ПРИМЕР ИЗ КНИГИ Ф . ПЕРЛЗА «СВИДЕТЕЛЬТЕРАПИИ» ( пер . М . Папуша )



Перлз предлагает супружеским парам определиться и сказать друг другу, кто и в чем вязнет в их супружеских отношениях.

Билл: Я чувствую, что иногда вязну в твоей неувереннос­ти, когда ты отравляешь мне все вокруг, переворачивая все вверх дном и создавая такие неудобства, что я начинаю на все натыкаться.

Фриц: А ты? Как тебя зовут?

Энн: Энн. Есть много мелочей, в которых я временами вяз­ну с тобой, но главное — это игра, в которую мы играем. Есть много мелочей, которые раздражают меня в тебе, когда мы это делаем, что-то как бы опрокидывается на меня... Я станов­люсь чем-то вроде сторожа твоей тюрьмы, человеком, кото­рый как бы тебя ограничивает.

Фриц: Это интересное замечание — «Я становлюсь сторо­жем твоей тюрьмы». Это сразу же заставляет заподозрить, что ему в его жизненном сценарии нужна тюрьма. Так что ты вы­бираешь кого-то, кто обеспечит тебе тюрьму. Жизненные сце­нарии человека — поистине, удивительная вещь. Люди пишут драмы или комедии, но трудно поверить, что человек может использовать все эти вещи для самого себя. Что тебе снится?

Энн: Я вижу много снов, и многие из них помню. Два из них повторяются.

Фриц: А ты, Билл?

Билл: Мне сны снятся реже. Есть один, который повторя­ется. Это сон о свободе.

Фриц: Хорошо. Замечательно. Тюрьма — свобода... (Смех.)

 

Чаще всего в браке, основанном на конфлуэнции, возникают две тенденции — либо отношения супругов становятся враждеб­ными и они отдаляются друг от друга, либо один из супругов отка­зывается от своих различий и «примиряется» с требованиями дру­гого. Именно на таких отношениях «вины-обиды» основывается невротическое зависимое поведение, даже в том случае, когда брак уже не питателен для обоих партнеров. Здоровый брак основан на надежном принятии другого партнера, но это принятие является гибким, разногласия обсуждаются и каждый из супругов ответстве­нен за собственное поведение.

В слиянии со своими детьми находятся и родители, которые рассматривают детей как продолжение себя. Их дети должны любить то, что любят они, продолжать их дело, жить по их пра­вилам во всех мелочах — различия не распознаются и не уважа­ются. Если дети отказываются поддерживать слияние (что очень трудно), то родители отвергают их или отказывают им во внима­нии. Достаточно часто непослушного ребенка такие родители приводят «на исправление» к психотерапевту.

Иногда человек находится в подобном же одностороннем соглашении с обществом, требуя от него заботы о себе в обмен на обычное законопослушное поведение. Если общество не спе­шит позаботиться о нем, он остается хронически недовольным правительством, учреждениями и представителями власти. За­бота о себе самом не входит в его набор привычных действий, требующих распознавания своих желаний и принятия мер по этому поводу. Поэтому он остается и проживает свою жизнь удрученным, подозрительным и возмущенным окружающими.

Слияние — это неосознаваемое отождествление с чем-то или кем-то. На здоровом осознанном слиянии зиждется человечес­кая общность, удовольствие от принадлежности к той или иной группе. Такую принадлежность поддерживают ритуалы. В этом случае «мы» расширяет «я» и это является полезным для орга­низма. Но здоровый организм различает полезное «мы» и «мы», которое должно быть отвергнуто как противоречащее собствен­ным потребностям роста и развития. Неосознаваемое конфлу-энтое «мы все» и «каждый из нас» сопровождает речь человека с конфлуэнтными тенденциями.

Фаза конфлуэнции является достаточно распространенной фа­зой, предшествующей выделению проблемы клиента на терапев­тической сессии. Иногда клиент сам выделяет свою потребность, и эта работа к началу сессии уже сделана. Если же нет, терапевт фокусирует его внимание на выделении терапевтического запро­са, а также ориентируется, какая «фигура» потребности клиента возникает при фокусировании. При этом терапевт побуждает кли­ента отвечать на вопросы о чувствах и желаниях, принадлежащих ему самому. Обращаясь к своим потребностям, клиент может по­нять, чего же он хочет на самом деле, и найти способы достижения этого. Он получает ключ от двери в собственную жизнь, принадле­жащую только ему.

Для того чтобы потребность была удовлетворена (при ясной «фигуре»), организму необходим определенный уровень энер­гии, необходимой для ориентировки и манипуляции. Эта энер­гия переживается телесно как возбуждение, волнение, глубокое дыхание. Возбуждение связано с переживанием чувств и ощу­щений с соответствующей им направленностью вовне, к другим людям или объектам. Постоянный запрет на чувствование пре­рывает или блокирует возбуждение, а его подавление достига­ется напряжением мышц и поверхностным дыханием. Останов­ка дыхания прерывает чувствование и контакт, поэтому одной из задач гештальт-терапевта является отслеживание дыхания клиента — в какие моменты клиент перестает дышать, с какой ситуацией и отношениями в терапии они связаны и как эти от­ношения в терапии связаны с проблемной ситуацией клиента.

Как и другие механизмы прерывания контакта, слияние мо­жет касаться двух ситуаций: терапевтической («здесь и сейчас») и проблемной («там и тогда»). О сложностях в фокусировании клиента и формировании терапевтического запроса («фигуры») мы уже говорили. Вторая ситуация касается непосредственно терапевтических отношений.

В начале терапевтической сессии необходимо некоторое вре­менное слияние терапевта с клиентом, так как оно дает возможность понять характер возникающих отношений, обеспечивает безопасность для клиента и закладывает основу доверия, необходимую для действен­ного характера терапевтических интервенций.

Но терапевтические интервенции становятся непродуктивны­ми, если терапевт не осознает предписанной ему роли и его чув­ства и действия остаются дополнительными по отношению к ма­нипуляциям клиента, который активно формирует среду стерео­типным для себя путем. В этом случае либо не выделен терапев­тический запрос, либо не распознана фигура отношений терапевта и клиента. По «неявному заданию» клиента, терапевт становится виноватым утешителем (утешителем — дополнительное действие по отношению к манипулятивному запросу, а виноватым, потому что сессия дальше не двигается), бессильным советчиком (советчиком — дополнительное действие, бессильным потому, что ни один совет не принимается), раздраженным, но пассивным слушателем (кли­ент не дает возможности вставить ни слова, а терапевт уже запутал­ся в его высказываниях) и т. п.

Для того чтобы пройти через слияние, терапевт должен фруст-рировать манипулятивное поведение и побудить клиента выде­лить запрос (уже делающий клиента в какой-то степени ответ­ственным за решение проблемы). Такое фрустрирующее профес­сиональное поведение часто является сложным для начинающих терапевтов, так как часто связано с непроработанными профес­сиональными интроектами («клиент плачет и его нельзя трогать, чтобы не повредить ему», «хороший терапевт должен обязатель­но помочь клиенту за любое выделенное ему время», «клиента нужно выслушать и нельзя перебивать» и т. д.).

Любое прекращение привычного слияния (в том числе и как фрустрация терапевта) приводит к усилению тревоги у индиви­дуума. Тревога определяется как прерванное возбуждение, бло­кированная энергия, которая могла бы быть направлена на что-то новое в среде — «переживание трудности дыхания во время заблокированного возбуждения» (Перлз, Хефферлин, Гудмен, 1993). Но именно этот момент перспективен для дальнейшей ра­боты как момент фокусировки и осознавания своих чувств, дей­ствий и желаний.

В тот момент, когда фигура потребности становится ясной, ее дальнейшее развитие может быть прервано на базе интрое-цированных представлений клиента (см. ниже) о возможном и должном.

Полярностью к конфлуэнции является уход (изоляция). Кли­енты, контактным стилем которых является уход, не часто об­ращаются к терапевту. Однако иногда они сравнивают качество своей жизни с жизнью других людей и понимают, что что-то упус­кают в своей жизни. Они часто ощущают себя чужаками, «при­шельцами», говорят о наличии невидимой стены между ними и другими людьми.

С такими клиентами терапевту достаточно сложно. Большая часть времени терапии затрачивается на формирование рабо­чего альянса. Клиенты часто «уходят» в сессии, замолкают, не отвечают на вопросы. Лучшая позиция — не преследовать их, за­ботиться, ожидать их активности в молчании, напоминая о своем присутствии для них, спрашивая, в чем именно они нуж­даются, для того чтобы снова вступить в контакт с терапевтом. Важно, чтобы они «присваивали» свой уход, говоря, для чего он им необходим (Joyce, Sills, 2001).

Интроекция

«Наш рост обеспечивается способностью различения, кото­рая сама является функцией границы между «я» и другим. Мы что-то берем из среды и что-то ей возвращаем. Мы принимаем или отвергаем то, что среда может нам предложить. Но мы мо­жем расти, только если в процессе принятия в себя мы полнос­тью перевариваем и тщательно ассимилируем то, что получи­ли» (Ф. Перлз, 1996).

Когда мы говорим о контакте, используя любимую Ф. Перл-зом метафору пищеварения, то говорим о том, что должны сна­чала распознать чувство голода, сориентироваться и найти в среде пищу, взять ее, откусить, проглотить и переварить. Инт­роекция избегает пищеварения. То, что мы приняли, не проже­вав, становится не нашей частью, а чужеродным телом, остаю­щимся частью среды. «Не показывай пальцем», «Ничего не про­си», «Отказывайся, когда предлагают поесть в гостях» — все это примеры интроецированных родительских посланий. Причем поведение, противоречащее интроекту, вызывает сильный внут­ренний дискомфорт.

