ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МОНАХОВ



Далеко не во всех религиях одобрялись хозяйственные занятия тех, кто должен был, не покладая рук, молиться и служить Богу. Если в христианстве она напрямую вменялась монашеству, то в буддизме хозяйственная деятель­ность строго воспрещалась.

26 Мулен Л. Повседневная жизнь средневековых монахов Западной Европы: X-XV вв. М., 2002.

712

Большинство буддийских монахов действительно не занималось ника­ким общественно полезным трудом, а устав монастырской жизни никак не поощрял такую деятельность. Более того, во многих школах и направле­ниях буддизма, в том числе и китайского, всякая активная деятельность рассматривалась как препятствие к достижению идеального состояния нирваны, поскольку та представляла собой ничегонеделание, прекраще­ние всякой активности, абсолютный покой. В христианстве ничего подоб­ного, как известно, не существовало. Даже те формы религиозной прак­тики и ее инструменты (медитация, священные тексты, ритуалы), которые

считались благими и помогали достичь нирваны, расценивались всего лишь как «средства спасения» и не более. Их по­лагалось сжечь после того, как они вы­полнили свою роль. Так, в буддизме хи­наяны благим делом считалось участие монахов в строительстве и ремонте хра­мовых сооружений, способствующее (если мысли монахов сосредоточены на «благих» объектах) достижению высо­кой ступени морального и психическо­го совершенства. Но при этом оговари­валось, что такого рода деятельность по­лезна и необходима лишь для тех, чьи злые побуждения не подавлены оконча­тельно. Тот же, кто освободился от них полностью и окончательно, должен избегать такой деятельности27. В обя­занность монахам вменялось также вы­полнять некоторые мелкие хозяйствен­ные работы в пределах самого монасты­ря: шить, чинить и стирать свою одежду, следить за чистотой, изготовлять и ремонтировать инвентарь. Но они не имеют права посвящать все свое время хозяйственным проблемам.

Особенно строгий запрет правила Винаи (монастырский устав) налага­ли на сельскохозяйственные работы, поскольку при обработке земли мас­сами гибнут различные «живые существа» и тем самым адепт нарушает за­кон ахимсы (не-насилия), создавая «адскую карму», влекущую за собой весь­ма неблагоприятные последствия для того, кто это делает. Поскольку самим монахам Виная категорически запрещала возделывать землю, то этим зани­мались монастырские рабы, арендаторы и послушники (т.е. новички, кото­рые еще не были пострижены в монахи и не приняли соответствующих обе­тов). Те же самые ограничения существовали и в китайском буддизме маха-яны. Монахам предписывалось строжайшим образом избегать всех видов сельскохозяйственных работ и огородничества, им не разрешалось прини­мать участие в торговых сделках, обрабатывать поля, резать траву и рубить деревья, строить здания, держать рабов и выращивать животных. Буддисты

Buddhaghosa. Manorathapurani. Commentary on the Anguthara-nikaya / Ed. by M. Walleser, H. Корр. Vol. 1. London, 1924.

713

считали, что все они экологически опасны, поскольку при сельхозработах могут погибнуть «насекомые и драконы», обитающие в лесу или на болоте28.

В европейских монастырях все было иначе. Известно, что Серафим Са­ровский, духовно окормлявший Дивеевский монастырь, запрещал членам общины собирать милостыню. «Молитва и труд» — таковы основы монаше­ства, стремившегося к практическому осуществлению христианских запо­ведей. Не только служение Богу, но работа и учение играли важную роль в монастырской жизни Европы. Еще Бенедикт Нурсийский, — основатель западного монашества, — в «Regula magistri» — первом уставе основанного в 529 г. первого монастыря в Монтекассино, предписывал в качестве основ­ной обязанности «воинам господним», т.е. монахам, — работу и молитву. Сначала работа включала только физический труд, но постепенно ее пони­мание расширилось и охватило чтение и переписку книг, собирание и хра­нение рукописей и, наконец, организацию школы. В бенедиктинских мо­настырях готовились пополнения клира, грамотные люди для церковной и светской администрации, здесь же протекала жизнь ученых-клириков, за­нятых изучением религиозных текстов, а также сочинений христианских и языческих авторов29. Бенедиктинцы возводили свои монастыри в глухом лесу, чтобы отделиться от мира. Вскоре они овладели искусством расчист­ки лесов и строительства зданий, достигли успехов в сельском хозяйстве.

И в русских монастырях физический труд был в большом почете. На пер­вых порах, когда устраивался монастырь, братия вела усиленно трудовую жизнь, терпела «монастырскую страду». По задачам иночества монахи долж­ны были питаться от своих трудов, а не жить подаяниями мирян. Среди ос­нователей и собиравшейся к ним рядовой братии пустынных монастырей встречались люди из разных классов общества — дворяне, купцы, промыш­ленники, ремесленники, иногда люди духовного происхождения, очень ча­сто крестьяне.

Общежительный монастырь под руководством деятельного основателя представлял трудовую коммуну, где четко распределены занятия и каждый знает свое дело. Устав белозерских монастырей Кирилла и Ферапонта, как он изложен в житии последнего, живо изображает этот распорядок монас­тырских занятий: кто книги пишет, кто книгам учится, кто рыболовные сети плетет, кто кельи строит; одни дрова и воду носили в хлебопекарню и по­варню, где другие готовили хлеб и варево. Хотя много было служб в монас­тыре, вся братия сама их исправляла, не допуская до того мирян, монастыр­ских служек. Пока на монастырскую землю не садились крестьяне, монас­тырь сам обрабатывал ее, всем своим составом, со строителем во главе выходя на лесные и полевые работы. Земледельческое хозяйство приходи­лось заводить в нетронутом лесу, расчищая его под пашни и огороды.

В русских монастырях практически все делали сами монахини и послуш­ницы. В послужных списках монахинь одного из монастырей Пензенской губернии была даже монахиня-кузнец. А в Симбирской губернии в XIX в. существовала община, состоявшая в основном из молодых женщин и деву­шек-крестьянок, не принимавшая подаяний и содержавшаяся исключитель-

2S См.: Абаев Н.В. Чань-буддизм и культура психической деятельности в средневековом Китае. Но­восибирск, 1983. 29 Уколова В.И. Последний римлянин Боэций. М, 1987. С. 116, 171.

714

но за счет собственного труда. При этом в общине было организовано обу­чение грамоте, проходившим мимо по этапу заключенным они передавали хлеб и белье, бесплатно прислуживали в местной приходской церкви, при­нимали приходивших богомольцев.

Со второй половины XIX в. дотации из государственной казны сократились, и монастыри должны были существовать за счет собственных средств. А посе­му монастыри и общины развернули не только трудовую, но и широкую пред­принимательскую деятельность, не только обеспечивая себя, но и ведя благо­творительную деятельность. Монахи, как правило, делились на несколько раз­рядов, низший из которых являлся самым многочисленным. Экономы,

ключники, казначеи, привратники, кал­лиграфы, иконописцы, библиотекари находились в привилегированном поло­жении, а пахари, кузнецы, плотники, ткачи, седельники, башмачники, коню­хи, скотники, мельники, шерстобиты, огородники, садоводы, гончары, порт­ные, корзинщики, мойщики одежд, пе­кари, повара еле успевали перемежать труд молитвой и бдениями30.

Монастырские старцы вынуждены были проявлять удивительную изобре­тательность, чтобы приумножить свои владения. Они брали на оброк запус­тевшие крестьянские заимки, догова­ривались о совместном пользовании землей со слободскими крестьянами, покупали и захватывали земельные участки, обменивались с мирянами сенными покосами и другими непахот­ными угодьями, стремясь сосредоточить свои владения ближе к монастыр­ским деревням.

Из-за недостатка данных о хозяйственной деятельности монастырей, сегодня трудно сравнивать эффективность хозяйства монастыря с аналогич­ными показателями, например, традиционного помещичьего хозяйства. Но факты, косвенно указывающие на большую производительность труда в монастырских вотчинах, все же имеются. Например, можно сопоставить цифры о количестве монастырской земли (около '/з всей обрабатываемой земли России) и числе крепостных (в среднем 13,3%), т.е. принадлежавшие монастырям большие земли обрабатывались меньшими силами. Известно также, что монастыри получали большое количество вкладов, значительная часть которых ввиду эффективного распределения средств не использова­лась на воспроизводство, а оставалась в обителях как убранство храмов и драгоценности31.

Благодаря высокой производительности монастырского земледелия и прибыльной торговле монастыри превратились в важный экономический

Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. СПб., 1997.

Писемский В. и др. Православие и экономика // Ж. Московской Патриархии. 1992. № 9.

