Обзор документов из коллекции С.Торбокова  

В фондах литературно – мемориального музея

Ф.М. Достоевского.

 

Важным разделом коллекции Новокузнецкого литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского являются материалы по литературному краеведению. Научные сотрудники единственного литературного музея на юге Кузбасса помимо решения профильных задач считают своим долгом изучение и сохранение литературного наследия края.

Коллекция материалов по жизни и творчеству С.С. Торбокова (1900-1980), одного из наиболее ярких представителей литературы шорского народа, занимает одно из важных мест в фондах нашего музея. В музей эти предметы были переданы сыном С.С. Торбокова Валерием Степановичем Торбоковым в 1999г. Это мебель, предметы быта, фотографии, книги, документы, графические работы, рукописи и статьи, среди которых стихи Степана Семеновича, записи шорских народных сказок, народных загадок в его переводе. 

Материалы эти уникальны и представляют собой большую историко-культурную ценность.

Большое место в коллекции занимают документы семьи С.Торбокова. Среди них: диплом об окончании географического факультета педагогического института заочного обучения при Томском государственном университете им. В.В. Куйбышева в 1943 году по специальности: география; военный и профсоюзный билет, пенсионная книжка Степана Семеновича, членская книжка его и супруги Анастасии Алексеевны, ее свидетельство о рождении, свидетельство о браке; классификационный билет спортсмена сына Валерия о присвоении ему третьего разряда по шахматам и свидетельство о смерти С.С. Торбокова.

Но среди официальных (общественных) документов есть документы бытового характера, которые имеют большой исследовательский интерес. Они рассказывают не только о Торбокове – поэте, кайчи, но и о Торбокове – человеке, с житейскими заботами, о бытовом, хозяйственном и жизненном укладе его семьи.

С этой точки зрения обратимся к некоторым, на наш взгляд, интересным материалам. Перед нами документ за 1979 год из Новокузнецкого райисполкома, в котором сообщается, С. Торбоков поставлен на очередь для приобретения автомобиля в личное пользование и получит его в 1979 году. К этому официальному документу на листке перекидного календаря за 26 декабря Степан Семенович прикладывает свою смету о материальных возможностях семьи, так и называет ее – «План добычи средств на покупку легковой автомашины и другие нужды». Далее расписывает возможный доход за шесть месяцев (с декабря по май), доход от продажи меда и коровы и тут же, рядышком, в столбиках предстоящие расходы: покупка мяса, лука, молока, семечек, дров, порося, пальто, хлеба и так далее, и все это с математическими расчетами.

Документов, подтверждающих покупку автомобиля у нас нет.

Среди прочих документов есть справка, выданная на основании по хозяйственной книги за 1974 год о составе семьи Степана Семеновича Торбокова и о том, что он действительно проживает в поселке Тайлеп, а также, копия врачебной справки о том, что С. Торбоков страдает карбиосклерозом и митральным пороком сердца, и по состоянию здоровья ему рекомендуется ограниченное хождение на недалекое расстояние, и не выполнение физического труда.

Конечно, Степан Семенович не мог выполнить предписание врача о не выполнении физического труда, так как в доме было большое хозяйство: 3 коровы и 6 телочек – это подтверждает наличие еще одного документа «Свидетельство о добровольном страховании животных» 1979 года, кроме всего С. Торбоков вел обширную переписку.

Из писем, принадлежащих С. Торбокову, которые находятся в фондах музея Ф.М. Достоевского можно выделить: 1) письма сына Валерия Торбокова к родителям; 2) письма Степана Семеновича к Михаилу Небогатову и его семье; 3) письма, касающиеся общественной деятельности С. Торбокова. Из воспоминаний сына Валерия «Слово об отце» Степан Семенович неоднократно избирался заседателем в Кузедеевский народный суд. В одном из писем он с негодованием обличает расхитителей кооперативно-колхозной собственности в селе Кузедеево, в другом – Степан Семенович, используя свой авторитет и известность, предлагает похлопотать, чтобы восстановить доброе имя оступившемуся, но хорошему человеку, своему бывшему ученику.

Большая часть писем – это переписка (иногда не полная) с одним из московских литературных музеев о закупе рукописей С. Торбокова, переписка с издателями о публикации своих материалов в газетах и сборниках.

Наибольший интерес для исследователей представляют записи произведений шорского героического эпоса, история изучения которого насчитывает уже полтора столетия. Ибо эпос – это лицо народа, его духовная ценность, по которой судят об истинной культуре любого этноса.

 А.И. Чудояков указывает, что С.С. Торбоков «записал…более 50 сказаний»[1].

 По данным Д.А. Функа, исследователя эпических текстов Сибири, 8 рукописей эпических сказаний Степана Семеновича хранятся в архиве Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы и истории г. Абакан (далее –ХакНИИЯЛИ); 9 – в государственном литературном музее г. Москва (часть переписки С.С. Торбокова с Гос.лит. музеем находится в фондах Новокузнецкого музея Ф.М. Достоевского); 24 – в историческом архиве Республики Алтай; 4 произведения - в частных коллекциях; 1 рукопись сказания – в фондах литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского; где хранятся остальные рукописи – неизвестно. В связи с тем, что материалы эти разбросаны и до сих пор не собраны, трудно подвергнуть их точному учету.

Среди небольшой части писем есть интересный документ: «Заявление в институт гуманитарных исследований (ХакНИИЯЛИ) о приобретении записей шорского фольклора» и ниже С.С. Торбоков дает перечень шестнадцати сказаний. Часть из предложенных произведений были позже приобретены институтом, а одно сказание, указанное в списке к приобретению, сегодня хранится в фондах музея Ф.М. Достоевского (ПП-100), оно было передано сыном Торбокова Валерием. Это шорское героическое сказание «Кок – Торчук» (Синий соловей). На обложке ниже названия написано: «Сказитель С. Торбоков. Запись и перевод С. Торбокова, начато 18/I – 62 года, закончено 16/III – 62 года, размер 6,3 п. л.». Запись сделана в девяти школьных сброшюрованных между собой тетрадках. Текст данного сказания с четкой стиховой разбивкой: на левой страничке идет текст на шорском языке, на правой – смысловой перевод на русский язык. На каждой полной странице помещается по 41 строке, на некоторых страницах дополнения и перевод вынесены «на поля». Всего 107 листов текста. Электронный вариант сказания был

передан специалистам на кафедру шорского языка и литературы КузГПА для научной обработки.

Также в вышеуказанном списке к приобретению институтом было было сказание «Кубай – Салгын» (Барахтающийся ветер). Сегодня оно находится в частной коллекции. В фондах музея лишь его пересказ, написанный С.Торбоковым на 12 листах ученической тетрадки.

   Нужно отметить, к сожалению, работы Степана Семеновича написаны порой очень неразборчивым почерком и нуждаются в расшифровке, может быть, это одна из причин по которой они не часто являются предметом специального исследования. При этом нельзя сказать, чтобы никто из ученых или поэтов не обращался к самозаписям шорских эпических сказаний С.С. Торбокова.

Дать полный обзор творческому наследию Степана Семеновича Торбокова, которое хранится в литературно-мемориальном музее Ф.М. Достоевского очень сложно. Это предмет будущих больших исследований для тех, кому дорога культура и история шорского народа.

Как написал С. Торбоков одному из сотрудников института: « Пусть не смущает Вас большое количество записей. Пока мы – старики живы, берите у нас все, что мы можем».

 

Литература

 

1. Коллекция рукописей С.С. Торбокова в фондах Новокузнецкого литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского. ОФ. ш.7, п.4. (548/100).

2. Торбоков С. Шория всюду со мной. - Кемерово, 2006.

3. Чудояков, А.И. Традиции шорского эпоса и сказания Павла Кадыякова // Шорские героические сказания. - М.; Новосибирск, 1998. - С.13.

4. Чудояков, А.И. Этюды шорского эпоса. - Кемерово, 1995.

 

Караваева Н.В.,

Главный хранитель

литературно-мемориального музея Ф.М.Достоевского

г.Новокузнецк                          

 

Звезда над Тагтагалом

 

Впервые о С. С. Торбокове я услышала от Г. А. Афониной, бывшей в 70-80-е годы ответ­ственным работником Новокузнецкого сельс­кого райкома партии.

- Поедем с нами Тайлеп, - пригласила меня Галина Анатольевна, - на юбилей шорского поэта Торбокова.

Но я, сославшись на занятость, не поехала, по молодости не вник­нув глубоко в суть дела, не понимая значимости этого человека. Чуть позже, с годами, я осоз­нала, какую непоправи­мую ошибку тогда со­вершила. Увидеть, услы­шать живого Торбокова сейчас бы я сочла за сча­стье.

Шли годы. Проработав несколько лёт в Ново­кузнецком районе, во­лею судьбы вновь ока­залась в родном городе Осинники. В конце 80-х - начале 90-х годов в Кемеровской области пошло на подъем наци­ональное движение. В 1990 году в Новокузнецком государственном пе­дагогическом институте была создана кафедра шорского языка и лите­ратуры, которую возгла­вил первый шорский .профессор А. И. Чудояков. Где-то в 1993-94 го­дах Андрей Ильич был на одном из мероприятий в нашем городском крае­ведческом музее и с уко­ром, вернее, с грустью заметил, что нет в нашем музее портрета и вообще стенда, посвященного С.С. Торбокову, а ведь он родился на нашей земле - в улусе Тагдагал. Вско­ре Андрей Ильич после тяжелой операции умер. Гражданская панихида проходила в здании педа­гогического института, тогда мы с активом дали слово у гроба нашего ду­ховного учителя продол­жить его дело по возрож­дению, сохранению язы­ка, традиций и культуры шорского народа.

Вскоре к нам приехала русская учительница Тать­яна Анатольевна Шатило­ва - тогда она препода­вала в тайлепской сельс­кой школе. Сколько у нее было идей, задумок, пла­нов! Как она нас всколых­нула! Как я ей благодар­на за этот душевный порыв - тогда я делала толь­ко первые шаги в нацио­нальном движении. По­мню, 95-летие со дня рож­дения С. С. Торбокова мы отмечали в тайлепской сельской школе. Сюда съехалась шорская обще­ственность со всей обла­сти. Мы зимой пытались проехать к могиле поэта, однако снега намело столько, что нам не помог и трактор. И вот, спустя несколь­ко лет, накануне 105-лет­него юбилея поэта, кото­рый отмечался в прошлом году 10 декабря, мы с ди­ректором Осинниковского городского краевед­ческого музея Т. Е. Бобы­левой, научным сотрудни­ком Л. А. Эрфурт побыва­ли на скромной могиле поэта с простым памятни­ком. Но для меня самым главным было в те мину­ты ощущение: мы нашли могилу любимого поэта, побывали на ней, мыс­ленно попросили проще­ния за то, что поздно при­шли, за то, что при жизни не смогли воздать ему почести по заслугам. По­этому хочу обратиться к главе Новокузнецкого района С. Н. Кавардакову, к председателю област­ной Ассоциации шорско­го народа М.П. Тунекову с просьбой - к лету по­ставить на могиле С. С. Торбокова приличный па­мятник и, если хватит сил и средств у всех нас, вос­становить дом поэта, в ко­тором он жил в последние годы и который, к сожа­лению, сильно обветшал.

