Коллекция С.С.Торбокова в фондах новокузнецкого

Управление культуры администрации г.Осинники

Муниципальное учреждение культуры

«Централизованная библиотечная система»

Центральная городская библиотека

 

 

Слово о Торбокове

 

г.Осинники

2008

 

ББК 83.32Рос6-4К

С 48

 

 

Составитель: Рожнова Н.В.

 

Центральная городская библиотека г.Осинники благодарит Хакасский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории, Государственное учреждение Республики Алтай «Институт алтаистики им.С.С.Суразакова», новокузнецкий литературно-мемориальный музей Ф.М.Достоевского и краеведческий музей г.Осинники за предоставленный материал.

 

 

С 48

       Слово о Торбокове / Управление культуры администрации г.Осинники; Муниципальное учреждение культуры «Централизованная библиотечная система» Центральная городская библиотека; составитель Н.В.Рожнова. – Осинники. - 2008. – 186 с.

 

© Центральная городская библиотека г.Осинники

                                                                  2008 год

           

От составителя

Степан Семенович Торбоков – поэт-сказитель, собиратель фольклора давно уже стал визитной карточкой Осинников. Несколько лет назад Центральная городская библиотека занялась исследованием творческого наследия шорского поэта – земляка.

Документы, собранные путем визуального просмотра краеведческих периодических изданий, а также привезенные из творческих командировок в Хакасский научно-исследовательский институт языка, литературы и истории, Государственное учреждение Республики Алтай «Институт алтаистики им.С.С.Суразакова», и материалы, бережно сохраненные новокузнецким литературно-мемориальным музеем Ф.М.Достоевского и краеведческим музеем г.Осинники являются уникальными и представляют собой большую историко-культурную ценность. Наибольшего внимания заслуживают рукописи поэта, документы, иллюстрирующие жизненные этапы деятельности С.С.Торбокова.

Собранный воедино материал, объединенный в одну книгу под названием «Слово о Торбокове», позволит наиболее полно раскрыть жизненный и творческий путь поэта, его мировоззрение.

Книга состоит из нескольких глав.

Первая - носит название «Торбоков о себе». В нее вошли воспоминания Степана Семеновича и его рассказ о себе, напечатанные в газете «Красная Шория».

Глава вторая включает в себя статьи о Торбокове. Здесь мы  поместили воспоминания людей, которые были знакомы с поэтом лично, статьи о жизни и творчестве Степана Семеновича, в свое время опубликованные в различных печатных изданиях, а также Слово об отце, написанное его сыном Валерием Степановичем.

Третья глава посвящена изучению творческого наследия поэта. Это фундаментальные исследования неопубликованных записей шорских эпических сказаний в хакасском архиве С.С.Торбокова, сделанные ученым-исследователем Функом Дмитрием Анатольевичем, Тугужековой Валентиной Николаевной, а так же работы преподавателей кафедры шорского языка и литературы КузГПА – Ф.Г.Чиспияковой и И.В.Шенцовой.

Следующая часть книги включает стихи, написанные осинниковскими поэтами, посвященные выдающемуся земляку.

       В отдельную главу выделены письма С.С.Торбокову. В нее включены только те из них, которые мы смогли разобрать и авторы, которых известны. Это письма сына, деловая переписка с институтами и издательствами.

       Небольшую часть книги занимает глава, содержащая фотодокументы из краеведческого музея г.Осинники и литературно-мемориального музея Ф.М.Достоевского. В ней представлены фотографии из семейного альбома и фото документов, принадлежащих Торбокову.

       Работая над этой книгой, наша библиотека ставит перед собой цель познакомить подрастающее поколение и жителей города в целом с биографией нашего земляка, национального поэта, хранителя шорской культуры. А эти ценности имеют непреходящее значение, потому что они лежат в основе таких понятий, как патриотизм, любовь к своей малой Родине, к своему родному городу. Ведь в судьбе С.Торбокова как в капле воды отразилась судьба его народа, судьба Горной Шории.