715

фактор. По мнению А.А. Кауфмана, видного дореволюционного истори­ка и экономиста, монастыри по способам ведения хозяйства были для сво­его времени чем-то вроде передовых, образцовых сельскохозяйственных предприятий. Они предпринимали огромные расчистки лесных земель и осушки болот, на монастырских землях применялись лучшие, для своего времени, способы культуры. По своей производительности и организации труда хозяйства монастырей превосходили хозяйства светских собствен­ников-феодалов. Как и в поместьях светских господ, в монастырях иног­да применялась некоторая механизация: тесто замешивалось с помощью ходящего по кругу вола, вода подавалась по трубам водопровода, имелись мельница, водяная или приводимая в движение животными, кузница, гон­чарня. Но в отличие от них экономия достигалась за счет сокращения рас­ходов на поддержание престижа, содержание отряда оруженосцев и пыш­ной свиты, на дорогое оружие и доспехи, на снаряжение для участия в по­ходах. Поэтому в житницах монастырей чаще залеживались крупные запасы зерна, а в подвалах застаивались амфоры с вином и оливковым маслом. Монахи умели лучше светских магнатов «мирным путем» прибирать к ру­кам и соседскую землицу, обольстив ее религиозного и невежественного хозяина32.

В средние века монастыри превратились в крупных землевладельцев. В Московской губернии в первой половине XVII в. удельный вес церков­ных земель колебался по различным уездам от 40 до 60%, в то время как помещичьей и вотчинной земли было 38%, а остальная территория пус­товала. На монастырских землях складывались благоприятные условия для хозяйственной деятельности. Они не дробились при наследовании, как это происходило с земельными наделами феодалов. Кроме того, про­живающие на монастырских землях крестьяне платили только церковные налоги и были освобождены от государственных. Составители завещаний и духовных грамот, передающих земли монастырям, специально огова­ривали неотчуждаемость церковного имущества. Особые права церкви признавали не только русские князья, но и ордынские ханы. Ханские ярлыки под страхом смерти запрещали лицам, подчиняющимся Золотой Орде, вмешиваться в управление церковным имуществом. К XVII в. в церковном владении находилось '/з всех сельскохозяйственных угодий страны. Троицко-Стефановский Ульяновский мужской монастырь, уч­режденный в 1860 г., к 1917 г. стал богатейшей обителью в Коми крае: у него было 890 га земли, скотный двор в 39 голов крупного рогатого ско­та, большой огород, кирпичный завод, а также самые различные ремес­ленные мастерские. Хозяйство содержалось и обрабатывалось исключи­тельно трудами самих монахов, послушников и богомольцев, желавших постричься в монашество.

Не менее активно монастыри занимались и торговлей. У их стен подни­маются торговые слободы, посады, где регулярно проводятся ярмарки. Близ Иосифо-Волоцкого монастыря «торги» устраивались 4 раза в год: в день Пресвятой Троицы, Петров день, в праздники Успения и Рождества Бого­родицы. Часто монастыри и сами имели торговые подворья в больших го­родах — Москве, Новгороде, Пскове, Киеве, Самаре.

32 Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. СПб., 1997.

71S

МОНАСТЫРСКАЯ АРТЕЛЬ

Екатерининская пустынь расположена в 30 верстах к югу от Москвы. После Октябрьской революции, когда декретами советской власти церковь была отделена от государства, началось повсеместное упразднение монас­тырей, в том числе и на территории Московской епархии. 23 декабря 1919 г. съезд представителей сельсоветов Сухановской волости принял решение закрыть и Екатерининскую пустынь, не посчитавшись с ее почти 300-лет­ней древностью и со святынями, находящимися в ней. В освободившихся

помещениях Подольский уездный ис­полком хотел организовать детский дом. Для участия в ликвидации мона­стыря создали комиссию из трех чело­ век. Правда, по закону о социализации земли закрываемым монастырям пре­доставлялась возможность «самореорганизоваться» в трудовые артели, что и было сделано. В начале 1920 г. в Екатерининской пустыни возникла артель, или, как ее стали еще называть, коммуна33.

Монахини владели многими знаниями и навыками. Среди них были ого­родницы, портнихи, сапожницы, рукодельницы, а также садовница, пчело-водка и рыбоводка, агроном, зубной врач и даже фотограф. В списке среди 137 членов учреждаемой артели значится всего трое мужчин-чернорабочих. Наличие специалистов разных профилей, дисциплина, деловитость, взаи­мовыручка, неустанный добросовестный труд принесли свои плоды. Сохра­нился перечень собранного в конце 1920 г. урожая. Картофеля выращено более 1 300 пудов, 800 пудов было сразу оставлено на семена. Капусты засо­лено 1 220 пудов, еще 127 пудов свежей капусты оставлено на хранение. Хо­рошим был также урожай моркови, репы, проса, гречихи.

Женщины работали усердно. Только один пример: под каждый кустик клубники они подкладывали соломку, урожай собирали буквально по ягодке и очень осторожно несли его к месту хранения. Архивные материалы подтверж­дают: жили в Екатерининской пустыни дружно, все вопросы, даже самые мелкие, решали коллективно. Добрые отношения в артели шли рука об руку с их хозяйственными успехами. Из сохранившихся документов следует: год от года артель богатеет, растет количество принадлежащего ей скота, выше ста­новится урожай сельскохозяйственных культур. В общем, в обители осуще­ствился тот самый социализм, к которому стремились новые власти, только выписанный не из иностранных книжек, а свой, православный.

Однако работящие монахини показались местным властям враждебны­ми и опасными. И чем успешнее сестры работали, чем лучше у них шли дела, тем опаснее они становились. В коммуну зачастили многочисленные про­веряющие.

В 1921 г. из уезда пришло распоряжение оставить в Екатерининской пу­стыни при храме лишь одного из пяти священников и одного из двух дья­конов. Остальных требовали выдворить из монастыря. В 1928 г., в период нового наступления на врагов советской власти, президиум Моссовета осу-

Зименков А., Кудрявцев М. Об одной забытой артели // Подмосковные известия. 2000.03.02.

717

ществил проверку примонастырских артелей Московской губернии. По результатам проверки 8 июня 1928 г. президиум принял решение: артели при бывших монастырях в Серпуховском, Можайском, Дмитровском и некото­рых других уездах закрыть. Оставшиеся могли продолжить свою хозяйствен­ную деятельность только при условии выполнения ряда требований. В час­тности, монастырские артели обязали пополнить свой состав середняками и бедняками, а также освободиться от всех лиц, специально занятых обслу­живанием церкви.

Монастырские артели всегда отличались результативным трудом

Понятно, что в основной своей массе члены монастырских артелей со­гласиться на подобные требования не захотели. Не стали их выполнять и в Екатерининской пустыни. По идеологическим соображениям была закры­та сельскохозяйственная артель в Екатерининской обители34.

ПРАВОСЛАВНЫЙ СКИТ 35

Традиция скитского жительства восходит к первым векам монашества, основатель которого в Египте преподобный Антоний Великий после 20 лет затвора, как сообщает его житие, жил в окружении своих учеников. Хотя это не был скит со своим определенным уставом и правилами жизни, но в нем соблюдался основной принцип скитского жития — иноки всегда могли пользоваться наставлениями своего старца и спасались рядом с ним. Пер-

34 Зименков А., Кудрявцев М. Об одной забытой артели // Подмосковные известия. 2000.03.02.

35 Материал подготовлен при участии К.В. Смоляр и Е.Ю. Власова.

718

вые египетские монастыри скитского типа основали в IV в. ученики препо­добного Антония — святой Аммон и преподобный Макарий Великий. Афон­ские скиты, более поздние по своему происхождению по отношению к древ­ним скитам Египта и Палестины (наиболее древний Свято-Аннинский скит был основан в конце X в.), повторяли основные принципы скитского жи­тия предшественников36. Устав скитского жития известен на Руси с начала XV в.17 Одновременно с Египтом скитская форма монашеской жизни рас­пространилась и в Палестине.

Скит — скиток, малая пустынь, общая обитель отшельников; кельи от­шельников или монахов в отдалении от монастырей; небольшие монастыри.

В историографии не существует едино­го взгляда на то, что можно считать ски­том. В соответствии с поздней традици­ ей Русской Церкви (XIX—XX вв.) под скитами часто подразумеваются уеди­ненные монашеские кельи, находящиеся на небольшом удалении от основ­ного монастыря. Здесь подвижники живут по более строгому уставу, посе­щение скита мирскими людьми строго ограничено. Принцип скитского жития, когда двое или трое иноков собирались вокруг опытного старца, представляет собой исходный момент организации любого монастыря. Именно по такому принципу жил, в частности, Кирилло-Белозерский мо­настырь на ранней стадии своего становления. Первый русский скит — Нило-Сорский — длительное время просуществовал как самостоятельный монастырь со своим определенным уставом и укладом скитской жизни.

