я почувствовала, что меня качает из стороны в сторону, и пробормотала:
— Я... мне дурно.
Я села на землю, но усилием воли сумела удержаться от обморока и через несколько минут снова встала.
Не глядя на священника, я уже собиралась идти, когда его голос остановил меня:
— Возвращайся домой. Я пока ничего не буду говорить твоей матери. Я не верю, что ты не знаешь, где живет этот человек, но я и сам легко отыщу его, у меня есть свои способы. А он должен будет немедленно жениться на тебе.
Я повернулась и посмотрела на отца Эллиса широко раскрытыми от изумления глазами, но не смогла ничего сказать, ни слова. И вдруг увидела в тусклом свете угасшего дня, что священник плачет. Проявление чужого горя поразило меня так же глубоко, как и в тот день, когда я увидела кролика, приколоченного гвоздем к дереву. Я резко повернулась и, спотыкаясь и всхлипывая, бросилась бежать по берегу реки.
|
|
|
Перебравшись на другую сторону, я обнаружила, что меня поджидает Ронни. Он остановил меня, пристально глянул в мое лицо и сердито воскликнул:
— И где это ты так поздно шатаешься? Мать места себе не находит! — потом, осмотрев меня с ног до головы, он добавил: — Боже милостивый! Что с тобой случилось?
И тут мое горе вырвалось наружу. Закрыв лицо руками, я зарыдала.
— Я... я упала в реку... и... ждала, пока... пока высохнет мое платье, — быстро и бессвязно говорила я.
— Ничего, не расстраивайся, — произнес Ронни мягко, куда более мягко, чем звучал его голос в последнее время. — Пойдем.
В тот момент, когда я почувствовала, что он собирается обнять меня, я рванулась от него как сумасшедшая и с такой скоростью припустила к дому, как будто от этого зависела моя жизнь.
Глава четвертая
Мать сказала:
— Ты больна, девочка. Надо сходить к доктору. Падение в реку перепугало тебя, и вот — последствия налицо. Ты похожа на привидение.
— Со мной все в порядке, — ответила я.
— Нет, дочка, ты выглядишь как смерть, ты не в себе, и сегодня вечером я не пущу тебя гулять к реке.
— Но, мамочка! — поспешно воскликнула я. — Мне нравится гулять по берегу.
|
|
|
— Хорошо, тогда пусть с тобой будет Ронни.
— Нет! — выкрикнула я таким тоном, что даже испугалась сама.
Мать внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Что с тобой, родная? Я никогда прежде не видела тебя в таком состоянии. Может, тебя пугают все эти разговоры о войне, а?
— Разговоры о войне? Нет, конечно, нет.
Наверное, я говорила не очень убедительно, потому что она успокаивающим тоном добавила:
— В этой войне не будет никаких газов, то есть если она случится, а Бог видит, на это очень похоже. Немцы видели, что наделали эти газы в последней войне. Они кое-чему научились и не станут поступать опять как безумцы. Хотя этот Гитлер и напоминает маньяка.
Война, война, рытье траншей и противовоздушных убежищ, и подгонка противогазов в этих дурацких маленьких футлярах, и люди, запасающиеся пищей, скупающие все, что только можно, и рабочие в любой отрасли, остающиеся без дела, потому что перестали поступать материалы. Все ждут начала войны. Ронни сказал, что хочет пойти в армию, и посмотрел при этом на меня. Дон Даулинг заявил, что его, Дона, не заберут. Вообще-то шахтеров, работавших в угольных забоях, действительно освобождали от воинской повинности.
|
|
|
А накануне мать послала меня в ломбард в Богз-Энд сдать ее обручальное кольцо и купить про запас консервов... так, на всякий случай, как она выразилась. Потом я сходила в «Вулвортс» и купила ей другое кольцо — все втайне от отца, потому что, сказала она, он бы это не одобрил. Собственная хитрость порадовала мать, я видела это, но не могла разделить ее чувства. Я вообще совершенно отрешилась от того, что происходило в доме или за его пределами, потому что я была мертва.
