Преобразование информации в знания в школах Цинциннати
Глава 1
Не успели ученики начальной школы Саут-Эйвондейл рассесться по своим местам, как включилась система громкой связи.
– Говорит директор Мейкон, – произнес женский голос. – Объявляю блиц-турнир. Пожалуйста, приготовьтесь. Мы начинаем. Пять, четыре, три, два…
Через две минуты и тридцать три секунды восьмилетний Данте Уильямс [299] бросил карандаш на парту и поднял руку. Нетерпеливо ерзая, он подождал, пока учитель проставит время, затем сорвался с места, вылетел из класса и, энергично работая локтями, понесся по коридору. В его кулачке был зажат лист с примерами на умножение.
Тремя годами ранее, в 2007 году, когда Данте поступил на подготовительное отделение, школа Саут-Эйвондейл считалась чуть ли не худшей школой в Цинциннати. Учитывая, что город и без того мог похвастаться одними из самых низких показателей в штате, это означало, что школа была худшей не только в Цинциннати, но и во всем Огайо. В тот год ученики Саут-Эйвондейл показали результаты столь плачевные, что власти объявили школу «академической катастрофой». Всего за несколько недель до того, как Данте впервые переступил порог школы, здесь проходил футбольный чемпионат под гордым названием «Кубок мира». В ходе данного мероприятия один из подростков был убит – одна пуля в голову, одна в спину[300]. Это преступление, в сочетании с отвратительным обучением, низкой успеваемостью и общим убеждением, что проблемы Саут-Эйвондейл слишком велики, вынудило городские власти задуматься, а не закрыть ли школу вообще. Правда, возникал вопрос, куда деть Данте и его одноклассников. Результаты экзаменов показали, что соседние школы ненамного лучше. Если обязать их взять дополнительных детей, ничего хорошего из этого не выйдет.
|
|
|
Район, в котором находилась школа Саут-Эйвондейл, всегда был бедным. 1960-е годы ознаменовались расовыми волнениями. В 1970-х, когда предприятия стали закрываться, безработица взлетела до небес. Многие ученики приезжали в школу отощавшие, со следами побоев. В 1980-х годах вокруг школы началась бойкая торговля наркотиками, да так и не закончилась. Периодически ситуация настолько усугублялась, что во время занятий территорию патрулировала полиция. «Это было довольно страшное место, – призналась Изветта Мейкон, выполнявшая функции директора с 2009 по 2013 год. – В Саут-Эйвондейл шли только те, кому больше некуда было идти».
Единственное, что не представляло проблем, – так это ресурсы. Цинциннати вложил миллионы долларов в Саут-Эйвондейл. Местные компании, такие как «Procter & Gamble», построили компьютерные классы и оплатили тьюторские и спортивные программы. В целом на каждого ученика Саут-Эйвондейл городские власти потратили почти в три раза больше долларов, чем на учеников в более благополучных районах. В Саут-Эйвондейле работали энергичные учителя, увлеченные библиотекари, тьюторы, специалисты по чтению и школьные психологи. Последние прошли обучение в сфере образования детей раннего возраста и активно помогали родителям получить право на государственные и федеральные программы помощи.
|
|
|
Кроме того, школа располагала современным программным обеспечением для контроля успеваемости. У каждого ученика был собственный «личный кабинет», в котором хранилась информация о посещаемости, результатах тестов, выполнении домашних заданий и работе на уроке. Онлайн-кабинеты были доступны и для родителей, и для преподавателей. Педагоги регулярно получали сводки и таблицы, отражающие успехи каждого ребенка за прошедшую неделю, месяц и год. Другими словами, во всем, что касалось Больших данных[301], Саут-Эйвондейл был в первых рядах. «Школы должны иметь четкую стратегию развития информационно-ориентированной культуры», – гласил отчет департамента образования США , которым руководствовались в Цинциннати[302]. Тщательно изучив данные каждого ученика, надеялись педагоги, они смогут предоставить тот вид помощи, в котором ребенок нуждается больше всего.
|
|
|
«Мы подписывались на любую идею, любую новую программу, – сказала Элизабет Холтзаппл, директор по исследованиям и оценке в системе государственных школ Цинциннати. – Мы видели, как данные и аналитика помогли улучшить ситуацию в других районах. И мы не отставали»[303].
Впрочем, в Саут-Эйвондейле перемен к лучшему не наблюдалось. Спустя шесть лет после введения онлайн-кабинетов более 90 % учителей признались, что практически никогда в них не заглядывали. И не пользовались данными, которые рассылал округ. И не читали еженедельные сводки, которые составляла школа. В 2008 году 63 % третьеклассников Саут-Эйвондейл не соответствовали образовательным стандартам штата[304].
Поэтому в тот год Цинциннати решил испробовать другой подход. Для Саут-Эйвондейла и пятнадцати других начальных школ с низкой успеваемостью была разработана специальная программа «Elementary Initiative», или «EI»[305]. «EI» не подразумевала выделение дополнительных средств и дополнительных учителей и не включала новых тьюторских занятий и факультативных программ. Педагогический состав и ученики каждой школы остались прежними.
|
|
|
«EI» была направлена на изменение самой системы принятия решений в классах. В основе реформ лежала следующая идея: данные могут явиться преобразующей силой, но только в том случае если люди знают, как их использовать[306]. Чтобы изменить жизнь учащихся, преподаватели должны были научиться преобразовывать таблицы, статистические данные и информацию личных кабинетов в конкретные выводы и планы. Иначе говоря, они должны были взаимодействовать с данными до тех пор, пока их поведение не изменится.