           

 

Глава I

С.С.Торбоков о себе

О Шории пою

 

Наш корреспондент попросил Степана Семе­новича рассказать о ceбe. И вот из села Тайлеп, Нивокузнецкого района, Кемеровской, области пришел ответ.

 

Родился в конце 1900 года 24-го декабря в улусе Осинники (ныне город Осинники). В 1913 году око­нчил церковно-приходскую школу. В 1914 году попы­тался поступить в Бийское катихизаторское училище, но не выдержал вступитель­ный экзамен, а в гимназию сыну охотника-шорца не бы­ло доступа.

Еще в детские годы я очень увлеченно слушал исполнение под аккомпа­немент кай-комуси сказмтеля-поэта Ивана Константиновича Тельбезакова (Куштай Иванги). Дословно за­поминал каждое сказание. А когда подрос, сам стал исполнять героический эпос. Вовремя колчаковщины хо­тел идти в партизаны, но передовые шорцы то­го времени — партизаны Федор Николаевич Токмашев и Александр Ильич Пебызаков —посоветовали хо­дить с кайкомусом в народ и петь героический эпос с тем, чтобы героические сказанья были похожи на партизан. Народ меня, как юного сказателя, слушал с огромным вниманием. Пос­ле изгнания колчаковщины, стал работать в родном се­ле наркомом и уполномо­ченным сельсовета, и стал разъяснять односельчанам советское законодательст­во и помогать людям уп­равлять своим хозяйством.

Стихи начал писать еще в юные годы, но они были неуклюжие и исключитель­но, — любовные. В 1930 го­ду меня послали в  г.Крас­ноярск на учительские кур­сы. Прослушав эти месяч­ные курсы, я был направлен учителем в Тенешскую школу Горной Шории.

Проработав в этой школе два года, был переведен в Тайлепскую школу преподавателем географии и биологии. Сразу почувствовав недостаток знаний, стал работать, учиться. Таким образом, работая, учился 15 лет. В 1943 году окончил при Томском государственном университете заочное отделение пединститута, получил диплом с правом преподавания географии в средней школе. Еще в юные годы очень высоко ценил героический эпос нашего народ. Когда ушел с работы не заслуженный отдых, с целью сохра­нить от забытия замечательное поэтическое народ­ное творчество — герои­ческие сказания - стал записывать на родном языке и построчно переводить на русский язык. Таким образом, записал и перевел около 60 сказаний,

Отец мой, Семен Леон­тьевич, слыл знатнымт охотником-следопытом, а поэто­му с ним вместе зимой на лыжах, в погоне за хищным зверем, прошел почти весь Кузнецкий Ала-Tаy, летом ходили зa кедревым орехом в Горношорскую тайгу.

 

Молчат, призвдумались горы,

Но снова, в который уже раз,

Я слышу глухие укоры:

«Зачем позабыл ты про нас?»

Родные мои, не корите,

Не мог я забыть вас, не мог,

Хоть нет уже силы и прыти,

Взобраться на дальний отрог.

Ни много, ни вами забыто,

Что было минувшей порой,

Резвым ногам следопыта,

Был соболь доступен любой.

Не сетуйте други – не надо…

Два раза не быть молодым,

Мы рады цветению сада,

Где жить поколениям другим.

 

С.Торбоков

(газете «Красная Шория».

– 1974.- 5 декабря)

Шория Степана Торбокова

 

В декабре 2005 года шорскому поэту Степану Торбокову исполнилось бы 105 лет. Внештатный корреспондент Анатолий Ильич Попов предложил вниманию читателей «Красной Шории» воспоминания Степана Торбокова. Они взяты из личной переписки А.И.Попова с поэтом, происходившей в семидесятые годы прошлого века.

 

Помню, в детстве, играя на берегу речки Кандалепки, в долине которой распо­ложен нынешний город Осинники, мы с ребятишками частенько нахо­дили округлые, похожие на лепешки, тронутые ржавчиной камни. Тогда я не знал ещё, что не камни это вовсе, а обкатанные водой шлаки древних плавильных печей.