В воскресенье вечером я отправилась на реку и несколько раз исследовала промежуток от камней до большой излучины, но он не пришел. В зеленой ложбине, окруженной кустами, лежала другая парочка. Наш Ронни, вновь вызвавшийся поискать меня, грубо спросил:
— Что это ты крадешься по берегу? Ищешь себе парня?
Он схватил меня за руку, я сердито вырвала ее и закричала:
— А если и ищу, это не твое дело!
Лицо его на мгновение приняло изумленное выражение, как у отца Эллиса, потом он сказал:
— Ну, я думал, что ты и безо всяких прогулок можешь найти себе кого-то.
Как я уже говорила, вечером, по воскресеньям, берега реки принадлежали влюбленным парочкам, а также парням и девушкам, одержимым одним желанием — «снять» особу противоположного пола. Но когда мы подходили к дому, Ронни уже другим тоном, мягким и заботливым, поинтересовался:
|
|
|
— В чем дело, Кристина? С тобой что-то случилось. Разве мы не можем поговорить с тобой об этом?
Каждый вечер я ходила на реку, а если мне надо было днем по каким-то делам в город, я специально проходила через район более респектабельных магазинов у подножия холма, и мои глаза беспрестанно искали Мартина.
В следующее воскресенье я стояла под теплым моросящим дождем у большой излучины, смотрела на сады на вершине холма и молилась:
— О, Мартин, Мартин, пожалуйста, приди. Я умру, если не увижу тебя. Умру, умру. О, Мартин, Мартин! Прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы он пришел. О, святая Мария, ответь на мою молитву.
Но что-то мне подсказывало: он не придет. И все же продолжала спрашивать себя: «Почему? Почему?» Он должен был прийти — хотя бы только потому, что я хотела видеть его, слышать его, чувствовать его крепкие объятия, ощущать на своем лице его взгляд, взгляд, который проникал глубоко-глубоко внутрь. И потом каждый вечер в моем теле стало возникать это настойчивое, пугающее меня томление, которое приходилось гасить усилием воли... О, Мартин! Мартин!
Я повернулась и побрела домой. В этот момент сквозь пелену дождя я увидела чью-то фигуру, но мое сердце но подпрыгнуло радостно в груди, и я не сказала себе: «Это Мартин». Я знала, кто это был. Черная фетровая шляпа, черный плащ, черные брюки, черные туфли... Когда отец Эллис остановился передо мной, я не опустила голову, как в прошлый раз, но все равно отвела глаза и стала смотреть на реку.
— Ну как дела, Кристина?
Сейчас я узнала его голос — он опять стал добрым. Я не поприветствовала его, не сказала ни слова и все же была рада видеть его. Я страстно хотела, чтобы он говорил, потому что это означало, что он сообщит мне какие-то новости о Мартине. Может быть, скажет, что тот отказался жениться на мне. И что в этом удивительного? Принуждение лишило бы наши отношения всей красоты, всего волшебства.
Я пошла дальше, и священник повернулся и зашагал рядом. Прежде чем он заговорил, мы прошли немалое расстояние. Сделав, как мне показалось, над собой некоторое усилие, отец Эллис спросил:
— Ты видела этого человека еще раз, Кристина?
— Нет, святой отец.
— Ты, правда, не знаешь, где он живет?
— Правда, святой отец.
— В тот вечер я зря похвастался, что смогу разыскать его — мне это не удалось. В Брамптон-Хилле, похоже, нет никого с такой фамилией, даже среди приехавших в гости.
Сердце екнуло в моей груди, в желудке защекотало; я повернулась и, изумленно взглянув на него, протестующе проговорила:
— Но он действительно живет там, в одном из домов с садом, что выходят на реку!
— Ты имеешь в виду «Ближний холм» или «Восход»? Что стоят вон там? Я имею доступ в большинство из тех домов — там он не живет. Более того, я вмиг узнал бы этого человека, если бы увидел, — с состраданием глядя на меня, отец Эллис проговорил: — О, что же ты наделала, Кристина? Будем надеяться, Бог милостиво обойдется с тобой.
