Применение управления с помощью сигналов 3 страница

Но эта реакция как целое возникает не­посредственно из воздействия структуры си­туации на животное, и разумность реакции проверяется тем, насколько структура опера­ции животного соответствует объективной структуре ситуации.

В. Келер выходит, таким образом, на путь чисто объективного исследования интеллек­та. Он прямо говорит, что, указывая на эти целостные операции животного, мы еще ни­чего не говорим тем самым относительно со­знания животного, но говорим пока исклю­чительно о его поведении. Различие между осмысленными и неосмысленными операциями относится, по его словам, всецело к эле­ментарной феноменологии поведения шим­панзе.

В. Келер борется с механистическими тен­денциями в естественнонаучной психологии и пытается показать, что при переходе к выс­шему типу поведения мы можем совершенно

 

215

объективно констатировать у животных каче­ственное отличие новой ступени в развитии поведения от чистой самодрессировки.

Исследования Келера породили большую литературу, в которой критически разбира­ются как основные утверждения автора, так и толкование отдельных моментов его иссле­дования. Ни один из критиков не опровергает фактической стороны сообщений Келера, но многие расходятся с ним в толковании опы­тов. Мы остановимся на наиболее типических и основных критических точках зрения, ко­торые помогут нам найти правильную оцен­ку и понимание положений, выдвинутых Ке-лером.

Прежде всего Келер встретил критику со стороны психологов-субъективистов. Так, П. Линдворский полагает, что обезьяна не мо­жет обнаружить разумного поведения по двум основаниям: во-первых, обезьяны, в отличие от человека, обнаруживают застой умствен­ного развития в течение тысячелетий, во-вто­рых, интеллект для этого автора равнозначен пониманию отношений, а операции обезьян не могут быть основаны на понимании по­добного рода. Для этой критики в высшей сте­пени характерно то, что она при толковании поведения шимпанзе выдвигает совершенно другой методологический принцип, чем Ке­лер. Она стоит на старой субъективной и ме­ханистической точке зрения. Объективные и структурные критерии для нее неубедитель­ны. Для Келера критерий интеллекта — обра­щение с вещами сообразно их структурным свойствам, но Линдворский полагает, что с точки зрения этого критерия мы должны бу­дем и инстинктивные действия отнести к интеллекту.

К. Коффка, другой видный представитель структурной психологии, разбирая это мне­ние, справедливо указывает, что при чисто инстинктивном действии, как показали мно­гочисленные наблюдения и эксперименты (Г. Фолькельта и других), мы можем констати­ровать в высшей степени нецелесообразное поведение по отношению к существенно важ­ным структурным свойствам всякий раз, как ситуация отклоняется от нормального типа.

Но самый важный и основной момент в критике Линдворского тот, что он разлагает разумные операции шимпанзе на отдельные части и задается вопросом, в каком месте этой операции вступает в действие разум. Сам воп­рос в корне отрицает постановку проблемы, принятую Келером, ибо для Келера разум не "вступает" в отдельный момент данной опе-

216

рации, а операция в целом, в своей струк­туре, соответствует внешней структуре ситу­ации и, следовательно, разумна. Келер пока­зал, что отдельные части операции, рассматриваемые сами по себе, бессмысленны и приобретают относительный смысл только в структуре целого действия.

Если принять выдвигаемые этой критикой критерии субъективной эмпирической пси­хологии, мы принуждены будем тем самым заранее, независимо от исхода любого иссле­дования, приписывать разуму только те свой­ства, которые интроспективный анализ от­крывает в мышлении человека. Так, К. Бюлер, соглашаясь с тем, что по всем объективным признакам поведение обезьян в опытах Ке-лера не позволяет видеть в этих операциях разумную деятельность, видит в этих опера­циях случайное, т. е. слепое, неразумное дей­ствие ассоциативного механизма.

