КОНТАКТНАЯ ГРАНИЦА И ТВОРЧЕСКОЕ ПРИСПОБОБЛЕНИЕ

Ни один индивид не самодостаточен. Индивид мо­жет существовать только в среде, вместе с которой он в каждый момент составляет единое целостное поле. Поведение индивида — функция этого поля: оно определяется природой отношений между ним и его средой.

Ф. Перлз, 1996

Каждый человек управляет своей энергией так, чтобы под­держивать хороший контакт с окружающей средой или сопро­тивляется такому контакту. В гештальт-терапии есть понятие «граница контакта», имеющее отношение к встрече индивидуу­ма со средой. Она всегда двойственна — это и признание факта различий, и признание того, что объединяет (точно так же, как контур принадлежит одновременно и фигуре, и фону, являясь их соотношением). Контактная граница и разделяет, и связы­вает одновременно. Она подразумевает и различия между эле­ментами, которые встречаются, и единство их встречи, целост­ность, созданную этой встречей. Она принадлежит самой себе, встрече и никогда элементам (только среде или только индиви­дууму), в гештальт-терапии мы говорим о границе как о функ­ции контакта.

Некоторые психологические направления тоже используют термин граница, например, эго-граница. Контактная граница — это другая разновидность границы, она принадлежит встрече, а не индивидууму или эго. Еще одно отличие в том, что она существует так долго, как существует событие само по себе. Она исчезает, когда встреча заканчивается. Другими словами, граница — это со­бытие, место встречи, а не сущность. «Переживание является функцией этой границы, и психологически реальными являются целостные конфигурации этого функционирования, некий обре­тенный смысл, некое завершенное действие» (Ф. Перлз, 1951, цит. по О. Немиринскому, 1994).

По отношению к опыту поле восприятия всегда подразделяет­ся на центр и периферию. Центр — это передний план, «фигура» или гештальт, периферия — это задний план или «фон». Такая пер­вичная структура известна нам как «фигура-фон» соотношение: на переднем плане располагается что-то центральное и важное для настоящего момента. «Фон» включает что-то нерелевантное, неваж­ное или несущественное для настоящего момента. Поскольку кон­такт требует различий, «фигура-фон» соотношение есть функция контакта. Когда контакта нет, поле не дифференцировано, нет фигу­ры и нет фона.

Поле организуется в соответствии с нашим интересом и ин­тересом других элементов поля (Jacobs, 2002). Это способ, ко­торым мы воспринимаем что-то происходящее. Когда мы за­интересовываемся, появляются «фигура» и «фон». В то время как фигура развивается с каждым мгновением, с каждым мо­ментом, поле (передний и задний план) последовательно реор­ганизуется. Такой процесс называется формированием «фигу­ры». В этот момент слушатели лекции, вероятно, формируют «фигуру», состоящую из слов, которые они слышат, известных им концепций, собственных мыслей и того, что остается в тет­ради после моих слов. Возможно, также осознается свет в этом помещении или его недостаток, ощущения в руках или что-то еще. Большинство из этого является центром осознавания, «фигурой». Но некоторые вещи — шумы в другой комнате, или поза, или дыхание больше являются фоном — вместе с други­ми очень важными аспектами существования, которые нахо­дятся за пределами осознавания. В «фоне» находится преды­дущий ассимилированный опыт или нереализованные потреб­ности, прошлое, отношения с другими людьми, фантазии и предположения о будущем, язык, физические возможности и т. п. Они поочередно могли стать «фигурой», в то время как вы слышите (читаете) эти слова.

Некоторые из этих элементов продолжительное время оста­ются в «фоне», будучи невостребованными, но они могут прийти в осознавание и стать «фигурой» в определенных обстоятель­ствах. Этими обстоятельствами может стать похожая ситуация, в которой возникают чувства, уже испытанные в прошлом, или сти­муляция клиента терапевтом, который побуждает клиента к осоз-наванию фона.

Таким образом, «фон» — это все, что за пределами осознава­ния, но элементы поля, которые мы не осознаем в настоящем, подвижны и организованы. «Фон» — это полевая концепция, но не индивидуалистичная (то, что мы не осознаем). Это единство частей кого-либо и частей окружающей среды, которые не при­сутствуют в «фигуре». «Фон» также не имеет значений неосозценности, незнания или непостижимости. Напротив, «фон» всегда есть в настоящем как основа для контакта, рамка и поддержка наше­го настоящего опыта. Мы постоянно в контакте с аспектами «фона» пне осознавания. Мы можем это увидеть, например, по позе и дви­жениям человека, спящего на неудобной кровати.