К тому времени, как Данте перешел в третий класс – а это произошло через два года после внедрения «EI», – программа оказалась настолько успешной, что Белый дом рекомендовал ее в качестве общей модели реформирования школьного образования в неблагополучных районах[307]. Тестовые оценки Саут-Эйвондейла настолько повысились, что школа получила рейтинг «отлично». К концу года 80 % одноклассников Данте читали на уровне, соответствующем данному этапу обучения; 84 % сдали итоговый экзамен по математике[308]. Количество учеников, отвечающих нормам штата, увеличилось в четыре раза. «В 2010–2011 учебном году Саут-Эйвондейл резко улучшил успеваемость учащихся и в корне изменил внутреннюю культуру», – гласил обзор, проведенный школьным округом[309]. Перемены в школе были столь разительными, что спустя какое-то время в Цинциннати съехались исследователи со всех уголков страны.
Когда ученые посетили Саут-Эйвондейл, им сказали, что самым важным элементом в преобразовании школы были данные – те же данные, которые округ исправно собирал многие, многие годы. Информационно-ориентированная культура, заявили учителя, в корне изменила то, как они принимали педагогические решения.
В ходе дальнейших расспросов, однако, те же учителя признались, что редко заглядывали в личные интернет-кабинеты, сводки или таблицы, присылаемые главным офисом. На самом деле «EI» работала потому, что учителям было приказано оставить все эти инструменты и навороченное ПО и… манипулировать информацией вручную.
Каждая школа создала собственную «информационную комнату». В одних случаях это был пустующий конференц-зал, в других – большой чулан, в котором раньше хранились чистящие средства. В таких информационных комнатах учителя вписывали результаты тестов в индивидуальные карточки и строили графики на больших листах бумаги, прикрепленных к стенам. Они проводили импровизированные эксперименты – результаты тестов по чтению улучшатся, если детей разбить на более мелкие группы? Что произойдет, если учителя поменяются классами? – а затем записывали результаты на доске. Вместо того чтобы пассивно поглощать данные, педагогам приходилось с ними работать. «EI» действовала потому, что учителя намеренно придавали информации дисконтинуальный (прерывный) характер – ее было труднее обрабатывать, зато запоминалась она куда лучше. Выписывая статистические данные и проверяя различного рода предположения, учителя научились активно пользоваться всеми сведениями, которые они получали. «Elementary Initiative», как это ни парадоксально, сделала данные более громоздкими и неудобными для восприятия – но более полезными[310]. Именно эти карточки и нарисованные от руки графики и привели к более высокой успеваемости.
«В информационных комнатах происходило нечто особенное», – сказала Мейкон, директор. Школа Саут-Эйвондейл улучшилась не потому, что учителя располагали большим объемом данных, а потому, что они научились их понимать. «С помощью „Google“, интернета и всей той информации, которая у нас есть сейчас, вы можете найти ответы практически на любую проблему за считаные секунды, – добавила Мейкон. – Но Саут-Эйвондейл показывает, что нахождение ответа и понимание того, что он значит, – далеко не одно и то же».
Глава 2
За последние двадцать лет объем информации, с которым мы имеем дело в ходе повседневной жизни, увеличился в разы. У нас есть смартфоны, которые считают наши шаги, и веб-сайты, которые отслеживают наши траты. У нас есть цифровые карты, которые сами прокладывают маршрут, программы, запоминающие открытые интернет-страницы, и приложения, которые управляют нашим распорядком дня. Мы можем измерить, сколько калорий мы съедаем каждый день, насколько понизился наш холестерин за месяц, сколько денег мы потратили в ресторанах и сколько минут было выделено на спортзал. Вся эта информация может быть невероятно полезной. При должном применении данные способны сделать наши дни более продуктивными, рационы – более здоровыми, школьное обучение – более эффективным, а жизнь – менее напряженной[311].
К несчастью, большинство из нас не всегда успевают за столь стремительным потоком информации. Хотя сегодня мы с легкостью можем отследить расходы и холестерин, мы по-прежнему едим и тратим деньги так, как не следовало бы. Даже самые простые способы использования информации – например выбор ресторана или новой кредитной карты – не стали проще. Допустим, нам нужно найти хороший китайский ресторанчик. Что лучше: проконсультироваться у «Google» или задать свой вопрос на «Facebook»? Позвонить другу? Или открыть журнал в браузере и посмотреть, где мы заказывали в прошлый раз? То же касается и кредитных карт. Обратиться в службу поддержки онлайн? Позвонить в банк? А может, прочитать кучу писем, которые валяются на столе в гостиной?
В теории информационный взрыв должен делать правильный ответ очевидным. На практике, однако, огромное количество данных вовсе не облегчает, а затрудняет принятие решения[312].
Неспособность пользоваться данными, когда их становится слишком много, называется «информационной слепотой». Если снежная слепота подразумевает утрату способности отличать заснеженные деревья от холмов[313], то информационная слепота предполагает отказ мозга впитывать информацию, когда та поступает в избытке.
В рамках одного из исследований информационной слепоты, опубликованного в 2004 году, группа ученых из Колумбийского университета решила выяснить, почему одни люди выбирали пенсионные планы 401 (к)[314], а другие нет. В исследовании приняли участие порядка 800 тысяч человек из сотен разных компаний[315]. Предполагалось, что большинство служащих с легкостью сделают правильный выбор: во-первых, планы 401 (к) позволяли сэкономить крупные суммы за счет уменьшения налоговых сборов, а во-вторых, многие работодатели обещали производить отчисления, аналогичные взносам работников. В фирмах, предоставивших информацию о двух вариантах 401 (к), в программу записались 75 % служащих. По их собственным словам, выбор был очевиден. Они просмотрели две брошюры, выбрали план, который казался им наиболее разумным, и стали ждать, когда их пенсионные счета начнут толстеть.