Встретились мы в Тайлепе со старожилами села - двумя женщинами, ко­торые помнят Степана Се­меновича еще в те годы, когда он работал учите­лем географии в школе, как любил играть на кай-комусе. Наши собеседни­цы вспомнили, как они впервые приехали в село, как их тепло здесь встре­тили, как они ночами на­пролет слушали велико­го кайчи.

Степан Семенович ро­дился в 1900 году. Види­мо, кто-то из горожан по­мнит, знает этот дом, ско­рее всего он еще цел; мы будем рады, если вы нам об этом сообщите. В це­лом есть задумки по уве­ковечению памяти поэта, но об этом - в следую­щей заметке.

Мероприятия,связанные со 105-й годовщиной С.С.Торбокова, пройдут в библиотеках города, в краеведческом музее, выставочном зале с участием преподавателей кафедры шорского языка и литературы Новокузнецкой педагогической академии, студентов шорского отделения, шорского ансамбля«Тагтагал», многочисленных друзей общества «Шория». С каждым годом эти мероприятия становятся все более интересными и выразительными. Хочется отметить тех, кто стоял у истоков возрождения памяти С.С.Торбокова, всех, кто сейчас работает, ищет и творит - это М.М.Macлов, Н.Н.Вацко, О.АФеофанова, Т.А.Шитилова, Л.Б.Смирнова, О.А.Упорова, Т.Е.Бобылева, Т.Д.Алексеева,члены шорского ансамбля «Тагтагал», преподаватели шорского языка и
литературы КГПА, поэты города, коллеги из Мысков, Междуреченска, Новокузнецка, Новокузнецкого района, Таштагола, Ассоциация шорского народа, Департамент культуры и национальной политики администрации Кемеровской области.       

Комзычакова В.,

Зав. отделом по национальным вопросам администрации г.Осинники, председатель общества "Шория".

 

 

Кайчи

 

10 декабря 2000 года исполня­ется 100 лет со дня рождения изве­стного шорского поэта, сказителя-кайчи Степана Семеновича Торбокова.

Степан Семенович Торбоков ро­дился в семье шорца-охотника в селе Тагдагал (ныне г. Осинники). Степан рано полюбил охотничье ремесло: уходил с отцом в тайгу на несколько месяцев. Тайга стала для него вторым домом, а он в ней - хо­рошим хозяином. Охотничьими тропами ходил Степан вдоль Томи, Мрассу, Кондомы, охотясь на собо­лей, коз, маралов.

По возвращении домой охотни­ков встречали шумно, устраивали праздник - той. Степан любил эти вечера, сам был хорошим певцом и исполнителем народного эпоса. Пел он и свои песни, родившиеся в его сердце где-нибудь на привале у костра.

Очень привлекали будущего по­эта игра на шорском народном ин­струменте кай-комусе. Именно из звучания этого инструмента роди­лась первая колыбельная, сочинен­ная Степаном для маленького бра­тишки. Песню эту стали петь все матери Тагдагала.

Еще до революции Степан окончил церковноприходскую школу. После Гражданской войны он стал уполномоченным сельского Сове­та, организовал в Шории потреби­тельскую кооперацию, заведовал народным домом. В 1927 году С. С. Торбоков поступил на курсы ликви­даторов неграмотности в Мысках. Возвратись домой, открывает кур­сы ликбеза у себя в улусе. После окончания учительских курсов в Красноярске Степан начинает ра­ботать учителем в улусе Тенеш. В 37 лет он поступает на географиче­ский факультет Томского универси­тета и заканчивает его в 1943 году заочно.

Затем в течение четверти века С. С. Торбоков учительствовал в школах сел Кинерки, Рябиновка, Тайлеп, где работал учителем, заву­чем, директором. Все эти годы он пишет стихи, собирает и записыва­ет песни, легенды, сказки шорско­го народа.

Стихи поэта без всяких публика­ций находили дорогу к сердцу лю­дей. Из уст в уста передавали их из одного улуса в другой. В начале со­роковых годов впервые стихи Степана Семеновича Торбокова были переведены на русский язык хакасским поэтом А. Кильчичаковым, опубликованы в газете. В пятидеся­тые годы собиратель шорского фольклора начинает сотрудничать и переписываться с литераторами Новосибирска и Горного Алтая. В 60-е годы он знакомится с перевод­чиком своих стихов, поэтом из Аба­кана Г. Сысолятиным. Позднее пе­реводом его стихов занимались из­вестные в Кузбассе поэты М. Небогатов, В. Махалов.

В 60-е годы выходят в свет три сборника стихов С. С. Торбокова: «Белая береза» (1960), «Пихточка» (1960), «Струны кай-комуса» (1967). Множество стихов Степана Торбо­кова печатались в газетах «Сель­ская жизнь», «Сельская правда», «Комсомолец Кузбасса», «Кузбасс», «Красная Шория», «Маяк коммуниз­ма» и др. В 1995 г. издательство Новокузнецкого института усовер­шенствования учителей выпустило небольшую книгу С. С. Торбокова под названием «Моя Горная Шо­рия». Поэта, сказочника, собирате­ля шорского фольклора чтят и по­мнят его современники. А кто хоть однажды соприкоснулся с его творчеством, будет нести в своем сер­дце светлый восторг от простых и задушевных стихов поэта. Хочется, чтобы память о нем не угасла в на­ших сердцах.

Комзычакова В.,

Зав. отделом по национальным вопросам администрации г.Осинники, председатель общества "Шория".

 

 

*     *     *

Тщетное это занятие - передать в словах неписаную красоту сибирского заснеженного края! Даже мы, привыкшие к таежным просторам, испытавшие трескучие морозы, повидавшие глухие деревни, обомлели перед очаровательной сказкой в селе Тайлеп. Дома, утопающие в сверкающих на солнце сугробах; убегающий за горы горизонт, верхушки сосен, утонувшие в не­бесной бездне... Все так, как много десятилетий назад, когда жив, еще был большой поэт ма­лочисленного шорского народа Степан Торбоков. Природа щедро делилась красотой со всеми. Но только он воспринимал ее иначе,  и ложились на бумагу волшебные строчки.

Он был учителем - всего села! Давным-давно. Его помнят по сей день. Его любят. Его чтут. Здесь школа, в которой он работал. Здесь дом, в котором он жил. Пустой поныне дом, за которым приглядывает местный старожил.

Много, очень много рукописей, фотографий, писем поэта так и лежат нетронутыми много лет – со дня смерти поэта. Учитель истории из Тайлепа Т.А.Шатилова с учениками собрала их, как могла, оформила в стенды ко дню приезда гостей. Гостей было много – из Таштагола, Мысков, Новокузнецка. Осинников. Были люди, которые помнят Степана Семеновича, его ученики. Были те, кто проводит большую работу по изучению и сохранению творческого наследия поэта. В их числе, прежде всего, хочется на­звать преподавателей Новокузнецкого института усовершенствования учителей и, в частности, Татьяну Александровну Меняйлову, которая иск­лючительно оригинально иллю­стрирует книги шорской тематики.

Благодаря стараниям этих специалистов и многих других, к знаменательному событию вышла новая книга С. Торбокова  под заглавием «Моя Горная Шория», куда вошли стихи, сказа­ния, сказки, загадки, которая ибыла вручена на встрече почитателям поэта.

Не только в книгах должно остаться имя Торбокова. Его нужно сохранить, насколько это возможным будет - в немногочисленных предметах быта, которые окружали кайчи до последней минуты, вместе с домом, который требует ремонта. Без особого пригляда, кстати, даже без памятника - его последнее пристанище, до которого по глубокому снегу нам так и не удалось пробраться.

Заместитель главы Новокузнецкой районной администрации  Е. Н. Толмачев пообещал «поизучать этот вопрос и принять конкретное решение». Хочется верить, что и осинниковцы не останутся в стороне - ведь на их земле родился такой самородок. Может быть, кто-то его еще помнит, может, у кого-то имеются рукописи или сувениры, подаренные кайчи, - будем ра­ды, если поделитесь с городским краеведческим музеем.

А напоследок мы искренне благодарим начальника СУ-6 В. Ф. Могилевцева за предоставленный для нашей делегации автобус, ведь ездили в Тайлеп с ансамблем "Тагдагал".

 

Комзычакова В.,

Зав. отделом по национальным вопросам администрации г.Осинники, председатель общества "Шория".

Слово о Степане Торбокове

Вряд ли в Кузбассе найдется кто-нибудь из образованного старшего поколения, кому было бы неизвестно имя Степана Торбокова — нашего замечательного поэта-земляка, выдающе­гося представителя шорского народа. Когда-то он имел доволь­но широкую известность. Можно даже сказать, он был своим, кузбасским, Расулом Гамзатовым.

В 50—70-е годы прошлого века поэтические произведения Степана Торбокова нередко печатались в областных журналах и сборниках, областных и городских газетах, вышло несколько его поэтических книг.

Степан Торбоков имел своего благодарного читателя, его сло­во трогало, находило отклик, он просто и вместе с тем глубоко переживал и воспевал изначальное родство человека и при­роды, побуждал к любви и милосердию, пробуждал чувство сострадания.

Для жителя индустриального Кузбасса такое энергоемкое слово его было особенно значимо.

Но было бы неверно видеть в поэте противника промыш­ленности и прогресса. Как раз напротив, — он был активным поборником улучшения и совершенствования мира, искренне радовался и приветствовал изменения жизни в своей родной Горной Шории и в Кузбассе. Всё  это можно видеть в его стихах, например:

Лишь вчера тут сырело болото, гниль,

А сегодня — город во всей красе.

По уму и по сердцу преобразил

Человек, чтобы было уютно всем.

Создают нам машины завтрашний день,

Недра родины вскрыв, берут плоды.