Творческое приспособление

Контактирование есть способ, которым мы меняемся и рас­тем. Он включает в себя то, как мы способны понять свою жизнь, организовать поле для того, чтобы сделать возможными наши достижения и решения. С другой стороны, контактирование — это способ, которым среда приспосабливает нас к себе. Мы на­зываем это взаимодействием или креативным приспособлени­ем, потому что результатом является ассимиляция и рост, а про­цесс приспособления является обоюдным. Из-за наших потреб­ностей и аппетитов, желаний и стремлений, любопытства мы встречаем среду и переделываем ее под наши собственные ин­тересы. Точно так же она формирует нас.

Приспособление является творческим, если оно не следует какой-либо устойчивой формуле или схеме. Оно достигается уникально по отношению к каждой возможности. Эта творчес­кая активность дана нам, пока мы живем. Из нашей личностной перспективы творческое приспособление является организмической саморегуляцией Способ, которым мы можем воспользо­ваться каждой возможностью, достаточен для того, чтобы сде­лать наилучшей любую ситуацию. Человеку, который так жи­вет, не нужна психотерапия.

Очень важный момент состоит в том, что всякий контакт не только проявляется в новых решениях, но и является творчес­ким приспособлением (Latner, 1992). Любой контакт — это организменная саморегуляция, лучшее, что мы можем сделать в оп­ределенных обстоятельствах. Витальность (жизненность) сво­бодного функционирования являетсяпутем от тупой апатии, недифференцированности, назойливости — качеств, которые сопровождают проблемное поведение. Но каждый индивидуум, даже тот, который постоянно избегает использования различ­ных возможностей, предоставляемых ему жизнью, делает то лучшее, что он только может. Даже при условии, что это кон­тактирование рутинно и стереотипно.

Творческое приспособление возвращает конвенциальный термин «сопротивление» в словарь гештальт-терапии без при вычных для психоанализа негативных коннотаций. Сопротивле­ние является обычной психологической характеристикой него­товности индивидуума расти и меняться или воспринимать ука­зания терапевта. Но сопротивление — это тоже творческое при­способление и организмическая саморегуляция. Оно является интегральным для человеческого способа бытия в мире, тера­певту нельзя попросить индивидуума произвольно убрать не­нужные части себя. Целью гештальт-терапии и других холисти­ческих подходов является интеграция или реинтеграция, но не ампутация. Согласно этому принципу, практика гештальт-тера­пии переносит конвенциальные акценты с преодоления или иг­норирования сопротивления на поощрение и использование этого творческого приспособления. Путем серьезного отноше­ния к нему, путем привнесения его в осознавание индивидуум сможет бороться со своими собственными конфликтами и от­крывать собственные пути для интеграции кажущихся проти­воположными желаний в новую целостность.

Формирование «фигуры»

Способ, которым мы взаимодействуем со средой для созда­ния удовлетворяющих нас решений, имеет специфическую орга­низацию и структуру. Под влиянием гештальт-психологии геш-тальт-теория описывает в деталях способ, которым опыт и дей­ствия в мире являются неизбежно и неотъемлемо структуриро­ванными. Это организация, которая формирует нашу феноме­нологию. Она называется формированием «фигуры» или фор­мированием гештальта, а более полно — формированием и раз­рушением «фигуры».

Гештальт-психологи нашли много характеристик, влияющих на формирование визуальной «фигуры». Они включают хоро­шую организацию, ясный контур, хорошую форму, заверше­ние (прегнантность), стабильность, баланс, соразмерность (пропорциональность). Эти формулировки являются вполне эс­тетическими по характеру. Гештальт-терапевты адаптировали и модифицировали их для того, чтобы охарактеризовать сущ­ность опыта, а не только перцептуальный его аспект. Далее, гештальт-терапевты говорят о «фигуре», которая имеет энер­гию, жизненность, силу, единство и ясность, фигуре, богатой, подчиняющей, полной, удовлетворительной. Хорошая «фигу­ра» имеет эти качества в достатке, плохая — нет. Проиллюст­рируем это.

 

Рис. 2. Фигура-фон соотношения.

Фигура пантеры может становиться фоном и вновь проявляться

при сосредоточении на центральной части дерева

 

Любая группа людей — класс, терапевтическая группа, профес­сиональная ассоциация, нация — тесно связана взаимодействия­ми и взаимоизменениями, задачей, которая является важной для всех, является хорошей «фигурой», то есть ясно очерченной, жи­вой, хорошо организованной, связанной. Другая группа (например, жители данного района), не имеющая какой-либо определенной цели — такой «фигурой» гн является. Огрубляя, можно сказать, что это и не группа совсем, а просто аггрегация индивидуумов (напри­мер, вы пошли в кино с членами студенческой группы, возможно, потому, что думаете, будто должны быть вместе с ними).

Если мы не любим кино, а зачем-то смотрим, тут же теряя ин­терес к нему, сопровождающая «фигура» опыта будет диффуз­ной, с недостатком четких очертаний и витальности. Мы начина­ем думать о том, что лучше было бы прогуляться или поспать, помечтать о другой ситуации или о вещах, которые мы 6fei сдела­ли. Принуждение себя уделять чему-то внимание — это не реше­ние, принуждение формирует противоречивую (расщепленную) «фигуру».