Это была живая встреча с куз­нечным искусством предков, кото­рые несколько столетий назад добы­вали железо и выплавляли из него наконечники стрел, мотыги, топоры, ножи и всевозможную хозяйствен­ную утварь.

Когда подрос, я стал расспраши­вать стариков, внимательно прислу­шиваться к легендам и преданиям, извлекая, из них крупицы подлинной истины о моём народе. С тех пор ис­тория шорцев стала неотъемлемой частью всей моей жизни.

1926 году постановле­нием советского прави­тельства был организо­ван национальный Горно-Шорский район с коренным населением куз­нецкими татарами (вероятно, назва­ние произошло от древнего ремесла предков), или шорцами (по назва­нию самого большого рода «Шор»). Прежде шорцы жили родами - чона-ми. Северную часть Шории поделили между собою Божиян-чону, Абалар-чону, Табжео-чону. Южную - Калар-чону, Кзай-чону, Таят-чону и другие. Несколько родов-чонов облюбовали себе низовья реки Мрассу.

Во главе каждого чона стоял паштык (управляющий). Это был избираемый на сходе мужчина не моложе 18 лет. Женщины к выборам не допускались. Немалый интерес представляет процедура выборов. Каждый из собравшихся, подходя к кандидату на должность паштыка, дотрагивался до него рукой, одобряя таким образом выбор, хватал за пра­вую руку и сильно хлопал по плечу. Кандидат как бы старался убежать ог таких «ласк», но его, весело хо-xcfja, держали несколько парней. И тогда, будто бы уступая воле народа, избранный смирялся и принимал на себя обязанности паштыка. Вероятно, отсюда и пошло слово «тударча» - «держать», а не «выбирать». И в дни выборов у нас говорят: «советке тударча» - «держать советскую власть».

Разумеется, при выдвижении кандидатов на должность паштыка разгоралась настоящая борьба меж­ду байской верхушкой и бедняцко-середняцкой частью населения, и чаще всего избирался середняк, что­бы никому не было обидно. Так, на моей памяти избирались паштыками Бетбаяковского чона середняки Па­вел Малышев и Егор Таптычаков. Это были последние паштыки. Столыпин­ская реформа, направленная на лик­видацию общинного крестьянства, положила начало распаду чонов.

Преступников судил сам народ на общем собрании-сходке. Основ­ной нормой наказания была порка прутьями: чем тяжелее вина, тем больше прутьев. Но были случаи, когда сход приговаривал виновного к тюремному заключению или вы­сылке из родных краёв за пределы губернии. Решение схода было окончательным. Тех, кто совершал особо тяжкие преступления – убийство, грабеж, воровство, изнасилование – судили три паштыка соседних чонов. Приговор тогда посылался на утверждение в мировой или уездный суд. И не было случая, чтобы там не утвердили решение паштыков.

И всё это было сравни­тельно недавно, каких-нибудь сто лет тому назад. Отдаленные же наши предки вели в основном кочевую жизнь, зи­мовали на горах, потому что зимой на возвышенности теплее, чем в ни­зине. А летом спускались в долины рек. Зимой и летом жили в юртах. Зи­мой охотились, а летом занимались рыбной ловлей. Собирали и сушили корни кандыка, саранки, другие съе­добные растения и корни.

Коренное население юга Шории с давних времен научились корче­вать тайгу и обрабатывать землю. Орудиями труда были мотыги и де­ревянные грабли, но и этого было достаточно, чтобы собирать хоро­шие урожаи зерновых - ячменя, овса. Каждый колосок бережно выдергивался с корнем, связывался в небольшие снопики, которые затем вешали на жерди для просушки.

Скотоводством шорцы почти не  занимались, хотя и знали названия всех домашних животных. «Не корми ребенка молоком. Разве молоко для ребенка пища?» - говорилось в од­ной из шорских легенд.