Воспитание привычек, моральных правил, отношений, убеж­дений и ценностей имеет существенное функциональное сход­ство с процессом пищеварения. Все это первоначально прихо­дит к нам из внешнего мира и затем перерабатывается. Таким образом, для интроекции характерна привычка к некритично­му восприятию чьих-то убеждений и стандартов без ассимиля­ции их личностью. Интроективный индивидуум пассивно инкор­порирует все, что предоставляет среда, не уделяя внимания тому, что он хочет сам.

Если рассматривать этот процесс с точки зрения развития индивидуума, то грудной ребенок в первые месяцы жизни до­верчиво интроецирует все, что ему дают (проглатывает грудное молоко, пытается проглотить привлекающие внимание игруш­ки). Его потребность доверять среде в этом возрасте особенно сильна. Если предоставляемая средой пища (общение, контакты, информация) питательна и усваивается соответственно возра­сту, то ребенок развивается и чувствует себя вполне счастливым. Когда у него появляются зубы, он приобретает способность снача­ла кусать, а потом жевать предлагаемую пищу (информацию, ха­рактер отношений, убеждения других), подготавливая ее к асси­миляции организмом. При этом он должен научиться отличать вкус­ное и невкусное, питательное или вызывающее физиологическую тошноту. В кусании и жевании ребенок обретает первичную спо­собность к агрессии, соответствующую стадии его развития. Взрос­лея, он должен научиться организовывать свой опыт таким обра­зом, чтобы тот стал приемлемым для него самого. Однако эта спо­собность, предоставленная ему от рождения, не всегда получает свое развитие.

Стопроцентно эффективное обучение и воспитание с помо­щью интроекции требует несуществующей в реальности среды, среды, где все должно бы было соответствовать потребностям индивидуума. Такой среды нет, и человек должен не только вы­бирать, чего же он хочет, но и сопротивляться тому, чего он не хочет. Навык различения, что для данного человека благотвор­но, а что нет, формируется постепенно, и большую роль в его развитии играют родители, постепенно отпускающие от себя своего ребенка для получения собственного опыта.

Однако достаточно часто родители навязывают ребенку оп­ределенную пищу (собственные ценности и убеждения, требо­вания к нему и окружающим и т. п.), ожидая, чтобы он принимал ее, не оспаривая. Более того, с помощью родителей могут инт-роецироваться противоположные вещи, и тогда индивидуум чув­ствует себя «разрываемым на части». Интроецированные цен­ности и требования авторитетных личностей остаются вместе с их «хозяином», пока мир (среда) вокруг не начинает меняться. Не привыкнув оспаривать и пересматривать принципы и прави­ла своей жизни, взрослый индивидуум начинает расходовать свою энергию так, чтобы поддержать интроекты в целости и сохранности. Этот индивидуум пытается жить в системе своих собственных правил (и правоты!) даже тогда, когда ситуация коренным образом изменилась или существует в измененном виде уже очень долго. Человек может долго жить по таким пра­вилам, но платит за отсутствие собственного выбора потерей удовольствия от жизни, отсутствием радости, депрессией.

Итак, мы частенько проглатываем что-то без переваривания, и это «что-то» остается в своей прежней форме, но в новом контексте. То, что проглочено без переработки, остается тяжестью в же­лудке и бесполезным грузом (мы говорим «меня тошнит от...»). Если мы пытаемся быть такими хорошими, какими бы нас хотели видеть наши родители, мы действуем без осознавания собствен­ного выбора, на основе того, что было интроецировано, но не со­ответствует современному контексту. Привычка к интроекции, по­ощряемая родителями («ешь, что дают», «я лучше знаю, что тебе нужно делать» и т. п.) приводит к подавлению чувства отвраще­ния, потере навыка опробования и отвержения неподходящей пищи, действий или отношений. То, что индивидуум интроециро-вал без переработки, представляет собой «надо» и «ты должен», которые не были проверены на опыте, испытаны и присвоены. «Я», скомпонованное из интроектов, не функционирует спонтан­но, «оно состоит из понятий о себе — обязанностей, норм, «пред­ставлений о человеческой природе», навязанных извне». Ф. Перлз называл такое «Я» мусорной корзиной, наполненной чуждой и ненужной нам информацией. Тогда как здоровое «Я» характери­зуется подвижными границами между тем, что отвергается и что принимается.

Точно так же происходит и с усвоением знаний. Гибко и эф­фективно можно пользоваться только той теорией, которая опро­бована в практике, «переварена» и ассимилирована. То, что асси­милируется, не берется как целое, а сначала разрушается, транс­формируется, а потом принимается и используется по мере необ­ходимости, как реализация потребностей роста и развития. Зна­ния, которые просто запомнены целиком, без понимания, — это интроекты.

Таким образом, интроекция — это невротический механизм, посредством которого индивидуум принимает нормы, способы поведения или установки, которые на самом деле не являются его собственными. При интроецировании то, что принадлежит среде (обществу, семье), мы помещаем в себя и контактная гра­ница с обществом находится внутри нашего организма.

Интроекция у взрослого человека означает, что он не спосо­бен задавать вопросы, выражать сомнения, «жевать и пробовать на вкус» то, что ему предлагает жизнь (Зинкер, 2000). Следова­тельно, интроецируя, мы избегаем кусания (за нас уже откуси­ли!), пережевывания (уже прожевали!), агрессивного перевари­вания, которое является разрушением; соответственно, не про­исходит и ассимиляции, создания чего-то нового. Социализиро-ванность в обычном смысле этого слова представляет собой соответствие поведения человека интроецированным нормам и правилам, довольно часто чуждым его здоровым потребностям и интересам. Но наше поведение при этом становится бесцветным, неаутентичным, ему не хватает остроты и определенности, кото­рые происходят из нашей способности направлять себя, пробовать, присваивать или отвергать.

Для интроекции характерно определенное сочетание эмоций и поведения: нетерпение и жадность, отвращение и борьба с ним посредством потери вкуса и аппетита, зависимость от того, что не является в настоящий момент питательным, а является даже отравляющим. Выросший ребенок, снабженный уже возможно­стями позаботиться о себе, продолжает настаивать на том, что­бы пища давалась ему в обработанном виде и немедленно. Или он в полном смысле слова начнет питаться «полезными продук­тами» по расписанию, не имея понятия об аппетите и вкусе. Множество так называемых полезных диет представляют собой чьи-то собственные интроекты, тщательно приготовленные для кормления жаждущих.

Одной из причин невротического отказа от агрессии являют­ся интроецированные в совести положения о недопустимости подобного поведения. Дентальная агрессия, по Перлзу, заклю­чается в отвержении того, что организму вредно, и присвоении того, что организму полезно. В работе с интроецирующими кли­ентами очень важна реабилитация чувства отвращения, тошно­ты и даже рвоты. Мы говорим, что «нас тошнит от...», «от этого дурно попахивало...» или «это выглядело тошнотворно...» — так, будто мы проглотили что-то для нас вредное и теперь собираем­ся вернуть это среде. Но человек проглатывает что-то вредное, если ощущения его вкуса притуплены (выработалась привычка к наименьшему контакту с пищей) и он не принюхивается, то есть не ориентируется. Отвращение — это маркер неперевари-ваемости, неприемлемости для организма.

В какой-то степени все интроекты являются «незаконченны­ми делами», которые должны быть проработаны и ассимилиро­ваны. Каждый интроект — это конфликт в прошлом, конфликт, в котором человек сдался, прежде чем он был разрешен. Соб­ственный импульс замещен желанием принуждающего автори­тета. «Я» отождествляет себя с завоевателем, и в обществе это называется самоконтролем.

Важный момент интроекции — фиксация. В пищевой метафоре она означает стремление проглатывать только знакомую пищу, что отражается такими паттернами поведения, как привязанность к привычкам, воспоминаниям об обидах, привязанность к отжившим отношениям. Клиент не начинает ничего нового и не завершает незавершенного, не идет на риск, он боится навредить и, проеци­руя, боится, что повредят ему.

Работа с интроектом состоит в обнаружении того, что не яв­ляется собственным, осознанным принятием этого как полез­ного или отвержением как отвращающего. Например, родитель­ское требование совершенства от ребенка, если оно принима­ется выросшим ребенком без критики, вступает в противоре­чие с его физическими возможностями и в прямом смысле от­ражается дискомфортом в желудке («ложится тяжестью и т. п.»).

К.: Я рассчитываю, что у меня получится все, что я делаю, но я почему-то не начинаю. Наверно, я боюсь, что у меня ни­чего не получится или получится плохо. (Разговор идет о том, что клиент почему-то слишком долго не начинает необходи­мые дела — писать дипломную работу, которая потом ста­нет основой его диссертации в аспирантуре, переехать на другую квартиру и жить самостоятельно, без родителей и т. п. Он ничего ине пробует сделать, так как «потом нет хода назад». По его словам, все должно быть сделано, проду­мано сразу и так, чтобы затем не переделывать. Удоволь­ствие от процесса вообще клиентом не рассматривается, большую часть времени у него «кислое» выражение лица. Глав­ное для него слово — слово «надо».)

Т.: То есть ты не пробуешь, чтобы потом не переделывать... Должно получаться все и сразу. Для меня это так, что, случай­но надкусив гнилое яблоко, ты обязан доесть его до конца, пусть тебе и не нравится его вкус. Удивительно ли, что ты не начинаешь...

К.: Да. (Грустно улыбается.)

Т.: Скажи: «У меня должно получаться все, что я делаю». (Пред­полагает, что интроецированы родительские требования.)

К.: (Повторяет.)

Т.: Как ты себя чувствуешь?

К.: Застывание в теле, как будто надето что-то тесное и не­приятные ощущения — холод и дискомфорт в желудке.

Т.: А как у тебя с желудком вообще?

К.: На протяжении последнего года плохо... часто тошнит или неприятная тяжесть.

Т.: Попробуй сказать: «У меня должно получиться 80% того, что я делаю».

К.: (Повторяет, прислушивается к себе.) Я более расслаб­лен, но в желудке есть еще ощущение дискомфорта.

Т.: А если еще меньший процент, рискнешь?