Но он хотел, чтобы человек, внедряясь в природу, т. е. в изна­чальное сообщество зверей, птиц, деревьев, воды, ветра, солнца и звезд, всегда помнил, что сам он есть когда-то отделившаяся, но тем не менее все еще неотъемлемая часть этой самой при­роды, причем часть не самая большая и не самая сильная, но, что чрезвычайно важно, — могущая быть мудрой и сострада­тельной.

В 80-е мглистые годы, сразу после смерти Степана Торбокова, нас всех увлекло в дали, отнюдь не поэтические. Поэта стали постепенно забывать. Везде, только не на его малой родине - в городе Осинники и не в среде шорского народа. В 90-е годы появилась группа энтузиастов из числа осинниковцев, которая поставила перед собой задачу возродить славное имя Степана Торбокова. У них нашлись образованные шорцы - единомыш­ленники из других городов. Они сообща выпустили сборную книгу произведений поэта, широко отметили его 95-летие, орга­низовали ставшие традиционными Торбоковские чтения, потом было 100-летие и так дальше. Имя поэта снова стало наслуху, его произведения снова начали читать.

Имя Степана Торбокова снова является настоящей визит­ной карточкой города Осинники. Поэтому слова «Торбоков» и «Осинники» стали синонимичными по отношению друг к другу. И это такая синонимия, которая делает честь городу!

Не каждый город Кузбасса имеет такого земляка. Да и не каж­дый город, если у него все-таки был подобный земляк, стремится упрочивать его славу и поддерживать память о нем, взяв на себя заботу о его наследии и публикуя его прекрасные произведе­ния.

Но этого нельзя сказать про город Осинники. Данная кни­га - лишнее тому подтверждение. Осинниковцы не на словах, а на деле помнят и гордятся своим поэтом Степаном Торбоковым! А значит, и весь Кузбасс будет помнить его и гордиться им, ведь, как известно, память и гордость - не абстрактные понятия, а результат конкретных инициатив и дел.

Степан Семенович Торбоков родился в 1900 году в том месте, которое много позже стало именоваться городом Осинники. А во время его рождения это был аймак (район), состоявший из нескольких шорских аалов (деревень) во главе с улусом (се­лом) Тагдагал (параллельное название - Осиновка). Родным селением поэта был аал с поэтическим названием Тайлеп.

Поэтическим в этом аале было не только название. Аал яв­лялся одним из центров бытования традиционного шорского сказительства, т. е. в этом аале испокон веков жили потомственные кайчи — мастера-исполнители героических сказаний. Кайчи в поэтической форме повествовали о тюркских древних героях и их деяниях, исполняя свои сказания не только ритми­зованным рассказыванием, но и параллельно (в первую оче­редь) - горловым пением (называется «кай») под собственный аккомпанемент кай-комуса — двухструнного инструмента типа кобзы. Сохранились имена некоторых выдающихся тайлепских кайчы: Н. К. и Г. С. Тельбезековы, Г. С. Торбоков и др.

Традиционное шорское сказительство в тех местах, кроме Тайлепа, еще бытовало в селе Кинерки, тамошние выдающиеся кайчы: братья К. М. и А. М. Атконовы, С. Б. Шалбыгашев, С. Т. Тайбычаков.

Эти два села и были центрами бытования так называемой кондомской традиции шорского сказительства. Кроме кондомской, в Шории существала еще мрасская традиция, ее центры - улусы Чувашка, Казасс, Усть-Мрасс, Красный Яр и Карай.

Таким образом, Степан Торбоков вырос в удивительной ат­мосфере народной поэзии. Более того, от своих прямых предков по линии отца он унаследовал талант кайчи, т. е. обладал вели­колепной памятью, мог после первого или второго слушанья ка­кого-нибудь кайчи запомнить, а потом хранить в памяти десятки сказаний, каждое из которых вмещает в себя несколько тысяч строк-стихов; великолепно пел горлом и виртуозно подыгрывал себе нa кай-комусе.

Талант кайчи у него проявился очень рано, мальчиком он про­шел, как было принято, период ученичества у кайчи Н. К. Тельбезекова, очень быстро стал мастером. Спустя многие годы исполнительства у него появился свой ученик, по свидетельству А. И. Чудоякова, им был Т. С. Камзачаков.

В соответствии с кондомской традицией кая-сказительства Степан Торбоков пел с сильным сжатием гортани, но тихим голосом и в чуть замедленном темпе.

Всю свою жизнь он успешно исполнял героические сказания, их в его репертуаре было более 50.

Шорский народ знает его и помнит, как одного из великих своих кайчи. Его имя стоит в одном ряду с именами великих шор­ских кайчи: Морошки (Н. А. Напазакова), Акмета (А. И. Абокаева), Аккоке (П. Н. Амзорова) и Пабела (П. И. Кыдыякова).

Шорский кайчи часто был не просто исполнителем издрев­ле существовавших героических сказаний, но и как бы соавто­ром этих произведений. Роль повествователя, отводившаяся ему в сказаниях, позволяла не просто вести слушателя по до­рогам вечно живого героического прошлого народа, рассказы­вать, показывать, выражать переживания героев-богатырей, вызывать сопереживание у слушателя, но и позволяла все это интерпретировать по-своему, выражать события по-своему, через свое понимание того времени и тех людей-героев. В тек­сты сказаний иногда вносилось свое особенное, авторское (здесь - соавторское) представление, ведь шорский жанр героических сказаний был устным, а следовательно, многова­риативным. Жанр предусматривал вариации «узлов» сказания (терминологически — «общие места», «эпические формулы»). Кайчи выбирал тот «узел», который соответствовал бы его нынешнему пониманию события, своему настроению на тот или иной период времени и интересу конкретной публики. Кайчи мог варьировать повествование (мотивы поступков героя), горловой голос и мелодии кай-комуса. Мог даже вно­сить в седые сказания что-то от современности и от себя лично (осторожно, конечно). Возможностей было много, жанр был относительно свободным: в нем неизменным оставался лишь сюжет, который мог «обрастать» вариациями мотивов и характеристик.

И еще, кайчи редко когда ограничивался одним жанром геро­ических сказаний, он знал и исполнял и другие жанры шорского фольклора: сказки, легенды, пословицы, песни, частушки, загад­ки. Б этих жанрах тоже было возможно соавторство.

Увлеченный возможностью соавторства, Степан Торбоков особенно преуспел в жанре народной песни-сарын. Он стал создавать свои, как бы торбоковские, песни. Первую извест­ность принесла ему «Колыбельная», затем были многие другие. Бее созданное Степаном Торбоковым в жанре народной песни впоследствии широко распевалось народом и пополнило со­кровищницу шорской народной песни-сарын. Некоторую часть таких соавторских произведений шорского фольклора (песен, пословиц, загадок и одного сказания), созданных Торбоковым, перевел Г. Сысолятин и в 1975 году издал в московском издательстве «Современник» книгу «Волосяная струна. Произведения устной поэзии горных шорцев».

Известно, что если человек действительно талантлив, то та­лантлив во многом. У Степана Торбокова в молодости проявился дар поэта (он как поэт — единственный из шорских кайчи, ос­тальные довольствовались лишь возможностями соавторства). Ему стало тесно в рамках фольклорного соавторства, он жаждал полного литературного авторства. Поэтому он начал писать сти­хотворения, не скованные фольклорными жанровыми рамками. Именно стихотворения, которые уже не нужно было петь (хотя иногда он их пел, подыгрывая себе на кай-комусе).

К написанию собственных стихотворений Торбоков при­ступил в начале 50-х годов, но первые редкие опыты были еще в 30-е годы.

Кроме собственно поэтического дара, к данной работе его подвигли следующие обстоятельства:

1. Шорский язык и шорская культура, в том числе фольклор, в его время были обречены. Это было вызвано репрессиями 30-х годов, когда был уничтожен, в частности, Горно-Шорский наци­ональный район (1939 год), свелось на нет национальное образо­вание (национальные школы в 1940 году перешли исключительно на русский язык), была закрыта газета на шорском языке (остался только русскоязычный вариант под названием «Красная Шория»), прекратилось издание книг и учебников на родном языке для школ и педагогического техникума (который был сначала в улусе Томазак-Мыски, потом был переведен в улус Кузедеево). Репрессии коснулись в первую очередь всех грамотных шорцев, деятелей культуры, в том числе кайчи: кто-то был расстрелян, кто-то - посажен, кто-то - просто замолчал. Все национальное стало восприниматься как националистическое, подозритель­ное, даже - «шпионское», направленное на «отделение» нацио­нальной территории от страны. Уцелевшие от репрессий кайчи перестали петь, в том числе и Степан Торбоков, да и слушатели перестали ходить к ним, боялись. Многие уцелевшие кайчи по­гибли на фронтах Великой Отечественной войны. Торбокова же на фронт не взяли по возрасту. Торбоков стал искать другое средство для самовыражения.

2. К этому времени Степан Торбоков успел получить обра­зование: до революции окончил церковно-приходскую школу, участвовал в ликбезе (сперва окончил, а потом и сам вел курсы ликвидации безграмотности), получил среднее образование, окончил учительские курсы, заочно закончил в 1943 году гео­графический факультет Томского университета, стал работать учителем, завучем и директором школы в селах Кинерки, Ряби­новка, Тайлеп. Не менее важно, что в школе и, особенно в куль­турном Томске он приобщился к великой русской литературе. Вспомните:

Стих я даже писать замахнулся,

Пушкинский почувствовав ритм.

Появилась потребность проявить себя на поприще шорской литературы, вернее, поэзии, лирики. Он захотел в стихах отра­зить свое неслыханное время - эпоху революционных преобра­зований в Шории и России.

Известно, поэт (в отличие от прозаика) может писать лишь на родном языке. Время Торбоковым было упущено, так как на родном языке он уже не мог опубликоваться. Но все равно это его не остановило, он стал активно писать стихотворения и тут же делал для своих будущих переводчиков подстрочники своих произведений.

Первым переводчиком его стихотворений стал хакасский поэт-собрат А. Кильдичаков, которому подстрочник не тре­бовался (хакасский и шорский языки — это почти один язык), потом появились другие переводчики, кому подстрочник уже стал просто необходим, так как они не знали шорского языка (Г. Сысолятин, М. Небогатое, Б. Махалов и др.).

Стихи Степан Торбоков создавал одновременно со своей титанической деятельностью по собиранию и записыванию произведений родного фольклора. Седой фольклор позволял ему уточнять свое миропонимание, подсказывал темы и мо­тивы, помогал оценить масштаб революции, потрясшей его молодость.

Уверенный (конечно, не до конца), что шорский фольклор и язык скоро навсегда уйдут в небытие, Степан Торбоков решил все-таки оставить на бумаге все то фольклорное богатство, которое он помнил сам.