Вплоть до Октябрьской ре­волюции, а в отдельных улусах даже и в годы со­ветской власти покойников не зары­вали в землю, а в гробах или просто завернутых в бересту подвешивали на крепких сучьях хвойных деревь­ев - кедра, сосны или пихты. Гробы выдалбливались из толстых стволов, а снаружи обтёсывались. Шорцы ве­рили в чистого духа Ульгена и злого духа Эрлика. Ульген находился на небе, а злой дух Эрлик в подзем­ном царстве. Ульген даровал людям жизнь и счастье, Эрлик напускал болезни и несчастья. Потому, на­верное, и подвешивали покойников на деревья, чтобы они не попали в лапы Эрлика, а были бы поближе к достославному Ульгену.

При принятии христианской ре­лигии шорцы исполняли христианс­кие обряды, но не забывали и своего Ульген-хана. В случае какого-нибудь несчастья или болезни тоже обраща­лись в первую очередь не ко Христу, а к своему старому знакомому - шаману-каму.

Новый год отмечался шорцами весной. Я хорошо помню, как в детстве, лишь только прогремит первый гром, все жители улуса, стар и млад, вы­бегали на улицу, снимали шапки, платки, бросали их вверх и востор­женно кричали: «Пусть мой старый год меня оставит, мой новый год в меня войдет!» Затем, через несколь­ко дней, пока не распустятся на деревьях листья, народ приходил к священной березке-шачыла. Каждый приносил приготовленную для этого случая брагу и разноцветные ленты для украшения. Когда собирался на­род со всего улуса, один из стариков - знаток - брал в правую руку по­варешку, в левую - туесок с брагой, подходил к березе, становился лицом к востоку и окроплял дерево брагой, а затем, обращаясь к священной бе­резке от имени всех жителей улуса, начинал моление:

-Зелёная голова зашевелилась,

Жизнь к нам вновь вернулась,

Горные двери открылись,

Горы и воды согрелись.

Старик-знаток пел, а остальные, затаив дыхание, с благоговением вслушивались в таинственные слова молитвы. Ведь он молил природу да­ровать людям в новом году счастья и здоровья, лучшую жизнь, удачную охоту и хороший урожай хлебов.

Названия месяцев у шорцев связаны с явлениями при­роды и хозяйственной де­ятельностью человека. Так, январь - кичич кырлаш, морозный; февраль - вьюжный; март - перевалочный (в мартовское новолуние глухари пе­реваливают из одной долины реки в другую через горные хребты или гривы); апрель - бурундучий месяц (зверек выходит из норки на повер-­
хность и начинает добывать себе пищу); май - ложный; июнь - пропо­лочный; июль - покосный; август - месяц молний; сентябрь - жатвы; октябрь - тока; ноябрь - охоты; де­кабрь - старший месяц.

Ни о каких числах и неделях шорцы не знали. Охотники, уходя в тайгу на промысел, говорили домаш­ним: вернемся в таком-то месяце, когда луна будет столько-то дней на ущербе, и наказывали к этому вре­мени приготовиться к их встрече.

На охоту уходили в полнолуние или в новолуние, и считалось, что тогда охота будет удачней. Даже лес для жилья старались заготовить в новолуние или полнолуние, полагая, что он будет крепче и долговечнее.

До столыпинской реформы шорцы платили так на­рываемый албан - государственный налог пушниной. Каж­дый мужчина, достигший 18-ти лет, должен был сдать шкуру крупного колонка или лучшего горностая; или от шести охотников в государствен­ную казну полагалось отдать шкуру соболя либо крупной выдры. Оплата албана отмечалась на отёсанной па­лочке рубчиком, так как грамотных людей почти не было.

Я помню, что на девять чонов был лишь один грамотный писарь и в каждом улусе его встречали как самого дорогого и почетного гостя. День сбора албана назначался паштыком и обязательно летом - в июле-августе, когда заканчивался сенокос, а время для уборки урожая ещё не подошло. И хотя людям приходилось бесплатно отдавать с таким трудом и риском добытые шкурки, всё же этот день отмечался торжественно: рассчитался с долгом, теперь гуляй на здоровье. На собранные с каждой семьи деньги покупался большой жирный бык или корова. Животное тут же забивали и варили в казанах мясо. Из толстых плах составлялся огромный круг. На самое почетное место первыми садились старики и старухи, затем охотники и платель­щики албана, а уж потом только все остальные.