К.: У меня должно получиться 60% того, что я делаю. (При­слушивается.) В желудке тепло и я расслаблен. Но 60% — это как у всех... обыкновенно... Как бы мне сторговаться с ним хотя бы процентов на 80... (Смеется.)

Т.: Давай попробуем. (Ставит стул.) Вот здесь желудок, торгуйся!

Далее начинается работа со спроецированным образом боль­ного органа, во время которой желудок агрессивно ругает и об­виняет хозяина в эксплуатации и изнашивании, требует заботы о себе. Некоторое время клиент в смятении, пытается уговорить желудок на больший процент, побороться с ним, а затем прими­ряется с его требованиями. Некоторое время клиент размыш­ляет о той цене, которую он платит за предлагаемую и непосиль­ную необыкновенность...

К.: Если я буду там (имеется в виду идеальный образ себя), то явно без желудка... Нет, уж лучше я буду здесь (в смысле обыкновенным), но с желудком. (Смотрит на терапевта.)

Т.: Как ты себя сейчас чувствуешь?

К.: Хорошо, расслабленно, спокойно. Спасибо, мне кажет­ся, на сегодня достаточно.

Клиент осознает интроект, но не просто осознает, а сопос­тавляет его со своим физическим состоянием, и переработка интроекта в данном случае основана на опыте организма, опы­те чувствования себя самого и осуществления выбора на осно­ве чувствования. После этого дальнейшая терапевтическая ра­бота идет в сторону контакта с проекцией больного органа. Если бы клиент по ходу сессии вспомнил о том человеке, который требует от него совершенного поведения (а такой человек есть, и это отец), то это могла бы быть работа с незавершенной ситу­ацией (внутренним объектом, отношениями с отцом или «анти­биологическим авторитетом»).

В работе с интроектамк терапевт идентифицирует некоторое неосознанное убеждение и предъявляет его клиенту. Он может спросить «Как Вы пришли к такому убеждению?» или повторить его со знаком вопроса, приглашая клиента его «пережевать» (То есть « Вы никогда ничего не делаете правильно ? »). Клиенту можно предложить преувеличить интроект, несколько раз проговорить его вслух, осознавая свои чувства и мысли по этому поводу. Можно также предложить ему разыграть интроект и встретиться с лично­стью и ситуацией, которая его «подарила». Разыгрывание конф­ликтных интроектов — это спор между родителями, касающийся клиента. Разыграв спор, он может посмотреть на него из текущей ситуации, обладая всеми атрибутами актуальной взрослости (боль­шинство интроектов родом из детства). Все эти интервенции могут помочь клиенту поспорить с его авторами, отвергнуть или только частично принять интроект (для особых ситуаций), создать новое решение.

Терапевту важно быть внимательным к своим собственным убеждениям (личным и профессиональным). Некоторые из них могут существенно ограничивать терапевтический процесс («Клиента нельзя перебивать» или «Терапевт должен понимать все, что происходит на сессии»). Кроме того, необходимо рас­познавать собственные послания, которые клиенты склонны интроецировать, и обсуждать их с ними.

Противоположным интроекции поведенческим стилем явля­ется отвержение (Joyce, Sills, 2001). Паттерны отвержения про­являются в том, что клиенты игнорируют или не соглашаются на предложения терапевта, не отвечают на вопросы, отвергают все позитивное, что им предлагают другие люди — поддержку, любовь, внимание и т. п. Особенно явно это проявляется там, где терапевт (и другие) находится близко к болезненному мате­риалу. Чаще всего этот стиль поведения отражает борьбу за идентификацию — «Что есть Я?» и «Что есть не-Я». Клиенты неплохо понимают то, с чем они не согласны и что не любят, но испытывают трудности с идентификацией того, с чем соглаша­ются, что любят и что хотят. Это и есть основное направление терапевтической работы.

Нередко позиция отвержения представляет собой отражение глубокого страха критики и контроля. Терапевт замечает, что клиент не отвечает на многие вопросы (не имеется в виду созна­тельный отказ, связанный с ценностями клиента). Для того что­бы сбалансировать тревогу и интерес, терапевт может увеличить физическую дистанцию, попросить клиента говорить о том, что его интересует, избегает давления на клиента с помощью вопросов, используя игровые формы работы. Установление рабочего альянса поможет клиенту быть более открытым к возможностям терапии.

Проекция

При проекции мы не растворяем границу, а перемещаем ее. Проецируя, мы видим свои собственные желания или чувства в других людях или предметах. Если мы это не осознаем, то находимся сразу по обе стороны границы, которую создали. Мы делаем среду элементом себя, а затем встречаемся с этим «самим собой» в другом человеке или объекте. Если мы были сердиты на друга и не распознали эти чувства, то можем «пе­репрыгнуть» в друга и, глядя на него, верить, что он сердит на нас. При этом мы встречаемся не с ним самим, а с частью себя и контактная граница оказывается в другом человеке. Другие важные вещи в нем мы можем продолжать видеть, манипуля­ция касается только контакта с нашим собственным гневом. Это дает нам возможность снимать с себя ответственность за собственное поведение, чувства, мысли и импульсы, отрицая их в себе.

Описывают три формы проекции (Ж.-М. Робин, 1996), соот­ветственно тем функциям, которые она выполняет:

  • зеркальная проекция — индивидуум находит в другом или в образе другого характерные черты, которые он рассматри­вает как свои или хочет иметь;
  • проекция катарсиса — индивидуум приписывает другому или образу другого те черты, от которых он отказывается, не признавая их как собственные;

· дополнительная проекция — индивидуум приписывает другому или образу другого те черты, которые оправдывают его собственные.

Этот механизм, так же как и интроекция, прерывает возни­кающее возбуждение, необходимое для того, чтобы удовлетво­рить свою потребность в среде. Патологичность этого механиз­ма также заключается лишь в потере осознавания и стереотип­ном повторении. При этом

  • мы осознаем природу возникшего импульса;
  • прерываем агрессивное движение, направленное в среду;
    исключаем его из своей собственности;
  • приписываем его людям, находящимся в нашем окруже­нии, и этот импульс кажется нам направленным на нас извне. Решение проблемы теперь зависит от отношения другого че­ловека — ответственность передана другому, а мы преврати­лись в пассивный ожидающий объект.

Патологической проекцией является, например, бред ревнос­ти. Проекция патологических фантазий и собственного желания неверности выражается в некритичном приписывании неверно­сти другому супругу. Примерно так же выглядит и паранойя. Сверхценные идеи особого отношения или отвержения и даже бред преследования может быть рассмотрен с точки зрения пато­логической проекции. В психиатрии существует даже термин «преследуемый преследователь», обозначающий такое специфи­ческое поведение психотического пациента.

Еще одним классом проекций являются предрассудки. Наций или группе людей приписываются черты, которые принадлежат носителю предрассудка, черты, которые он отказывается при­знать своими. С этой же точки зрения можно анализировать га­зетные публикации, особенно катастрофического характера (за­пугивание), при отсутствии реальной катастрофы. Страх, конеч­но же, принадлежит автору статьи, но он это не осознает, придает его ситуации и обосновывает это логически, привлекая опреде­ленные доказательства и тенденциозно подбирая факты.

В любом из этих случаев проекция — это «зазор» между тем, что человек думает о себе и каким он реально является. И, кроме того, при проекции (особенно патологической) возникают слож­ности в различении внутреннего и внешнего мира. В основе про­екции лежит интроекция — индивидуум не может принять свои качества и поступки, потому что не должен быть «таким», чув­ствовать «так» и поступать «так». В этом смысле проекция явля­ется следствием того, чего не допускают наши интроекты. При проекции человек как бы «разбрасывает по среде» свою иден­тичность, и ее восстановление — основная задача терапевтичес­кого процесса.

Возьмем характерный невротический страх отвержения. От­вергая других, проецирующий индивидуум считает, что это дру­гие отвергают его. «Незамечаемая человеком потребность отвер­гнуть приводит к тому, что он обнаруживает в собственном пове­дении что-то такое, что, по его мнению, объясняет, но не оправды­вает отвержение другим. Если бы другой действовал так, как прогцирующий предполагает, и действительно отвергал бы его, цель Пыла бы достигнута — то есть это вело бы к их разделению, а это и ость то, что проецирующий хочет, не сознавая этого» (Перлз, Хеф-ферлин, Гудмен, 1993). Присвоение отвержения помогает понять, что не устраивает в других людях, осознать свои желания, пере­смотреть свои правила, предписанные им.

Надо отметить, что когда один человек проецирует что-то на нторого, эта проекция попадает не на белый экран, а на что-то, что и определенной степени присутствует в другом человеке. Но та­кое угадывание (иногда достаточно точное) не отменяет проеци­рования своих чувств или черт личности первым. Для работы про­екции также существуют совесть и мораль, на которые списыва­ются собственные требования или принципы. «Мораль не одоб­рит» всегда подразумевает «я не одобряю».

Требования, спроецированные в «чистую» совесть, иногда очень агрессивно преследуют ее носителя или нарушителя норм. Индивидуум отчуждает от себя агрессию и жесткие требования и приписывает их некой совести. В этом случае гнев, направленный на фрустрирующий объект, не дающий делать что-то социально неодобряемое (из-за идентификации с социальной нормой), отра­жается от совести («я-то не могу, совесть не позволяет») и направ­ляется на «нарушителя», которому «совесть позволяет». Сила со­вести — это сила гнева, направляемого на определенную ситуа­цию или другого человека.

Ф. Перлз рассматривал как проекцию и сновидения, считая сновидца создателем сна, помещающим туда то, что он не хочет принять в себе. И тогда спроецированная агрессия во сне пре­вращается в кошмар и погоню за сновидцем, а спроецирован­ный страх — в сновидение о себе, убийце или монстре. Так же, как и сны, проекцией нынешней ситуации могут быть и воспо­минания. Например, в ситуации, когда начинающий терапевт пытается давить на клиента, вынуждая его к действию, клиент неожиданно вспоминает и рассказывает терапевту, как он бо­лел в детстве, и главное ощущение этой болезни — тяжесть в груди и невозможность дышать.