Понятие брака — это хорошая «фигура», хорошо очерченная и витальная, хотя индивидуально контур не всегда ясен, так как не для всех брак является «фигурой» интереса. Частичный (граждан­ский) брак может быть и хорошей, и плохой фигурой. «Плохой брак» может быть плохой «фигурой», плохо очерченной, скучной, ригидной, но даже в браке с проблемами, она («фигура») может быть полна возбуждения, витальности и быть хорошо очерченной.

СПОСОБЫ КОНТАКТА

Существует пять основных способов контакта, относящихся к основным модальностям — зрение, слух, соприкосновение, обо­няние и вкус и два дополнительных: речь и движение (Польсте-ры, 1997). Контакт может устанавливаться любым из этих спосо­бов, но когда он уже установлен, он существует для всех функ­ций, и в этот момент индивидуум становится полностью причаст­ным к происходящему. Свободное течение циклов контакта вос­принимается нами как аппетит к жизни, как ее полнота. То, ка­ким является контакт, осуществляемый посредством этих функ­ций, важно и для клиента, находящегося в терапевтическом про­цессе (расширение способности к контакту), и для гештальт-те-рапевта (диагностика особенностей контакта у клиента, свобода контакта, удовольствие от контакта).

Зрение

Зрение может быть и творческой, и инструментальной функ­цией. Художник пишущий картину, достигает глубокого зритель­ного контакта с пейзажем, волнующим его своей неповторимос­тью, очарованием или особенностями цвета. Именно это ему хо­чется передать в своей картине. Это контакт ради самого контак­та. В то же время он смотрит на палитру, видит и выбирает крас­ки, создает оттенки, соответствующие тому, что он видит, и в этот момент зрение является вспомогательной или промежуточной функцией. Это контакт целенаправленный, инструментальный, контакт для ориентировки в происходящем.

Инструментальный зрительный контакт необходим для прак­тических целей, чтение с усвоением прочитанного материала, печатание на компьютере или шитье — все это невозможно без целенаправленности. В то же время, если наша жизнь ограничи­вается только таким видом зрения, мы не перестаем смотреть, но перестаем видеть. Творческая функция зрения позволяет нам увидеть необычное в обычном и насладиться своим видением. Или дает возможность установить глубокий контакт с другим че­ловеком (прикоснуться взглядом), получив удовольствие от со­прикосновения. Здесь зрение почти равно прикосновению, не­жный взгляд физически ощущается как нежное прикосновение. Такая способность устанавливать глубокий зрительный контакт важна для свободного функционирования индивидуума.

Уклонение от зрительного контакта или его полярность — при­стальный взгляд — диагностичны и являются поводом для побуж­дения клиента к осознаванию. Клиент, редко смотрящий на тера­певта, как правило, его не видит. Уклонение от зрительного опы­та может быть его личной особенностью или особенностью на­стоящей ситуации. В основе уклонения могут лежать какие-либо болезненные чувства или ощущения, а побуждение к осознава­нию может привести к выделению из фона жизни клиента неза­вершенных ситуаций. Так, клиентка, сконцетрировавшаяся на своем чувстве страха в момент зрительного контакта, вспомни­ла, как ее в пятилетнем возрасте агрессивно допрашивал пьяный отец, подозревавший мать девочки в измене. Возврат данной си­туации в «здесь и сейчас» позволил терапевту помочь клиентке проработать ее чувства и желания, связанные с отцом. Заверше­ние ситуации в терапевтической сессии помогло клиентке вос­становить данную ей от рождения способность смотреть на ок­ружающих с разными чувствами по отношению к ним.

Пристальный взгляд — противоположная крайность. Терапевт, чувствующий на себе пристальный взгляд клиента, может ощутить скованность, желание на некоторое время уйти из-под луча внима­ния клиента, взгляд которого неподвижен. Он может предложить клиенту поэкспериментировать с усилением пристальности или, наоборот, рассеянным взглядом, взглядом скользящим или скани­рующим окружающее, посидеть и поговорить с закрытыми глаза­ми, осознавая свои ощущения и желания. Клиенту нужно научить­ся видеть заново и чувствовать то, что он видит. Разглядывание ве­щей, находящихся в кабинете терапевта, определение того, нра­вятся они ему или нет, какие чувства они вызывают, может сильно удивить клиента появляющимся чувством защищенности, которое отсутствовало, когда он «видел» только терапевта. Научившись разглядывать, он может заметить и реальное лицо терапевта, его жесты и позу, его «поддерживающий взгляд».