Специально для этого случая избранные девушки и юноши разно­сили порезанное на мелкие кусочки мясо, а мужчинам-охотникам кроме того подносили кости с крупными кусками мякоти.

После пиршества пожилые люди пели песни, а молодежь состязалась в борьбе и беге. Девушки плясали в кругу, а дети играли в лапту.

На таких вот празднествах холостые мужчины при­сматривали себе невест. Кстати, жениться шорцу было не просто. Родителям невесты требо­валось уплатить калым: одного коня (якобы за голову девушки), одного или двух бычков и не менее ста руб­лей в придачу. Недешево обходилась и сама свадьба. Из-за такого обычая немало бедняков и батраков на всю жизнь оставались холостыми или женились на вдовах, за которых ка­лым не полагался. Выплата калыма была запрещена советским прави­тельством в 1928 году, однако и по сей день в отдельных улусах можно наблюдать случаи выплаты калыма, настолько крепка традиция предков.

В заключение коротких этих заметок мне хо­телось бы остановить­ся на некоторых географических названиях, связанных с историей шорского народа. Слово «кандалеп» происходит от шорского «кантогул», что в буквальном переводе означа­ет «кровь проливалась». В предании говорится, что на этом месте был когда-то жесточайший бой с джунгарами, и вода речки густо смешалась с человеческой кровью. Есть ещё другая речка Кандалепка, на кото­рой расположено село Кандалеп. В детстве, помнится, старики не разре­шали из неё пить воду и даже поить лошадей - до сих пор, дескать, те­чет здесь кровь предков, погибших в бою с джунгарскими ханами-пора­ботителями.

И совершенно не прав исследова­тель прошлого века Василий Вербиц­кий, утверждавший в своей работе «Алтайские инородцы», что бой про­исходил не с джунгарскими ханами, а с русскими казаками. Переходящие из поколения в поколение легенды и предания убедительно доказывают, что шорцы приняли русских казаков, как друзей, и не только боев, но и каких-либо вооруженных стычек между ними не происходило. Об этом говорит хотя бы такой пример. Все нации - тувинцы, хакасы, алтайцы, кумандинцы и другие - русского человека называют «орус-кижи», «орус-человек», а шорцы - «казак-кижи», «казак-человек». Это неоп­ровержимо доказывает, что наши предки впервые встретились именно с казаками как с представителями русского народа и были с ними в са­мых дружеских отношениях.

Русский народ помог шорцам перейти от полудикого, кочевого об­раза жизни к настоящей оседлости. Научил строить избы вместо юрт и хозяйствовать на родной земле, по­делился своей мудростью, фолькло­ром. До сих пор шорцы очень любят слушать русские сказки и сказания, потому что в них есть немало общего с нашими легендами и преданиями.

 

С. Торбоков,

шорский поэт

(газета «Красная шория». – 2006.- 29 января)

Глава II

Слово о С.С.Торбокове

 

Великий кайчи

 

Автор трёх поэтических сборников, страстный просветитель, собиратель шорского национального фольклора Степан Семёнович Торбоков по праву считается зачинателем шорской литературы.

Он был первой ласточкой припозднивше «шор­ской весны». И судьба его весьма характерна, если посмот­реть на нее сквозь призму духовной жизни народа, долгие годы влачив­шего жалкое этническое существо­вание. Ровеснику века, С. С. Торбокову пришлось испытать и долю угнетенного, и радость созданной песни, и увидеть новую жизнь во всей ее широте, глубине и яркости. В его жизни, как в капле воды, отра­зилась судьба его народа. До рево­люции народ исконных охотников, умелых рыбаков, искусных кузне­цов и землепашцев не знал счастья: Шорию разоряли набеги джунгар, непомерный произвол царской вла­сти и местных баев. Сын бедняка, он родился в семье охотника 21 декабря 1900 г. в селе Тагдагал (ныне г. Осинники), и нужда рано застави­ла его взяться за труд, не по возра-сту тяжелый. Мальчиком исходил он вместе с отцом родные леса и горы, неделями не бывая в родном улусе. И уже тогда задавал он себе воп­рос: отчего так тяжко живется бед­ноте? В 1913 году окончил церковно-приходскую школу, а в следую­щем попытался поступить в Бийское катехизаторское училище, но не выдержал вступительных экза­менов, а в гимназию сыну охотни­ка-шорца дорога была закрыта. И снова возвращается он в свой улус, к таежному промыслу.