В других компаниях предлагаемых планов было гораздо больше. Тем не менее доля сотрудников, отдававших предпочтение именно этой пенсионной программе, по-прежнему оставалась высока. Даже при наличии 25 вариантов количество желающих составило 72 %.
Но когда количество возможных планов перевалило за тридцать[316], что-то сломалось. Объем информации оказался настолько огромным, что сотрудники перестали делать правильный выбор. Некоторые отказались его делать вообще. При 39 планах программу 401 (к) выбрали только 65 % служащих. При 60–53 %. «Добавление в список десяти новых фондов влекло за собой снижение доли записавшихся на 1,5–2 %», – пишут исследователи в статье от 2004 года. Выбор 401 (к) – правильное решение. Но когда информации было слишком много, люди просто-напросто запихивали брошюры в стол и больше к ним не возвращались.
«Мы обнаружили аналогичную картину в самых разных условиях, – говорит Мартин Эпплер, профессор из университета Санкт-Галлена, изучающий феномен информационной перегрузки[317]. – В целом большой объем актуальной информации улучшает качество принимаемых решений. Тем не менее, когда количество данных превышает некий предел, люди начинают игнорировать отдельные варианты, делают неправильный выбор или вовсе перестают реагировать на поступающую информацию».
Информационная слепота объясняется особенностями развития нашего мозга. Люди исключительно хорошо умеют впитывать и обрабатывать информацию – при условии, что данные можно разложить на серию более мелких фрагментов. Этот процесс называется «просеиванием» или «скаффолдингом»[318]. Скаффолдинг[319] предполагает сооружение мысленного каркаса – системы «полочек», наподобие картотечного шкафчика с кучей папок внутри – который помогает нам хранить и при необходимости быстро находить нужную информацию. Человек, которому в ресторане вручили гигантскую карту вин, например, обычно не испытывает проблем с выбором: мозг автоматически разбивает все его знания о вине сначала на общие категории, сведя выбор к двум альтернативам (я хочу красного или белого? Белого!), а потом на более мелкие подкатегории (дорогого или дешевого? Дешевого!). Наконец остается последнее сравнение (Совиньон за 7 или Шардоне за 6 долларов?), в основе которого лежат давно известные предпочтения (я люблю Шардоне!). Все эти операции мы проделываем так быстро, что практически их не осознаем[320].
«Наш мозг требует свести выбор к двум или трем вариантам, – пояснил Эрик Джонсон, когнитивный психолог из Колумбийского университета, изучающий процесс принятия решений. – Столкнувшись с большим объемом информации, мы автоматически начинаем раскладывать ее по мысленным папкам, подпапкам и подподпапкам».
Способность переваривать большие объемы данных путем разбиения их на мелкие фрагменты крайне важна. Ведь именно так наш мозг преобразует информацию в знания. Мы узнаем, какие факты и выводы применимы в данной конкретной ситуации, консультируясь с теми или иными папками. В некотором смысле эксперты отличаются от новичков тем, сколько таких папок хранится в их головах. Энофил взглянет на винную карту и немедленно обратится к обширной системе папок – например год урожая и область, – которой у новичков нет. Другими словами, энофил умеет организовывать информацию (сначала выбрать год, а затем посмотреть на цену) способами, позволяющими сделать ее не столь удручающей. Поэтому, пока новичок в растерянности листает страницы, эксперт уже не обращает внимания на целые разделы.
Аналогичным образом, когда мы сталкиваемся с информацией о 60 различных планах 401 (к) и понятия не имеем, как приступить к ее анализу, наш мозг автоматически обращается к бинарной схеме принятия решений: что мне делать – попробовать разобраться во всей этой путанице или просто засунуть все в стол?
Один из способов преодолеть информационную слепоту заключается в манипулировании данными с целью их преобразования в последовательность вопросов или решений. Фактически этот процесс предполагает исключение так называемой «когнитивной беглости» – иначе говоря, придание информации дисконтинуального (прерывистого) характера. Обработка такой информации требует определенных усилий. Вместо того чтобы просто выбрать домашнее вино, вы должны задать себе ряд вопросов (красное или белое? Дорогое или дешевое?). Вместо того чтобы убрать все брошюры о планах 401 (к) с глаз долой, вы должны обдумать преимущества каждого и сделать выбор[321]. По большому счету, это не так уж и трудно, однако именно эти незначительные усилия и играют решающую роль в предупреждении информационной слепоты. Процесс придания информации элемента дисконтинуальности может быть как простым – например сравнение нескольких вин, – так и сложным – например, составление таблиц для расчета выплат по 401 (к). И в том, и в другом случае лежащая в основе познавательная деятельность одна и та же: получив массу сведений, мы подвергаем эти данные некой процедуре, которая значимо облегчает их усвоение[322].
«Судя по всему, выполнение определенных операций – один из ключевых элементов, – сказал Адам Олтер, профессор Нью-Йоркского университета. – Если заставить людей употребить новое слово в предложении, они будут помнить его дольше. Если заставить их записать предложение с новым словом, они начнут использовать его в речи»[323]. В своих экспериментах Олтер специально дает инструкции, напечатанные трудночитаемым шрифтом: стараясь разобрать слова, участники читают текст более внимательно. «Трудности с обработкой текста заставляют вас больше задумываться о том, что вы читаете, поэтому вы тратите больше времени и энергии на его осмысление», – пояснил он. Когда вы задаете себе вопросы о вине или сравниваете платежи по планам 401 (к), данные теряют свою монолитность и предстают в виде ряда решений. Если информация поступает не в виде единого потока, а отдельными фрагментами, требующими активной обработки, мы узнаем больше.