«Невидящий» взгляд тоже имеет диагностическое значение. Терапевт обнаруживает, что клиентка, жалующаяся на свое оди­ночество, все время погружена в себя, ее глаза словно бы по­вернуты вовнутрь, и у терапевта возникает фантазия про то, что если бы сейчас он состроил необычную гримасу клиентке, она бы этого не заметила. Предположение терапевта состоит в том, что точно так же она не замечает и выражения симпатии и дру­гих эмоциональных реакций по отношению к ней. Терапевт об­ращает внимание клиентки на этот факт, и она соглашается, что не видит терапевта, как и других людей. Терапевт просит клиен­тку задержать взгляд на его лице, рассмотреть и сказать, что она видит. После обмена впечатлениями (терапевт тоже сказал, что именно он увидел, разглядывая клиентку) ей стало гораздо лег­че смотреть на терапевта, и этот фрагмент сессии она отметила как очень живой, теплый и наполненный. В этот момент она ре­шила для себя, что ее одиночество появляется, когда она «по­вернута вовнутрь», в то же время она может с этим справиться, интересуясь другими людьми.

Ирвин и Мириам Польстеры (1997) предлагают несколько те­рапевтических техник, восстанавливающих способность видеть и активизирующих зрительный «аппетит». Одна из них состоит в том, чтобы попеременно широко открывать и закрывать глаза (15 раз), что дает возможность узнать, что глаза видящие одно и то же, могут видеть это по-разному. Второе упражнение — попытки смотреть из стороны в сторону, не поворачивая головы («стре­лять глазами» — это естественная ориентировочная зрительная активность, обычно запрещаемая в обществе как неприличная). Кли­ент может увидеть более широкий контекст происходящего в каби­нете, особенности жизни терапевта и его привычки, его любимые вещи и т. п., что может послужить для него (клиента) основой реаль­ного взгляда на другого человека.

Слух

Как и зрение, слух также может быть и инструментальной, и творческой функцией. Инструментальная функция слуха — ос­нова для ориентировки индивидуума и его дальнейшего поведе­ния. Когда-то давно (реже сейчас) это было необходимо лишь для выживания древнего человека, затем слух приобрел и твор­ческую функцию — способность слышать гармоничные звуки, создавать музыку и наслаждаться ею.

Для контакта имеет значение способность и клиента и тера­певта слышать друг друга и других людей. Но слушание только предполагает слышание. Клиенты часто пропускают вопросы или реакции терапевта, отвечая на какие-то свои собственные, и если терапевт это в свою очередь пропускает, сессия заходит в тупик. В таком случае можно попросить клиента повторить вопрос так, как он его услышал. Клиентов с такими особеннос­тями необходимо побуждать отвечать именно на вопросы тера­певта, одновременно отмечая и стимулируя осознавание того, на какие собственные вопросы клиент склонен давать ответ и что они значат в его жизни.

Интересно и то, как клиент слушает терапевта — отражается ли на его лице нетерпение (хочет быстрее высказаться сам), сла­бый протест (не высказанный вербально), записывает ли он сло­ва терапевта в записную книжку или слышит терапевта, пере­живает сказанное им и реагирует «здесь и сейчас», в процессе коммуникации. Гармоничный ритм выслушивания и высказы­ваний обычно свидетельствует о коммуникативной успешнос­ти человека.

Многие вопросы терапевта клиент может услышать не как вопросы с определенным содержанием, а как скрытое обвине­ние или критику. Некоторые вопросы терапевта могут напоми­нать клиенту вопросы значимых для него людей, и он дает на них стереотипную эмоциональную реакцию. Особенно важно это в терапии супружеских пар, когда супруги давно перестали слы­шать друг друга. Часто клиенты слышат не терапевта, а свои соб­ственные мысли. Им можно поставить задачу повторять реплики терапевта и пытаться их расслышать, рассказать, что в них содер­жится, и сверить услышанное с тем смыслом, который имел в виду терапевт. Избирательность слуха и у клиента, и у терапевта может быть и препятствием, и поводом для контакта. Осознавание своей избирательности в том, что услышано из того, что сказано клиен­том, становится для терапевта богатым источником проработки лич­ных тем в индивидуальной психотерапии, привносит понимание своих особенностей и способностей как терапевта и как личности. Начинающим терапевтам можно рекомендовать делать и затем рас­шифровывать аудиозаписи сессий с клиентами (конечно, с их со­гласия), что позволяет точно оценить свои особенности слуховой перцепции и индивидуальных оснований для выбора того, что ус­лышано, а что нет.

Эффективный терапевт, слушающий клиента, осознает то, что он слышит, и сверяется с клиентом — так ли он его слышит. Для этого необходимы базовые навыки активного слушания, включающие перефразирование, резюмирование, отражение чувств, выделение главного в рассказе клиента, сопоставление частей, умение держаться «осевой линии» рассказа и т. п. Это необходимо для того, чтобы в рассказе клиента терапевт рас­познавал и «держал при себе» свои собственные жизненные темы и смыслы, что можно сделать, только фокусируясь на раз­личиях между собой и клиентом.