Проецирующий приписывает нежелательные импульсы дру­гим, но не избавляется от них совсем. Проекция словно бы при­вязана к человеку. Так как отвергаемая часть находится в нем самом. Единственная возможность для разрядки нежелательных чувств — это их принятие и выражение, способствующее снятию напряжения и продвижению в сторону удовлетворения по­требности.

Распознавание проекции терапевтом базируется на следующих признаках:

  • Клиент приписывает ответственность за события, проис­ходящие с ним, другим лицам и обстоятельствам. «Другие люди много работают, для того чтобы развиваться, больше зарабатывать, а я нет», — говорит клиентка, недовольная сво­ими достижениями в профессии и отвергающая свою успеш­ность в ней как недостаточную.
  • Он говорит о себе в пассивном залоге. С ним что-то случа­ется, мысль приходит ему в голову, его отвергают и т. п. В его речи много возвратных глаголов, слов «это» («это не дает мне возможности работать»), безличных форм.
  • Клиент говорит о терапевте: «Вы скучаете...», «Наверное, Вы на меня сердитесь», «что Вы на меня так смотрите?» (те­рапевт смотрит как обычно), «Не бросайте меня» (терапевт и не собирался). Терапевт может осознавать эти чувства или нет, но в любом случае это проекция клиента на терапевта.
  • По большому счету любая проекция искажает восприя­тия реальнбсти, и это ее главный признак. Чтобы клиент об­рел нормальную перспективу и адекватное восприятие ситу­ации, он должен присвоить проекцию.

Работа с проекцией может идти по типу отождествления с проекцией. Ф. Перлз был убежден, что патологичными являют­ся частичные проекции и их необходимо превратить в тоталь­ные для реассимиляции. Поэтому клиента просят побыть тем персонажем, на который он проецирует некие качества, «сте­ной между терапевтом и клиентом» или персонажем из сна. Это дает возможность клиенту присвоить энергию сопротивления и некоторые качества, ранее проецируемые вовне.

Приведем фрагмент работы Ф. Перлза с проекциями Мэй (Гештальт-терапия дословно, 1998, пер. А. Бондаренко).

Сначала Перлз предложил Мэй сыграть стену, которая по­явилась в их разговоре. Мэй отказывается. Перлз говорит ей о том, что при таком поведении он чувствует себя беспомощным и бессильным, и предлагает ей сыграть бессильного и беспомощ­ного себя. Мэй играет и возвращается к «стене». Далее начинается работа с проекцией отвержения.

 

М.: Здесь стоит стена, а за этой стеной — я.

Ф.: Скажи это стене. Или позволь стене сказать тебе: «Я здесь, чтобы защитить тебя».

М.: Ты... ты передо мной, стена, и за тобой я в безопасно­сти.

А стена повторяет: «Да, и ты никогда не можешь пройти через меня. Если ты это сделаешь, ты станешь уязвима, и люди смогут войти». А эта стена удерживает их снаружи.

Ф.: Я удерживаю людей снаружи.

М.: Я удерживаю людей снаружи с помощью этой стены. Я удерживаю людей снаружи.

Ф.: Теперь просто скажи мне что-нибудь. Ты боишься, что можешь стать уязвимой. Можешь сыграть уязвимую лич­ность?

М.: Я не знаю.

Ф.: Ты не знаешь. Какой вред может быть тебе нанесен?

М.: Если я стану уязвима, люди будут причинять мне боль.

Ф.: Как?

М.: Доверят мне свои тайны, и я... О... отвергнут меня, ког­да я люблю их.

Ф.: Как? Как они отвергают тебя?

М.: Делая те же вещи, которые я стала бы делать, отвернут­ся от меня.

Ф.: Как?

М.: Скажут: «Уходи. Не надоедай мне».

Ф.: Скажи это мухам. Скажи это им.

М.: (громче) Уходите и не надоедайте мне.

Ф.: Скажи это мне.

М.: Уходи и не надоедай мне.

Ф.: Скажи это своему ребенку.

М.: (тише) Уходи и не надоедай мне.

Ф.: И что теперь?

М.: Они уходят.

Ф.: А потом?

М.: Потом я одна.

Ф.: И ты в безопасности?

М.: И я в безопасности... Да, она здесь.

Ф.: Да? Стена все еще здесь?

М.:Да.

Ф.: Теперь стена стала ближе, не так ли?

М.: Временами она становится совсем близкой.

Ф.: Теперь сделай то же самое с близкой стеной.

М.: (вздыхает) Ты подошла так близко, что я... иногда не могу дышать и начинаю бояться. И еще, и еще — я не могу пройти через тебя... Я могу удариться и пораниться.

Ф.: О'кей. Теперь подойди и раздави меня... Действитель­но подло. Раздави меня.

М.: Нет, я не хочу давить тебя. Только себя.

Ф.: Я хочу, чтобы ты раздавила меня... Хочешь, чтобы я раздавил тебя?

М: Нет.

Ф.: О'кей. Тебе придется довольствоваться собой. Продол­жай. Как ты давишь себя?

М.: Я не... Я удерживаю здесь стену и не позволяю себе пройти через нее.

Ф.: Как ты давишь себя?... Как ты давишь себя?...

М.: Я закрываюсь и не говорю.

Ф.: Ты вовсе не давишь себя. Ты играешь в игру.

М.:Да.

Ф.: Да. Что ты сейчас чувствуешь? Я заметил, что ты пере­стала мучить меня своей игрой.

М.: (оживленно) Ну. Прямо сейчас? Я не знаю, я просто
чувствую себя какой-то глупой...                                          *

Ф.: Посмотри на аудиторию. (Мэй смеется.) Посмотри на них.

М.: Они все здесь.

Ф.: Скажи им это.

М.: (возбужденно, почти плача) Вы все здесь, и я вижу ваши глаза и ваши лица, смотрящие на меня. И у вас у всех пре­красные лица...

Ф.: Ты можешь спуститься и дотронуться до кого-нибудь, кого ты видишь?

М.: Я могу коснуться вас всех. (Мэй идет, касается и креп­ко обнимает людей, и начинает*плакать.)

Ф.: Вот, ты видишь, что произошло на личной сцене, на сцене воображения, каким сильным может быть воображае­мый самогипноз? Здесь нет никаких стен.

М.: (смеется) Вы правы.

Ф.: О'кей. Спасибо.

Вы видите, Мэй достигла некоторой интеграции, иденти­фицировавшись со своей стеной.

Противоположностью проекции является принадлежность — принятие ответственности за все аспекты жизни на себя. Такие клиенты склонны к самоупрекам и чувству вины. Клиентов важ­но побудить распознавать, за что они реально ответственны, а за что нет. Для этого производится некоторая сортировка того, что принадлежит клиенту и на что он может и хочет повлиять, и того, что принадлежит другим людям и относится к сфере их ответственности. Клиентов можно попросить ответить на воп­рос: «Каким образом они узнают, что некоторые вещи относят­ся к их ответственности?». Здесь могут обнаружиться интроек-ты, «подаренные» им другими людьми. Это особенно важно для клиентов, пострадавших от сексуального насилия или внезап­ных несчастных случаев.

Ретрофлексия

Обычно она возникает тогда, когда индивидуум знает, како­ва его потребность и кто ее адресат, но при этом действие, на­правленное в среду, заменяет действием, направленным на себя. Ретрофлексия содержит два типа процесса:

субъект делает самому себе то, что он хотел бы сделать другим; '

субъект делает себе самому то, что он хотел бы, чтобы сде­лали ему другие.

Таким образом, ретрофлексия поведения это направление на себя того, что первоначально человек делал, пытался или хо­тел делать другим людям или с ними. Его энергия перестает на­правляться наружу, где должно проводиться манипулирование, удовлетворяющее потребности организма. Вместо этого чело­век подставляет себя на место среды в качестве объекта дей­ствия, не ожидая ничего от других. И тогда его личность разде­ляется на две — действующего и испытывающего воздействие. Ретрофлексия прерывает контакт, заставляя субъекта действо­вать, отрицая реально существующего другого. Контактная граница находится внутри индивида, деля его надвое. Частным случаем ретрофлексии является аутоагрессия. Ирвин и Мири­ам Польстеры (1997) считают проявлением такого расщепления чувство стыда, которое возникает, когда, расщепляясь, человек смотрит на себя со стороны и видит нелепость или абсурдность своего поведения.

Почему так происходит? В какой-то момент растущий человек, обратившийся к среде за удовлетворением потребности, встретил непреодолимое на тот момент препятствие — среда оказа­лась враждебной его усилиям: ему отказали или его наказали. Вместе с тем наказание не устраняет потребность, и ребенок на­учается лишь сдерживать направленные в среду реакции и им­пульсы. Последние остаются такими же выраженными, как и раньше, но устраняются путем сдерживания, достигаемого на­пряжением мышц. Две части человека сходятся в борьбе, что от­ражается в таком высказывании, обращенном терапевту: «Помо­гите мне справиться с собой». Это насилие, обращенное к себе. То, что было сначала конфликтом организма и среды, становится конфликтом между частями личности (Перлз, Хефферлин, Гуд-мен, 1993).

Как это выглядит с позиций модели self-регуляции и цикла контакта? В фазе мобилизации цикла контакта организм после ориентации на окружение чувствует больше возбуждения, бо? лее полно осознает и начинает организовывать позу, мышечные напряжения, для того чтобы осуществить действие, ведущее к финальному контакту. Эта фаза может быть короткой (привыч­ки), почти не замечаемой. Во многих случаях нашей жизни фор­мирование «фигуры» интереса, ориентация в окружении, моби­лизация энергии и действие происходят почти одновременно. В других случаях, когда привлечены более комплексные потреб­ности, долговременные проекты и длительные последствия дей­ствий, эти феномены заметить легче, так же, как и феномены прерывания процесса подготовки к действию. Такие прерыва­ния могут быть результатом восприятия недостатка поддержки среды или недостатка способностей — почвы. Александр Лоуэн в своей «Биоэнергетике» писал о способности к использованию ритмичных и плавных движений и, более того, о поддержке, обес­печиваемой глубоким и полным дыханием для более интенсив­ного возбуждения.