В старообрядчестве скитом называется любой монастырь и поселение монастырского типа; общежития беглых старообрядцев в Поволжье, на се­вере, в Сибири. Раскольничьи скиты состояли из добротно построенных отдельных изб, со множеством комнат, всевозможными выходами, тайни­ками, чердачками, чуланчиками и жилыми подпольями, нередко связанны­ми между собой подземными переходами.

В православной церкви скит административно подчиняется настоятелю монастыря. Скит обычно закрыт для посещения посторонних. Существует две версии происхождения этого слова: а) от греч. asketes — аскет, подвиж­ник; б) от греч. Sketis — название одного из пустынных мест в Египте, в ко­тором в IV—V вв. были уединенные поселения монахов. Некоторые иссле­дователи считают, что название скифы (буквально «кочевники») связано со славянским корнем скит, ср. русское скитаться™.

Скит — как место отшельничества и форма социальной изоляции — вы­полнял две очень важные культурные функции: 1) служил своего рода духов­ной лабораторией для совершенствования своего духа и укрепления своей веры, местом для аскетических упражнений и религиозных прозрений; 2) являлся религиозной школой особого вида, где на первом месте стояло не получение новых знаний, а оттачивание практики послушания. «Скит-

Романенко Е.В. Нил Сорский и традиции русского монашества // Исторический вестник, № 3—4. 1999. Белякова Е.В. Устав пустыни Нила Сорского // Литература Древней Руси. Источниковедение. Л., 1988. С. 105.

Рябчиков СВ., К вопросу о семантике некоторых сарматских и скифских артефактов // Славян­ские древности, 2000 (http://public.kubsu.ru).

719

ничество» как форма монастырской жизни есть, по справедливому опреде­лению В.О. Ключевского, «умное делание»39.

Преподобный Нил Сорский желал насадить в России особый вид мона­шеского житья, издавна процветавший на Афоне и известный под именем «жития скитского». Святые отцы разделяли монашеское житие на три вида: 1) когда многие иноки живут и подвизаются вместе; 2) отшельничество, когда подвизается один инок в уединении; 3) скитничество, когда инок живет вместе с двумя или тремя из братии при общей пище и одежде, труде и рукоделии. Скит — это промежуточный тип организации между двумя

первыми.

Необщежительные монастыри, а среди них и скиты, составляли в XV—XVII вв. большинство. По своей малолюдности они назывались монастырьками и пустынька-ми. Там каждый инок сам заботился о са­мом насущном: о пище для себя, одежде, иногда даже о келье и других вещах, и не­избежно должен был иметь частые сноше­ния с внешним миром, в ущерб своим ду­ховным занятиям. Без сомнения, и в этих монастырях братья обязаны были испол­нять общие правила монашеской жизни, завещанные древними Отцами Церкви, и от начала XVI в. сохранился образец «на­казной грамоты», какую давали наши свя­тители таким монастырям. Наказные фа-моты, изложенные в общих чертах, остав­ляли слишком много простора и иноки, не направляемые подробными правилами, могли предаваться своеволию, распу­щенности и иногда даже совсем забывать о своих обязанностях.

Во главе скита стоял обыкновенный старец, у которого не было офици­альных званий, должностей и привилегий, но который обладал колоссаль­ным нравственным авторитетом. Собственно, под него и вокруг него стро­ился скит. Скиты (особенно ранние) не имели четко прописанного устава, который бы четко регламентировал внутреннюю жизнь. Все скиты, соб­ственно говоря, назывались по имени своего основателя, например, лавра Харитона-исповедника, монастырь Макария Египетского, пустынь Нило-Сорского. В отличие от этого западноевропейский орден брал имя какого-либо святого, не связанного с ним социальными связями, к примеру, Обла-тов Девы Марии, Капуцинов, Ливонский, Тевтонский.

После смерти родоначальника скит мог переходить к его ученикам или вовсе менять свою функцию, но вначале он был как бы именным. Скиты были одиноко стоящими либо находились при монастырях. У каждого старца в под­чинении находилось от одного до двух-трех молодых монахов, которых назы­вали иноками. Каждый проходил определенные испытания и лишь после того был принимаем в послушание. Послушание младших старшим было беспре­кословным. Показателен следующий пример: старец Иоанн Колов из Египет-

39 Ключевский ВО. Курс русской истории. М, 1988. Ч. 2. С. 264.

720

ского скита воткнул перед иноком сухую палку в землю и заставил ее поли­вать. А родник находился на таком расстоянии от его кельи, что он вечером уходил за водой и возвращался только к утру. Инок поливал ее три года, пока она не зазеленела. Авва сорвал плод, принес его в церковь и пригласил мона­хов отведать его, говоря: «Возьмите, ешьте плод послушания!».

В отличие от киновии, где монахи распределялись между духовниками, инок скита мог сам выбрать себе старца, а в исключительных случаях отка­заться от него. Избрав себе учителя ученики не оставляли своих духовников до самой смерти. Таким образом, старец и его 2—3 ученика составляли со­циальную ячейку скитской структуры. Пустынный монастырь признавал­ся совершеннейшей формой общежи­тия, основание такого монастыря — высшим подвигом инока. Будущий ос­нователь пустынного монастыря гото­вился к своему делу продолжительным искусом в таком же пустынном мона­стыре под руководством опытного старца и проходил разные монастыр­ские службы, начиная с самых черных работ, при строгом посте, «изнуряя плоть свою по вся дни, бодрствуя и мо­лясь по вся нощи». Так воспитывалось первое и основное качество инока — отречение от своей воли, послушание без рассуждения. Инок проходил суро­вую школу физического труда и нрав­ственного самоотвержения. Вскоре он был готов основать новый скит.

Почти каждый инок после своего пострижения в каком-либо монастыре вскоре уже начинал мечтать, как бы удалиться в пустыню, как бы основать свой особый монастырек или пус-тыньку. При первой возможности он уходил в дремучий лес или другое без­людное место, ставил себе небольшую келию и часовню. К нему впослед­ствии присоединялось еще 2-3 инока, строили себе келий, — так появля­лась на свет новая пустынька.

Случалось, что иноки заботились об устроении себе отдельных пустынь толь­ко для того, чтобы жить на своей воле, не подчиняясь никаким монастырским правилам (например, старец Александр, на которого братия Кирилле-Белозер­ского монастыря вынуждена была жаловаться царю). Бывало и так, что первые жар и увлечение проходили, и строители монастырей отправлялись скитаться по миру для собирания милостыни на свою обитель, а потом все собранное изживали на свои прихоти, и церкви, ими основанные, оставались пусты.

Старцы даже поощряли своих учеников, в которых замечали духовную силу, по окончании искуса уходить в пустыню, чтобы основывать там но­вые монастыри. Отшельника манили дебри, где были бы «леса черные, мхи и чащи непроходимые». На выбранном месте ставилась кельица или просто устраивалась землянка. К примеру, Павел Обнорский три года прожил в дупле большой старой липы. Но отшельнику редко приходилось долго ос-

721

таваться в безмолвии: его открывали окрестные крестьяне и другие пустын­ники, которых много скрывалось по лесам. Около кельи отшельника стро­ились другие для желавших с ним жить, и составлялось пустынническое братство. Со временем появлялись новые иноки, стремившиеся отселить­ся — начинался новый цикл в великом скитническом движении.

Правда, отшельник не всегда переходил из воспитавшей его обители пря­мо в пустыню, где суждено ему было основать свой монастырь. Многие долго странствовали по другим монастырям и пустыням. Ученик Сергия Радонеж­ского Павел, постригшись в 22 года, пятьдесят лет странствовал по разным пустыням, прежде чем основал свою обитель на реке Обноре. Странниче­ство было распространено среди русского монашества тех веков. Странник уходил иногда тайком, чтобы увидеть обычаи разных монастырей и покло­ниться святым местам Русской земли. Отходному житию посвящали себя люди, стремившиеся жить в полном уединении, посте и молчании. Оно счи­талось высшей ступенью иночества, доступной лишь тем, кто достигал ино­ческого совершенства в школе общего жития.