Кроме того, избирательность слышания может стать источни­ком вдохновения, если терапевт способен расслышать что-то еще за словами клиента (не что говорится, а как говорится), пофанта­зировать о том, какие темы присутствуют в его рассказе, какие уровни личностного функционирования они затрагивают. Выслу­шивание терапевтом предполагает также возможность услышать некие целостные вещи, стоящие за рассказом клиента о себе и других людях. Может ли терапевт быть открытым по отношению к словам клиента или что-то (что?) препятствует этому и терапевт чувствует себя обязанным слушать! Чувствует ли он себя пойман­ным этим клиентом или совсем не интересным ему? Какой вер­бальный или невербальный способ общения клиента с терапев­том поддерживает в последнем такие чувства, как бессилие или страх? Все это очень важно для оживления контакта и появления на терапевтической арене фигуры потребности, скрытой до это­го в недифференцированном «фоне» — «фигуры», которая в ко­нечном счете и привела клиента к терапевту.

Прикосновение

Прикосновение — лучшая метафора контакта. Невозможно прикоснуться к другому (среде) так, чтобы другой (среда) не при­коснулись к нам. Прикосновение к кому-то или чему-то, за кото­рым следует притяжение или отталкивание (Я — не Я, хочу — не хочу) является базой для нашего выбора других людей или ситуа­ций и в переносном, и в прямом смысле. Но для того чтобы выб­рать, нужно реально (а не в своей фантазии) прикоснуться или соприкоснуться.

В связи с прикосновениями и семья, и общество налагают определенные запреты. Есть предметы, которые трогать можно (домашнюю кошку, клавиши компьютера или книги), и есть вещи, которые трогать нельзя ни в коем случае. Есть вещи, при­косновение к которым полно противоречий, например, деньги. Каждый из нас может составить список предметов, которые мы почему-то избегаем трогать, и попытаться осознать, как это по­лучается. Прикосновение не является в нашей культуре (за ис­ключением некоторых сообществ) полноценным и полноправ­ным элементом коммуникации. Прикосновение к другим людям, кроме самых близких, тоже запрещено — нельзя трогать незна­комых или малознакомых, даже прикосновение к друзьям оз­начает сближение и вызывает довольно сильные переживания у того, кто прикасается, и у того, к кому прикасаются.

Эти переживания могут носить различный характер. Неко­торые клиенты, например, рассказывают, что родители переста­ли к ним прикасаться в возрасте трех лет (исключая, может быть, ритуальный поцелуй при встрече). В таких случаях нередко они и сами испытывают сложности с прикосновением к другим лю­дям и боятся их (прикосновений). Это увеличивает дистанцию между людьми, препятствует получению удовольствия от близ­кого контакта. Чем больше эта дистанция, тем меньше стано­вится у индивидуума возможности выразить свои чувства в дей­ствии. Восстановление способности к прикосновению доволь­но часто является предметом терапевтической сессии. Осозна­ние запрета на прикосновение — только первый этап такой ра­боты, важно также прикоснуться к другому, принять собствен­ные переживания, связанные с телесным контактом, и понять для себя, насколько и в какой форме такой контакт желанен.

Другая проблема — возможность сказать «нет» ненужному сближению. Очень просто сказать «нет», когда прикосновение еще не существует. Преждевременное «нет» ликвидирует саму возможность что-то попробовать. Реальное «нет» может быть пе­режито только в реальном контакте с другим человеком или какой-либо ситуацией. Способность различать и нести ответ­ственность за свои «да» и «нет» отличает зрелую, аутентичную личность.

Движение , поза и пластика

Движения, поза и особенности пластики клиента являются значимой информацией для гештальт-терапевта. Классические исследования Вильгельма Райха и Александра Лоуэна показа­ли, что движение и пластика индивидуума занимают централь­ное место в контакте. Удовлетворение потребностей индиви­дуума связано также с разнообразной двигательной активнос­тью: еда, движение к другому человеку или от него, жесты вли­яния или привлечения внимания к себе — все это детально рас­сказывает нам о нем.

Центральными параметрами пластики являются устойчи­вость (опороспособность), гибкость и подвижность. Для харак­теристики человеческой устойчивости и независимости бытует выражение «стоять на своих ногах». Пациенты с невротической депрессией нередко производят впечатление угловатых и мало­подвижных, их субъективное самоощущение характеризуется снижением устойчивости походки, скованностью и ощущени­ем слабости в ногах («иду как по вате», «не чувствую ног»). Под­вижность и поворотливость очень важна для соприкосновения со средой, восприимчивости к тому, что есть, и к тому, что про­исходит (широкий контекст), а также свободного поиска пред­мета потребности. Свободная походка устойчива, естественна, энергична и легка.