В случае, когда мы встречаемся с недостатком способности орга­низма к самоподдержке, или окружение является недружествен­ным и деструктивным, или если оно воспринимается с недовери­ем, движение, которое должно было быть направлено в среду, по­давляется и происходит блокирование действия. Личность, бояща­яся критики, отказа, останавливается и поворачивает энергию, первоначально направленную в среду для удовлетворения потреб­ности, на себя.

Реальный мир, в котором мы действуем, полон фрустраций. Если некоторые потребности фрустрируются регулярно, если проявление чувств встречает регулярный многолетний отказ, мы можем выучить хронический неосознаваемый способ блокиро­вания телесной экспрессии. Вспомним, как мы действуем, когда другие принуждают нас что-то делать, и убедимся, что мы со­противляемся активно или пассивно. То же самое происходит и и случае, когда одна часть личности принуждает другую делать то, что не хочется («я заставляю себя») — начинает работать мощ­ная энергия сопротивления. Работа не начинается или идет очень медленно. Но кто еще может заставлять нас делать то, что нам не хочется? Чье требование или недовольство нами интрое-цировано?

Сдерживание не всегда является патологичным, нередко оно необходимо в интересах организма. Не обязательно бороться с каждым, кто тебе не по нраву, борьба в социальной ситуации часто (но далеко не всегда!) неуместна. Сдерживание мочеис­пускания в период лекции вовсе не является патологией. Чело­век осознает импульс, но предпочитает (и имеет возможность) подождать. Здесь обе составляющих осознаваемы и принадле­жат самому человеку. Разумная осторожность — тоже здоро­вое пройвление самокоррекции.

Главное — это осознавание своих побуждений; ретрофлек­сия, как и проекция, оказывается патологичной, когда она ста­новится хронической, привычной. В этом случае естественная задержка спонтанного поведения закрепляется в отказе от дей­ствия. Человек перестает манипулировать в среде и средой, зас­тывает, в нем много напряжения и мало жизни. Например, маль­чик по требованию отца (мужчины не плачут!) перестает пла­кать, переживать потерю самым естественным образом. Неред­ко следствием этого являются депрессивные состояния. Между тем социальное окружение для взрослого человека уже не не­сет в себе коннотации непреодолимости, у взрослого человека много прав и достаточно реальных возможностей.

В речи ретрофлексия проявляется в том, что глагол сопро­вождается возвратным местоимением. «Я говорю себе», «Я спрашиваю себя», «Я ругаю себя», "Как мне заставить себя это делать?» — все это лингвистические маркеры ретрофлексии. В этом случае всегда можно задать вопрос: «А к кому еще это может быть обращено?» — то есть установить адресата ретроф-лексируемого чувства или действия.

В поведении ретрофлексия отражается направлением действия на себя. Клиентка стучит кулаком по колену, одной рукой теребит другую, ее ногти впиваются в кожу кисти, в горле мешает гово­рить «ком», а в груди сдавливание (удерживается крик), «голову сжимает, словно обручем». «Линия фронта» проходит по самой личности, ее телу. Нередко клиенты отмечают, появление голов­ной боли во время остановки плача или при остановке действия, направленного к терапевту. Есть вариант «застывшей ретрофлек­сии», когда действие мышц антагонистов поддерживается в рав­новесии и человек производит впечатление напряженного и не­живого (это уже вариант «все под контролем, ничего не чув­ствую»). Все это отражается в позе и жестах — скованные руки и опущенные плечи (словно бы несущие неподъемный груз), сжа­тые челюсти и кривая извиняющаяся улыбка, отсутствие движе­ний во время всей сессии и ноги, будто приросшие к полу. В здо­ровом организме мышцы не зажаты и не расслаблены — это сред­ний тонус, готовность к выполнению действий и движений. Здо­ровый организм грациозен.

В своей книге «Телесный процесс» Кепнер (1993) приводит три различные формы телесной ретрофлексии:

1. Классическая — поворот на себя действия, первоначаль­но направленного в среду. В этой категории находится масса психосоматических симптомов — головные боли, ком в горле, ощущения сдавливания в области грудной клетки (некоторые формы астмы), грызение ногтей и т. п.

2. «Замороженность» — движение, направленное в среду, подавляется в самом начале, не разворачиваясь на себя. Мышеч­ный тонус оппозиционных мышечных групп примерно одина­ков, и в этом случае блокируется действие само по себе. Для наблюдателя это выглядит как напряжение и неподвижность мышечных групп — так называемые «замороженные клиенты», малоподвижные, напряженные, не ощущающие вкуса к жизни и движению.

Третья форма заключается в делании себе того, что хо­телось бы получить от окружения, например, попросить кого-то позаботиться о себе. С одной стороны, забота о себе — это путь самоподдержки и самопомощи. С другой — при хрони­ческом использовании — путь изоляции от других людей. Здесь блокируется импульс, направленный на оперирование окружением. Блокируются также чувства нежности, привязан­ности, интимности, что ограничивает способность индивиду­ума к проживанию здоровой конфлуэнции в отношениях с другими людьми. Это одна из характерных черт нарциссичес-ких пациентов.

«Теоретически лечение ретрофлексии просто: нужно вновь об­ратить направление ретрофлектирующего действия — изнутри наружу, — пишутПерлз, ХефферлиниГудмен (1993). — Приэтом энергии организма, ранее разделенные, вновь соединятся и раз­рядятся в направлении среды. Блокированный импульс получит иозможность по крайней мере выразиться, а может быть, полу­чить удовлетворение. И как в любом случае, когда подлинная по­требность организма удовлетворена, возможен отдых, ассимиля­ция и рост».

Однако, согласно тем же авторам, практически развернуть рет­рофлексию непросто. Попытка выразить свои чувства и требова­ния к другим людям вновь вызывает страх, вину и замешатель­ство, поскольку большинство этих импульсов агрессивны или со­держат в себе долю агрессии. Так, ретрофлексированным раз­дражением нередко являются ошибки и неловкость в движениях. Осознавание этих импульсов пугает. Только постепенно и при постоянной тренировке в терапии человек может обратить свои импульсы в среду и научиться пользоваться ситуацией конструк­тивно — оценивая необходимость для себя и предоставляемые возможности.

Если обратить, например, ретрофлексированный гнев сразу, то человек нападет на другого и сразу вызовет ответную агрес­сию. В его детском опыте это уже было и... вызывало отвержение родителей. Поэтому ситуация с ретрофлексией должна меняться шаг за шагом. Прежде всего, клиенту нужно познакомиться с тем, что происходит у него внутри, как и где он напрягается, обнару­жить наиболее характерные зоны напряжения. Терапевту важно выявить, какие убеждения, интроекты и ранние решения сопро­вождают ретрофлексию и, особенно важно, какие из них препят­ствуют свободному течению его энергии. Некоторые интроекты являются основой ретрофлексии (Joyce, Sills, 2001).

Далее, в терапии клиент может распознать свои противоре­чия — действия против себя (я хочу заниматься X, но занимаюсь У). Он может занять сторону каждой части, познакомиться с ними и осознать, что каждая хочет. «Ребенок», привыкший говорить себе НЕТ, постепенно научается говорить ДА. Он может понять что-то про свои желания и навязанные ему долженствования и сделать выбор. Улучшается его ориентация в среде, становится более ясным осознавание своей жизни и своих желаний. Его аг­рессия может найти для себя полезные задачи изменения ситу­ации в желаемую сторону, она станет более уместной и соответ­ствующей ситуации. Когда ретрофлексия начинает осознавать­ся, значение того, что ретрофлектировано, изменяется, напри­мер, упрек превращается в просьбу или требование, насилие над собой — в отказ.

Фрагмент работы Ф. Перлза с Мэй — пример работы по об­ращению ретрофлексии с помощью усиления имеющегося на­пряжения.

М: (слабо, монотонно) Да. Я чувствую страх и меня тря­сет, лицо горит и мне трудно дышать, а когда я начинаю гово­рить, я напрягаюсь.

Ф.: Закрой глаза и напрягись. Возьми на себя ответствен­ность за напряжение. Посмотри, как ты напрягаешься, какие мышцы напрягаются?

М: В верхней части тела, в груди, в руках и в кистях. И это сдерживает мой голос.

Ф.: Ты можешь еще напрячься?.. Да... О'кей, теперь пре­рвись хотя бы на чуть-чуть. Теперь ты видишь, что ты дела­ешь с собой? Мы часто что-то делаем с собой, вместо того что­бы делать это с миром. Теперь давай проведем эксперимент. Встань, пожалуйста, Мэй. А теперь напряги меня так же, как ты напрягаешь себя. Давай, просто надави на меня... надави на меня... (Мэй давит на Фрица, потом вздыхает.) Теперь сядь... Как ты сейчас чувствуешь себя?

Решающим в работе с ретрофлексией является ее обраще­ние в открытом действии. Перлз сначала дал Мэй почувствовать ее напряжение, усиливая его, а затем предпринял обращение в открытом действии, предполагая, что Мэй ретрофлексирует импульс к другим людям. Таким образом, внутренний конфликт переводится в стремление получить то, что нужно, в контакте с людьми и объектами вне себя.

Поскольку ретрофлексия — это результат влияния среды и в этой среде был некто (родитель, учитель и т. п.), обучающий ин­дивидуума сдерживать себя, то позиция этого «некто» является вполне манипулирующей и энергичной. В этом смысле работа с ретрофлексией может проходить через проекцию (во мне или в моей жизни есть кто-то, кто заставляет меня или на кого я проецирую такое принуждение), путем принятия такой позиции или интроекцию, через осознавание и пересматривание интроекта. Обычно это приводит к присвоению энергии для манипуляции миром и дальнейшему продвижению в направлении удовлетворе­ния потребности.