Выходить из скита без благословения настоятеля и не в «уставленное» время запрещалось. В кельях иноки могли собираться вместе или принимать странников только для духовного наставления. В своем «Предании» препо­добный Нил Сорский запрещает входить в скит женщинам, принимать от­роков, держать скот «женьска рода на послужени». В «Предании» преподоб­ного Саввы Освященного говорится, что если иноки повинны в раздоре до драки и не примирятся, их надо изгнать; если повинны в пьянстве, сварах, нанесении обид, составлении партий, пусть исправятся или удалятся. По­нятие «мое» в скиту практически отсутствовало. Одной из высших доброде­телей скитского инока было полное нестяжание. Келья тоже не являлась его собственностью. Если монах уходил из скита, то терял все права на нее. Если даже возвращался, то не мог требовать назад ту же келью. Это решалось толь­ко по воле настоятеля. Все время, кроме общих служб, скитники находились каждый в своей келье. Каждому полагалось иметь в своей келье иконостас.

Каждое воскресенье полагалось служить «всенощное скитское, молебен и обедню». Скитское всенощное бдение продолжалось всю ночь. Чтение писаний и исповедь продолжались два-три часа. Повседневно полагалось на день и на ночь отпевать по «полпсалтыря», молитв шестьсот или тысячу, поклонов триста или шестьсот; неграмотные вместо Псалтири должны были вычитывать шесть тысяч молитв, и за «полпсалтыря» — три тысячи. Афон­ские монахи каждый день прочитывали по 600 молитв «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Сверх того им полагалось от 300 до 500 поклонов. Согласно описанию И. Плешкова в «Повести о Нило-Сор-ском ските», инок Иосифо-Волоколамского монастыря должен был задень вычитать 100 молитв Богородице и 1 900 Иисусовых40.

Из среды старцев выбирались пресвитеры, хотя во многих скитах они при­глашались со стороны. Пресвитеры (настоятели) церквей, по которым распре­делялись иноки скита, наблюдали за монастырской дисциплиной — они на­ставляли, налагали наказания. Высшее руководство скитом принадлежало собранию старцев под председательством пресвитеров, здесь судили важней­шие проступки, выбирали на различные монастырские должности, а также на

40 Романенко Е.В. Нил Сорский и традиции русского монашества// Исторический вестник. 1999. № 3—4.

722

должность пресвитера. В истории скитских подвижников часто упоминается о таких собраниях, которые проходили обычно в церкви, и чаще в субботу и воскресенье, когда иноки собирались для богослужения.

На основе вышеизложенного мы можем сделать следующий вывод: со­циальная структура скита основывается на практике старчества, которая стала духовным и социальным стержнем скитской структуры. Эта практи­ка, с одной стороны, не позволила этой структуре развиваться иерархиче­ски, послужив препятствием для количественного развития скита. Но с дру­гой стороны, она не допускала распада ее социальной структуры, в какую бы негативную среду не попадала эта практика. В этом смысле скит похож на

традиционные общества, где всем но­вовведениям препятствуют обычаи и обряды, передаваемые из уст в уста и строго соблюдаемые его членами.

 Если киновии, более раскрытые ми­ру по своему характеру, как правило, стоят на открытых возвышенностях с плодородной почвой, в окружении озер и рек, то скиты и лавры, как и кельи отшельников, обычно устраивались в «пустыни». Так могли называться горные ущелья, лесные дебри — главное, это были места необитаемые, пустынные, труднодоступные и малопригодные для жизни41. В таких местах располагались, к примеру, афонские скиты. Ничто, даже красота видимой природы, не должно было отвлекать подвижника от безмолвия, созерцания, изучения Божественных Писаний.

Принципы планировки древних скитов предполагали, что кельи долж­ны стоять на некотором удалении друг от друга и от храма. Этот принцип строго соблюдался, чтобы не нарушать «безмолвие» и созерцание иноков — дабы «не слышно было, как кто к Богу подвизается»42. Некоторые подвиж­ники древнего скита кроме основных келий имели — для еще большего уеди­нения — дальние тайные пещеры. В Нило-Сорском скиту, как сообщает «Повесть» Плешкова, кельи в лесу стояли так, чтобы из окна одной можно было увидеть только другую келью. В кельях, согласно правилу египетских скитов43, жили по одному. Уединение каждого инока сохранялось неукос­нительно. Небольшой скит, построенный в конце XV в. в лесной пустыни на Белом озере, затерянный среди лесов и болот, имел богатую библиотеку. Келий скитской братии в знаменитой Оптиной пустыни в XIX в. представ­ляли собой маленькие домики, большей частью штукатуренные и выбелен­ные, разбросанные между деревьев.

Место поселения скитника было достаточно обособлено в общей струк­туре монастыря, оно устраивалось так, чтобы монах независимо от мона­стыря мог иметь все необходимое для жизни. Келья, колодец с питьевой водой, пруд для поливки огорода — этого, по мысли основателя скита, было достаточно иноку для строгой нестяжательной жизни. Постоянная молит­ва, связанная с простым рукоделием, работа на огороде для дневного про­питания «от труда рук своих» составляли весь день старца. Место поселения

' Романенко Е.В. Нил Сорский и традиции русского монашества// Исторический вестник. 1999. № 3—4. Прохоров Г.М. Повесть о Нило-Сорском ските // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегод­ник. 1976. М., 1977. С. 17. Жизнь пустынных отцов. Творение пресвитера Руфина. Свято-Троицкая Сергиева лавра. 1991. С. 92.

723

и образ жизни скитского инока более всего походили именно на такое «от­шельническое пребывание». Средоточием общей монастырской жизни в скиту был храм. В Нило-Сорской пустыни, как и в афонских и египетских скитах, он занимал центральное место в планировке монастыря. Братские кельи находились в лесу, окружавшем храм, на некотором расстоянии от них и от церкви размещались немногочисленные хозяйственные постройки44.

Моленная в старообрядческом скиту матушки Афанасии , Рудный Алтай , верховья реки Уба , 1970 г .

В Серафимо-Знаменском скиту, освященном в сентябре 1912 г., жили 33 монахини. Неподалеку от скита находился хозяйственный двор, где жили послушницы. Они обеспечивали всем необходимым монахинь, главным делом которых была молитва. Вся обитель была обнесена оградой в форме квадрата, каждая из сторон которого — тридцать три сажени в память трид­цати трех лет земной жизни Спасителя. В центре был выстроен храм в честь Знамения Божией Матери и преподобного Серафима с престолом внизу в честь равноапостольной Нины. С наружной стороны храма находится двад­цать четыре уступа в честь двадцати четырех апокалиптических старцев. Храм увенчан одной главой, знаменующей Господа Иисуса Христа.

Скитской путь подвижничества многие святые отцы именовали «золо­тым», т.е. наиболее удобным для тех, кто мог избрать любую форму мона­шеской жизни: отшельничество, скит, киновию. Первый устав скитского жития появился на Руси в начале V в. Как мы уже отмечали, новатором в деле распространения на Руси скитского жития явился преподобный Нил Сорс-кий. Нилов скит — уникальное явление в истории русского монашества XV— XVII вв. В XIX—XX вв. самыми прославленными явились скиты знаменитой Оптиной пустыни, куда на поклонение святым старцам съезжалась вся ин­теллектуальная элита России.

44 Романенко Е.В. Нил Сорский и традиции русского монашества//Исторический вестник. 1999.№3-4.

724

РУССКОЕ СТАРЧЕСТВО 45

Старчество — тип ученого монашества; особый институт наставников духовной жизни; согласно православной доктрине — институт преемствен­ности духовных даров и служения миру; направление монашеской жизни, в основе которого лежат советы и поучения, преподаваемые опытным духов­ным наставником-«старцем» (в женском монастыре — «старицей»); в пра­вославной монашеской традиции — окормление монахов и мирян опытным духовником, которому духовные чада полностью открывают свои поступки и помыслы. В христианстве старчество как способ духовного руководства ос­новывается на Священном Писании. Послушание и смирение Сына Божия присуще Самому Божественному Три­ единству.

Характерной фигурой в православ­ном монашестве является фигура старца. Старец — это монах, обладающий особым даром духовной проницательности и мудрости, которого другие монахи и миряне выбирают себе в руководители и духовные наставники. Старец может быть священником, а может и оставаться простым монахом, он не получает особого посвящения в старцы, но приводится к своему слу­жению прямым водительством Святого Духа. Причем к этому виду служе­ния могут быть призваны как мужчины, так и женщины: православие знает как «духовных отцов», так и «духовных матерей». Старец на практике знает, какова воля Божья в отношении каждого из людей, пришедших к нему за советом: в этом особый дар старца, его харизма. Самым ранним и прослав­ленным из монахов-старцев был сам св. Антоний. Первую половину жизни, от восемнадцати до пятидесяти пяти лет, он провел в удалении от мира и одиночестве, а затем, по-прежнему живя в пустыне, отказался от строгого затворничества и начал принимать посетителей46.