Прижав ладонь к губам, я заплакала:
— Не начинайте опять этот разговор, святой отец. Не надо.
— Ладно, ладно. Но я хочу, чтобы ты пообещала мне кое-что, Кристина.
Я продолжала, спотыкаясь, идти вдоль берега, не обращая внимания на его слова, и тогда он сказал:
— Пообещай мне, что будешь ходить на утреннюю службу каждый день в течение трех месяцев.
Взглядом, лишенным всякого выражения, я посмотрела на него и пробормотала:
— Каждый день я не могу, святой отец: в доме много работы.
— Ну, тогда когда сможешь.
Он вместе со мной перебрался на противоположный берег, мы остановились как раз напротив домов, и в это время увидели, что по склону холма в нашем направлении идут Ронни и Сэм. Отец Эллис, не попрощавшись со мной, отошел, но помахал рукой, и они помахали в ответ.
Когда ребята подошли ко мне, Ронни заметил:
— Что-то он сегодня торопится, — потом, взяв меня за руку, добавил: — Пойдем домой, ляжешь в постель. Похоже, ты схлопочешь себе простуду. С ума сошла — гулять в такой дождь.
Я ничего не сказала и позволила ему вести себя к дому. Сэм, который шел рядом, объявил:
— Я вырезал еще одну дощечку с твоим именем, Кристина.
Прежде чем мы достигли двери нашего дома, и я упала в обморок, я еще успела подумать: «Добрый Сэм, милый Сэм».
— Но уверяю вас, миссис Уинтер, она беременна.
— Но... но, доктор, этого не может быть!
— Я понимаю, вам наверняка очень трудно признать этот факт, но говорю вам: дело именно в этом.
Я стояла в маленькой комнате, смежной с кабинетом врача, и одевалась. Мои руки дрожали, я не могла застегнуть пуговицы. Потом, наверное, в шестой раз с того момента, как доктор вышел к матери, она воскликнула:
— Но, доктор! — потом отчаянно зашептала: — Как это может быть, если она ни с кем не встречается и никогда ни с кем не была?
Пуговицы выскальзывали у меня из пальцев, словно были наделены своей собственной жизнью. Последовала пауза, потом доктор снова заговорил:
— У нее был мужчина, миссис Уинтер.
Ужас пронизал меня всю, и, когда мои руки начали машинально разглаживать складки на платье, я вдруг резко отдернула их, не желая касаться живота. Там, внутри, было нечто порочное, отвратительное — что-то, от чего в голосе моей матери слышался ужас. Я с трудом шагнула к двери, и, когда вошла в кабинет доктора, мать посмотрела на меня с таким видом, словно никогда не видела прежде — ее реакция была такой же, как и у отца Эллиса. Она держалась от меня на расстоянии, даже сделала шаг назад. Когда доктор открыл дверь, и мы вышли на улицу, она так и не приблизилась ко мне — всю дорогу мы шли на расстоянии вытянутой руки. Она не сказала мне ни слова, а на кухне села на стул возле стола и разразилась рыданиями. Я стояла рядом, беспомощно смотрела на нее, и слезы катились по моим щекам. Потом открылась дверь черного хода, и вошел отец в сопровождении Ронни. Отец вернулся с участка, а брат — с шахты, где работал во вторую смену. Их приход вывел меня из оцепенения, и я собралась было подняться к себе наверх, но мать, не глядя на меня, вытянула руку и сказала:
— Останься здесь.
Войдя в кухню, отец тут же воскликнул:
— Что случилось? — потом подошел к матери и с тревогой спросил: — Что такое, Энни? Что происходит?
Он поочередно переводил взгляд с меня на мать. Опершись на стол и поднявшись, мать проговорила:
— Рано или поздно тебе все равно следует узнать об этом. Ее плохому самочувствию есть объяснение: у нее будет ребенок.
— Ребенок? — Если бы не обстоятельства, выражение лица отца можно было бы назвать комичным: его губы растянулись в гримасе, обнажая зубы, а щеки совсем закрыли глаза. Но выражение лица Ронни было отнюдь не комичным. Его румяное лицо побледнело, глаза сделались страшными и полными отвращения. Громко, словно он стоял на склоне холма, брат закричал:
— Нет! Боже мой, нет!