К.: Я чувствую скованность, как будто не могу пошевелить­ся...

Т.: Пересядь и побудь тем, кто тебя сковывает...

К.: (пересаживается, выпрямляется, неожиданно громко, обращаясь к себе, сидящей в кресле) Я тебе сказала «Сиди тихо!»

Т.: Повтори несколько раз.

К.: (повторяет с каждым разом все энергичнее)

Т.: Пересядь и ответь ему!

К.: ...Ей! Это мама. Мама, я не буду сидеть тихо, я живая. Хочу двигаться... (двигается, энергично стряхивая с себя ско­ванность).

Т.: Как ты себя сейчас чувствуешь?

К: Свободно, смело.

Обращение в открытом действии имеет некоторые особен­ности. Разумеется, «душение себя», обращенное на окружаю­щих, привело бы, по крайней мере, к драке. В обществе такие примитивные и недифференцированные импульсы неуместны и наказуемы. Но речь идет не о выражении именно таких им­пульсов в обществе, терапия нужна для того, чтобы в ней клиент научился освобождаться от зажимов разными путями — в игро­вом варианте (устраняется запрещение быть таким), направляя агрессивные импульсы на предметы (подушки) и представляя, кого он имеет в виду. Просто физическое исполнение без осоз-навания адресата своих действий, осознавания ответственнос­ти (я это делаю) окажется обычной имитацией. Перлз, Хеффер-лин и Гудман (1993) советуют на первом этапе работы с ретроф­лексией давать выход «детской ярости», считая, что это нормаль­ный, здоровый способ выражения индивидуумом фрустрирован-ной агрессии. В один прекрасный момент полное освобождение выразится в мощном приливе возбуждения и полном спонтан­ном и адекватном ситуации действии.

Когда выражение импульса найдено, это приводит к высвобож­дению блокированной ранее энергии. Депрессия превращается в гнев или рыдания. Застывание в страхе — к обнаружению и обес­печению безопасной дистанции. Удерживание своих рук — к просьбе, обращению или требованию. Работа с мышечными бло­ками приводит к поразительным результатам. Обнаруживаются настолько особенные черты собственного телесного и психичес­кого функционирования, что одно это уже вызывает интерес к сво­ей жизни и возможным изменениям. В процессе такой работы час­то вспоминаются незавершенные ситуации, не вспоминаемые го­дами, и клиент получает возможность их проработать.

До сих пор мы обсуждали первый вариант ретрофлексии — импульс, который мог бы быть направлен в среду, но изменил направление вовнутрь индивида. Другой вариант — делание себе того, что могло бы (и хотелось) быть сделано другим (сам себе Дед-Мороз). Иногда такой вариант прерывания контакта назы­вают конфлексией. Это может быть внимание, жалость, любовь, подарки себе — все что угодно. Это и опора на себя и в то ^ке время может быть ретрофлексией, если человек пытается удов­летворить себя сам по всем вопросам, отвергая значимых дру­гих. Признаки такого варианта ретрофлексии на сессии — по­глаживание себя, поддержка себя руками, жалость к себе, но все это, разумеется, в контексте сессии, в тот момент, когда нуж­на поддержка или утешение от терапевта. Обращение ретроф­лексии может повернуть человека к миру, осознанию своей свя­занности с ним и собственных потребностей, адресованных дру­гим людям.

Другой полюс континуума по отношению к ретрофлексии — импульсивность. Это несоответствие в выражении чувств по отношению к ситуации (отсутствие «тормозов») или опасное действие, наносящее вред себе или окружающим.

Такие клиенты постоянно переживают «захваченность» сво­ими чувствами. Если клиент осознает свою импульсивность как проблему, для него может стать полезным приобретение при­вычки к осознаванию стадий цикла контакта. Необходимо за­медление и фокусирование на ощущениях и чувствах, чтобы помочь клиенту сориентироваться в том, какие выборы он име­ет для действия. Привыкнуть жить медленнее помогут и упраж­нения на заземление и осознавание.

Эготизм

Эготизм понимается как неспособность потерять контроль и отдаться переживанию слияния с объектом потребности. Контактная граница — это место встречи организма и среды, место взаимной встречи, и событие встречи при эготизме имеется. Но контактная граница при этом односторонняя, личность, создаю­щая «фигуру», делает это только для собственной пользы. Нет вза­имодействия, нет «брать» и «давать». За всем этим может сто­ять сильный страх провала и стыд за свое несовершенство.

При эготизме индивидуум в контакте остается вне себя, ста­новясь наблюдателем и комментатором своих отношений с дру­гими людьми и внешними объектами. Внутренний комментарий о том, как некто наслаждается осенним лесом, запахом грибов и свежим воздухом отчасти расстраивает само непосредствен­ное переживание этого леса и наслаждение воздухом. Он не может «окунуться с головой» в пере'живание. Этот невротичес­кий механизм встает на пути эффективного и полного удовлет­ворения потребности и получения удовольствия. Прерывание контакта по типу эготизма может встречаться в любой фазе цик­ла контакта, например, в фазе мобилизации. Это все равно, что при телефонном звонке похвалить себя за острый слух, вместо того чтобы подойти к телефону.

Но чаще всего такое прерывание контакта происходит в фазе финального контакта, когда личность уже вовлечена в процесс переживания и начинает испытывать удовлетворение. Хроничес­кий эготизм как привычный личностный паттерн описывается при нарциссических личностных расстройствах, характеризую­щихся недостатком эмпатии, склонностью к переживанию со­стояний грандиозности или ничтожества, а также чувствитель­ностью к оценкам других людей.

Клиенты, прибегающие к подобному механизму прерывания контакта, самодостаточны и очень чувствительны к дистанции между людьми. Они часто уходят из контакта при сокращении дистанции со стороны других людей. Для них характерен страх утратить контроль над ситуацией (они постоянно контролиру­ют терапевта), уходы от непосредственного контакта в теорию, непереносимость негативной оценки со стороны других людей, нестабильность самооценки, склонность к обесцениванию сво­его и чужого опыта.

В свое время Ф. Перлз также описывал невроз психоанали-зируемого, показав, как эта разновидность самоосознающего наблюдения может стать проблемой сама по себе. Так бывает, когда личность приспосабливает психотерапевтическую систе­му, которую наблюдает, к себе и становится ее «идеальным продуктом», например, «самоактуализирующейся» личностью. Ин-сайты в этом случае не ассимилируются, они сидят на клиенте подобно новому костюму, не подходящему ни по фасону, ни по размеру. «Любование собой в зеркале» сочетается с недостат­ком истинной спонтанности и переживания удовольствия от вза­имного контакта с другими людьми (приведено по Clarkson, 2000). Эготист так сильно сориентирован на свой собственный голос, свои чувства или позицию, что продолжает взаимодей­ствие без полного знания о том, с кем или с чем он встретился.

Здоровый эготизм — это способность к саморефлексии. Если же эготизм осознан, то мы можем, например, использовать свое право быть услышанными, но не слышать, что отвечают нам в ситуации, где наше присутствие нежелательно (см. монолог Чац­кого). Другой случай полезности эготизма — возможность избе­жать преждевременного согласия без ориентировки в ситуации. Результатом этого механизма прерывания контакта является то, что эготист находится вне соприкосновения с определенной ча­стью поля вне нас, она его не очень интересует, но это и создает серьезные проблемы в отношениях. По большей части эготист создает жесткие «фигуры», есть только импульс к контакту, но нет самого контакта. Непринужденность или гибкость общения требует реакции на чувства других (по крайней мере, принятия их во внимание), что является встречей своего бытия и бытия другого.

В терапии клиент с эготизмом требует достаточной терпимо­сти терапевта, невысокого темпа работы (замедление и еще раз замедление!), тщательного исследования нового опыта (малень­кими порциями), умения терапевта обращаться со своим сты­дом, отсутствия фиксации на быстром терапевтическом успе­хе. Одним из вариантов работы с эготизмом клиента Кларксон (2003) называет медитации, позволяющие ощутить связь с уни­версумом, бесконечность времени и ощущение нераздельнос­ти с миром.

Полярностью к эготизму является спонтанность (Joyce, Sills, 2001), полнота существования «здесь и сейчас». В патологичес­кой форме она может выглядеть как мания, возбудимость и ан­тисоциальное поведение. Сверхспонтанные клиенты избегают болезненного внутреннего опыта, убегая от чувств в действие. Стратегией терапевта также является замедление (паузы) и по­буждение к осознаванию. Для отчета о чувствах необходимо сти­мулировать клиента удерживаться в паузах, обдумывать происходящее. Ажитация клиента снижается, если терапевт уделяет вни­мание опоре, дыханию и заземлению, акцентируется на самопод­держке и поддержке среды.

Дефлексия

Согласно Польстерам (1997), дефлексия[24] — это способ снятия напряжения актуального контакта, заключающийся в уклонении от прямого контакта с другим человеком, а также игнорирова­нии стимулов из среды. При дефлексии индивидуум перемеща­ет внимание с одного важного элемента поля на другой и поэто­му испытывает трудности при поддержании контакта с реаль­ностью. Поведение не достигает цели, «человек абстрагируется от ситуации, отпускает реплики не по существу, произносит ба­нальности или общие фразы, проявляет минимум эмоциональ­ных реакций вместо живого участия». Дефлексирующий инди­видуум слишком часто шутит (окружающие не понимают, к чему он относится серьезно), иронизирует, меняет темы, его речь чрезмерно обобщена и абстрактна, ее содержание тонет в сло­вах, он задает больше вопросов, чем делает утверждений, гово­рит или эа других, или неизвестно кому. Кроме того, он «не слы­шит» реплики терапевта, «не видит» выражения его лица, «не понимает» или переопределяет то, что терапевт делает или гово­рит. Особенно это касается интервенций терапевта, близких к избегаемому материалу.