Но кому нужно сие богатство? Кому нужны результаты его огромного труда? Области они не нужны — шорцев как бы не существует в природе, Москве не нужны по той же причине. С. Торбоков обращается к государственным научным структу­рам родственных народов - алтайцев и хакасов (АлтНИИЯЛИ - Горно-Алтайский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории, ныне Институт алтаистики им. С. С. Суразакова, и ХакНИИЯЛИ). Те не сразу, но соглашаются за очень небольшие деньги приобрести параллельные (оригинальный и построчно переведенный на русский язык) тексты произведе­ний шорского фольклора, аккуратно им записанные на листах ученических тетрадей, тетради аккуратно сшиты друг с другом нитками. Эти тетради с тех пор принадлежат этим институтам и хранятся в их фондах.

Таким образом С. Торбоков навсегда сохранил для истории, для своего народа и всего человечества более 50 шорских ге­роических сказаний (опубликовано в переводах 3), несколько сказок (опубликовано в переводах 4), много песен (опубликовано в переводах 54), загадок (опубликовано 101), пословиц (опубли­ковано 2).

Миропонимание Степана Торбокова сложилось в 20—30-е годы XX века и коренным образом больше не менялось. Он, как на черное и белое, делил историческое время на две разноценные части: то, что было до Октября, и то, что было после Октября, т. е. было создано Октябрем. Первая часть уничижа­лась, вторая часть идеализировалась. Знакомая идеологическая структура!

Но Торбоков не был бы Торбоковым, если бы все-таки по-своему не связал эти два отрезка исторического времени. То есть у него это не отрезки, а части единого времени, которое характе­ризуется дружбой простых людей, людей труда, людей разных на­родов, в его случае — шорцев и русских. Просто Октябрь, по мне­нию Степана Торбокова, усилил существовавшую более трехсот лет дружбу народов, и это дало удивительные результаты.

Можно уверенно сказать, что Степан Торбоков - своего рода мост между шорским и русским народами, мост взаимной симпатии и взаимного уважения, мост, насущно необходимый во всякие времена. Совершенно не случайно гуманистическая тема дружбы между народами проявляется во многих его сти­хотворениях, ибо это была мысль, которую он постоянно пере­осмысливал, и воздух, которым он постоянно дышал.

Данная дружба, как считал Торбоков, имеет более чем трех­сотлетнюю славную историю, и она началась с тех простых казаков, которые защитили шорцев от джунгар в XVII веке:

Был джунгарский хан нам сосед,

Его всадники нам несли

На копье вражды слезы бед -

Унижали, грабили, жгли.

И до наших дней было б так,

Если б не объявился сосед

Новый - храбрый и добрый казак

(Тогда русских так звали все).

Тот казак усмирил джунгар

И включил землю шорскую в Русь.

Лучше тяжкий ясак, чем пожар,

Притесненье, аркан, кровь и гнусь.

Но особенно, как далее полагает Торбоков, эта дружба прояви­лась в начале XX века, когда эти народы в боях отстояли свое пра­во на свободу, равенство и труд и стали сообща строить новый мир, руководствуясь дружбой уже свободных тружеников:

У шорского народа с русским

Общих триста лет.

Мы вместе - в радости и грусти,

И вместе живем на земле...

Нет силы такой, чтобы

Нас развести по углам!

Наша дружба - высокой пробы!

Все идите - к нам!

И в жару, и в стужу,

В счастья и горя час.

Мы триста лет жили в дружбе,

Тем более - сейчас!

 

Мы, люди XXI века, конечно, несколько скептически оцени­ваем взгляд Торбокова на Октябрь и вообще на начало XX века, но с одним не согласиться нельзя - дружба между шорцами и русскими, основанная на взаимной симпатии и взаимном ин­тересе, всегда была, есть и, хочется верить, будет.

И нельзя отрицать то, что начало XX века значительно улуч­шило Горную Шорию: из одинокой окраины она действительно превращалась в один из центров совместного труда народов, здесь появились города и стали культивироваться невиданные тогда блага (электричество, радио, различные машины, в том числе автомобили, трактора и т. п.).

Та же советская власть (у Торбокова она вместилась в сим­волы — «Октябрь», «Москва») в те годы административно объеди­нила разрозненные шорские земли и создала доселе невидан­ное — Горно-Шорский национальный район, в котором простые шорцы сами стали решать свои насущные вопросы, в том числе культурные. Впервые за всю историю шорского народа стала выходить газета на родном языке, публиковались книги, учеб­ники, каждый ребенок мог свободно учиться на своем родном языке. (Истины ради заметим, что письменность на шорском языке, в том числе и преподавание родного языка в школе, были и ранее (с 40—50-х годов XIX века), но учились в школах не все дети, а только явно способные, родственники паштыков и те, кому повезло попасться на глаза пришлому миссионеру. Речь идет о церковно-приходских школах, их в Шории было сначала одна-две, к началу XX века стало десять, одну из которых в свое время окончил сам Степан Торбоков. И однажды публиковались на шорском языке рассказы из Библии и псалмы.).

Начало же XX века внесло в национальное просвещение не­виданный демократизм (школ стало более сорока, что для ма­ленькой Шории очень даже немало).

Все это сообщается для того, чтобы мы могли понять, по­чему Степан Торбоков всю жизнь был очарован советской властью, т. е. Октябрем и Москвой:

Я слышал с детства о тебе, Москва,

Ты для меня - как святыня!

Я с детства мечтал

Увидеть тебя, Москва,

А посчастливилось только ныне!..

.. .Радость наделяет силой.

Сносит трудности, преграды.

Уж давно она вселилась,

Октябрем зову ту радость.

За Октябрь я бился, стал я

Вечно молодым за это.

 

Тем более, что революционные преобразования в Шории пришлись на самые молодые его годы (человеку ведь так свойс­твенно идеализировать время своей молодости), поскольку именно тогда он сформировался как личность (и больше в корне не менялся), а значит, это были лучшие годы его жизни.

И что с того, что свободный труд, равенство, братство ока­зались на деле только декларацией? Что с того, что та же со­ветская власть со временем ликвидировала Горно-Шорский национальный район, вернув шорские земли и народ в прежнее состояние разрозненности, закрыла газету, убрала преподавание по-шорски, не стала печатать книги и учебники на шорском и вообще обрекла язык на умирание? Что с того, что благодаря той же власти сам Торбоков никогда не видел и даже не имел надежду увидеть свои замечательные стихи на родном языке напечатанными, а только — переводы?

Все равно для Торбокова время его молодости - лучшее, и советская власть — лучшая!

Такова логика формирования человеческой личности, с ко­торой нельзя не считаться. И все, им любимое, прекрасное и высшее, отразилось в его стихах.

Можно добавить, что Степан Торбоков - своего рода мост между человеком и природой. Он в своих стихотворениях вос­произвел характерное для шорской культуры уважительное от­ношение к природе как к живой целостности, как к отдельному миру, который не ниже человеческого.

Более того, природа у Степана Торбокова стала настоящим героем его произведений, например, деревья, горы, ветер и т. п. Они умеют чувствовать, переживать, они имеют свою судьбу.

В свое время книжка поэта «Струны кай-комуса» потрясла меня. Первое мое впечатление было таково: сквозь слова я уловил, что поэт вполне серьезно и искренне уравнивает деревья, зверей и горы с человеком. Для него они — такое же челове­чество, как и сообщество людей. Относится к ним, как к жи­вым людям, радуется встрече с ними, чувствует их душу, знает их судьбы, сопереживает им. Это было для меня неслыханно!

И узнаваемо. Я вспомнил, как мои бабушка-нанека, бабушка-авий и мама относятся к своим домашним животным. Они раз­говаривали с ними, словно с людьми, сопереживали им, иногда посмеивались над ними, иногда упрекали, сердились на них всерьез. А в дни, когда кололи этих животных, они затворялись в доме и тихо плакали. И как отец мой перед тем, как срубить дерево возле дома или в тайге, долго курил и шептал себе под нос какую-то молитву. То же самое он делал и на охоте, прежде чем идти за зверем.

Я понял, что у моего народа это не было блажью, чудачес­твом или, скажем, ненужной сентиментальностью, а было ис­конным шорским отношением к природе, отношением живого к живому, души к душе, одного мира к миру другому, равного к равному. Шорцы уверены, что животные умеют чувствовать, понимают человеческий язык, они — тоже люди, тоже челове­чество. Шорцам бывает стыдно перед животными, могут ждать от них отмщения, а также душевности, просто животные, звери сказать не могут. Охотясь, срубая деревья, шорцы искренне и серьезно просили у них прощенья, был целый ритуал.

Именно такое исконное шорское отношение к природе про­слеживается в произведениях Степана Торбокова.

И это не характерное для литературы олицетворение, нечто созданное для красоты, хотя в олицетворении главный герой -тот же самый человек, а не природа сама по себе. Здесь же природа выступает полноправным героем, а человек (в данном случае лирический герой) — лишь путешественник, общающийся, скажем, с осиной, березой и сопереживающий им. В этом случае человек - не чистый лирический герой, а, скорее всего, лиро-эпический, водящий читателя по природе и знакомящий его с ней, отображающий ее так насыщенно, что способен вызвать сопереживание у читателя.

Такой лиро-эпический герой у Степана Торбокова остался от его деятельности кайчи, лишь была усилена лирическая струя. То есть, его поэзия лиро-эпична по своей природе, она экстравертивна, направлена на внешний мир более, чем на свой внутренний. Вот отрывок из стихотворения о лютом январе: Однако красив ты, вот возвращаюсь я лесом, еловые ветки в снежных шубах сидят - как будто зайцы — вверх по дереву тесно, и на меня доверчивым взглядом глядят. Но стоит ветру верткому объявиться, холодным порывом выскочить исподтишка, как тут же зайцы наземь стали валиться и разбиваться, гибнуть в моих ногах. Погибли, видно, не все, один - настоящий - заяц помчался вдруг от ног моих юрко прочь, то будучи виден средь снега, то с ним сливаясь, и скоро исчез в поземке - призрак точь-в-точь. Мы думаем, что и человек нашего века найдет в поэзии Сте­пана Торбокова много для себя нового, интересного и полезного, узнает что-то свое в его поэтическом мире, почувствует свою сопричастность этому удивительному миру, а также - к миру шорского фольклора.

Косточаков Г.В.