Его бабушка Пахтан слыла шаман­кой, знала множество заклинаний и заговоров и, кружась вокруг кост­ра, била в бубен колотушкой, закли­нала то доброго божества Ульгеня, то повелителя злых духов Эрлика. Эти таинственные призывы Торбоков запомнил с самого детства. Но еще сильнее бабкиного камлания привлекала  впечатлительногомаль­чика игра на народном инструмен­те - кай-комусе. Из этого, немного похожего на русскую балалайку, но о двух витых волосяных струнах ин­струмента извлекали кайчи свои обворожительные мелодии. Хоте­лось взять кай-комус и сложить свою песню. И он пел: родная при­рода, тайга в утреннем тумане, се­ребристые древние горы сквозили в этих первых балладах, будучи при этом его первыми слушателями и учителями. А однажды, возвратясь с охоты и укачивая маленького бра­тика, Степан спел ему колыбельную собственного сочинения. Так начи­налось постижение языка и литера­туры.

И так бы и шла жизнь охотника Степана, так бы тихо и незаметно оборвалась бы она на лесной тро­пе, но пришла в Шорию революция. Как вспоминаете. С. Торбоков: «Во время колчаковщины хотел идти в партизаны, но передовые шорцы того времени - партизаны Федор Николаевич Токмашев и Александр Ильич Пебызаков посоветовали хо­дить с кай-комусом в народ и петь героический эпос, с тем чтобы ге­роические сказания были похожи на партизан...». И со всей страстью молодости пел кайчи о храбрых бо­гатырях, зажигая пожар в душах слу­шателей. Еще шла Гражданская война, а Торбоков уже мечтал о но­вой судьбе: прогонят баев и ханов, наступит Советская власть, он вы­учится на учителя и будет учить де­тей своего маленького народа. Но этой мечте суждено было испол­ниться не сразу. «После изгнания колчаковщины, - вспоминает сам С. С. Торбоков, - стал работать в родном селе нардомом (Дом куль­туры - по современной терминоло­гии. - Е. Д.) и уполномоченным сельсовета и стал разъяснять одно­сельчанам советское законодатель­ство и помогать людям управлять своим хозяйством». Он организо­вал в Шории потребительскую коо­перацию, учил грамоте, решал важ­ные вопросы, не расставаясь при этом с кай-комусом - через песню короче путь к сердцу народа. Тогда и стал он записывать его песни и песни, сочиненные самим, отличав­шиеся своеобразной композицией, удивительными метафорами и ас­социативными сравнениями:

...Мой скакун теперь -

          струна витая.

И пойдет со звоном иноходь

          крутая.

На струне волосяной звеню -

          играю,

Богатырские сказанья распеваю.

В каждой юрте - гость желанный

Мой кай-комус деревянный...

(«Волосяная струна»)

В двадцать три года Степан Торбоков заявил о себе во всеуслышание своей лирикой. И хотя, по его мнению, стихи были слабы и неказисты, они полюбились шорском народу, ведь в них была воспета и родная природа, их чувства и быт. Его потрясающее воображение, поэтическое чутье, изысканный вкус и в то же время просторечие и лаконичность восхищают и до сих пор.

Упадет береза, отшумев.

Но с весной побег распустит

листья

Пережив сказителя, напев

В памяти народа сохранится...

(«Упадет береза, отшумев...»)

Заслуга С. С. Торбокова как поэта сказителя в том, что он сумел, выразить не только свой внутрений мир, но и открыл средства выражения духовной жизни своей народа. Романтическими посланиями он ввел в шорскую литературу психологизм и тесно связал поэзию с индивидуальностью самого поэта наполнив глубоким лиризмом каждое стихотворение. У него искренни и лиричны и душевные переживания, и картины природы, и бытовые и патриотические мотивы.