Слово «старец», «добрый старец» («калугер» в переводных с греческого житийных текстов — от kalosgeron) означает умудренность и опытность, а не почтенный возраст. Старцем нельзя родиться, старцем нельзя захотеть стать, старец должен быть отмечен особой печатью — его коснулась благо­дать Святого Духа. Именно поэтому его еще называют духовным отцов­ством47. В строгом смысле старчество существует только в христианстве, а в других мировых религиях можно обнаружить его аналоги, которые относятся к более широкому явлению — религиозной практике учительства.

Церковное учительство — практика проповеди духовенства в церкви. Воз­никло в XVII в. Оно проходило в форме живой проповеди — в виде назида-

Материал подготовлен при участии Е.Ю. Власова.

Епископ Калист Диоклийскии (Уэр). Православная Церковь. Библейско-богословский институт ап. Андрея. М., 2001. С. 24-48.

Наиболее полным исследованием о духовном старчестве на христианском Востоке остается: Hausherr /., Direction spirituelle en Orient autrefois // Orientalia Christiana Analecta 144. Rome, 1955. Прекрасный портрет великих русских старцев содержится в: Dunlop J. В., Staretz Amvrosy: Model for Dostoevsky's Staretz Zossima. Belmont, Mass, 1972; cp. de Beausobre I., Macarius, Staretz of Optino: Russian Letters of Direction 1834—1860. London, 1944. О жизни и писаниях русских старцев настоя­щего столетия см. Archimandrite Sofrony. The Monk of Mount Athos. Staretz Silouan: 1866-1938. London, 1973; Wisdom from Mount Athos. London, 1974.

725

ний, предшествовавших исповеди. Осуществлялось также и во внецерковной обстановке. Частью церковного учительства выступали учительные книги. К ним относят учительные книги «Пчелы», сборники христианско-назида-тельного характера «Златоструи», «Златоусты», «Златые Чепи», «Измарагды» и др. Учительная литература — это способ общения священнослужителей с паствой в назидательно-поучительном тоне, в целях воспитания. В то же время у учительной литературы постепенно создалась своя аудитория любителей книжного чтения и книжного учения. Это рядовые миряне — ремесленники и крестьяне, — увлекающиеся таким чтением. Элементом учительной лите­ратуры выступали проповеди. Учительная литература учила должному и предостере­гала от недостойных поступков, но учила, не отрываясь от живой практики. Так, «Измарагд» указывал на необходимость кроме внешнего обрядового еще и на внутреннее, духовное исполнение хрис­тианских добродетелей. Учительная лите­ратура — связующее звено между низовой культурой и «книжной» культурой интел­лектуалов средневекового общества48.

Практика учительства присуща всем мировым религиям — христианству, буд­дизму, исламу, иудаизму. Имам в исламе и лама в буддизме являются учителями, авторитет которых практически непоко­лебим. Внешним аналогом русскому старцу выступают в мусульманском мире улама, в буддизме — гуру (санскр. — ду­ховный наставник, учитель), в католиче­стве — аббат (лат. abbas — отец). Выраже­ние духовный отец («pater spiritualis») мы встречаем впервые в аскетических писа­ниях общехристианских отцов, т.е. при­близительно в IV столетии.

Митрополит Сурожский Антоний выделяет в православном духовничестве три степени: 1) приходской священник, роль которого — совершать таинства Церкви; он может не быть хорошим проповедником, не давать никаких со­ветов на исповеди, ничем не проявлять себя в пастырском отношении; 2) духовник — более опытный священник, который способен показать друго­му человеку дорогу, которая ведет к Храму, это проводник до дверей Царства Божия; 3) старец — высшая ступень духовной мудрости, предполагающая, что он побывал в Царстве Божием, но был послан обратно на землю, чтобы вести нас в это Царство.

Старчество зародилось на определенном, достаточно зрелом этапе ран­нехристианского отшельничества. Уже IV в. в Египте появились первые

48 Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1994. С. 21.

726

скиты и жилища тех христиан, кто, избегая городской суеты и необходимо­сти участвовать в политической жизни, спасаясь от бытовых неурядиц, жиз­ненных коллизий, искал духовного уединения. Поскольку никаких настав­лений, учебников и учителей у первых монахов не было, каждый выбирал собственный путь смирения плоти и гордыни, ошибался, заблуждался, ра­зочаровывался, возвращался к прежней жизни. Испытание жестоким само­истязанием, голодовкой, одиночеством выдерживали далеко не все отшель­ники (по-гречески анахореты), из которых в недалеком будущем сформи­руется особая культурная прослойка монашества. Первые пустынножители, взыскующие Бога, жили отдаленно друг от друга, бывало десятками лет

не видели человеческих лиц, между собой никак не общались. Анахореты, жившие вблизи Нила, сообщает глубо­кий знаток старчества профессор бого­словия Киевской духовной академии В.И. Экземплярский (1875-1933), пле­ли веревки и корзины из тростника, а свою работу изредка носили продавать в город, где покупали хлеб, семена и все немногое, необходимое для жизни. Никакой преемственности традиций и передачи жизненного опыта не было. У отшельников и аскетов Египта, Палестины и Сирии старцем именовался не священник, а опытный пожилой монах, не всегда имевший священни­ческий статус. Он жил в монастыре самостоятельно, так что даже игумен не вмешивался в его деятельность, и руководил молодыми монахами на пути к их духовному совершенствованию и нередко был избираем самими инока­ми. Старец мог принимать исповедь, поскольку он очень хорошо знал ду­ховный мир ученика, так что священнику оставалось только дать разреши­тельную молитву.

Первыми наставниками молодежи, которая уходила от городской суеты к отшельникам, выступили самые мудрые и старые пустынножители, кото­рые поняли, что надо помогать не только самому себе обрести божествен­ную истину, но и помочь другим. Количество отшельников постоянно рос­ло, встречи их становились все более частыми, а потребность вновь прибы­вающих в духовном учительстве — все более острой. Слава о наиболее выдающихся учителях распространилась по всему Египту и Ближнему Вос­току. Великому пустынножителю Арсению в буквальном смысле слова при­ходилось бегать от народа, пытаясь создать себе условия для уединения и затворничества, но ничего не выходило. Со временем наряду с выполнени­ем главного обета отшельника, послушания, появился второй обет — поучи­тельство, духовное наставничество. Вокруг прославленного наставника по­являлась целая школа последователей, селившихся рядом и образовавших нечто вроде коммуны, или монашеского общежития.

Таким образом, старчество как культурная практика, зародившаяся в Егип­те в IV в., представляло собой аналог светской школы. Распространившись по многим христианским странам, старчество приобрело все атрибуты религи­озного института, просуществовавшего на протяжении 1,5 тыс. лет. К осно­вополагающим принципам старчества относятся послушание и учительство, смирение и молитвы. В.И. Экземплярский определял сущность старчества как

727

полное послушание ученика своему наставнику-старцу, перед которым он ежедневно, даже ежечасно поверяет свои самые сокровенные помыслы. Ран­нехристианские подвижники, основываясь на своем опыте, утверждали, что послушание и смирение есть основа аскетической борьбы. Кроме того, сис­тема «полного послушания» выполняла важную функцию социализации. Молодые иноки, найдя себе учителя в пустыне, строили по соседству от это­го отшельника келию, а иногда селились вместе с учителем в одной из них. Старческое руководство осуществлялось в форме духовного окормления. Новоначальный инок в таком случае полностью подчинялся своему учителю, добровольно отказывался от своей воли и связывал себя обещанием полного послушания своему духовному отцу. Послушник, или духовный сын должен был испо­ведовать старцу ежедневно или даже несколько раз в день все свои помыслы, ни одного шага не делать без его ведома и смотреть на распоряжения последнего как на заповедь Самого Бога.

Внешне полное послушание чем-то напоминает тоталитарные секты, где адепты во всем подчиняют­ся своему руководителю. Однако механизм социали­зации у них разный. Во-первых, послушание в тота­литарных сектах основывается на том положении, что учитель или хозяин секты признается в качестве про­рока, мессии или представителя потустороннего сак­рального мира. Во-вторых, послушание поддержива­ется внешними факторами: угрозами, экономической зависимостью, насилием. В-третьих, в сектах нет сво­боды выбора учителя, поскольку альтернативы проро­ку или мессии не существует.

Таким образом, обобщая вышеизложенное, мы можем сказать, что старчество — это социокультурная практика, обладающая следующими чертами: ограниченное количество учеников, добровольный выбор учителя, полное послушание учеников сво­ему учителю, совместное проживание учителя с учениками, которые наи­более полно раскрылись в монастырях скитского типа.