секретарь Союза писателей России,

доцент Кузбасской государственной

педагогической академии

г.Новокузнецк

Воспоминания очевидца

 

Давно это было, в конце пятидесятых годов прошлого столетия при городской газете «За уголь» функционировала городская литгруппа, куда входили люди разных возрастов и интересов. Именно здесь начинали свой творческий путь впоследствии профессиональные писатели Владимир Коньков и Владимир Куропатов, поэты М. Субботин и Р. Шипилова, публи­ковал первые стихи А. Креков.

Первое знакомство с шорским поэтом-сказителем Степаном Торбо­ковым произошло так. Как-то Михаил Субботин пригласил всех желающих на внеочередное занятие литгруппы для встречи и знакомства с ориги­нальным, как он выразился, поэтом-писателем Горной Шории Степаном Торбоковым. При встрече Михаил представил нам выше среднего роста, кряжистого телосложения, лет более пятидесяти мужчину - шорца с до­брым, как бы изнутри лучистым взглядом.

Четким, гортанным голосом, выделяя каждое слово, он начал чтение. Михаил попросил: «Автора не прерывать. Все вопросы и замечания после прочтения».

Степан Семенович читал рассказ «Той», в переводе с шорского «Свадьба». Слушали его с нескрываемым интересом. В русском тексте то и дело проскальзывали незнакомые нам шорские слова. Мы же, слушая гор­танную речь, невольно ловили себя на том, как не зная шорского языка, мы легко угадывали их смысл. Они смотрелись и воспринимались нами легко и естественно, как изюминки в булочке. Особо запомнилось описание невес­ты во время танца:

«Её быстрые ноги в туфельках на высоких каблуках рассыпали дробь по гул­кому полу, её гибкие руки-крылья словно плавные волны изгибались от пред­плечья до ладони, будто приподнимая танцовщицу ввысь, а смеющиеся глазки-елочки, осыпая брызгами веселья, включали улыбки присутствую­щих, черные волосы метались, как хвост куркулана и вся она, как небесный шалбан освещала поселок.

- Что такое куркулан? - посыпались вопросы по окончанию чтения.

- Жеребенок

- Что такое шалбан?

- Луна.

Отвечал Степан Семенович недоуменно поглядывая то на нас, то на Михаила Субботина.

- Ну так и пиши по-русски, к чему эти заморочки, - наступали неугомон­ные критиканы.

Мягкой обезоруживающей улыбкой, погасив кипевшие страсти, Ми­хаил начал свою неспешную речь.

- Ведь именно в этих словах-жемчужинках проявляется самобытность автора, который знакомит нас с богатыми и неповторимыми элемен­тами культуры своего народа. Степан Семенович - это первая ласточка, которая помогает открыть нам целый пласт духовного богатства шорцев.

Вспомните такие обороты: «быстрые ноги», «руки - крылья», «глазки-елочки», которыми автор рисует портрет молодой женщины. Ведь это поэзия в прозе. Лично я, слушая рассказ Степана Семеновича, слышу не­вольную музыку в душе. И так ли часто можно увидеть подобные творе­ния на страницах современной литературы.

Вот таким было моё первое знакомство с поэтом, сказителем, чело­веком мудрой души - Степаном Торбоковым.

 

Кремнёв А.М.,

Член поэтического клуба «Кедр» при Центральной городской библиотеке г.Осинники

Народный учитель и кайчи

       Сейчас Степану Семеновичу Торбокову уже семьдесят лет, а первый сборник его произведений «Белая береза» вышел в Кемеровском книжном издательстве в год шестидесятилетия автора.

       Большая трудовая жизнь за плечами у этого человека. В его судьбе как в капле воды, отразилась судьба его народа, судьба его Шории. Тяжела была жизнь шорского народа до революции. Недаром и название этой горной страны – «Шория» - произошло от слова «шор», что значит «печаль».

       Охотником был отец Степана – Семен Леонтьевич. Степан и родился в охотничьем шалаше. Мальчиком вместе с отцом исходил родные горы вдоль Томи, Мрас-Су и Кондомы, охотясь на соболей, коз и маралов. Неделями не бывали они с отцом в родном улусе, а когда возвращались с удачной охоты, то в родном аиле начинался той – праздник. Отец обращался тогда к добрым духам-покровителям, благодарил за добычу. Бабушка Степана, Пахтан, слыла шаманкой. Она знала много заклинаний и молитв и камлала, то есть колдовала, кружась вокруг костра, била в бубен и заклинала то Ульгена – повелителя добрых духов, то Эрлика – повелителя злых, черных духов.

       Но еще сильней, чем камлание, привлекала Степана игра на народном инструменте кай-комусе. Кай-комус немного похож на русскую балалайку. Из двух витых струн кай-комуса кайчи извлекал свои нескончаемые мелодии. Иван Тельзебеков мог всю ночь напролет петь под кай-комус сказания о подвигах древних шорских богатырей, а другой кайчи, Николай Набазаков, сочинял народные песни сам и сам же придумывал к ним несложные мелодии. В его песнях высмеивались жадные баи, хитрые купцы, попы. Песни кайчи запоминались. Хотелось взять самому кай-комус и сложить свою песню. И он пел. Но еще больше смышленому пареньку хотелось учиться. Степан кончил церковно-приходскую школу.

       Семен Торбоков уходит на целую зиму промышлять в тайгу, а ранней весной, принеся на себе полную сюртку пушнины, отец отправляет четырнадцатилетнего Степана в Бийск, чтобы сын продолжал там образование. Но для сына бедного шорца-охотника дорога в гимназию или в реальное училище была закрыта. Оставался один путь – тайга, охота. Легки и быстры были его резвые ноги, зорок охотничий глаз, тверда и крепка рука, державшая охотничье ружье. Не было тайн в тайге для молодого охотника Степана Тогбокова. Бескрайняя тайга в синей утренней дымке открывалась его взору с высоких вершин. А выше их были островерхий Тегри-тижи и Абаканские Белки. Когда смотрел молодой охотник на родные горы, хотелось ему взять комус и спеть обо всем, что на душе.

       Так бы и шла жизнь охотника Степана, также незаметно и тихо оборвалась бы она когда-нибудь на охотничьей тропе, но пришла в Шорию революция. И охотнику Степану пришлось много помогать ее окончательному утверждению в Шории. Колчаковщина восстановила дореволюционные порядки. Вернулись баи-кровопийцы. Шорская беднота уходила в партизаны. А Степан, которого уже знали как молодого кайчи, ходил из улуса в улус, пел песни о счастливой доле своего народа, которая ожидает его, если он вместе с русскими прогонит Колчака хана. Степан и сам хотел пойти в партизаны, но большевик Александр Побызаков посоветовал ему продолжать начатое важное дело: песней подымать народ на борьбу. И со всей страстью молодости пел кайчи Степан о храбрых богатырях, на которых должны быть похожи партизаны.

       Еще шла гражданская война, а кайчи Торбоков мечтал о новой судьбе: прогонят ханов и баев, вернется Советская власть, он выучится на учителя и будет учить детей своего маленького народа.

       Но этой мечте было суждено исполниться не сразу. Степан Торбоков стал служить Советской власти не в качестве учителя, а в качестве уполномоченного сельского Совета. Он один из столь малочисленных грамотных людей в Шории учил шорцев хозяйничать на своей земле, разъяснял советские законы, пересказывал статьи великого друга народов В.И.Ленина. Степан организовал в Шории потребительскую кооперацию, а потом стал заведовать нардомом. Здесь ему приходилось не только разъяснять политику молодой Советской власти, но и учить грамоте, решать важные вопросы, давать житейские советы.

       Не расставался он и с кай-комусом: через песню короче путь к сердцу народа. Тогда Степан и стал записывать песни своего народа и сочиненные им самим.

       А очередной задачей Советской власти была всеобщая грамотность в стране. И Степан в 1927 году поступает учиться на курсы ликвидаторов неграмотности в Мысках. Вернувшись, он открывает курсы у себя в улусе и целиком отдается этой работе. Уже сделан шаг к заветной мечте стать учителем.

       Но лишь три года спустя, после окончания учительских курсов в Красноярске Степан Семенович начинает работать учителем в улусе Тенеш.

       Степан Семенович не только учит, но и агитирует вступать в колхоз, руководит художественной самодеятельностью, сам пишет инсценировки для кружка, под кай-комус исполняет импровизации. Жизнь его полна и интересна. Но он чувствует нехватку знаний и поступает на заочное отделение геофака Томского университета. Он работает в Тайлепе учителем биологии и географии. И по сей день живет в этом улусе учитель и кайчи Торбоков. Выросли целые поколения людей, выученных им. Это они изменили жизнь родного края, а учитель-кайчи создал песни об этой новой жизни.

       В годы Великой Отечественной войны С.Торбоков создает глубоко патриотические песни. Он обращается к шорскому героическому эпосу.

       Постепенно С.Торбоков все глубже и глубже изучает фольклор своего народа и записывает сказки, легенды, сказания латинизированным шрифтом на шорском, тут же делает подстрочные переводы на русский язык.

       В 50-е годы Степан Семенович завязывает связи с научно-исследовательскими институтами языка, литературы и истории и знакомит их со своими собраниями. К этому же времени относится и знакомство С.торбокова с поэтом Ильей Авраменко. Встреча с ним окрылила С.Торбокова, заставила еще более серьезно заняться творчеством. Его стихи в переводах поэтов Михаила Небогатова и Геннадия Сысолятина появляются на страницах местных газет, журнала «Сибирские огни». Очень плодотворно было знакомство Степана Торбокова с Геннадием Сысолятиным. Хорошо знающий Хакасию, Горный Алтай и Горную Шорию, Сысолятин-переводчик тонко чувствует и передает языковой и национальный колорит поэзии Степана Торбокова. Вкус переводчика проявляется также в выборе самых интересных, значительных и поэтических произведений поэта-шорца.                 

 

Без автора

(газета «Маяк Коммунизма»)

 

Легенды, рожденные около гор

           

…Стихи шорского поэта Степана Семеновича Торбокова, учителя, охотника и кайчи, хорошо известны в Кузбассе. Выходили в Кемеровском книжном издательстве его поэтические сборники, стихи печатались в сибирских газетах. Переводы в основном были сделаны Геннадием Сысолятиным и Михаилом Небогатовым.

       В творчестве С.Торбокова соединилось прошлое и настоящее шорского народа. Для стихов поэта, близких к устной шорской поэзии, характерно образное осмысление мироздания; в них слышатся могучие отголоски первотворчества, образного сотворения мира.

 

На твои, Алатау, вершины

Я на белом взбирался коне.

А спускался в родные долины –

Сам седло приносил на спине.

 

И на сером коне, в бездорожье,

Я на синий взбирался таскыл.