В 1997 году руководство отдела по взысканию задолженностей «Chase Manhattan Bank» задалось вопросом, отчего группе сотрудников в Тампе, штат Флорида, гораздо лучше удавалось убеждать людей оплачивать кредиты, чем их коллегам[324]. В то время «Chase» был одним из крупнейших эмитентов кредитных карт в США. А заодно и крупнейшей организацией по взысканию долгов. В банке работали тысячи людей. Сидя в своих офисах, разбросанных по стране, они целыми днями обзванивали должников, досаждая им просроченными счетами.
Как показывали корпоративные опросы, специалисты по взысканию задолженностей не особенно жаловали свою работу, и руководители давно привыкли к далеко не блестящим результатам их деятельности. В итоге компания разработала набор инструментов, призванных облегчить нелегкий труд коллектора. В частности, стоило коллектору набрать очередной номер, как компьютер тут же предоставлял ему информацию, которая могла придать убедительности его требованиям: на мониторе высвечивался возраст должника, частота, с которой он платил по счетам, количество принадлежащих ему карт, даже тактики ведения разговора, сработавшие в прошлом. Служащих отдела отправляли на тренинги и снабжали ежедневными справками с диаграммами и графиками, отражающими успешность различных стратегий взыскания долгов.
К сожалению, почти никто из сотрудников не обращал внимания на предоставляемую информацию. Сколько бы занятий ни проводили, сколько бы материалов ни рассылали, коэффициенты взыскания, по существу, оставались на прежнем уровне. Естественно, руководство было приятно удивлено, когда одна из команд вдруг начала собирать больше, чем обычно.
Группу возглавляла женщина по имени Шарлотта Фладд – ярая протестантка со страстью к длинным юбкам и острым куриным крылышкам. В свое время она тоже начинала с должности коллектора, однако быстро продвинулась по служебной лестнице и в конечном счете возглавила группу, работавшую с самыми трудными счетами – должниками, просрочившими платеж на 120–150 дней. Держатели карт с подобными долгами почти никогда не погашали свою задолженность. Тем не менее группа Фладд собирала в месяц на один миллион долларов больше, чем все остальные команды коллекторов, хотя и имела дело с самыми отъявленными неплательщиками. Более того, подчиненные Фладд могли похвастаться одними из самых высоких показателей удовлетворенности. Должники, с которыми они работали, – и те заявляли, что довольны отношением к себе.
В надежде, что Фладд сможет поделиться своей тактикой с другими менеджерами, руководство «Chase» попросило ее выступить на региональном совещании в отеле «Innisbrook Resort», расположенном близ Тампы. Ее доклад назывался «Оптимизация системы автоматического набора номера MOSAIX/Voicelink». Зал был переполнен.
– Расскажите, пожалуйста, как вы планируете работу номеронабирателя? – попросил один из менеджеров.
– Тщательно. С девяти пятнадцати до одиннадцати пятидесяти утра, – объяснила она, коллекторы звонят на домашние номера. В это время высока вероятность, что трубку поднимет жена, которая сидит дома с детьми, а женщины более склонны выписывать чеки, чем мужчины.
– С полудня до половины второго мы звоним должникам на работу, – продолжала Фладд. – Как правило, к телефону подходят мужчины, но мы можем начать разговор, сказав что-то вроде: «О, я так рад, что вы еще не ушли на обед», как будто этот человек реально важен и вечно занят. Естественно, он захочет соответствовать ожиданиям и пообещает заплатить. Вечером, в районе ужина, мы звоним людям, которые, по нашим сведениям, не состоят в браке. Скорее всего, им одиноко и они захотят поговорить. После ужина мы звоним должникам, чьей баланс скачет вверх-вниз. Вероятно, они уже выпили стаканчик вина и расслабились, а значит, самое время напомнить им, как приятно оплачивать долги по карте.
У Фладд были десятки аналогичных советов. В том числе, совет о том, когда нужно прибегнуть к утешительному тону (если должник смотрит мыльную оперу, которая слышна на заднем плане), когда раскрыть личные данные (если должник упоминает детей), а когда выбрать жесткий подход (если должник приплетает религию).
Другие менеджеры не знали, что и думать. Все рекомендации звучали вполне логично – беда в том, что их подчиненные едва ли смогут ими воспользоваться. Среднестатистический сотрудник отдела по взысканию долгов имел разве что аттестат об окончании средней школы. Для многих это была первая настоящая работа. Все свое время менеджеры главным образом тратили на то, чтобы убедить своих подопечных разговаривать по телефону не так топорно. Определить, какую передачу смотрит неплательщик? Уловить религиозный подтекст? Нет уж, коллекторы явно на это не способны. Кто из них сможет проанализировать имеющуюся информацию и на ее основе выяснить, кому лучше звонить: жене или мужу? Да никто! Они разговаривали с тем, кто поднимал трубку. Руководство «Chase» могло сколько угодно снабжать своих сотрудников ценными меморандумами; оно могло предоставить им компьютеры и организовать специальные занятия, но менеджеры-то знали: почти никто не читал эти материалы, не смотрел на мониторы и не пользовался тем, чему научился на тренингах. Телефонный разговор с незнакомцем о таком чувствительном вопросе, как просроченный платеж, – предприятие и без того сложное и угнетающее. Беседуя по телефону, средний коллектор просто не в состоянии обрабатывать дополнительную информацию.