Для Бюлера, как и для других психологов-субъективистов, разум связан непременно с суждениями, с переживаниями уверенности. Следует доказать, говорит он, что шимпанзе образуют суждения. Вместе с тем он вполне принимает объективное истолкование Келе-ра, который намерен в своей теории пока­зать, что отношения вещей определяют по­ведение обезьян. Бюлер находит, что это вполне возможно доказать, и считает это се­рьезным началом мышления. Спор, таким образом, идет о понимании интеллекта, но не о толковании опытов.

Для объяснения поведения обезьян Бю­лер допускает целый ряд гипотез, основания которых сводятся к следующему. Он предпо­лагает, что принцип обходных путей и прин­цип доставания плода через пригибание вет­ки или срывание ее и последовательное притягивание к себе даны животным от при­роды, подобно тому как даны другие инстин­ктивные механизмы, которые мы в отдель­ности еще не можем разъяснить, но которые должны признать как факт.

Таким образом, отнеся не без достаточ­ных оснований часть успеха шимпанзе за счет инстинкта и самодрессировки в течение пред­шествовавшей жизни, Бюлер предполагает далее, уже совершенно произвольно, что животное способно вчувствоваться в ко­нечную ситуацию и исходить из нее. Он готов объяснить поведение шимпанзе игрой пред­ставлений. Жителю деревьев, говорит он, дол­жна быть хорошо знакома связь ветки с пло­дом. Когда животное сидит в помещении за решеткой, где снаружи лежит плод без вет-

 

Л.С. Выготский

ки, а внутри ветка без плода, то, с психоло­гической точки зрения, главным фактом яв­ляется то, что оно, так сказать, связывает их вместе в своем представлении — все осталь­ное понятно само собой. То же можно сказать о ящике. Когда в лесу обезьяна замечает плод высоко на дереве, то совершенно естествен­но, что она высматривает тот ствол, по кото­рому ей надо влезть, чтобы достать плод. В помещении дерева нет, но в поле зрения есть ящик, и душевное действие состоит в том, что она в своем представлении ставит ящик на соответствующее место. Подумано — сде­лано, потому что и без того шимпанзе, иг­рая, постоянно таскает ящики по всему по­мещению.

Мы видим, что Бюлер, в отличие от Ке-лера, склонен свести механизм действий шим­панзе к автоматической игре представлений. Все это толкование, как нам кажется, нис­колько не основывается на фактических дан­ных, полученных Келером, потому что ничто в его исследовании не говорит за то, что обе­зьяна действительно прежде решает задачу в представлениях; но важнее всего, что Бюлер приписывает шимпанзе, как говорит К. Коф-фка, в высшей степени сложную деятельность представлений, которая, именно судя по опы­там Келера, в высшей степени маловероятна. В самом деле, где объективные основания приписывать, как это делает Бюлер, живот­ному способность поставить самого себя в конечное положение и своим взором исхо­дить от цели?

Напротив, Келер показал, как мы отме­чали выше, что именно крайняя ограничен­ность жизни представлений — характерная черта для интеллекта шимпанзе, что эти жи­вотные, как правило, переходят к слепому образу действий уже тогда, когда наглядная ситуация становится сколько-нибудь неясной и оптически спутанной. Именно неспособ­ность шимпанзе определять свои действия представлениями, т. е. не наглядными, или следовыми, стимулами, отличает все поведе­ние шимпанзе. Келеру удалось эксперимен­тально показать, как малейшее осложнение или путаница во внешней ситуации приво­дит к отказу шимпанзе от решения задачи, которая сама по себе может быть им решена без всякого труда. Но решающее доказатель­ство того, что действия шимпанзе не простая игра представлений, мы видим в эксперимен­те Келера. В самом деле, если, как предпола­гает Бюлер, обезьяна употребляет палку в качестве орудия потому только, что она в сво-

Предисловие...

см представлении возвращается к ветке, на которой висит плод, то всегда действитель­ная ветка, растущая на дереве, должна была бы легче и скорее сделаться орудием. Экспе­римент, однако, показывает обратное: для обе­зьяны в высшей степени трудна задача отло­мать живую ветку от дерева и приспособить ее в качестве орудия — это гораздо более трудная задача, чем применять готовую палку.