А когда возвращался к подножью, -

Сам седло на себе приносил.

 

Под комус припомню лишь ныне

Я о белом коне удалом.

Он остался в снегах на вершине,

И бедро его стало холмом.

 

       Как и устная шорская поэзия, стихи Торбокова неразрывно связаны с горами. Горы даны во всей их географической, геологической, метеорологической, даже астрономической красоте.

       Например, о Мустанге:

 

И в полнолунье северный твой склон

алтайскою луной не освещен,

сибирским солнцем в полдень не согрет –

Зимой и летом цепенеет он.

 

       О горе Эзреш:

Гора Эзреш, песчаная, сыпучая,

Гора Эзреш, лесистая, дремучая…

 

       О горе Огудун:

И Огудун гора каменнобокая,

Ступенчатая, дикая, высокая…

 

       Дорога сердцу шорского охотника тайга. Ей, черневой тайге Кузнецкого Алатау, Степан Семенович Торбоков посвятил проникновенные и человечные стихи. В них – восторг перед величием природы, любование гордыми и красивыми ее созданиями, уважение к любым формам жизни, знание таежных троп и законов тайги.

       Но самое главное в творчестве Торбокова – это новая Шория.

Ты веселою, беспечальною

Стала, родина шор-анчы.

Звезды ГРЭС, а не плошки сальные

Освещают тебя в ночи.

Позабыты дни горя и бедности.

Радуй сердце мое и взор,

Сторона небывалой щедрости,

Рыбных рек и лесистых гор…

       Таежный горный пейзаж, безраздельно господствовавший в устной поэзии шорцев многие века, в поэзии Торбокова потеснен пейзажем индустриальным:

Развозят составы

повсюду родной уголек.

Бежит из мартенов

металла горячий поток.

       Железные дороги, асфальт в тайге, покоренные реки, «в школах гомон звонких голосов», новостройки, гул самолетов – вот что для Торбокова становится предметом поэзии. Он певец этих коренных изменений, происходящих на его родине.

       Мир строек, открытий, свершений надо беречь от войны. Тема защиты мира – одна из важнейших в творчестве Торбокова:

Сегодня народ мой мечтает о том,

Чтоб атом не вспыхивал адским огнем,

Чтоб в мире и дружбе все люди земли

Спокойное счастье навек обрели.

       О готовности бороться за мир поэт говорит от лица всего своего народа. До конца жизни он был связан с родным народом самой крепкой связью – творчеством…

 

Никонова Л.

(Газета«Кузнецкий рабочий

от 5 января 1983 года)

Люблю мой край гористый и лесной!

 

Над лирою время не властно,

Стареть ей судьбой не дано.

В ней сердце и живо, и страстно,

Бессмертно с народом оно.

       Имя талантливого шорского поэта Степана Семеновича Торбокова хорошо известно нашим читателям. Его стихотворения нередко публикуются на страницах «Сельской правды», пользуются неизменным успехом не только в нашем районе, но и далеко за его пределами. Кемеровское книжное издательство выпустило три его поэтических сборника: «Белая береза», «Пихточка» и «Струны кай-комуса». Переводами стихотворений С.Торбокова занимались и сейчас занимаются известные поэты абаканец Г.Сысолятин, кемеровчане М.Небогатов и В Махалов. Переводы стихотворений Торбокова, кроме выпущенных книг, можно прочитать ив их сборниках. Районные и городские газеты Новокузнецка, Таштагола, осинников, Междуреченска и Мысков, а также областные «Кузбасс» и «Комсомолец Кузбасса» регулярно публикуют новые подборки стихов Торбокова. К поэту пришло заслуженное признание.

       Завтра ему исполняется 75 лет. Накануне этого события мы побывали у Степана Семеновича в гостях. Многое нам поведал поэт. Сын знаменитого охотника Семена Леонтьевича, он и сам рано полюбил охотничье ремесло. Уходя с отцом в тайгу, часто на два-три месяца, молодой Торбоков был предоставлен самому себе. Тайга для него становилась вторым домом, а он в ней – хорошим, рачительным хозяином. Охотились преимущественно за соболем, промышляли и белку. А поскольку каждый заряд был на счету, били только наверняка. Но какой бы ни была богатой добыча, за нее они получали немного: скупщики приобретали пушнину фактически за бесценок.

       Единственной радостью возвращения в родной улус были, пожалуй, веселые вечеринки, на которых молодежь состязалась как в физической ловкости и выносливости, так и мастерстве пения и рассказа под аккомпанемент национального струнного инструмента кай-комуса. Торбоков любил эти вечера, сам был хорошим певцом и исполнителем народного эпоса. Пел он и свои песни, родившиеся в его сердце на каком-нибудь привале у горы Тыдын под отсвет веселого костра. Песни, преимущественно любовные, были освещены богатым чувством, отличались мелодичностью. Иногда в них звучали гневные нотки, грозившие поэту большими неприятностями. К счастью царизм пал.

       С приходом Советской власти коренным образом изменилась судьба трудолюбивого шорского народа, а вместе с ним и личная судьба поэта. Уже взрослым человеком Степан Семенович потянулся к знаниям. Тех нескольких лет начальной школы, которые он имел, для новой жизни было уже недостаточно. Сначала Торбоков усиленно занимался самостоятельно, а потом получил и среднее образование. В 37 лет Степан Семенович заочно поступил на географический факультет Томского университета и в военном 1943 году окончил его. Свои богатые знания он посвятил родному народу. В течение четверти века Торбоков учительствовал в школах сел Кинерков, Рябиновки и Тайлепа. Был завучем, директором. По-прежнему увлекался поэзией. Новая жизнь принесла в его поэзию новые темы и мотивы. Как пишет поэт, теперь он

«Готов стихи восторженно писать,

По Шории их с ветром рассылать».

 

       Стихи без всяких публикаций находили дорогу к людям. Из уст в уста их передавали из одного аила в другой, из улуса в улус. Слава народного шорского поэта докатилась и до Хакассии. И тогда хакасский поэт А.Е.Кильдичаков впервые перевел их на русский язык и опубликовал в газете. Было это еще до войны. С тех пор все чаще и чаще стихи Торбокова стали доходить и до русского читателя. В них безыскусность и простота слиты с человеческой добротой и мудростью. Наблюдательность поэта, глубокое знание народной жизни воплощены в запоминающиеся поэтические образы и метафоры, точные детали.

Все ему дорого на обновленной земле.

«Я стою на горном склоне,

Сын счастливых дней.

Светит солнце над зеленой

Шорией моей», - пишет поэт в одном из стихотворений.

       Многие стихи Торбокова – о проверенной временем дружбе шорского и русского народа, о радостях нашей жизни, о вечно молодой родной природе…

       Завтра в райкоме партии состоится чествование поэта. Пожелаем ему отличного здоровья, долгих лет жизни и новых стихов!

 

Петраш В.

Молодость и грезы поэта

       Три четверти века прожито. Не каждому даются такие высоты. И дело не только в арифметическом числе лет. Главное, как прожиты эти годы, что остается после тебя людям.

       Шорский поэт-сказитель Степан Семенович Торбоков с гордостью может сказать, что длинный жизненный путь пройден нетореной тропой, полной самых серьезных неожиданностей. Только в этот вечер торжества больше молчал. Говорили о нем. Да и есть что сказать о С.Торбокове, чье имя известно в Кузбассе и дальше. Его знали академик Жермунский и казахский писатель Ауэзов, он – в почетных списках института мировой литературы.

       Ровеснику века, С.Торбокову, пришлось испытать долю угнетенного и радость от созданной песни, увидеть новую жизнь во всей широте и яркости.

       Сын бедняка – шорца, он родился в Осинниках. Нужда заставила рано взяться за труд, не по возрасту тяжелый. Уже тогда будущий кайчи задавал себе вопросы, отчего так тяжко живется бедноте? А потом и сам себе отвечал, вернее, отвечала на это сама жизнь.

       Когда Степан Семенович окреп, возмужал, стал заправским охотником-промысловиком, пешком исходил Кузнецкий Алатау, Саяны. И кто знает, может, непосредственное соприкосновение с девственной природой, ее неповторимой красотой пробудило в нем чувства творчества.

       Свидетель революции, гражданской и отечественной войн, Торбоков не мог о них не писать. Не мог молчать, когда учил детей грамоте после окончания в Красноярске специальных курсов.

       Собирателю шорского эпоса, сказителю, работа в школе помогала, как нельзя лучше видеть будущее, которое рождалось в повседневных буднях. А когда назначили директором школы в селе, где он сейчас живет, то забот и хлопот прибавилось. Но не ушла жажда познания мира. Уже довольно в зрелые годы он решает, что нужно учиться и при всей загруженности поступает и заканчивает географический факультет Томского университета. Это было наглядным, что дети разных национальностей при желании могут получить высшее образование.

       На какой бы работе Торбоков ни находился, он всюду использовал возможности встреч со стариками, молодыми людьми, слушал их песни, записывал. С десяти лет он стал собирать песенные исполнения, меткие пословицы, поговорки. Тогда у Степана Семеновича появилось неуемное стремление воспроизвести то, что создано народом.

       Будучи зрелым, ему исполнилось тогда двадцать три года, Торбоков заявил о себе во всеуслышание. Первые публикации показали самому автору стихов и сказаний сильное и слабое в творчестве, которое лишь только складывается.

       Известный знаток эпоса И.К.Тельбезеков внимательно относился к молодому другу С.С.Торбокову, умевшему тонко, мелодично в песнях передать красоту языка кондомских шорцев.

       Можно сказать, он посвятил свою жизнь тому, чтобы записать пятьдесят эпических произведений, песен, каждая из которых состоит из семи тысяч стихотворных строк. Многое Торбоков опубликовал в газете «Красная Шория», других печатных изданиях. И приятно говорить о человеке, чей труд вкладывается в выпуски газеты, он наш постоянный внештатный корреспондент.

       Музыкальность таланта, горячее стремление отдать жар своего сердца людям давало постоянно о себе знать. Степан Семенович страстно любил самодеятельность, участвовал в ней сам, писал инсценировки и ставил их на сцене. Таким образом, мы его видим и как значительного просветителя народного.

       На авторском вечере, посвященном 75-летию поэта С.С.Торбокова, много проникновенных слов высказывали заведующие кафедрами Новокузнецкого пединститута А.И.Чудояков и Э.Ф.Чиспияков, преподаватель этого института Т.Ф.Рябцева, заместитель председателя Новокузнецкого райисполкома Т.В.Чергачев, секретарь райкома комсомола В.И.Перфильева, представители Горно-Алтайского института, общественности района и города.