Большой вклад в развитие старчества, которое со временем стали имено­вать «умной молитвой» или «духовным деланием», внес византийский иси-хазм (от греч. hesychia — покой, безмолвие, отрешенность) — этико-аскети-ческое учение о пути к единению человека с богом через «очищение серд­ца» слезами и самососредоточение сознания (IV—VII вв.). Византийская практика «умной молитвы», которая формировалась благодаря трудам Иоан­на Лествичника (VII в.), Симеона Нового Богослова (X—XI вв.), Григория Синаита и Григория Паламы (XIV в.), оказала глубокое влияние на русское старчество, которое зародилось в нашей стране благодаря паломничеству на Афон «заволжских старцев» (слово «заволжский» применялось по отноше­нию к обителям, расположенным за Волгой, на землях к северу от Москвы). Духовным главой отечественного старчества принято считать Нила Сорского (XV — начало XVI в.), практическим родоначальником — Паисия Величков-ского (XVIII в.), а местом наивысшего расцвета и оплотом старчества — Оп-тину пустынь (XIX в.).

728

Не меньшее влияние на русское старчество оказала культурная практика Афона. Афон — это православный Ватикан, сохранивший все виды мона­шества. Здесь можно обнаружить прекрасно организованные общежития, отшельничество, келиотство со старческим устроением, встретить анахоре­тов и бездомных монахов. Многие отечественные старцы проходили здесь «духовную стажировку». Так, великий русский старец Н. Сорский несколь­ко лет жил на Афоне, там же свои молодые годы провел известный старец П. Величковский.

Таким образом, в деле истории возникновения и последующего развития восточного старчества мы имеем дело с так называемым «культурным треугольником», вершинами которого выступают три наиболее яркие мона­шеские школы: Египет, Афон, Русь. Эти вершины связаны между собой миграционными каналами, по которым культурная практика старчества передавалась из одной страны в другую. Переносчиками духовных ценнос­тей выступали паломники, путешествовавшие между христианскими святы­нями. Причем, в первые века существования монашества центром миграци­онных потоков служил Египет, в последующие столетия Афон, а затем и Русь.

Поскольку старчество обнаружено и среди монашества, и вне его сре­ды, можно различать два типа старчества: внутреннее — монашеское и внешнее — мирское. Внешнее старчество — это старчество, обращенное к миру, и в этом смысле старец ничем не отличается от имама или буддий­ского ламы. Духовно-опытный старец дает советы всем желающим, всем, кто обратится к нему. Здесь старец являлся той социальной нитью, через которую идет общение скита с внешним миром. Ярким примером такого вида старчества являются старцы Оптиной пустыни. Таким образом, стар­цы выполняли образовательную и назидательную функции, т.е. функции учителя.

В отличие от внешнего старчества внутреннее старчество направлено внутрь монастыря, где оно приобретает специфические черты, отличающие его от практики учительства и сделавшие старчество практикой, присущей только православному восточному монашеству, поскольку старцев на Запа­де нет, а те, кто знает, что это такое, нередко пользуются русским словом staretz.

Отличительной чертой являлось полное послушание ученика своему старцу, отречение от своей воли. Если в учительстве каждый индивид в паре «учитель — ученик» достаточно автономен, то в старчестве группа «старец-ученик» является единым целым: нет отдельных субъектов, есть единый субъект. И в этом смысле старчество уникальная социальная практика, не име­ющая аналогов. Монахи смотрели на себя глазами старца, слышали себя его ушами.

В западном монашестве практику старчества заменяет практика учитель­ства. Причина кроется в структуре и функциях западных монашеских орде­нов, где роль учителей выполняют священники, аббаты и сами монахи, ко­торые не уделяли должного внимания духовному совершенствованию сво­их подчиненных. Для западного монаха главная цель — спасение, оно достигалось с помощью привлечения наибольшего количества адептов под знамена своей общины или ордена. Так, четыре крупных нищенствующих ордена —доминиканцы, францисканцы, августинцы и кармелиты — созда­вались исключительно как корпорации проповедников. У них было сильно

729

развито учительство в своей внешней форме. Каждый монах в монашеской конгрегации является своеобразным учителем, задача которого — научить окружающий мир Слову Божьему. Чаще всего монахи скитались по миру, не имея постоянного места жительства, как не было у них постоянного или пожизненного наставника, которому они могли ежедневно исповедовать свои мысли. Поэтому монашеские ордены были подвержены более сильному дроблению, чем скиты, поскольку практика старчества со своей внутренней направленностью цементировала социальную структуру скитской общины, а орден, в основе которого лежали проповедь и миссионерская деятельность, рассеивал по всему миру своих адептов, которые создавали новые ордены.

С развитием монастырей — как в западном, так и в восточном христиан­стве — поучительство направлялось не только внутрь монастырской жизни, обеспечивая передачу духовных знаний от одного поколения к другому, но и во внешнюю жизнь, за монастырские стены. Особенно ярким примером могут служить оптинские старцы, которые в XIX в. «поучали» не только местное крестьянство и приходящих в неисчислимом количестве богомоль­цев со всех концов страны, но также государей, высшее и среднее дворян­ство, выдающихся писателей, философов, ученых, включая Вл. Соловьева, Ф. Достоевского, Н. Гоголя. Выход на орбиту светской жизни чисто рели­гиозного института свидетельствует о том, что в духовном послушании муд­рому и авторитетному наставнику нуждались не только иноки, но и зрелые государственные мужи. Оптина пустынь на протяжении целого столетия (с 1821) являлась идейным и организационным стержнем православного монашества, самым крупным центром старчества. Она оказала огромное влияние на развитие русской духовной культуры. Наиболее значительную роль в насаждении старчества в Оптиной пустыни сыграл старец Леонид (Наголкин, 1788—1841), а самым знаменитым «духовным отцом нации» явился старец Амвросий Оптинский (Гренков, 1812—1891), выведенный в романе Достоевского «Братья Карамазовы» под именем старца Зосимы.

В отличие от школьного учителя старец передает молодому поколению не просто научные знания или пытается воспитать его поведение. Старец-наставник принимает покаяние, исповедует душу, а потому выполняет функ­цию духовника, которого в православии называли по-разному: «духовный отец», «покаянный отец», «исповедный отец», «душевный отец» и т.п. Он не поучает, а дает мудрые советы, способен прозревать будущие события, ис­поведует, лечит душу. Здесь формируются отношения не только учитель — ученик, но и отец — сын, духовник — исповедующийся. В отличие от мо­настыря, где отношения строятся по схеме игумен — послушник, для стар­чества характерен иной тип организации, а именно ученик — учитель. Стар­ческое движение было уничтожено большевиками.

7

РЕЛИГИОЗНОСТЬ :

ОТ ТЕОРИИ К ПРАКТИКЕ

Религиозность фундаментальное свойство человеческой личности , которое существенным образом влияет и во многом определяет все сто­роны ее жизнедеятельности .

Исследование духовной жизни народа , его религиозности и вероиспо­ведной практики — одно из интереснейших , значительных , но одновре­менно и труднейших направлений современной церковно - исторической науки , а также и социологии . Исследование религиозности — важнейшая составляющая часть изучения этнической психологии и сознания наро­да . Однако на этом исследовательском поле социологу приходится стал­киваться со множеством парадоксов и необъяснимых фактов . На вопрос о том , сколько в стране православных , статистики и социологи точного ответа дать не могут , поскольку их данные демонстрируют пора­зительный разброс : от 69,3 до 2%. Как такое возможно ? Ответ только один — виной всему разные критерии религиозности и системы счета .

КРИТЕРИИ РЕЛИГИОЗНОСТИ

Попытка определить критерии и степень религиозности наталкивается на ряд теоретических и методологических трудностей. Религиозное чувство, или религиозность, далеко не сразу поддается измерению, так как не суще­ствует единого критерия. К примеру, социологи, юристы и психологи по­нимают религиозность — в соответствии с нормами своей науки — совер­шенно по-разному. Юридическая наука понимает религиозность как право граждан исповедовать религию индивидуально или совместно с другими. Психологи сводят ее к состоянию сознания и чувствам, а социологи стремят­ся увидеть за ней массовые общественные явления.

Споры вокруг точного определения религиозности, возникшие много веков назад в кругу средневековых философов и схоластов, не утихают до сих пор. Так, в «Энциклопедическом словаре религии»1 приводятся три значе-

Encyclopedic dictionary of religion. 3 vols. / P. К. Meagher., T.C. O'Brien, M.A. Consuelo (eds.)Washington, DC; Philadelphia, 1979.