...А всего родней и ближе -

Радость той поры -

На упругих легких лыжах

Мчать с крутой горы...

(«О детстве»)

Птицей в ночи встрепенусь,

Если все гуще мгла.

Радостной трелью зальюсь,

Если заря взошла.

Если заря взошла,

На небо посмотрю.

Милая, если пришла,

Песню ей подарю...

(«Песня парня»)

В двадцать семь лет он поступает на курсы ликвидации неграмотнос­ти в г. Мыски и, вернувшись, откры­вает ликбез у себя в улусе, где це­ликом отдается этой работе. Так был сделан шаг к заветной мечте стать учителем. И вот в 1930 году его посылают на трехмесячные учи­тельские курсы в г. Красноярск, по окончании которых С. С. Торбоков становится учителем в Тенеше. «Никто в селе и понятия не имел о школе. Добился, чтобы под нее от­вели дом сбежавшего бая. Привез немного учебников на русском язы­ке и тетрадей. Книжки выдавал по одной на группу учеников, а тетра-дей едва хватило до середины зимы. Писали на газетах, а однажды орга­низовал поход в лес за берестой. Пригодилась», - так вспоминал он начало своей учительской работы. Через два года он был переведен в Тайлепскую школу учителем геогра­фии и биологии. Вскоре там его на­значают заведующим и он не толь­ко учит детей, но и с радостью вы­полняет такую, казалось бы, рутин­ную работу, как ремонт помещения, заготовка дров, и прочие хозяй­ственные школьные дела. Он ездит в командировки в г. Сталинск (ныне Новокузнецк), продолжает агитировать за колхоз. Руководит художе­ственной самодеятельностью, сам пишет инсценировки для кружка, под кай-комус исполняет свои пес­ни. Жизнь его полна и интересна, но, чувствуя нехватку знаний, Торбоков поступает на заочное отде­ление Томского университета, ко­торое заканчивает в 1943 году с правом преподавания географии в средней школе.

В лихолетье Великой Отечествен­ной войны поэт подчеркивает в сво­ем творчестве единение с братски­ми народами, стремится стать их голосом и выразителем их чаяний. В это время он создает сугубо пат­риотические песни, обращаясь к на­родному эпосу:

Встал Темир перед народом.

Я, сказал он, предлагаю

Дать сейчас отпор джунгарам,

Чтоб они не зарывались.

 

Мы свои комусы снимем,

Опояшемся мечами

И научимся сражаться,

Бить джунгар поможем русским.

(Эпос «Алтын аар»)

Настает время взглянуть на мир глазами беспристрастного критика, стать судией данного времени. Творчество, рожденное под влия­нием Великой Отечественной вой­ны, отличается пафосом воздей­ствия на окружающий мир, оптими­стической убежденностью в своей правоте, призывно-лозунговыми нотами:

Скажи, Мустаг, на родине моей

Не перевелся род богатырей?

Нам можно руку дружбы протянуть,

Но подходить с мечом ко мне не смей...

(«Мустаг»)

Велико богатство шорских народ­ных песен. В них звучит то безудерж­ная удаль и сила, то глубокая пе­чаль, то раскрывается широта души, словно летящей поверх скалистых гор и седой тайги. В руках умелого кайчи, собирателя мудрых посло­виц, сказок и загадок, древних ле­генд все это сокровище доходит до нас. Степан Торбоков сумел донес­ти до наших дней записи на родном языке. Все глубже и глубже изучая фольклор, он записывает его лати­низированным шрифтом на шор­ском, тут же делая подстрочные пе­реводы на русский язык. Десятки героических сказаний - каев, более пятидесяти эпических произведе­ний, песен, каждая из которых со­стояла из семи тысяч стихотворных строк, можно сказать, всему этому он посвятил свою жизнь, тонко пе­редавая красоту, и напевность, и необычайное музыкальное очарова­ние.