Мы видим, таким образом, что экспери­мент говорит не в пользу предположений Бюлера, и вместе с Коффкой полагаем, что операция шимпанзе — соединение палки и плода — происходит не в области представ­лений или подобного психофизиологическо­го процесса, но в зрительном поле и что эта операция не репродукция прежнего "пережи­вания", а установление новой структурной связи. Серьезным экспериментальным дока­зательством этого служат аналогичные опы­ты Э. Иенша (1927) над детьми-эйдетиками. Эти опыты показали, что сближение орудия и цели, установление чисто оптической свя­зи между ними происходит в самом зритель­ном поле эйдетика.

Но в критике Бюлера есть положения, которые кажутся нам в высшей степени спра­ведливыми и важными. Они не только не оп­ровергают положений Келера, но подкреп­ляют их и дают им новое освещение. Бюлер признает, что действия шимпанзе носят ха­рактер объективно осмысленных действий, но оказывается, говорит он, что по совершен­ству и методической чистоте это естествен­ное исполнение отстает от многих других. Сравните хотя бы шаткие сооружения из ящи­ков у обезьян с пчелиными сотами и паути­ной пауков. Быстрота и уверенность, с кото­рыми пауки и пчелы работают для достижения цели, как только им даны все обстоятельства, возбуждаюшие их к тому, гораздо выше неуве­ренных и колеблющихся движений обезьян.

Мы видим в этом признаке именно дока­зательство в пользу того, что перед нами дей­ствительно не инстинктивное, а вновь появив­шееся действие обезьяны, или, как говорит Вюлер, "изобретение в техническом значе­нии этого слова". Но самая ценная во всей критике Бюлера следующая мысль: он при­зывает подчеркнуть:'не только то, что отличает поведение шимпанзе от инстинктивных действий и навыков, но указать и на то, что их сближает.

Поэтому если и нельзя действия шимпан­зе свести к инстинкту, к прямому воспоми­нанию из естественной жизни, к прежде обра-

 

217

зовавшемуся навыку, то все же огромная доля прежнего опыта обезьян в их поведении при новых ситуациях, удивительное соответствие ситуаций, встречающихся в естественной лес­ной жизни, и ситуаций, создаваемых в экс­перименте, — все это, кажется нам, отмече­но совершенно справедливо.

К. Бюлер, очень подробно и, по-нашему, вполне убедительно показывает: как то, к чему животное оказалось способно при экспе­рименте, так и то, чего оно не могло выпол­нить, одинаково объясняется из условий ес­тественной жизни обезьяны в лесу. Так, прототип употребления палки он видит в сры­вании плода при помощи ветки, влезание вверх с помощью ящиков относит к карабканью по стволам деревьев, а неспособность животных устранять препятствия сводит к тому, что лазающее животное непременно обойдет препятствие, преграждающее путь в лесу. Устранить его вряд ли когда представит­ся повод, и потому все задачи с препятстви­ями очень затруднительны для обезьян. Чело­веку кажется очень просто принять ящик, стоящий около самой решетки и закрываю­щий место, с которого можно достать плод, а многие шимпанзе часами трудились над раз­ными другими способами, пока не догада­лись, наконец, что надо сделать. Поэтому Бюлер справедливо говорит, что в действиях шимпанзе нам не бросается в глаза разрыв с прошлым. Маленький прогресс в жизни пред­ставлений, немного более свободная игра ас­социаций — вот, может быть, все, чем шим­панзе выше собаки. Все дело в том, чтобы правильно воспользоваться тем, что имеешь. В этом вся новизна.