Когда мы говорим о своем расположении к кому-либо, это обычно означает, что мы открыты и что этот кто-то может к нам подойти близко. И наоборот, обычно чувствуем, что «дальше нельзя», если к нам не расположены.

Движения могут много сказать нам, терапевтам, об истинных чувствах другого. Движения головы из стороны в сторону отри­цают заявленную симпатию, энергичные постукивания кулака по коленке отрицают фразу «Я к нему хорошо отношусь», по­ворот корпуса в сторону двери, возможно, говорит нам «Я хочу уйти отсюда». Но все это должно быть проверено в тот момент, когда появляется и происходит, что восстанавливает доступ к настоящим чувствам. Гештальт-терапевты часто просят клиентов обратить внимание на свои движения, усилить и прочувство­вать их, предположить, к кому бы они могли быть направлены, что это означает и чего хочет клиент от этого человека.

Таким образом, необходимо обратить внимание на эти особен­ные движения и попросить усилить их (амплификация) или при­думать эксперимент, который прояснил бы смысл и направлен­ность этих движений (жестов, позы, походки). На одной из сес­сий тридцатилетняя клиентка, жалующаяся на невнимание муж­чин к ней и не удовлетворяющие отношения с ними, обратила внимание на то, что не чувствует своих ног и области груди. Тера­певт предложил ей встать и попробовать походить, чувствуя свои ноги и грудь. Когда клиентка обратила внимание на эти области тела, ее походка и пластика чудесным образом изменились. Вып­рямилась спина, появилась грудь, походка стала женственной и обращающей на себя внимание. В этом движении было много энергии, естественности и удовольствия для самой клиентки.

Через некоторое время клиентка вспомнила себя очень не­уверенной тринадцатилетней девочкой с рано развившимися формами, привлекавшими к себе внимание молодых мужчин. Один из них очень пугал ее, провожая от школы до дома, а по­жаловаться отцу, который «держал весь дом в строгости», она не могла. Этот эксперимент обнаружил для нее очень интерес­ные вещи. Так, она поняла, что выбирала себе мужей (клиентка в разводе с двумя мужьями) старше себя и всегда избегала муж­чин одного с собой возраста. Ее скованная походка, сутулая спи­на и свободная одежда во многом были желанием «спрятать от них грудь и ноги», избежать стыда по поводу того, что «мужчи­ны увидят ее тело». Клиентка ушла с желанием потренировать­ся и «ходить с удовольствием».

Иногда терапевты с удивлением обнаруживают, что сессия идет с большей энергией и эффективностью, если терапевт и пациент стоят. Это дает клиенту большую возможность для ощу­щения своего тела, опоры на себя, большую легкость в выборе действия, чем сидение, нередко само по себе провоцирующее интеллектуализации. Еще один фокус внимания терапевта — незаконченные движения. Некоторые жесты выглядят так, слов­но в какой-то момент клиент, не завершив движения, прерыва­ет его. Просьба завершить такие движения приводит к неожи­данному результату. Постукивание ногами о пол клиенткой, вяло рассказывающей об отношениях со своим мужем, превращает­ся в страстный степ с осознаванием энергии своей ревности, возмущением его изменами и изменением позиции по отношению к его поведению. Мгновенное (как бы тайком) поглаживание себя по волосам — в осознавание своего желания быть любимой, а удер­живание кистью горла — в попытку сначала задушить себя, чтобы не сказать терапевту о своих чувствах.

Конечно же, это только отдельные моменты сессий, но фо­кусирование на них приводит к прочувствованию актуальных движений, их завершению и нередко — к восстановлению в па­мяти незавершенных ситуаций в прошлом. В результате у кли­ента появляется возможность проработать восстановленную ситуацию и завершить ее.

Речь

Интонация, голос и речь также относятся к способам контак­та. Маленький ребенок заявляет о своих потребностях^ помо­щью крика и плача, взрослый может рассказать кому-то о себе или попросить о чем-то. Кроме содержания того, что сказано, имеет значение и интонация, с помощью которой мы определя­ем истинные смыслы сказанного.

Голос имеет не только прямой смысл, но и метафорический, переносный. Голосовать — означает выразить свои политичес­кие предпочтения или привлечь к себе внимание водителя на дороге, «свой голос» означает аутентичность в выражении себя, голосить — значит громко выражать свое страдание или другие чувства. Это основное средство человеческой коммуникации может быть по-настоящему выразительным и творческим, при­мером чему является пение и сценическая речь, поэзия, проза и ораторское искусство.

Голос человека дает существенную информацию о его состо­янии: надтреснутый голос, больной голос, механический голос, живой голос, монотонный голос и т. п. Терапевт, который слы­шит интонации, может; повторить их и помочь услышать клиен­ту. Так, терапевт, слушая рассказ клиентки о своей жизни, уло­вил в ее интонациях тщательно подавляемое «поскуливание». Он повторил интонацию и клиентка услышала ее. Он попросил кли­ентку «поскулить на луну», не сдерживая себя, и клиентка впер­вые смогла выразить свою печаль.