Отец медленно приблизился ко мне и, взяв за руку, мягко сказал:
— Посмотри на меня, дочка.
Когда я так и не нашла в себе сил посмотреть ему в гла- ш, он отпустил мою руку и воскликнул:
— Боже всемогущий!
— Угу, Боже всемогущий, — повторила мать. Потом отец, снова повернувшись ко мне, отрывисто спросил:
— Кто этот парень?
Потом, не дожидаясь ответа, резко повернулся к матери и закричал, словно меня и не было в кухне:
— Я ведь даже не знал, что она с кем-то ходит!
— Да, — проговорила мать мертвым голосом. — Ей этого и не надо было. Зачем далеко искать. Это назревало много лет. Я знала и боялась этого момента.
Ее слова заставили меня вскинуть голову. Волна прокатилась по моему телу, и я протестующе воскликнула:
— Это не он, это не Дон Даулинг!
— Что? — мать изумленно взглянула на меня. — Тогда кто? — ее голос уже не был безжизненным; с сердитым, угрожающим видом она требовательно спросила: — Кто это? Где вы с ним были?
Я бросила взгляд на Ронни, отец повернулся к нему и сказал:
— Выйди.
Брат попятился и, не спуская с меня глаз, исчез в подсобке. Отец плотно закрыл дверь подсобки, встал рядом с матерью и посмотрел на меня.
Крепко сцепив пальцы рук и, не отрывая взгляда от пола, я сказала:
— Это один парень, с которым я недавно познакомилась, — не дожидаясь, пока они спросят, как его зовут, я продолжала: — Он живет в Брамптон-Хилле, его фамилия Фоньер. Мартин Фоньер.
Я все еще не верила отцу Эллису, который сказал, что такого человека в городе нет.
— Тогда мы должны поговорить с ним.
При этих словах отца я подняла на него взгляд, и то, что я увидела в его лице, было для меня слишком невыносимым: в его глазах светилась все та же любовь, но теперь пронизанная жалостью и состраданием. Я медленно отвернулась, прислонилась к стене и, спрятав лицо в изгиб руки, беспомощно зарыдала...
Неделю спустя Мартин Фоньер стал кем-то, кого никогда не существовало, по крайней мере для моих родителей. Мать во что бы то ни стало хотела разыскать его и заставить жениться на мне, прежде чем все признаки позора стали бы очевидными. Мать только что вернулась от миссис Дюрран — та жила в городе много лет и знала почти каждого из жителей, хоть что-то представлявшего из себя. Мать рассказала ей о случившемся, и миссис Дюрран посоветовала ей сходить в «Амбар» — этот дом, по ее мнению, был наиболее вероятным объектом для поисков неуловимого Фоньера, потому что как раз там остановилась группа молодых людей. Причем лучше всего не ждать аудиенции, а прямо отправляться туда и спросить полковника Финдлея.
Я плакала и протестовала, но так и не смогла удержать мать от этого шага. И вот я, сгорая от стыда, стою на ступеньках дома под названием «Амбар», слушая, как моя мать объясняет, что-хочет поговорить с полковником Финдлеем.
Полковник оказался высоким худощавым мужчиной; пока мать говорила, он беспрестанно двигался, и хотя он перепугал меня, когда начал шуметь и возмущаться, она осталась невозмутимой.
— Я никого не обвиняю, — сказала она спокойно. — Я просто спрашиваю вас: не остановился ли в вашем доме человек по имени Мартин Фоньер, а если да, не могли бы мы поговорить с ним?
— Здесь нет никакого Мартина Фоньера, — ответил полковник. — Сейчас здесь проживают два племянника, приехавших ко мне в гости, и два моих сына. Вон они, на теннисном корте. Взгляните, — он пальцем поманил меня к окну. — Есть ли среди них тот молодой человек?
Я выглянула из большого окна на корт. Из тех четырех, которые там бегали, никто и отдаленно не напоминал Мартина. Я медленно покачала головой и, не дожидаясь продолжения разговора, направилась к двери. Полковник поинтересовался у матери, кто посоветовал ей прийти к нему.