731

ния термина «религиозность»: 1) чрезмерная вовлеченность человека в ре­лигиозную проблематику; 2) возможность для человека вступать во взаимо­отношения с Богом; и 3) стремление индивида выйти за пределы материаль­ной действительности и приобщиться к высшей духовности в сообществе одинаково с ним мыслящих людей. Однако большинство авторов связыва­ют религиозность с проявлением своих верований или веры, совокупности религиозных взглядов и убеждений, наконец, с идентификацией себя с оп­ределенной конфессией.

Под религиозностью Г. Е. Гудим-Левкович2 предлагает понимать опреде­ленное состояние индивидов и социальных групп, отличительной чертой которого является вера в сверхъестественное (священное, сакральное) и поклонение ему, приверженность религии, принятие ее предписаний и по­ложений вероучения, направленность личности на определенную систему ценностей, имеющую сверхъестественную основу. Понятие «религиозность» не совпадает с понятием «церковность», под которым понимается соответ­ствие духовно-нравственных качеств, умонастроения, поведения индивида или группы канонам и предписаниям религиозной организации (церкви), живая связь с церковью через религиозную общину. Таким образом, «рели­гиозность» значительно шире «церковности», поскольку включает в себя и неинституционализированные религиозные верования и практики.

По мнению священника М. Мальцева3, религиозность — это определен­ный тип духовно-нравственного состояния человека, людских сообществ или народа в целом, выражающий особенности, содержание, направлен­ность, глубину и масштаб религиозной веры и всю полноту ее жизненных проявлений. Она включает в себя существенные черты духовно-душевного склада человека или народа, которые образуют и выявляют их неповтори­мое своеобразие или нравственно-религиозный портрет. Ее можно опреде­лить и как свойство личности и народа, выражающее в той или иной мере отношение последних к Богу и Божественному. Это некий духовный центр, влияющий на развитие и направление других онтологических способностей человека: ум, волю, чувства. Религиозность присутствует в каждом челове­ке, в той или иной степени выраженности. Ее нельзя истребить или унич­тожить. Она продолжает свое бытие подчас в самых невероятных формах, выявляя главную и непреодолимую человеческую потребность — верить. Структура религиозности включает в себя: религиозный идеал; религиозные принципы, нормы; религиозную направленность (цель); религиозные цен­ности, этику; религиозный опыт; религиозные традиции; религиозные на­выки, обычаи; религиозный способ общения; религиозную символику; ре­лигиозный язык; религиозную практику; религиозное самосознание; рели­гиозное самочувствие и др.

Религиозность имеет множество сторон, граней и уровней. Совершенно точно, что в ней надо выделять объективный и субъективный модусы суще­ствования, индивидуальный и институциональный уровни, количественные и качественные показатели измерения, критерий демаркации, разграничи­вающий религию и нерелигиозные явления, и многое другое. Так, Дж. Фре­зер заметил, что верующие ждут от сверхъестественных сил и существ бла-

2 Гудим-Левкович Г.Е. Религиозная ситуация в Архангельской области в конце XX века (www.rlinfo.ru).

3 Свящ. Мальцев М. О русской православной религиозности (www.samara.orthodoxy.ru).

732

годеяний и провозгласил это основным и единственным критерием рели­гии. Исходя из этого, исключил из религии все магические действия, по­скольку в них верующие не ждут от сверхъестественного благодеяния, а при­нуждают сверхъестественное действовать в желаемом для верующих направ­лении. Эмиль Дюркгейм кроме магии исключил из религии остатки умерших религиозных культов, все суеверия, поскольку обязательным критерием религии он считал наличие церковной организации. Известнейший немец­кий исследователь религии Рудольф Отто специфику религии усматривал в чувстве «Святого» (Heilige), еврейский философ и раввин Мартин Бубер — в отношении со сверхъестественным в контакте «Я» с «Ты».

Деятели Русской православной церк­ви считают, что главным в религиозно­сти нашего общества является вопрос о вере в Бога4. «Под религиозным "пра-феноменом", — писал русский право­славный мыслитель И.А. Ильин, — я понимаю концентрированное выраже­ние веры, которое, как живой узел, вби­ рает в себя и испускает из себя все нити веры и религиозной жизни. Иногда этот прафеномен обнаруживает себя в слове, иногда — в душевном состоянии, иногда внешне — в ритуальном обычае. Исследователь должен "ухватить" его, вникнуть, прочувствовать, увидеть сердцем, проследить так, как если бы он находился в этой тончайшей ткани, откуда все основательное в данной религии покажется ему естественным, ясным и понятным, как если бы он сам перенял ее веру. Только тогда он может считать, что "до него дошло"»5. Если мы поставим самый общий вопрос — о чем свидетельствует рели­гиозность отдельного человека или общества в целом?., то получим множе­ство самых разных, порой неожиданных ответов. К примеру, религиозность показывает степень пронизанности общества религиозным духом и религи­озными устремлениями, готовность государства поддерживать высокий уро­вень религиозности в обществе или противостоять ему. Религиозность сви­детельствует об особом состоянии сознания человека, но вместе с тем вы­ражает практику бытования религии в обществе, ее традиции и обряды, ритуалы и миссионерскую деятельность. Так, к элементам повседневной религиозности у российских татар относятся: «джаназа» (похоронный об­ряд), «никах» (венчание), «азан», или «исем кушу» (имянаречение), «суннят» (обрезание), а также «хадж» и «умра» (паломничество и малое паломниче­ство к святым местам).

У православных России к этому комплексу относятся посещение церк­ви, крещение, венчание, отмечание православных праздников, в том числе Пасхи и Родительской субботы. Крещены были, к примеру, в 1994 г. 61% молодежи Новосибирска и собирались креститься еще 12%, а в 1999 г. кре­щеными были 76% москвичей. Среди считающих себя верующими креще­ными были к 1989 г. - 60%, к 1992-му - 70-75%, к 1997-му - 94%. Ходили

Свящ. Вигилянский Вл. Новое исследование по старым рецептам // Новый мир. 2001. № 4.

Ильин И.А. Сущность и своеобразие русской культуры. Три размышления: Собр. соч.: В Ют. М.,

1996. Т. 6. Кн. II. С. 468.

733

в церковь раз в месяц и чаще в 1991 г. лишь 5% населения. К 1997 г. это чис­ло увеличилось до 7—9 %. Даже среди верующих такую частоту выдержива­ют лишь 28,6 % (1995). Для сравнения: в Италии этот показатель среди мо­лодежи достигает 42,7% (24% посещают мессу каждую неделю и еще 18,7 — хотя бы раз в месяц (1994). Напротив, никогда не ходили в церковь 65% в 1991-м и 27-в 1997 г.6

Религиозность это свойство личности , выражающее ее отношение к Богу и Божественному

Наряду с обрядами важнейшими торжествами ислама являются религи­озные праздники: Ураза-байрам (по окончании месяца поста — Рамазана) и Курбан-байрам (по окончании хаджа). По данным социологических ис­следований, Курбан-байрам и Рамазан-байрам отмечали в Татарстане 43,5% респондентов в 1980 г. и 51,5% — в 1989 г. В Казани религиозные праздни­ки отмечают 60% опрошенных7. Религиозная церемония, сопровождающая вступление в брак, была отмечена у 81,8% татар по данным опроса 1989 г. Для мусульман обязательным критерием религиозности является соблюде­ние пяти основных принципов: признание символа веры — шахада; ежед­невная пятикратная молитва — намаз; пост ураза в месяц Рамазан; обяза­тельный налог — закят и добровольная милостыня — садака; паломничество в Мекку — хадж (тем, кто имеет такую возможность). Результаты опросов, проведенных в 1989 г. в селах и в 1990 г. в Казани, свидетельствуют о том, что не более 4% верующих в первом случае и 8,3% — во втором посещают мечети, а 29,5% и соответственно 13,9% — молятся дома, 66,7% верующих в

6 Пейкова З.И. Отношение к Церкви в России и других странах // Исторический вестник. 2000. № 9—10.

7 Мусина Р.Н. К вопросу о месте и роли религии в жизни современных татар (по материалам этносо-
циологических исследований в Татарстане) // Современные национальные процессы в Республи­
ке Татарстан. Казань, 1992. Вып. I. С.52, 54.

734

селах и 77,8% в Казани не посещают культовых учреждений, не совершают другие акты богослужения, но внутренне считают себя мусульманами8. Ре­лигиозность татар проявляется и в так называемом «неофициальном», или «народном» исламе, корни которого лежат в суфизме (мусульманский мис­тицизм).