Некоторые особенности голоса могут способствовать кон­такту, а некоторые препятствуют ему. Важно, как звучит этот голос, каков его тембр. Металл в голосе может быть полезным для дела, но не для общения. Начальственный смех не побуждает других искренне присоединиться к нему. Не достигает ушей другого человека слишком тихий или невыразительный голос, люди быстро перестают слышать монотонный голос или голос «профессионального нищего», а от слишком громкого и энер­гичного бегут, не успев услышать, что сказано. Монотонный или слишком тихий голос (голос, в котором трудно распознать ка­кие-либо интонации) может рассматриваться как повод для вы­яснения того, какие интонации в нем скрываются или дремлют, какие чувства они выражают. Потребность в выражении чувств будет блокирована до той поры, пока один из каналов их выра­жения — интонация — не будет свободен.

Особенности голоса — это еще и особенности функции ды­хания. В некоторые моменты сессии (например, когда клиент обращается с просьбой к своей матери) голос его звучит глухо, напряженно и поверхностно, как будто человек при этом не дышит и в формировании звука не участвуют естественные ре­зонаторы — грудная клетка и носовые пазухи. Эксперименти­руя с голосом, можно побудить клиента говорить, поддерживая свою речь дыханием. Изменения тембра и высоты голоса, а так­же собственного состояния при этом, всегда поразительны. По­этому наблюдения терапевта за тем, как клиент говорит, имеют существенное значение для эффективной терапии.

«Речь представляет собой хороший контакт, когда она облада­ет энергией и создает структуру из трех грамматических персон: Я (говорящий), Ты (тот, к кому обращена речь) и Оно (предмет, о котором идет речь)», — пишет Ф. Перлз (PHG, 2001). Итак, чтобы достичь хорошего контакта, говорящий должен (1) выражать себя, (2) быть направленным к кому-то и (3) говорить о чем-то.

Язык может быть простым и сложным, открытым и не даю­щим другому человеку понять, что от него хотят, эмоциональ­ным и сухим. В тот момент, когда слово становится событием, подлинным в своей смысловой уникальности, наша речь дости­гает не ушей, а души другого человека. Обрести такую способ­ность — косвенная задача любой терапии. Косвенной она явля­ется потому, что клиент приходит обычно с другим запросом, удовлетворению которого в определенной степени мешают язы­ковые привычки. Среди таких языковых привычек можно на­звать склонность говорить «это» вместо «я», высказываться о себе самом, употребляя местоимение «ты», постоянно выражать оценочные суждения или рассказывать бесконечные истории, переходящие одна в другую.

Некоторые клиенты говорят так много, что слушающий тера­певт очень быстро теряет нить повествования и запутывается в том, что же клиент хочет ему сказать. Делая отчаянные попытки не утонуть в этом море слов, наивный терапевт задает проясняю­щие вопросы, на каждый из которых получает столь же простран­ный ответ. Иногда полезно попросить клиента сформулировать то, что он хочет донести до терапевта, во фразе из 5 — 7 слов и пользоваться этим приемом до тех пор, пока клиент не обучится находить главное в своем высказывании и выражать его.

Классической стала и обычная просьба гештальт-терапевта к клиенту переформулировать вопросы в утверждения для получе­ния реального, а не скрытого сообщения. Избегание самовыра­жения, заключающееся в бесконечных вопросах другим, вполне преодолимо и содержит в себе очень интересные вещи — от сдер­живаемого таким образом раздражения до желания спрятаться и не быть пойманным. Один из клиентов, смеясь, рассказал, что при­обрел эту привычку в контакте с отцом, чтобы избежать его рас­спросов, заканчивающихся обычно нотациями. Когда он задавал отцу вопросы, у того создавалось впечатление, что он «выполнил свою воспитательную функцию», а ребенку удавалось тем самым оградить себя от его вторжения.

Имеет значение и направленность речи. Многие речевые со­общения как бы не имеют адресата, будучи высказанными в про­странство. Неизменное побуждение клиента к направлению речи в чей-то адрес дает возможность продолжить прерванный кон­такт со своей потребностью или действием по отношению к ней.

Иногда терапевт просто не может пробиться через джунгли аб­стракций и фраз, изобилующих словами «это» и не имеющих мес­тоимений (в особенности «я»). Необходимо приложить большие усилия, для того чтобы понять, какие конкретные чувства или дей­ствия имеет в виду клиент, кто и что чувствует и делает. Очевидное и явно признаваемое «ничего не понимаю» помогает последнему стать более ясным для себя и других.