На вопрос, каким образом ее сотрудникам удавалось воспринимать больше информации, Фладд не дала конкретного ответа. Поэтому после конференции руководство «Chase» наняло консалтинговую фирму «Mitchell Madison Group» и поручило подробно изучить ее методы работы.
– Как вы поняли, что лучше звонить женщинам по утрам? – спросил консультант по имени Трейси Энтел, когда Фладд вернулась в офис.
– Хотите, я покажу вам мой календарь? – ответила Фладд. Консультанты не знали, зачем ей понадобился календарь, если ее спрашивали о стратегии, но были готовы посмотреть и календарь. Они думали, что Фладд покажет им какой-нибудь еженедельник или книгу записей. Вместо этого она грохнула на стол чудовищную папку на кольцах, а потом прикатила целую тележку. В тележке лежали точно такие же папки.
– Итак, – сказала Фладд, листая страницы, исписанные номерами телефонов и заметками, – однажды мне пришла в голову идея, что собирать долги с молодых людей проще, ведь они должны быть особенно заинтересованы в хорошей кредитной истории.
Фладд объяснила, что в ее отделе придумывание таких теорий – обычное дело. Сотрудники собирались во время обеденных перерывов или после работы и перебрасывались идеями. Как правило, эти идеи были лишены всякого смысла – по крайней мере, сначала. Некоторые казались откровенно абсурдными – например предположение, что безответственный молодой человек, который и так просрочил платежи, вдруг страшно озаботится своей кредитной историей. Суть заключалась не в том, чтобы предложить хорошую идею; суть заключалась в том, чтобы предложить идею вообще – любую идею, – а затем проверить ее на практике.
Фладд посмотрела в свой календарь.
– Поэтому на следующий день мы начали обзванивать людей в возрасте от двадцати одного до тридцати семи лет.
В конце смены сотрудники сообщили об отсутствии заметных изменений в суммах, которые им удалось получить. На следующее утро Фладд изменила одну переменную: она велела обзванивать людей в возрасте от 26 до 31 года. Результаты незначительно улучшились. На следующий день было решено обзванивать держателей карт в возрасте между 26 и 31 с балансами от 3000 до 6000 долларов. Показатели снизились. На следующий день: держателей карт с балансом от 5000 до 8000 долларов. Это привело к самым высоким показателям за неделю. По вечерам менеджеры просматривали результаты дня и пытались разобраться, что получилось, что не получилось и почему. Они распечатывали журналы звонков и обводили особенно удачные. Это и был «календарь» Фладд: распечатки звонков с аннотациями, комментариями сотрудников и примечаниями, почему удалась или не удалась та или иная тактика.
Через какое-то время Фладд пришла к заключению, что ее первоначальная теория относительно молодых людей никуда не годилась. В принципе в этом не было ничего удивительного. Вначале почти все теории казались бесполезными. Сотрудники выдавали множество идей, проверяли их, но большинство оборачивались абсолютно никчемными. И все-таки с каждым новым экспериментом служащие становились более чувствительными. Они улавливали закономерности, которых раньше не замечали. Они стали внимательнее. Они отслеживали, как должники реагируют на различного рода вопросы. И в конечном итоге наступало «озарение», – скажем, лучше всего звонить на домашний номер между 9.15 и 11.50 утра, потому что трубку снимет жена, а женщины более склонны платить долги. Некоторые коллекторы развивали своего рода чутье, которое они не могли выразить словами, но к которому тем не менее научились прислушиваться.
Потом кто-то предлагал новую теорию или эксперимент, и процесс начинался сначала. «Когда вы регистрируете каждый звонок, ведете записи и обсуждаете то, что произошло, с человеком в соседней кабинке, вы начинаете по-другому смотреть на вещи, – сказала мне Фладд . – Вы учитесь замечать детали»[325].
С точки зрения консультантов, это был пример научного подхода к вычленению и тестированию переменных. «Коллеги Шарлотты обычно меняли несколько параметров сразу, – писал в своем заключении Нико Кантор, один из консультантов. – Шарлотта меняла только один параметр за раз. Поэтому она лучше понимала причинно-следственную связь».
Впрочем, дело было не только в том, что Фладд грамотно вычленяла переменные. Формулируя и проверяя различные гипотезы, ее подчиненные оттачивали чувствительность к окружающей их информации. В некотором смысле, они добавляли в работу элемент дисконтинуальности. Коллекторы манипулировали «данными», почерпнутыми в ходе разговоров до тех пор, пока выводы не приобретали максимально легкий для усвоения вид. Электронные таблицы и меморандумы, поступающие каждое утро, сведения, которые отображали компьютеры, посторонние звуки в телефонной трубке – все становилось материалом для новых теорий и новых экспериментов[326]. Каждый телефонный звонок содержал тонны информации, которые большинство коллекторов не регистрировали. Подчиненные Фладд, напротив, искали факты, подтверждающие или опровергающие их теории, а потому замечали все. Они оперировали данными, скрытыми в каждом разговоре, придавали им доступную форму и использовали на практике.
Собственно, именно так и происходит обучение. Мы впитываем информацию, практически этого не осознавая. Фладд подошла к потоку информации иначе: она научила свою команду раскладывать данные по папкам, что значимо облегчало их восприятие. Ее подчиненные манипулировали сведениями, которые содержались в меморандумах и телефонных разговорах, благодаря чему процесс обучения шел гораздо быстрее.