Такой человек не может ни выразить себя, ни почувствовать другого по-настоящему. Он избегает контакта с другими, пере­водя прямой контакт в формальный, косвенный или неотчетли­вый. Терапевт может обнаружить в ходе сессии, что тема бесе­ды все время меняется и что он не понимает и не помнит, как они с клиентом оказались в другой теме. Проявления дефлексии в терапевтической сессии нередко выглядит как процесс «раскры­вания матрешек», с тем отличием, что матрешки не заканчива­ются. Терапевт задает вопрос о проблеме и получает ответ не по существу, слишком абстрактный или неясный. Терапевт задает уточняющий вопрос и вновь получает ответ, ничего не прибав­ляющий к сказанному ранее. Так может происходить довольно долго, пока поведение клиента само по себе не станет «фигу­рой» для терапевта. Дефлексирующий клиент не концентриру­ет свою энергию на одной «фигуре», а распыляет ее между многими, в результате чего контакт со многими потребностями становится невозможным.

Иногда дефлексия проявляется в рассеивающих внимание дви­жениях, жевании резинки, игнорировании присутствия терапев­та. Некоторые клиенты воспринимают только позитивную обрат­ную связь, не замечая иной. Другие, наоборот, слышат только нега­тивное в свой адрес, дефлексируя позитивные замечания и под­держку других людей.

Нередко энергия, предназначенная одному объекту, перено­сится на другой. Фигурально говоря, получив выговор от началь­ника, индивидуум дает пинка своей собаке. Он переносит дей­ствие, предназначенное начальнику, к собаке, так что граница оказывается не между ним и начальником, а между ним и соба­кой. Импульс при этом направлен в среду, но настоящий объект подменен суррогатом.

Терапевту важно сфокусировать внимание клиента на таких особенностях контакта и мягко прервать дефлексивный процесс. Кроме того, важно сохранение в беседе одной темы и совместное выстраивание гипотезы, почему это оказывается сложным. Это дает возможность клиенту выбрать, о чем говорить (или не выби­рать — это его право).

Наиболее важные навыки работы с хронической дефлексией — развитие сенсорного осознавания клиента: побуждение видеть, слышать и чувствовать. Терапевт стимулирует клиента сконцен­трироваться без предубеждений на какой-либо новой «фигуре» интереса и следовать ее развитию. Терапевту важно понять, где находится «зона риска» клиента, (вместо какого действия воз­никает прерывание контакта) — представленность дефлексив-ных проявлений там особенно велика. Побуждение к осознава-нию помогает восстановить необходимое для полноценной жиз­ни богатство ощущений и поддерживает чувство действитель­ного существования от момента к моменту. Прямой контакт, чув­ства любви, печали и гнева повышают качество жизни и обеспе­чивают перенаправление энергии к актуальной на данный мо­мент потребности. Важна адресация чувств и выражение их кон­кретным людям.

Существуют довольно простые приемы перенаправления рассеиваемой энергии клиента: внимание терапевта к тому, как клиент опирается, куда обращен его взгляд, кому предназначе­на его фраза (терапевту или в пространство) и т. п. Например, терапевт замечает, что клиент как-то необычно избегает прямо­го контакта глазами. Простая просьба терапевта поддерживать контакт глазами при обращении к нему помогает клиенту осоз­нать, что «фигурой» данного момента являются отношения с те­рапевтом, и энергия клиента направляется на прояснение отно­шений с терапевтом. Таким образом, он оказывается в состоя­нии повлиять на отношения с другим человеком.

Дефлексия может выполнять и здоровую функцию, уменьшая напряжение переговорного процесса, чрезмерное для клиента напряжение в терапевтической сессии. Она может стать полез­ной в контакте с пропагандой тоталитарного общества, создавая лучший контакт с истинной ситуацией в обществе (Clarkson, 2000).

Другой полюс — это рецепция (Joyce, Sills, 2001). Личность до­ступна и открыта переживанию полноты мира вокруг. Выглядит эта полярность как позитивная, однако и такая способность мо­жет создать проблему. Мы испытываем миллиарды различных стимулов, не осознавая этого. Слишком рецептивная личность получает и слишком много стимулов и уделяет им слишком много вниманиями трудно игнорировать их или отобрать релевантные на данный момент. Кроме того, такие индивидуумы имеют слож­ности с речью — им приходится бороться с огромной массой ка­жущегося важным материала. Сверхрецептивность характерна для пациентов с некоторыми видами психозов: ощущая массу сти­мулов, они теряют способность формировать из них осмыслен­ные гештальты.

В этом случае терапевт может помочь клиенту находиться в соприкосновении со «средней» зоной — зоной смыслов, мыслей, а также идентифицировать свои реакции — называть действия, которые он хочет предпринять. Кроме того, можно вместе с кли­ентом попробовать ранжировать свои переживания, отдавая пред­почтение чему-то более важному. Можно исследовать убеждения клиента относительно того, какие из сигналов окружающей сре­ды он не должен игнорировать, определить опасения по этому поводу.

Десензитизация

В последнее время выделяют такой механизм прерывания кон­такта, как десензитизация (Керпег, 1993, Clarkson, 2000, Joyce, Sills, 2001). Для формирования ясной фигуры, на которой базируется цикл контакта, и сохранения чувства реальности очень важным становится наш сенсорный фон. Если наши ощущения бедны, мы становимся «незаземленными», не связанными ни с нашей личной реальностью, ни со средой. Фраза «Он не стоит на своих ногах» обозначает важность физического контакта с миром для сохранения чувства реальности.

Сенсорный фон можно разделить на две большие категории ощущений: внутреннее чувство себя (проприоцепция, кинесте­зия, висцеральные ощущения) и внешнее — отношения со сре­дой (рецепторы давления, боли, удовольствия, зрение и слух, вкус и запах). С их помощью мы ориентируемся в текущем состоянии нашего организма, укоренены в реальности и определяем наши отношения со средой.

Однако в нашей истории, возможно, случались эпизоды, ког­да для целей выживания необходимо было, чтобы наши ощуще­ния не были достаточно ясными и контрастными. В связи с этим каждый из нас может обнаружить в теле области, ощущения от которых являются смутными или совсем не определяются. Эти нечувствительные части тела часто рассматриваются как отчуж­денные части self. Процесс приспособления к беспокоящим ощу­щениям путем уменьшения способности к перцепции (ограни­чения чувствования) и называется десензитизацией. Десензи-тизация уменьшает степень дискомфорта, но цена за это — уменьшение ощущения своей жизненности. Степень десензи-тизации варьирует от полной при некоторых видах психозов (де­персонализация, диссоциация) до частичной, которую мы фор­мируем в ответ на чрезмерную или неприятную стимуляцию.

Десензитизация отчасти похожа на дефлексию. Но это дру­гой путь избегания контакта со стимулами, и если дефлексия достигается за счет «средней зоны» осознавания, то десензити­зация — за счет уменьшения стимулов из «внутренней зоны».

Ощущения могут быть редуцированы по разным причинам, например, из-за физического дискомфорта: боли, голода или хо­лода. Иной вариант — напряженность неудовлетворенных по­требностей, например, потребности в контакте с людьми, и бо­лезненное чувство одиночества в связи с его отсутствием. Тре­тий вариант — это конфликт между ощущениями и убеждения­ми. Например, сексуальная потребность объявляется «грязной» и соответствующие ощущения постепенно уменьшаются. Десензитизированный материал часто травматичен, и поэтому данный процесс может распространяться на некоторые чувства. Мно­гим людям, например, трудно чувствовать и переживать гнев и раздражение, для других более проблематичным является рас­познавание страха или печали, сексуального возбуждения или зависти.

Иногда десензитизация носит более общий характер и выг­лядит как недостаток живости и ощущения жизненности. Кли­енты говорят о скуке, притуплении ощущений, отсутствии инте­реса. Их контактные функции представлены очень узким спект­ром, они склонны к интеллектуализациям, философствованию. Другой вариант — попытка усилить чувствование через алко­голь, наркотики, экстремальный спорт или поиск и попадание в опасные ситуации.

Терапевту достаточно сложно работать с десензитизирован-ными клиентами, его собственные телесные ощущения нередко тоже редуцируются, энергия снижается.

Ресензитизация как терапевтическая стратегия не является просто результатом упражнений на сенсорное осознавание. Пробудить наши чувства — это значит пробудить боль или грусть, так же, как радость и удовольствие. Для такой работы важна те­рапевтическая поддержка, помогающая пережить травматичес­кие чувства и приспособиться к таким переживаниям заново, обретая всю полноту существования в мире. Процесс ресензи-тизации означает внимание терапевта и клиента к телесному су­ществованию — дыханию и опоре, безжизненным участкам тела и мышечным напряжениям.

Другая полярность — это чувствительность, острота осозна-вания стимулов (Joyce, Sills, 2001). Индивидуум хорошо осознает себя и имеет высокую способность к эмпатии. Однако он может страдать от обилия сенсорных стимулов, которые он не в состо­янии игнорировать. Это может проявляться в виде ипохондрии или неспособности оценивать смысл и важность ощущений. Поэтому терапевт побуждает клиента к осознаванию ощущений и чувств и, главное, того, что эти ощущения и чувства означают. В тех же случаях, когда клиент гиперчувствителен к реальному или воображаемому критицизму со стороны других людей или терапевта, важно помочь ему исследовать то, что происходит в этих ситуациях, что он чувствует и как делает выводы о себе и мире (исследованиеубеждений).