Нельзя отказать в справедливости мысли Бюлера о том, что в интеллекте шимпанзе нет разрыва с предшествующей деятельностью и что сама интеллектуальная операция, как это мы можем установить и в отношении мыш­ления человека, непременно надстраивается над системой прежних навыков и служит их новой комбинацией, однако навыки, участву­ющие в интеллектуальной операции и входя­щие в ее состав, являются уже "снятой кате­горией" в этой высшей форме поведения. Но Бюлер совершает новую ошибку, полагая, будто природа не делает скачков; развитие делают именно скачки, и количественные изменения, о которых он говорит, сравнивая собаку и шимпанзе, переходят в качествен­ные, один тип поведения сменяется другим. Преодоление ошибок механистического есте­ствознания заключается в признании этого

218                                                                               Л.С. Выготский

диалектического принципа перехода количе­ства в качество.

Но тем же самым грешит и критика Келе-ра "снизу", со стороны зоопсихологии.

В.А. Вагнер, оценивая поведение шимпан­зе в опытах Келера, приходит к выводу, что целепонимание здесь, если учитывать на­чальный и конечный моменты, как будто на­лицо. Но если мы учтем указанные самим Келером детали действий между этими момен­тами, то способность к целепонимательнос-ти начинает становиться более сомнительной. Пробы, которые делают обезьяны, ошибки, которые они допускают, неумение их поста­вить один ящик на другой и т. д. — все это говорит против разумности их действий.

В.А. Вагнер считает возможным, как и Бюлер, свести действия шимпанзе к инстинк­там, "потому что все эти предметы в их гла­зах ничем не отличаются от тех, какими они пользуются на свободе: дверь или пень, ка­нат или сучок, лиана или веревка — это вещи, различные в наших глазах и совершенно тож­дественные в глазах обезьяны в качестве средств решения задачи". Стоит принять это, и мы с естественной необходимостью прихо­дим к выводу, что прав был Торндайк, не обнаруживший у обезьян (низших!) ничего, кроме действия ассоциативного механизма. По умственным способностям, признает этот автор, обезьяны занимают высшее место, но все же они представляют собой ничто по срав­нению с человеком, так как обнаруживают полную неспособность к мышлению, хотя бы самому элементарному.

Рассматривая опыт с изготовлением ору­дий, Вагнер говорит: "Так ли это? Факт пе­редан, конечно, верно, но истинный его смысл, несомненно, скрыт за пропусками тех сотен, быть может тысяч, нелепых, бессмыс­ленных действий, производившихся обезья­нами в стремлении получить плоды". Указы­вая на применение обезьянами негодных орудий, он замечает, что едва ли можно со­гласиться с Келером, утверждающим, что шимпанзе обнаруживает разумные способно­сти, по типу совершенно сходные с теми, какие свойственны человеку. По мнению Ваг­нера, ученый гораздо ближе к истине, когда говорит, что отсутствие представлений о пред­метах и явлениях и отсутствие дара речи кла­дут резкую грань между человекообразными обезьянами и самыми низшими человечески­ми расами.

Нам кажется, что Вагнер допускает здесь две ошибки. Во-первых, как показал Келер,

 

самые ошибки ("хорошие ошибки") обезьян часто свидетельствуют в пользу признания их разумных способностей, а не против него. Во-вторых, тот факт, что у обезьян наряду с ос­мысленными действиями встречаются, и при­том в гораздо большем числе, и неосмысленные, как у человека, ни в малой степени не говорит против того, что мы дол­жны вообще отличать один тип поведения от другого.

Но самое главное, самое важное — Ваг­нер проходит мимо основного критерия, выд­вигаемого Келером, именно мимо структур­ного характера самой операции и соответствия ее внешней структуре ситуации. Ни того ни другого фактически не опровергает Вагнер, не показывая в то же время, что эти же мо­менты могут быть выведены из инстинктив­ных действий.