Более жесткими критериями религиозности надо считать для правосла­вия соблюдение религиозных таинств. Они затрагивают очень незначитель­ную часть населения. К началу 1990-х гг. подавляющее большинство насе­ления России не причащалось ни разу в жизни: в 1990 г. лишь 7% причасти­лись хоть однажды, в 1992-м — 10%. Раз в месяц приступал к таинству

причастия в 1993 г. уже 1% населения, а в 1996-м — 4—5% назвавших себя православными. В 1999 г. соблюдали религиозные таинства 8% военнослу­жащих. Никогда не причащаются 2/3 на­звавших себя православными, 64% — прихожан вообще, 26% тех, кто посе­щает богослужение не реже одного раза в месяц, и 56% тех, кто посещает бого­служение реже одного раза в месяц (1996). Считают религиозные таинства необходимыми для спасения души лишь60% верующих(1999). Поделить­ся с духовником своими самыми со­кровенными мыслями могли бы лишь 3,4% молодежи (1997). Однако среди верующих военнослужащих 40% обра­щаются к священнику за поддержкой в укреплении своей веры (1999)9. Считается, что к категории активно верующих, участвующих в жизни ре­лигиозной общины, принадлежит около 4—5% населения современного ев­ропейского государства. Поданным, полученным в результате проведенного исследования в декабре 2001 г., эта доля на юге Тюменской области равна 6,7%, т.е. за 3 года (с 1998 г.) возросла на 2%10. Число «воцерковленных» пра­вославных остается небольшим. Лишь 3,6% регулярно, т.е. раз в неделю и чаще, посещают храм. Причем среди них абсолютное большинство — пожи­лые женщины. Около 5,8% бывают в церкви раз в месяц, 20,3% — по боль­шим религиозным праздникам и 23,3% — раз в год и реже. Около полови­ны (43,3%) людей, назвавших себя православными, храм не посещает прак­тически никогда".

Религиозность в том числе проявляется в следовании правилам религи­озного этикета, например, поведение человека в мечети или церкви, зна-

Мусина Р.Н. К вопросу о месте и роли религии в жизни современных татар (по материалам этносо-циологических исследований в Татарстане) // Современные национальные процессы в Республи­ке Татарстан. Вып. I. Казань, 1992. С.52, 59.

ПейковаЗ.И. Отношение к Церкви в России и других странах// Исторический вестник. 2000. №9-10. Информация о религиозной ситуации в Тюменской области (http://ta.trtc.ru/area). Рыжов Ю. Социологи не виноваты: Критерии религиозности не разработаны до сих пор // НГ-Религии. 2003. 2 апр.

735

нии церковных традиций и обычаев. Расширение знаний о родной религии входит составной частью в общий процесс инкулыпурации населения и слу­жит важным показателем роста церковной культуры. Так, одним из первых признаков религиозного возрождения в 1990-е гг. явилось как раз повыше­ние церковной культуры населения. Теперь уже просвещенные православ­ные христиане знают, что посещать кладбища следует не на Пасху, а на Радо-ницу, так называемую Пасху мертвых. По данным ГУВД г. Москвы, число москвичей, посетивших кладбища в Пасхальное воскресенье, в 1998 г. со­ставляло 2 014 500 человек, в 1999 г. оно сократилось в 2,6 раза — 774 300 че­ловек. В то же время возрос интерес к пасхальным службам — во время литургии в храмах присутствовали 77 148, а на прилегающих территориях расположились еще 66 436 человек (в 1998 г. эти цифры составляли 71 095 и 39 538 человек соответственно)12.

Не только рядовые верующие, но и российская элита приобщается к православию прежде всего через его внешнюю, этикетно-ритуальную фор­му. По мнению преподобного Л. Кишковского из экуменического отдела Православной церкви в Америке, президент В.В. Путин демонстрирует «глубокое знание» церковной службы и ритуала в отличие от многих пост­советских лидеров, включая бывшего президента Б. Ельцина, который, находясь в церкви, часто выглядел растерянным. Глядя на фотографии напряженных российских политиков, судорожно вцепившихся в свечки во время службы, россияне называют этих людей «подсвечниками». На рели­гиозных лидеров, встречавшихся с российским президентом, он произвел «впечатление настоящего православного». Это первый открыто верующий глава государства, который помогает определить место религии в постсо­ветском пространстве13.

Общественно-личное измерение религиозности заметно и в других сфе­рах. Путин и его супруга регулярно бывают на церковных службах, сам Пу­тин часто посещает церкви и монастыри во время поездок по стране. Рос­сийская пресса публикует статьи о том, что президентская чета, следуя клас­сической российской традиции, обращается за советом и наставлением к монахам. Советником президента часто называют архимандрита Сретен­ского монастыря в Москве Тихона Шевкунова, а супруга президента поддер­живает давние отношения со своей «духовной матерью» Людмилой из Свя-тогорского монастыря.

Отношение Путина к собственной религиозности оказывается привле­кательным для широких слоев населения, которых можно назвать «верую­щими в Путина»: эти люди считают себя православными, имеют представ­ление об учении и обрядах, но при этом комфортно чувствуют себя в свет­ской России. Их устраивает согласие между Церковью и государством, придание православной церкви значимой роли в социальных преобразова­ниях, но они не хотели бы, чтобы церковь, как это было до революции, вновь стала государственной. Иными словами, они одобряют то, что столовая в Го­сударственной Думе сегодня предлагает постное меню, но не хотят, чтобы оно было обязательным14.

12 Московский Комсомолец. 1999. 13 апр.

13 The Washington Times. 2004.02.27.

14 Источник: Newsru.Com. 2004.02.27.

736

Закономерность массового религиозного сознания заключается в том, что наступающая религиозность очень быстро, ускоренными темпами, превра­щается в чистую формальность. Социологические данные показывают, что сама религия подавляющим большинством, в том числе и православных верующих, понимается «не религиозно», а социально-утилитарно — как средство поддержания культуры и морали. Большинство новых верующих называют себя верующими не столько потому, что они действительно верят в Бога и в неотделимые от веры в Бога основные положения религиозного мировоззрения, а потому что считают, что религия — полезна для общества, быть верующим — хорошо. Посещение церкви, соблюдение постов и т.д.

практически не растут и остановились на довольно низком уровне. Ради мо­литвы в церковь ходят только 18% ве­рующих, ради проповеди — 9%. Таким образом, у громадного числа лиц, даже идентифицирующих себя как верую­щие, вера практически не наполнена никаким конкретным содержанием15. Наряду с внешним этикетом (риту­ально-церемониальная сторона религи­озности) элементом религиозности надо считать следование этическим принципам вероисповедания, напри­мер таким, как сострадание ближним, не прелюбодеяние, соблюдение запове­ди «Не суди и не судим будешь» и др. Основные черты русской православной религиозности, по мнению священни­ка М. Мальцева16, включают в себя: жертвенность, мученичество, исповед-ничество (стояние в вере), жажда подвига; исповедальность; бесконечное тер­пение (долготерпение); покорность Промыслу Божию; избранничество (мес­сианство); верность, достоинство, сосредоточенность, проникновенность, простодушие, мудрость, смирение, поэтичность, непосредственность, откро­венность, братскость в вере; аскетизм; живое чувство всеединства; всепроще­ние; душевность, сердечность, доверительность, человечность, всепоглоща­ющая любовь, сострадательность; тяга к вечному; готовность к сверхчелове­ческому страданию; желание духовно-нравственного совершенства; дар покаяния; совестливость; свободное повиновение, служение не за страх, а на совесть; чувство непрестанного предстояния пред Богом; подвижничество; готовность умереть за идеал. Высшим выражением русской православной религиозности является феномен святости. Святые лучше и полнее, чем кто-либо выразили многообразие русского православного религиозного опыта. Такие нравственные качества, характеризующие русскую религиозность, формировались на протяжение целого тысячелетия. Их невозможно изме-

Воронцова Л.М., Филатов СБ., Фурман Д.Е. Религия в современном массовом сознании // Со-

цис.1995. № 11. С. 81-91.

Свящ. Мальцев М.. О русской православной религиозности (www.samara.orthodoxy.ru).

737

рить в одном социологическом исследовании или опросе, направленном на изучение массового сознания. Нравственный аспект религиозности прояв­ляет себя в избранных, а не в массовых ситуациях. За всю историю русского православия найдется немало случаев проявления героизма, святости или подвижничества. Тем не менее они не выступают повседневной практикой и не встречаются на бытовом уровне. Подвижнические черты национального характера — итог многовековой истории страны, которая дала целую гале­рею культурных героев: старцы, праведники, блаженные, милостивцы, дол-гострадальцы, утешители, странники, отшельники, благочестивые пасты­ри и монашествующие.


Дата добавления: 2019-09-02; просмотров: 256; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!