 

ЦИКЛ КОНТАКТА И МЕХАНИЗМЫ ЕГО ПРЕРЫВАНИЯ[25]

Итак, в соответствии с гештальт-теорией мы имеем шесть ос­новных механизмов прерывания контакта (иногда выделяют и седьмой — десензитизацию). С помощью этих механизмов мы и поддерживаем в настоящем незавершенные ситуации из прошло­го, лишая себя удовлетворения важных потребностей и препят­ствуя хорошему контакту с собой, другими людьми и средой в целом. Большинство гештальтистов разделяют также точку зре­ния о том, что во взрослой жизни и при осознанном выборе пове­дения (а не компульсивно) прерывание контакта может носить здоровый характер.

Необходимо подчеркнуть еще раз, что каждый невротичес­кий механизм включает другие. Например, конфлуэнция и инт-роекция необходимы для проекции и ретрофлексии. Рассмот­рение механизмов прерывания контакта — это метод исследо­вания структуры невротического поведения индивидуума в ходе терапевтической сессии, а не метод их классификации.

Эти специфические расстройства границы контакта тяготе­ют к определенным фазам цикла формирования гештальта и его разрушения, хотя и могут встречаться на любой из них. Пос­ледовательность, в которой разворачиваются эти невротичес­кие механизмы, предполагает, что следующая фаза цикла (на­пример, фаза мобилизации или фаза финального контакта) бу­дет предотвращена или искажена. Вмешательство таких меха­низмов в любой части цикла прерывает естественный и гармо­ничный ритм возникновения и разрушения «фигуры». Возника­ет дисфункция какой-либо одной и всех последующих фаз цик­ла контакта (см. рис. 4).

Эта модель цикла опыта и вмешательства в него механизмов прерывания контакта отличается от классической. В классической модели процессу возникновения фигуры в преконтакте мешает только механизм конфлуэнции (здесь десензитизация и дефлек-сия). Фаза действия по Клаксон прерывается проекцией, фаза финального контакта становится незавершенной из-за ретрофлек­сии. Поскольку в данной модели выделено больше фаз, чем в клас­сической, фаза удовлетворения (выделенная автором), прерывается вмешательством эготизма. Наконец, фаза отступления-ухода не за­вершается из-за «зависания» индивидуума в конфлуэнции.

На рисунке можно видеть предпочтительное появление раз­личных механизмов прерывания контакта в определенные фазы цикла контакта, это те же механизмы, за счет которых предот­вращается переход к следующей фазе. Вне крута, символизирую­щего self индивидуума, находится среда, контур — это граница контакта.[26]

Альтернативный рисунок из сети:

В цикле контакта первой является фаза ощущений. Дисфун­кция фазы ощущений возникает, например, когда телесные ощущения игнорируются, а информация об окружении, полу­чаемая с помощью органов чувств, блокируется или не прини­мается во внимание. Механизм десензитизации приводит к тому, что переход на следующую фазу — фазу осознавания потреб­ности — становится невозможным. Если же ощущения есть, индивидуум имеет возможность перейти к следующей фазе.

Дисфункция фазы осознавания заключается в неполном осоз-навании своих потребностей или требований среды. Осознавание своего тела или информации извне существенно для формирова­ния «фигуры», поэтому блокировка осознавания с помощью деф-лексии приводит к тому, что переход к фазе мобилизации становится невозможным или неполным. Но допустим, что эта фаза бла­гополучно пройдена и в фокусе индивидуума появилась наиболее важная на данный момент фигура.

Дисфункция следующей фазы — фазы мобилизации базируется на прерывании контакта с помощью интроекции. Мобилизация энер­гии необходима для обслуживания процесса удовлетворения потреб­ности. Однако появившаяся «фигура» потребности расценивается как плохая или недопустимая, появляющееся возбуждение прерывается или оказывается недостаточным для дальнейшего действия. Таким образом, интроективный механизм появляется на стадии мобилиза­ции и прерывает переход к действию.

Если же индивидууму удалось достичь следующей фазы — фазы действия, то иногда контакт с потребностью может стать невозможным из-за неадекватности самого действия (необхо­димы определенные навыки), а также из-за отчуждения и при­писывания другим частей своего собственного self. Проекция не дает возможности перейти к фазе финального контакта. Не­адекватное для реализации данной потребности действие может компульсивно повторяться, например, периодически возника­ющий конфликт как способ получения необходимого внимания.

Фаза финального контакта расстраивается, когда вместо дей­ствия, направленного в среду для удовлетворения потребности, оно направляется на себя самого (ретрофлексия). И тогда, вместо того чтобы выразить кому-то свое раздражение, индивидуум раздража­ется на себя. Ретрофлексия прерывает дальнейший переход к фазе удовлетворения. Если же необходимая конфлуэнция с объектом потребности достигнута, личность может «идти дальше».

Фаза удовлетворения в постконтакте нарушается при «вклю­чении» эготизма. При этом личность не может наслаждаться полнотой и завершенностью опыта, поскольку механизм эготиз­ма этому препятствует. Люди, которые прерывают контакт в этой фазе, не испытывают чувства завершенности и удовлетво­рения. Самым распространенны^ способом незавершения яв­ляется тенденция к контролю себя и других, а также постоянное самонаблюдение и комментирование себя самого. Это преждев­ременный отход от фигуры без полного удовлетворения ею. В результате не происходит ассимиляции полученного опыта. Эго­тизм прерывает переход к фазе ухода-отступления.

Отступление или фаза отдыха. Личность балансирует между завершением старого гештальта и созданием новой «фигуры». Эта фаза расстраивается в том случае, когда личность не переходит к состоянию покоя постконтакта, паузы, когда в каком-то смысле именно «фон» становится «фигурой». Такой переход озна­чаем что личность должна будет остаться на некоторое время в со­стоянии растерянности и неопределенности и в то же время оста­ваться ответственной за дальнейшее движение вперед, позволяя появиться новым ощущениям.

Для многих людей эта фаза цикла контакта самая трудная. Они воспитаны так, что не терпят пустоты, дискомфорта неделания и в последние пять минут сессии «хотят поговорить о чем-ни­будь еще». Таким личностям трудно, например, остаться на не­которое время «не занятыми», они «должны» срочно перейти к поиску следующей «фигуры», не давая ей развиться и возник­нуть спонтанно, или возвращаются к той, что была. Так называ­емые «работоголики» имеют расстройства именно в этой части цикла контакта. Для терапевта очень важно поддерживать ис­следование клиентом этой фазы цикла, исследование страха пустоты и удовлетворение потребности в отдыхе.

Наконец, чрезмерное зависание индивидуума в конфлуэнции станет механизмом, прерывающим переход к следующей «фигуре», и возникновение новой «фигуры» становится проблематичным.

ЛИТЕРАТУРА

1. Джендлин Ю. Фокусирование. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.

2. Зинкер Дж. В поисках хорошей формы. Гештальт-терапия с супру­жескими парами и семьями. — М.: Независимая фирма «Класс», 2000.

3. Иган Дж. Уклоняющиеся и сопротивляющиеся клиенты. Журнал практической психологии и психоанализа, 2003, 3. — http :// psychol.ras.ru/ippp_pfr/J3p/pap.php? id = 20030302.

4. Калитиевская Е. Диагностика в гештальт-терапии // Гештальт-98. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М.г 1998. — С. 33 —38.

5. Перлз Ф.г Хефферлин Р., Гудмен П. Опыты психологии самопознания. — М.: Гиль-Эстель, 1993.

6. Перлз Ф. Гештальт-подход и Свидетель терапии. — М.: Либрис, 1996.

7. Перлз Ф.(1996) Гештальт семинары (Гештальт-терапия дословно) // Гештальт-96. Сб. материалов Московского гештальт-института. — М., 1996. - С. 6-17.

8. Перлз Ф. Эго, голод и агрессия. — М.: Смысл, 2000.

9. Перлз Ф.г Гудмен П. Теория гештальт-терапии. — М.: Институт обще­гуманитарных исследований, 2001.

10.Польстер И., Польстер М. Интегрированная гештальт-терапия. — М.: Независимая фирма «Класс», 1997.

11.Робин Ж.-М. Гештальт-терапия. — М., 1996.

12.Хломов Д. Гештальт-терапия // Основные направления современной психотерапии. — М.: Когито-Центр, 2000. — С. 343 — 371.

13.BrayS., PhillipsonP. (1988, revised and update 1998) Gestalt and Awareness. Manchester Gestalt Centre. — http://www.quitquality.com/ Gestalt%20and%20Awareness.pdf.

14.Clarkson P. (2000) Gestalt Counselling in Action. London, Thousand Oaks, New Delhi, Sage Publication, Ltd.

15.Frazao L.M. (1999) Healthy and Unhealthy Functioning and Process — Oriented Diagnostic Thinking/ Gestalt!, 3(3). — http://www.g-g.org/gej/ 3-3/frazao-en.html.

16.Kepner J.I. Body Process. Working with Body in Psychotherapy. — San Francisco: Jossey-Bass, 1993.

17.Kirchner M. (2000) Gestalt Therapy Theory: An Overview. Gestalt!, 4(3). -http://www.g-g.org/gej/4-3/ theoryoverview.html.

18.LatnerJ.(1992) The Theory of Gestalt Therapy, inS. Nevis, С Edwin, PhD, Ed: Gestalt Therapy Perspectives and Applications. Gestalt Institute of Cleveland (GIC) Press.

19.Melnick J. (1997) About Gestalt. Gestalt Review, 1997, (1) - http:// www.gestaltrview.com/aboutgestalt.html.

20.PhilippsonP.(1995) Gestalt in Britain — A Polemic. Electronic Publication of Manchester Gestalt Centre — http://www.mgestaltc.force9.co.uk/.

21.Ruh M. (1999) Diagnosis in Gestalt Theoretical Psychotherapy: Map or Territory? Abstract of the lecture at the 6hh European Conference of Gestalt Therapy - Studies in Gestalt Therapy, 8:292-293. - http://www.g-• g.enabling.org/ia/gestalt/gerhards/palermo.html.

22.Yontef G. (1992) Considering Gestalt Reconsidered: A Review in Depth. — http://www.gestalt.org/gary.htm.

 

ГЛАВА 4


Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 2123; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!