Глава 3
Честно говоря, Нэнси Джонсон выбрала карьеру педагога потому, что ничего лучше придумать не удалось. Проучившись в колледже семь лет, она сделалась стюардессой, вышла замуж за пилота, а потом решила «осесть». В 1996 году, в надежде получить постоянную работу, Нэнси устроилась замещающим преподавателем в государственные школы Цинциннати. Она кочевала из класса в класс, обучая самым разнообразным предметам, начиная английским языком и заканчивая биологией. В конце концов ей предложили штатную должность преподавательницы четвертого класса. Увидев новую учительницу, директор сказал: «Ага, значит, вы и есть мисс Джонсон»[327]. Позже выяснилось, что на это место претендовали несколько человек с одинаковой фамилией, в результате чего бедняга имел весьма смутное представление о том, кого он в итоге нанял.
Через несколько лет, в соответствии с федеральным законом No Child Left Behind[328], в Цинциннати была введена система отслеживания успеваемости по чтению и математике с помощью стандартизированных тестов. Джонсон тонула в отчетах. Каждую неделю она получала данные о посещаемости учеников, их достижениях в математике, чтении, письме, понимании литературного текста и какой-то таинственной штуки под названием «когнитивное манипулирование». Кроме того, администрация регулярно снабжала Нэнси обзорами, посвященными общей подготовленности класса, ее преподавательским способностям и школьным показателям. Информации было так много, что городским властям пришлось обратиться за помощью к специалистам по визуализации данных. В обязанности нанятой команды входила разработка еженедельных справок, распространяемых через личные интернет-кабинеты. Ребята оказались исключительно талантливы. Схемы и таблицы получались на удивление простыми, а сайты содержали четкие выводы и графики с разноцветными линиями трендов.
Впрочем, первые несколько лет Джонсон практически ничем таким не пользовалась. Предполагалось, что учителя будут учитывать полученную информацию при составлении учебных программ, однако сама мысль об этом вызывала у Нэнси головную боль. «У нас была уйма материала и статистических данных. Я знала, что их нужно использовать в работе, но это было выше моих сил, – сказала она. – Между всеми эти цифрами и тем, что мне действительно требовалось знать, была настоящая пропасть».
Большинство ее учеников были бедны; многие росли в неполных семьях. Нэнси Джонсон была хорошей учительницей, но класс по-прежнему показывал низкие результаты. В 2007 году, за год до внедрения программы «Elementary Initiative», средний результат в тесте на чтение составил 38 %.
В 2008 году была запущена программа «Elementary Initiative». Директор обязал всех учителей посещать школьную информационную комнату минимум два раза в месяц. Сидя за столом совещаний, преподаватели выполняли разнообразные упражнения. В итоге сбор данных и составление статистических таблиц стали отнимать еще больше времени и сил. В начале семестра Джонсон и ее коллегам велели завести на каждого ученика отдельную карточку. Каждую вторую среду Нэнси отправлялась в информационную комнату: вписав в карточки результаты очередных тестов, она раскладывала карточки по разноцветным кучкам. Кучек было три – красная, желтая и зеленая. В первую попадали дети, которые явно не успевали, во вторую – дети, которые соответствовали ожиданиям, а в третью – дети, чьи результаты превышали результаты одноклассников. Со временем Нэнси стала группировать карточки иначе: в одну кучку она складывала карточки учеников, которые улучшили свои показатели, в другую – карточки учеников, которые начали отставать.
Это было ужасно скучно. И, честно говоря, никому не нужно, так как вся эта информация уже была доступна в личных кабинетах. Многие учителя работали в школе десятки лет. Они и без карточек отлично знали, что творится в их классах. Но приказ есть приказ. И они покорно ходили в информационную комнату каждые две недели. «Идея была в том, чтобы подержать карточки в руках, повертеть их так и сяк, – пояснила Джонсон. – Мы терпеть этого не могли. По крайней мере, в начале».
А потом одному учителю третьего класса пришла в голову весьма любопытная мысль. Поскольку ему и так приходилось тратить уйму времени на заполнение карточек, он решил не только вписывать в них результаты, но и попутно отмечать, на какие конкретные вопросы ребенок ответил неправильно. Учитель параллельного класса согласился проделать то же самое. В следующий раз учителя объединили свои карточки и сгруппировали их в зависимости от допущенных ошибок. Выяснилось, что в одном классе большинство учеников отлично справились с местоимениями, но споткнулись о дроби; а в другом – решили примеры с дробями, но напортачили с местоимениями. Учителя обменялись учебными программами. Показатели обоих классов пошли вверх.
На следующей неделе кто-то предложил объединить карточки учеников из нескольких классов и сгруппировать их по месту проживания. Впоследствии все дети из одного района стали получать одинаковые задания по чтению. Результаты тестов улучшились. Дети сообща выполняли домашнее задание, пока ехали в автобусе домой.
В своем классе Джонсон стала разбивать учеников на группы, руководствуясь теми же принципами, по которым раскладывала карточки в информационной комнате. Манипулирование карточками помогло ей лучше осознать сильные и слабые стороны каждого ребенка. Она поймала себя на том, что ходит в информационную комнату пару раз в неделю и группирует карточки самыми разнообразными способами, причем раз от раза кучек становилось все больше. Раньше Нэнси думала, что отлично знает свой класс, однако по-настоящему она стала понимать его только сейчас. «Когда у вас двадцать пять учеников, вы перестаете воспринимать их по отдельности. Я всегда думала о них, как о классе. Информационная комната заставила меня сосредоточиться на конкретных детях, заставила меня вглядеться в каждого и спросить себя: „Что нужно именно этому ребенку?“».