       Представители редакций газет Таштагола, Осинников, Мысков, Междуреченска, Новокузнецкой сельской газеты искренне поздравили С.С.Торбокова, пожелали ему здоровья, широкого творчества, лет до ста без старости, вручили сувениры и памятные адреса. А студенты, кроме того, прочитали много новых и прежних интересных стихов юбиляра.

       Участники торжества выразили большую благодарность Новокузнецкому райкому партии, секретарю по идеологической работе З.Д.Хуторянской и другим партийным работникам за душевную и умелую организацию вечера. В самом конце вечера автор прочитал свои новые стихи.

Сергеев Б.

Новокузнецк – Таштагол

(Газета «Красная Шория»

от 1 января 1976 г.)

Свеча памяти

 

       Зажег ее в творческой гостиной один из самых старейших представителей коренного народа, шорцев, в честь своего знаменитого соплеменника, общепризнанного поэта Степана Семеновича Торбокова.

       Огонь свечи занялся враз, точно, как вспыхнуло когда-то творческое дарование самого Степана. Родиться выпало ему на нашей земле – в дремучем улусе Тах-таг-аал, что в переводе с шорского означает улус на осиновых горах, это и определило в будущем название города – Осинники.

       Но в год рождения Степана, а случилось это на стыке двух столетий – 10 декабря 1900 года, - улус представлял собой одинокое поселение, затерявшееся в глухой тайге.

       На охотничью тропу вместе с отцом Степан стал рано, еще подростком. Тропа вела далеко: к истокам Кондомы, к верховьям Мрас-Су, к неукротимой Томи. Уводила надолго – под сень таинственных лесов, к огнедышащему пламени костра, к несказанной красоты закатам и очаровательным рассветам. Не охотничий азарт, а неповторимая красота природы манила его и составляла мысли в непривычном для других порядке: стройно, красиво, примечательно. Старые шорцы разумели в этом толк, и на одном из праздников протянули Степану кай-комус – всего-то де струны. Провел по ним рукой легонько, будто прилаживаясь, выбрал точку опоры для глаз на дальнем кедре, взметнулся звонким, чистым голосом.

       «Колыбельная», впервые напетая у люльки младшего братишки, стала как бы гимном у шорских матерей аула.

 

Ночь настала. Спи, дружок,

Рябчик с ветки - бух в снежок!

Под снежком его постель,

Над сугробом стынет ель!

Ель продрогнет до зари.

Ты, костер, в лесу гори.

И охотника согрей на постели из ветвей.

Пламя красное, как медь,

Но трещит мороз-медведь.

Правый бок огонь печет,

Левый бок мороз дерет.

На заре костер погас,

В небесах моралий глаз.

...Спи, малыш, еще темно,

Смотрит ель в твое окно.

Старый выкрошился сук,

Спит там серый бурундук.

Сторожит отец силки.

Будет соболь в них черныш,

                      Будет рябчик. Спи, малыш.

 

Но много времени пройдет, прежде чем одарят Степана заветным званием кайчи, а он возложит на бумагу такие строчки:

Был у нас кайчи, певец народа,

Старые легенды говорят:

Запоет - и вторит вся природа,

Лес и горы подпевают в лад.

Первый сборник, вышедший в 1960 году, он на­зовет "Пихточка", второй - "Белая береза", третий - "Струны кай-комуса". В его бумагах, после смер­ти, найдут письмо редактора Кемеровского книж­ного издательства Л. Глебовой: "Ваши стихи включили в план издания на 1968 год".

В 60-е годы С. Торбокова печатают охотно и повсеместно. Его переводят В. Махалов и М. Небогатое. Но, пожалуй, более всего это удается Г. Сысолятину.        

Исследовать творчество С. Торбокова начнут на­много позже, когда появятся такие изыскатели и хранители народного творчества, как, например, безвременно ушедший из жизни заведующий кафедрой шорского языка и литературы Новокуз­нецкого пединститута А. И. Чудояков. Творчество Торбокова отнесут к так называемой тихой по­эзии. Что это такое? Послушаем преподавателя НГПИ Г. В. Косточакова:

- После Отечественной войны поэзия восхваляла индустрию – громадье заводов, величие фабрик, мощь новостроек. Степан Торбоков писал о противоположном. Вдохновение он черпал в живом и выражал только живое – природу, человека, животный мир. Он сочувствует рябинке, которая волей неведомой судьбы пустила корни на недоступной скале, жалеет березку, сок которой безжалостно пьют…

Сочувствие в его стихах переходит в любовь - бездонно-искреннюю, беспредельно преданную ко всему, что его окружает.

По окончании множества всевозможных ликбе­зов, курсов, школ и даже Томского университета жить Торбоков продолжает в таежном краю: в Кинерках, Тенеше, потом перебирается в Тайлеп.

    - Случилось это в году 33-34-м, - рассказывает приглашенная на открытие чтений племянница кайчи, Федосья Пантелеевна Торбокова. – Мы жили рядом долго.

       Степан Семенович очень любил детей. Он был учителем от бога, но даже я, племянница, боялась его (тогда принято было учи­телей бояться), хотя ежедневно, рука об руку, мы по четыре километра ходили пешком в Рябиновку (туда перенесли нашу школу) и столько же обратно.

У шорцев старшего брата или дядю принято на­зывать дедом. Не нравилось это Степану Семе­новичу, и он, задабривая ребятишек, кормил их медом и просил, чтобы так не называли.

Любил С. Торбоков рассказывать сказки. За­писывал их с чьей-то памяти, сам сочинял - доб­рые, поучительные и непременно со счастливым концом: "Волшебная шапка", "Чок-анчи", "Охот­ник Панюгеш" и т. д. Одну из таких сказок - "Пчел­ка" - инсценировали студенты первого курса факультета шорского языка НГПИ, на шорском же языке и сыграли перед слушателями первых Тор-боковских чтений.

Следует подчеркнуть, что и студенты, и препо­даватели этого института, и бывшая учительница Тайлепской школы Т. А. Шатилова по-прежнему продолжают кропотливую работу по изучению наследия С. Торбокова. На этот раз они привез­ли в музей множество фотографий, писем, руко­писей, документов, рассказывающих о творчестве таежного поэта, который собрал и построчно пе­ревел более 50 произведений шорского народ­ного эпоса.

Жил Торбоков в гармонии со своей душой и природой. Ему не нужно было ехать в лес за настроением. Достаточно было выйти на кры­лечко, присесть на завалинку, прислушаться.

Люблю мой край, гористый и лесной, Весну и осень, летом и зимой! Причудлив он, когда ручьи текут, когда саранки пестрые цветут, Когда в зеленом сумраке лесов, Как колдовство, звучит кукушкин зов.Одно четверостишие сменялось другим - и так могло продолжаться часами. Часами его слуша­ли односельчане.

- Он был непревзойденным исполнителем сво­их произведений, -рассказывает Ф. П. Торбоко­ва. - Слушая его, люди плакали, не стесняясь.

Всем селом собирались, как правило, под вы­ходной. Это было что-то вроде посиделок: то в одном доме, то в другом - поочередно. До 1949 года в Тайлепе электричества не было, един­ственным источником освещения служила ке­росиновая лампа. Пили чай, заваренный души­цей и белоголовником. Любили пельмени, на­верное, так же, как русские, только в фарш до­бавлялись кедровые орехи.

Торбоковы ничем, пожалуй, не отличались от других семей, живя натуральным хозяйством: дер­жали скот, имели пасеку. Степан Семенович лю­бил ухаживать за пчелами. Здесь, возле ульев, он сделал свой последний шаг 10 июля 1980 года, когда никого с ним не было. Сыновья Валерий с Иваном да жена Анастасия Алексе­евна, урожденная Акушакова, были в это время на покосе.

На три года пережила своего мужа Анастасия Алексеевна -спокойная, мудрая женщина. Имея уже двоих детей, она училась и до войны успела окончить семь классов. Оба сына получили выс­шее образование: Иван окончил Томский по­литехнический институт, Валерий - юридичес­кий факультет университета.

...Восходят зори над тайлепским домом Торбоковых. Горят закаты. Деревья вспоминают о былом. И люди - бережно, по слову, по факту накапливают все, что относится к самобытному творчеству Степана Семеновича. Есть интерес­ная задумка - создать в Тайлепе дом-музей Торбоковых. Может, к столетию поэта она и сбудет­ся?

 

Смирнова Л.

(газета «Время и жизнь»

от 1 января 1998 г.)

Слово об отце

       Мой отец Степан Семенович Торбоков являлся ровесником века, родился он в декабре 1900 года в Тагдагале (теперь город Осинники), в то время довольно крупном селе (по шорски аале), расположенном на правом берегу светлой, говорливой на перекатах и хариусной в верховьях речки с грозным названием Кандалеп, что переводится как Кровавая Речка – своеобразный лермонтовский Валерик в миниатюре. Кстати, на границе с Алтайским краем течет речка с таким же названием. По преданиям, на берегах ее наши предки пытались сдержать джунгар и расплатились за это собственной кровью. Отец говорил, что в его памяти старшие запрещали поить лошадей из нее, так как она сдобрена кровью предков.

       Дед Семен Леонтьевич даже для своего времени был неплохим охотником, сказались гены – наш прадед слыл в окрестностях легендарным лыжником, догонял чернобурую лису, однажды из любопытства погнался за росомахой – надолго ли у той хватит выносливости и замучил зверя уже в Алтайском крае, где-то под Пуштулимом. Об этом сам я слышал от земляков, сравнительно недавно ушедших в мир иной. Зимой дед находился на охоте и промысловиками или один, летом чаще жил на пасеке, что располагалась на речке Калтанчик через две горы от Тагдагала.

       В двадцатых годах отец вместе с дедом, промышляя пушного зверя, исходил на лыжах все три Терси, бывал в нынешнем Тисульском районе, на Салтымаковском хребте, на Тегри Тижи (Поднебесных зубьях), в верховьях Кондомы и Томи. От отца я и узнал, что названия Берчикуль, Алатага, Боготол в Тисульском и Тяжинском районах, также как и Тайдон, Терси и многие другие шорского происхождения, названы они так охотниками, промышлявшими в тех краях соболя.