Еще одна сложность — это клиентские «не знаю» и «не уверен». Реальное незнание здесь часто совсем не при чем, и эти слова могут означать что угодно — от «протестую», до «не хочу» и «боюсь». Ка­кую функцию выполняют эти слова у клиента, поможет прояснить он сам и наблюдения терапевта. Заменяя привычное безответствен­ное «не знаю» на «не хочу» или «не буду», клиентучится отказывать другим и быть ответственным.

 

Вкус и обоняние

В современном обществе этим способам контакта отведена вто­ростепенная роль. В терапии мы тоже обходимся без употреб­ления этих способов контакта в прямом значении. Но слово «нкус» давно стало метафорой. «Хороший вкус» — признак утон­ченности, «предвкушение» относится не только к еде, но и к лю­бой разновидности удовольствия, «попробовать на вкус» означа­ет сориентироваться по отношению к чему-либо, понять, насколь­ко это интересно. Мы говорим, что у кого-то есть «вкус к жизни» и имеем в виду, что этот человек с интересом относится к людям и к тому, что с ним происходит, а также умеет получать от этого удовольствие. В данном случае он близок по смыслу к аппетиту.

Первоначально же эти способы относились больше к контак­ту с пищей и служили для распознавания того, что может быть проглочено и ассимилировано для удовольствия и роста орга­низма и без болезненных последствий для него. Вкус дается че­ловеку от рождения. Даже грудной ребенок отличает на вкус молоко своей матери и кормилицы. В процессе роста вкус диф­ференцируется (параллельно с дифференциацией эмоций) и индивидуализируется, появляются вкусовые пристрастия.

Метафорически мы можем рассуждать о том же самом, но по отношению к человеческим контактам, восприятию мира, искус­ства. Вкус — это способность к различению. Дифференцирован­ный вкус позволяет человеку выбирать то, что нравится ему са­мому, а не довольствоваться тем, что выбрали за него другие. Вос­становление способности к различению — это путь к восстанов­лению полноценного контакта с окружающей средой. Наслаж­дение и отвращение появляются тогда, когда человек сначала про­бует, принимая или отвергая. Между тем долгие годы слово «гур­ман» в не отличавшемся вкусовым разнообразием советском обществе приобрело смысловой оттенок капризности и избало­ванности. Всем известно, что «каша — здоровая пища» и дети должны съесть все, что предлагают им родители.

Вот клиент жалуется на то, что никак не начинает свои дела, тянет и делает все в последний момент, «скопом», как будто гло­тает кусок целиком без пережевывания, ощущения ее вкуса и запаха, различения нюансов. Он затрудняется сказать, что ему делать интересно, а что нет, эта категория не рассматривается как таковая, он ест «что дают» и не различает вкуса (если бы различал, возможно, пришлось бы осознать отвращение). Тера­певт спрашивает его: «Что происходит перед тем, как Вы должны начать?». Оказывается, что клиент заранее знает, что будет даль­ше (и это, конечно же, «плохо»), что прерывает процесс ориен­тировки в деталях процесса. Момент предвкушения, опробова­ния дела на вкус (различение «нравится — не нравится») отсут­ствует. Эксперимент, предложенный терапевтом, состоял в сле­дующем: клиент должен был попробовать несколько видов пищи, взять по кусочку в рот, пожевать и ощутить вкус, а затем выбрать то, что ему вкусно именно сейчас. Можно было попробовать со­четания продуктов и определить, какие из них вкуснее. И только затем можно было выбрать то, чем позавтракать. Клиент обна­ружил, что такие действия существенно замедляли темп его жиз­ни, но значительно увеличивали удовольствие от нее и даже по­вышали цветность восприятия окружающего. У него появилось собственное желание рассмотреть свою проблему уже не мета­форически, а пробовать различные дела, определяя, подходят они ему или нет.

Обоняние в обществе подвергается самой суровой дискриминации. «Плохо пахнет изо рта» — почти приговор, стерильность рассматри­вается как достоинство, приветствуются запахи духов, преимуществен­но модных. Если смотреть, слушать и двигаться можно (согласно опре­деленным правилам), прикасаться можно иногда, то принюхиваться совершенно неприлично («вынюхивать» — собирать сведения — пло­хо, «собачий нюх» — тоже не вполне позитивная метафора). Приню­хиваться можно только к пище. Допускается и слегка повести ноздря­ми, и замереть в восхищении от запаха дамских духов. Естественные запахи человеческого тела уничтожаются и заменяются на искусст­венные, допустимые.

Между тем ориентировка в запахе, исходящем от другого че­ловека, необходима для физического сближения и развития сек­суальных отношений. Запах тела сексуального партнера спосо­бен приносить большое удовольствие и быть частью физической жизни. «Парфюмер» Патрика Зюскинда восстанавливает спра­ведливость в отношении роли обоняния (правда, художественным путем) в жизни людей, привлекая внимание читателя к запахам и описывая их удивительно разнообразно и красочно.

ЦИКЛ КОНТАКТА

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 671; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!