Ближе к середине учебного года коллеги Джонсон заметили, что в каждом классе есть несколько учеников, которым никак не дается математика. Если бы не информационная комната, ни один из учителей не обратил бы на это внимания. И все-таки тенденция была очевидна. Так появились общешкольные блиц-турниры. Вскоре все ученики третьих классов, включая и восьмилетнего Данте, начинали утро с того, что решали примеры на умножение, а потом бежали к директору. Имена самых шустрых объявляли по громкой связи [329]. За какие-то двенадцать недель общешкольные показатели по математике выросли на 9 %.
Через восемь месяцев после внедрения «Elementary Initiative» класс Джонсон написал итоговый тест. К тому времени она посещала информационную комнату постоянно. Учителя группировали карточки всевозможными способами, проверяли различные планы уроков и отслеживали результаты на длинных полосках бумаги, прикрепленных к стенам. Информационная комната пестрела колонками цифр и рукописными заметками.
Результаты теста пришли через шесть недель. Ученики Джонсон в среднем набрали 72 % баллов – почти вдвое больше, чем в предыдущем году. Удвоились и общешкольные показатели. В 2009 году Джонсон была назначена педагогом-инструктором и обучила пользоваться информационными комнатами персонал нескольких школ. В 2010 году коллеги выбрали Нэнси учителем года.
Глава 4
Когда Цинциннати запустил программу «Elementary Initiative», Делия Моррис [330] уже училась в старшей школе. Поскольку реформы прежде всего были нацелены на начальные и средние классы, то они, естественно, ее не коснулись. Позже городские власти расширили «EI», но и тут, похоже, опоздали. В тот год отец Делии лишился работы охранника в местном продуктовом магазине, а спустя какое-то время сцепился с домовладельцем. В один прекрасный день девочка вернулась домой и обнаружила, что на входной двери висит большущий замок. Все пожитки Делии и ее семи братьев и сестер запихнули в черные мешки для мусора и свалили в коридоре. Сначала дети жили у прихожан церкви, которую они посещали, потом в квартирах друзей, однако нигде не оставались надолго. Каждые несколько месяцев семья была вынуждена переезжать на новое место.
Делия была хорошей девочкой и прилежной ученицей. Преподаватели считали ее необычайно умной – во всяком случае, достаточно одаренной, чтобы вырваться из бедных районов Цинциннати и поступить в колледж. Впрочем, это отнюдь не означало, что успех гарантирован. Каждый год в школе появлялось несколько учеников, которые явно заслуживали лучшей жизни, но бедность крепко держала их в своих цепких лапах. Учителя Делии с оптимизмом смотрели в будущее, однако были далеко не наивны. Они понимали, что для многих талантливых детей лучшая жизнь навсегда останется вне досягаемости. Делия тоже это понимала. А если учителя узнают, что у нее нет дома?… Боясь, что от нее попросту отвернутся, она никому не рассказывала, что творится в ее семье. «Я очень любила ходить в школу, она скрашивала мои дни, – сказала мне Делия. – Я не хотела лишиться еще и этого».
В 2009 году город взялся за реформирование старших школ. Поначалу результаты разочаровывали. Учителя жаловались, что такие нововведения, как информационные комнаты, были хорошим началом, но не решением. Старшеклассники – уже сформировавшиеся личности, их трудно изменить, говорили преподаватели, да и времени на вмешательство практически нет. Чтобы улучшить жизнь детей, утверждали они, школе необходимо научить их принимать решения. Решения, которые в принципе не предполагают экспериментов. Подросткам нужна поддержка в таких вопросах, как: поступить в колледж или устроиться на работу? прервать беременность или выйти замуж? кого из членов семьи выбрать, когда в их помощи нуждаются все?
В итоге школьный округ сместил основной акцент с начальной школы на старшие классы. При содействии местных университетов и Национального научного фонда во многих школах – включая и Вестерн-Хиллс-Хай, где училась Делия, – появились инженерные классы. В кратком обзоре программы говорилось, что ее главная цель – «междисциплинарный подход к образованию, стимулирующий применение технологий, которыми ученики пользуются в повседневной жизни, для решения проблем реального мира». 90 % учеников Вестерн-Хиллс-Хай жили за чертой бедности. Полы в их классах устилал старый, ободранный линолеум, а на стенах висели треснутые доски. Одним словом, большинство учеников не очень-то волновали «технологии». И все-таки Делия записалась в инженерный класс. Занятия вел Деон Эдвардс. Его вступительная речь точно отражала реальность, которая окружала их всех.
«На наших уроках мы будем учиться думать, как ученые, – сказал он классу на первом занятии. – Мы оставим родителей и друзей в стороне и научимся делать взвешенный выбор, не думая о том бремени, которое родные норовят взвалить на ваши плечи. Кстати, если кому-то из вас сегодня утром было нечего есть, учтите, в моем столе лежат энергетические батончики. Берите, не стесняйтесь. Нет ничего постыдного в том, что вы голодны».
Центральное место на занятиях мистера Эдвардса занимала система принятия решений, известная под названием «процесс инженерного проектирования»[331]. В рамках этой системы ученики должны были определить дилемму, собрать необходимые данные, провести мозговой штурм возможных решений, обсудить альтернативные подходы, после чего провести многократные эксперименты. «Процесс инженерного проектирования представляет собой серию шагов, которым следуют инженеры, пытаясь решить некую задачу или разработать решение чего-либо; это методический подход к решению проблем», – объясняло одно из пособий[332]. В основе процесса инженерного проектирования лежала следующая концепция: многие задачи, которые поначалу кажутся сверхтрудными, могут быть разбиты на более мелкие фрагменты; потенциальные решения проверяют снова и снова, пока не сделают окончательный вывод. От учеников требовалось четко определить проблему, которую они хотели решить, провести исследования, сформулировать ряд потенциальных решений, после чего провести испытания и измерить результаты. Данную процедуру надлежало повторять до тех пор, пока не будет найден ответ. Фактически, данный подход предполагал упрощение проблемы с тем, чтобы она вписалась в мысленные папки.