Так точно и В.М. Боровский не видит ни­каких оснований для того, чтобы выделять операции шимпанзе совершенно в особый тип поведения и приписывать этим животным разум. Он склонен думать, что никакого прин­ципиального отличия между поведением обе­зьяны и поведением крысы не имеется. Он говорит, что если обезьяна видимых проб не производит (рук не протягивает), то она "при­меривается" какими-нибудь мускулами; так же производит незаконченные попытки, как и крыса; оценивает расстояние на основании предыдущего опыта; чем-то "эксперименти­рует", а после этого появляется "внезапное решение", и поскольку мы точно не знаем, как именно оно появилось, не знаем его ис­тории и механизма, постольку мы не имеем возможности расшифровать пока разные "Einsicht" и "идеации". Для нас такие этикетки могут только служить сигналами открытой еще проблемы, если там нет лжепроблемы.

Как и другие авторы, Боровский, забегая вперед Келера, пытается показать, что обе­зьяна решает задачу путем внутренних проб и примеривания. На это можно сказать, что Келер и сам оставляет совершенно открытым вопрос о том, сводима или не сводима опе­рация шимпанзе к действию ассоциативного механизма. Мы уже приводили это мнение Келера. В другом месте он говорит еще яснее.

Отклонение принципа случайности при объяснении поведения шимпанзе еще не оз­начает занятия той или иной позиции по отношению к ассоциативной теории вообще, и ее сторонники признают эмпирически ус­танавливаемое различие между осмысленным и неосмысленным поведением, и весь воп-

Предисловие и                                                                            219

рос заключается в том, удастся ли им объяс­нить, исходя из принципа ассоциации, струк­туру операций шимпанзе и ее соответствие структуре ситуации. Следует вывести из прин­ципа ассоциации, говорит Келер, как воз­никает понимание существенного внутренне­го отношения двух вещей друг к другу или — в более общем виде — понимание структуры ситуации. Как возникает связь действий на основе свойств самих вещей, а не случайного объединения инстинктивных реакций.

Таким образом, вопрос о том, удастся или не удастся свести действия шимпанзе к ассо­циации движений, т. е. к образованию навы­ка, остается открытым. Более того, и сам Ке­лер, и другие психологи того же направления указывают на то, что и в инстинктах живот­ных, и в их навыках мы должны признать структурные, т. е. целостные, действия.

В. Келер показал, что обезьяны, как и дру­гие животные при дрессировке, образуют структурные действия и что даже в опытах Торндайка не все поведение животных совер­шенно бессмысленно, напротив, животные обнаруживают резкую разницу между теми случаями, когда их решение не находится ни в какой осмысленной связи с ситуацией, и другими случаями, когда эта связь налицо. Таким образом, и Келер как будто уничтожа­ет резкий разрыв между интеллектом и дру­гими, низшими видами деятельности. Со всей справедливостью Коффка указывает, что, в отличие от Бюлера, структурная психология рассматривает инстинкт, навыки, интеллект не как различные аппараты или совершенно отдельные друг от друга механизмы, а как внутренне связанные между собой, перехо­дящие одно в другое структурные образова­ния. Психологи этого направления тем самым склонны стереть резкую грань между различ­ными ступенями в развитии поведения, при­нимая, что уже при образовании навыков и в деятельности инстинктов имеются зачатки не слепой, не механической деятельности, а де­ятельности структурной.

Принцип структуры выполняет двойное методологическое назначение в работах этих психологов, и в этом его истинное диалек­тическое значение. С одной стороны, прин­цип объединяет все ступени в развитии пове­дения, уничтожает разрыв, о котором говорит Бюлер, показывает непрерывность в разви­тии высшего из низшего, показывает, что структурные свойства заложены уже в инстин­ктах и в навыках, с другой стороны — позво­ляет установить и все глубокое, принципи­

альное, качественное различие между ступе­нями, все то новое, что каждый этап вносит в развитие поведения и что отличает его от предшествующего.

Согласно пониманию Коффки, интеллект, дрессура и инстинкт покоятся на различно про­текающих структурных функциях, но не на раз­личных аппаратах, которые могут быть вклю­чены в случае нужды, как полагает Бюлер.

---

Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 143; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!