       Тоскуя о своей безвозвратной охотничьей молодости, шестидесятилетний отец сказал:

 

…Молчат, призадумались горы,

Но сколько, в который уж раз

Я слышу глухие укоры,

Почто позабыл ты про нас…

…Хочу взглянуть на горностая,

На яркость глупую его,

Когда капкан перегрызая,

Он злой не видит ничего…

           

Хоть и приносила в те времена немалый доход охота, однако только ею прожить и тогда было трудно, особенно, если учесть, что у деда кроме отца – старшего было еще четверо детей, а бабка наша умерла, оставив последнюю дочь грудным ребенком, поэтому Семен Леонтьевич держал скот, занимался хлебопашеством, и отцу с самого детства пришлось познать секреты выращивания хлеба, сенокоса, а также пришлось познать пасечное дело.

       Закалка, полученная с детства на покосе, пашне, в тайге на охоте и у пчел на пасеке, позволили отцу, как и многим его сверстникам прожить до 80-ти лет, практически не зная болезней.

       В Тагдагале имелась церковь, церковно-приходская школа, которую отец окончил, что позволило ему заняться дальше самообразованием, поступить и заочно закончить Томский государственный университет.

       Еще до поступления в университет в 30-ых годах отец принял активное участие в ликвидации безграмотности в Горной Шории, для чего был направлен в таежный Тенеш, где начал учительствовать. Где-то в 33 году он переехал в Тайлеп, работал в Н-Кинерках, Рябиновке, с 1946 по 1965 годы был директором Тайлепской школы. С ведением буро-разведочных работ в окрестностях Тайлепа его население сильно увеличилось за счет приезжих, поэтому в школе, ставшей семилетней, было довольно много учеников. Из уроков отца по географии и биологии запомнились его примеры из фауны и флоры Горной Шории, которые, исходя вдоль и поперек свой край, знал он в совершенстве.

       За четверть века учительского труда, отец заметных успехов на данном поприще не добился, наград за свой труд не имел, хоть и выучил немало учеников, не в учительском труде было призвание его, в другом.

       Когда в начале тридцатых годов волна раскулачивания докатилась и до наших мест, активисты в Тагдагале порешили, что Семен Леонтьевич самая подходящая кандидатура для ссылки в Нарым. Еще бы, на добытые охотой, крестьянским трудом средства, дед построил пятистенный дом, еще до начала семидесятых годов стоявший на берегу речки Кандалеп, которой теперь больше подходит название Угольная, так как довно уже не светлые потоки текут в ней, а черные. К тому же, еще до отъезда в Тенеш отец приобрел молотилку, что явно не понравилось активистам, не очень то утруждавшим себя на пашне, покосе, лишь поэтому жившим бедняками и люто завидовавшим зажиточным. Семейство деда почти готово было последовать известному шорцам по сплавному делу пути сначала до Томска, а затем по Оби до Колпашева и дальше в Нарымский край вместе с другими истинными косарями и хлебопашцами обживать болота.

       Отцу пришлось съездить в Новосибирск и доказать там, что ни под каким углом Семена Леонтьевича рассматривать как кулака нельзя, а это было ой как трудно в те времена сделать.

       В 1947 году, теперь уже за то, что сам отец в Тайлепе стал строить пятистенный дом, имел старого и смирного коня по кличке Бурка, на котором вывозил самим заготовленные в лесу бревна, последователи идей раскулачивания тридцатых годов решили непременно сослать в ссылку нашу семью. Запевалой в этом была довольно близкая наша родственница Кланя, работавшая избачем, поэтому полагавшая, что она самая крупная кочка на ровном месте. Какие только материалы Кланя на отца не собирала, надо отдать должное, добились они снятия отца с работы директора школы, только то в конце концов отец поставил все на свои места. Правда, для этого ему в 1948 году пришлось съездить в Москву, как тогда говорили, к Сталину, добиться приема в Кремле у какого-то крупного государственного деятеля, растолковать тому, что шорцы испокон веков имели лошадей, не годиться запрещать держать их и сейчас. Наличие в нашем двору Бурки явилось козырной картой у Клани и ее сподвижников. И на работе отца восстановили, и Бурку не отняли, и дом отец достроил, а тетка Кланя по причине своей лености как была ничем, так им и померла.

       Вот в этих схватках с активистами проявилась одна из способностей отца отстаивать права, хоть никакого юридического образования он не имел, с законами почти не был знаком, однако, очень точно чувствовал справедливость, во множестве своем писал сельчанам разнообразные жалобы, ходатайства, прошения. Могу сказать, что такая адвокатская деятельность отцу определенно нравилась, не было случая, чтобы он кому-то отказал в посильной для него помощи, разумеется, ничего за это не брал. Без всякой корысти помогал, как мог землякам. Имей он хотя бы среднее юридическое образование, быть бы ему неплохим адвокатом. Это я говорю с сознанием дела. Главное было у него - сострадание к людям, которых и защитить то было некому. А приходили к отцу сельчане с самыми различными житейскими вопросами:

- вдова солдата Великой Отечественной, в ограде которой местные власти хотят построить ларёк;

- родственник, отосланный в районной милиции ко всем чертям, с его заявлением об украденном стоге сена;

- отец парня-инвалида с детства, которому местный райсобес никак не назначит пенсию;

- бывшие колхозницы, вырвавшиеся в город, и полагавшие, что годы работы в колхозе зачтутся в трудовой стаж;

- родственники осужденных, по их мнению, слишком сурово;

- земляк, считавший, что он обижен соседом, отхватившим у него клочок от огорода.

       Всех вопросов, с которыми обращались к отцу земляки, невозможно припомнить, были они самыми разными, и, надо сказать, на многие из них отец находил правильное решение и в нужном русле писал свои бумаги. С детства запомнились слова отца о том, что бумагу надо написать так, чтобы она проняли чиновника до самых печёнок. Возможно, что чиновники в те времена были более покладистыми, чем сейчас, и отец своими бумагами пронимал их очень часто и добивался нужных решений.

       Неоднократно избирался он заседателем в Кузедеевский народный суд, при этом, надо сказать, не был молчаливым свидетелем процесса, согласно кивавшим головой председательствующему. Всегда, единственный в районе народный судья Чкалов М.А., приглашал отца на рассмотрение дел и он самым непосредственным образом участвовал в разрешении судеб людей, оказавшихся на скамье подсудимых.

       Если мне не изменяет память, то впервые в местной районной газете появилось стихотворение отца в декабре 1952 года и называлось оно «Песня шорца». Был этот стишок очень типичным для своего времени, естественно, прославлялась в нём сталинская Советская власть, так много сделавшая для нашего народа. Говорилось, как много троп в тайге пролегло, стало в ней светло и все в таком же духе. Хоть и вышло при жизни отца несколько тонких книжек с его стихами в переводах Небогатова и Сысолятина, сказать, что вот в этом было истинное призвание человека нельзя.

       Вот тут я подошел к основному, за что, действительно, следует перед отцом снять шапку, за что его, действительно, почитали земляки, в чём проявился истинный талант, прямо скажем, очень неординарного человека. Был отец сказителем героического эпоса – кайчи. Мне не понять, как это можно было запомнить столько поэтических сказаний, таких же, не побоюсь сказать, как «Слово о полку Игореве». Многие ли из нас могут похвастать, что знают наизусть такие вещи, а ведь мы хоть как-то изучали их в школе, а филологи и в ВУЗах. Отец же из уст в уста в отрочестве перенял эпос в Тагдагале от кайчи Тельбезекова, своеобразно подхватил от него эстафету. Вот только такие кайчи, как Морошка, Акмед, Тельбезеков, Токмашов, Степан Торбоков, их близкие и дальние предшественники до последнего времени через века пронесли шорский эпос, не дав ему погибнуть. Тем более удивительное это явление, что письменности наш народ не имел, и я очень горд своим отцом, достойной выполнившим свою миссию.

       С детства помню, как сельчане приходили к отцу и просили его в очередной раз сводить их в старину, мир богатырей, чудес и подвигов. Как и все кайчи, отец сопровождал сказания каем, надо сказать, очень красивой музыкой, при этом, добавляя в неё что-то своё. О размерах таких сказаний можно судить хотя бы потому, что не рассказывал, а пел он их в течение длинной зимней ночи, а то и двух ночей. Надо было видеть, как слушали земляки отца, а преподнести происходящее в сказаниях он умел. Преображался человек в такие часы во время кая, и слушатели невольно любовались им как артистом, великолепно исполнявшим свою роль. Да, это для моих земляков действительно был концерт, поэтому и проводили они ночи напролёт, слушая отца.

       Были у него небольшие слабости, как и у всех, не побоюсь этого слова, великих людей. Например, ему обязательно надо было чуть покуражиться, как вроде бы не соглашаясь выступить перед земляками, хорошо знавшими об этом и охотно прощавшему ему – кумир всегда остаётся им. Ведь видно же было, что отец рад приглашению, успел уже соскучиться по аудитории, надо было дать выход таланту. Не раз, проснувшись среди ночи, я слышал в детстве, как отец сам себе исполнял какой-нибудь отрывок из сказания. При этом он не репетировал, в этом отец не нуждался. В такие минуты я боялся кашлянуть или как-либо еще выдать, что слушаю отца, он бы сразу умолк, посчитав, что уличён в своей слабости.

       Где-то в начале шестидесятых годов отец отчётливо для себя уяснил, что ему-то некому из уст в уста передать принятую им в своё время эстафету, а не выполнив свою миссию, для которой он и был рождён, уйти из жизни не мог. В этом я глубоко убеждён. Однако, он нашёл выход из данного положения и засел за свой титанический труд, на который способны только подвижники. Стал отец излагать по памяти сказания на шорском языке, тут же переводя их на русский, всё это кропотливо записывая в самодельные общие тетради, сшитые им из нескольких ученических. И так изо дня в день, за редкими исключениями, на протяжении почти 15-ти лет. Одну такую тетрадь демонстрировал по Кемеровскому телевидению лет десять тому назад доцент Новокузнецкого педагогического института Андрей Ильич Чудояков, друживший с отцом, которую он ему и передал. Ещё одна тетрадь сохранилась у нас с братом на двоих, куда девались остальные, к великому своему стыду, сказать не могу. Вроде бы он отослал их в Абакан, Горно-Алтайск, Кызыл. Кай отца перенял Терентий Камзычаков.

       Умер отец 10 июля 1980 года, когда мы были на покосе. Скорее всего, он увидел вылетевший рой и хотел его посадить, о чем свидетельствовала сетка, которую пчеловоды надевают на головы при работе с пчёлами. Лежал он, крепко зажмурившись у одного из ульев, лицом к небу, куда, как он глубоко был убеждён, улетает душа человека.

                                                      Торбоков Валерий,

                                                                         сын С.С.Торбокова.

Октябрь 1991 г. г. Кемерово

 

 

«Труды Торбокова бесценны,

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 246; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!