В поисках нравственно-психоло­гической опоры в духовном мире простонародья он ориентирует свое творчество и на сказки. «Парень-сирота», «Охотник Панюгеш», «Вол­шебная шапка», «Пчелка», «Чок-Анчы»... все они отличаются пре­дельной простотой слога. Будучи блестящим знатоком шорского язы­ка, воспроизводя его с изысканным мастерством, С. С. Торбоков никог­да не перегружает высказываний своих персонажей диалектными словами и затейливыми речениями. Его сказки вместе с реалистичес­кой точностью деталей проникнуты романтическим и глубоко сочув­ствующим отношением к простому народу, болью за его трудную судь­бу и восхищением его духовной си­лой. Их герои не только живут и страдают, задумываются над смыс­лом жизни, но и ненавидят, бунтуя против несправедливости и доби­ваясь все-таки равновесия в мире. Таковы сказки Степана Торбокова, где высмеиваются общественные пороки и прославляются мораль­но-этические качества националь­ного характера. Писал он и басни. «Пес и лошадь», «Спор», «Медвежо­нок» - используя эзопов язык, автор освещает в них вечные проблемы бытия, человеческие пороки и доб­родетели.

В 50-е годы он устанавливает связи с НИИ языка, истории и литера­туры, представив свои собрания, одновременно знакомясь с поэтом Ильей Авраменко. Эта встреча окрылила его и в то же время заста­вила заняться поэзией более серь­езно. Стихи Степана Торбокова в переводах поэтов Михаила Небогатова и Геннадия Сысолятина по­являются на страницах местных га­зет, журналов «Сибирские огни» и «Огни Кузбасса». Особенно плодо­творным было сотрудничество с Г.Сысолятиным: хорошо знающий Хакасию, Горный Алтай и Горную Шорию, тонко чувствующий языко­вой колорит торбоковской поэзии, Сысолятин на свой вкус и выбор переводит его самые значительные и интересные произведения. В1960 году выходит два сборника: «Белая береза» - первая книга стихов - и детский сборник «Пихточка». В 1967-м книга «Струны кай-комуса».

На пенсии С. С. Торбоков писал воспоминания по истории Осинни­ков, что хранятся сейчас в тамош­нем краеведческом музее, высту­пал со статьями в районных газе­тах. Его произведения переводили на языки народов СССР. Судьба его по своему неповторима. Сын бед­няка-шорца, охотник-промысло­вик, свидетель революции, Гражданской и Великой Отечественной войн, собиратель эпоса, фольклор­ный сказитель, учитель, публицист и образованнейший человек свое­го времени, Степан Торбоков умер в глубокой старости, до конца вы­полнив свое предназначение. Он сделал все, что мог, в годы безвре­менья, застоя, когда из жизни шор­цев исчезли последние черты на­циональной самобытности. Род­ственники рассказывают, что из всех работ по хозяйству он предпо­читал пчеловодство. За этим заня­тием в июне 1980 года и застигла его внезапная смерть...

...Упадет столетняя сосна,

Но оставит прежде семена.

До черты дойдет и жизнь певца,

Но бессмертна песня -

  нет конца!

(«Упадет береза, отшумев...»)

Прекрасны его стихи о природе, глубочайшим психологизмом про­никнуты стихотворения о любви, о дружбе. Пламенное сердце Торбокова, само способное сильно лю­бить, чутко реагирует на душевные струны любящего человека. И это помогает раскрывать сложнейшие душевные переживания.

...Ханская дочь, покажись мне на миг.

Вправду ль тонка ты,

как стройный тростник?

Вправду ль вздыхаешь

над быстрой водой?

- Нет, это шепчет тальник

молодой...

(«Ханская дочь»)

...И когда закрываешь любой из сборников сочинений С. С. Торбо-кова, еще долго остается в тебе что-то невыразимо хорошее. Гуманизм, искренность, душевная мудрость - то самое, чему у него можно учить­ся.

Е.Демакова,

научный сотрудник

Музея этнографии

и природы Горной Шории.

Коллекция С.С.Торбокова в фондах новокузнецкого

---

Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 255; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!