Ожидая мать, я стояла в дверном проеме и рассеянно смотрела на какую-то фотографию на столике у стены. Фотография запечатлела группу детей — трех мальчиков и двух девочек. Им было лет по четырнадцать, они сидели в ряд на балюстраде — и вторым с краю был Мартин Фоньер. Как человек, который не может ошибиться, глядя ми себя в зеркало, так не могла ошибиться и я — это был он. Вытянутое бледное лицо, каштановые волосы и этот проникающий, пронзительный взгляд темных глаз. Это был Мартин, и он останавливался именно в этом доме. В каком родстве состоял он с обитателями «Амбара», я сказать не могла, но знала наверняка — полковнику было известно о нашем существовании еще до того, как мы появились в его доме. Догадаться было нетрудно: благодарить я должна отца Эллиса — его дипломатические изыскания привели к тому, что хозяин дома был предупрежден о надвигающихся неприятностях... Католические священники обладали большой властью. Им было под силу даже невероятное: они могли заставить мужчину из Брамптон-Хилла жениться на девушке из Фенвикских Жилищ или, по меньшей мере, обеспечить ей со стороны этого мужчины материальную поддержку.
За спиной послышались шаги матери, я ступила в холл, и если мне были нужны еще какие-то доказательства того, что в этом доме жил Мартин, то я получила их, столкнувшись лицом к лицу с молодой женщиной. Она была намного старше меня, может быть, лет двадцати двух или двадцати трех. Женщина пристально посмотрела на меня, словно хотела навсегда запомнить мое лицо, а я, глядя на нее, подумала: «Наверное, ты была его девушкой до того, как он познакомился со мной, и опять надеешься стать ею».
— Эйлин! — раздался с лестницы резкий возглас, незнакомка медленно отвела от меня взгляд и пошла прочь. Потом полковник открыл для нас дверь, и мы вышли на улицу.
— Благодарю вас, — сказала мать, но он не ответил.
Англия объявила войну Германии, но в нашем доме ничего не изменилось: я уже сбросила «бомбу», которая разнесла покой на мелкие кусочки. Моя мать словно отбросила от себя болезнь и, полная энергии, продолжала свои поиски. Я ничем не препятствовала ей, потому что внутри у меня все онемело, и мне было совершенно безразлично, что происходит и со мной, и со всеми другими. И это чувство преобладало до тех пор, пока однажды вечером не заговорил Ронни.
Мать вернулась от миссис Дюрран. Я находилась наверху, в своей комнате, но дверь была открыта, и я услышала, как она сказала:
— Не могла же земля разверзнуться и поглотить его, где-то он должен быть. Если он останавливался в городе, кто-то наверняка должен был запомнить его.
И тогда послышался голос Ронни.
— А может, он никогда и не останавливался там.
— Что ты имеешь в виду? — спросила мать.
— Она все придумала.
— Ах, сынок, если бы это было так. Боже мой, как бы я хотела, чтобы это было именно так. Но не могла же она придумать ребенка. А если это правда, а она говорит, что это правда — то кто это может быть?
— Ты никогда не задумывалась о том, что это может быть отец Эллис?
Я так крепко прижала к губам ладони, что стало трудно дышать. В следующий момент я выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. Я оказалась в кухне еще до того, как мать с мукой повторила во второй раз «нет!». Это было высокое, как вопль, «нет!», и, прежде чем затих отзвук ее голоса, я набросилась на Ронни:
— Ты! Ты дьявол, ты! — потом, повернувшись к матери, пронзительно закричала: — Не верь ему! Это был Мартин Фоньер! Человек с таким именем существует!
Глаза брата сузились в щелочки. Моя атака нисколько не смутила его, но, когда он заговорил снова, его голос был полон горечи:
— А помнишь тот вечер, когда я встретил тебя с ним на берегу и он быстренько ушел? А вскоре после этого ты была в таком состоянии, что упала в обморок. Объясни это.
Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 104; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!