Первое большое задание, которое получил класс, касалось конструирования электромобиля. Несколько недель ученики мистера Эдварда, разбившись на команды, работали со схемами, подробно описывающими каждый этап процесса инженерного проектирования. Разумеется, в классе было мало рабочих материалов. Ничего страшного, сказал мистер Эдвардс. Смысл упражнения заключался в том, чтобы научиться выжимать информацию из окружающей среды, какой бы она ни была. Вскоре ученики уже ходили по автосалонам, наведывались в механические мастерские и выуживали алюминиевые банки из мусорных контейнеров, чтобы собрать устройство для проверки аккумуляторов. Инструкцию они нашли в интернете. «Моя главная обязанность заключалась в том, чтобы научить их вовремя останавливаться, – сказал Деон Эдвардс. – Эти дети решают проблемы весь день напролет. У кого-то нет отца или матери, у кого-то – бойфренд, который распускает руки, у кого-то – одноклассники-наркоманы. Что бы ни происходило в их жизни, они должны принимать решения быстро. Я просто хочу показать им, что, если у тебя есть система, ты можешь позволить себе сбавить обороты и немножко подумать».
В середине семестра, после того как класс закончил работу над электромобилем и перешел к проектированию автомата для сортировки стеклянных шариков, у 21-летней сестры Делии родился ребенок. Папаша куда-то сгинул, и сестра, совершенно измучившись, умоляла Делию приглядывать за младенцем после обеда. Ну разве могла Делия отказать? Правильное решение, заявил отец, очевидно. Это же семья!
Придя на занятие к мистеру Эдвардсу, Делия вытащила из папки инженерную блок-схему и вместе со своей группой подвергла стоящую перед ней дилемму привычной процедуре. Если она согласится сидеть с малышом, что произойдет? Поскольку одним из первых шагов в инженерном проектировании был сбор данных, Делия составила список событий, которые в данном случае казались наиболее уместными. Несколько лет назад одна из сестер стала ходить после школы на работу. Семья быстро к этому привыкла и рассчитывала на ее зарплату. Для сестры это означало, что бросить работу ей теперь никто не даст, а значит, о колледже нечего и думать. Делия подозревала, что, согласись она нянчить малыша, нечто подобное случится и с ней. Это во-первых.
Затем Делия прикинула, как будет выглядеть ее расписание. Школа с 8.30 до 15.30. Малыш с 15.30 до 19.30. Домашнее задание с 19.30 до 22.00. Естественно, просидев с племянником четыре часа, она так устанет, что в конечном итоге все закончится плачевно: вместо того чтобы делать математику или готовиться к очередному тесту, она будет тупо смотреть в телевизор. Это во-вторых.
Группа Делии разбила ее дилемму на мелкие фрагменты, обсудила возможные решения и даже разыграла диалоги, которые могут состояться у нее с отцом и сестрой. Тем временем остальная часть класса обдумывала, как отделить цветные шарики от прозрачных. Наконец заключение было готово: сидение с ребенком на первый взгляд не такая уж большая жертва, однако факты показывали, что это далеко не так. Делия записала все шаги, через которые она прошла, и показала этот листочек папе. Нет, она не сможет этого сделать, сказала девочка.
Как утверждают психологи, такой способ принятия решений крайне важен, в особенности для молодых людей: во-первых, он значимо облегчает процесс обучения на собственном опыте, а во-вторых, предполагает рассмотрение доступных вариантов с различных позиций. По сути, это одна из форм нарушения когнитивной беглости, которая позволяет нам не только объективнее оценивать собственную жизнь, но и сглаживать эмоции и предубеждения, мешающие извлекать надлежащие уроки из прошлого. Аниматоры «Холодного сердца», например, черпали вдохновение из личных переживаний. Однако наше прошлое таит в себе не только материал для творчества. Прошлое – это кладезь данных. Все мы обладаем врожденной склонностью игнорировать информацию, содержащуюся в предыдущих решениях. Мы забываем, что всякий раз, когда мы делаем выбор, мы экспериментируем, а значит, провели уже тысячи таких экспериментов. К сожалению, зачастую люди просто не в состоянии абстрагироваться от собственного опыта, а потому не понимают, как разбить эти данные на мелкие фрагменты.
Такие системы, как процесс инженерного проектирования, – которые побуждают нас активно искать данные и коллективно обсуждать потенциальные решения, делать различные типы выводов и проверять всевозможные идеи, – помогают нам исключить когнитивную беглость, заставляя взглянуть на прошлое под другим углом. Новые рамки устраняют склонность нашего мозга к двоичному выбору – помочь сестре или бросить семью в беде? – и вынуждают переформулировать решения по-новому.
Одно из важнейших исследований эффективности определенных рамок для принятия решений – так называемых фреймов – было опубликовано в 1984 году. Исследователь из Северо-Западного университета попросил группу участников перечислить доводы в пользу покупки видеомагнитофона, основываясь только на собственном опыте[333]. Добровольцы назвали десятки причин для такой покупки. Одни говорили, что видеомагнитофон – это отличное развлечение. Другие рассматривали его как инвестицию в образование. Третьи видели в нем способ проводить больше времени с семьей. Затем тех же людей попросили привести аргументы против покупки видеомагнитофона. Это им не удалось: подавляющее большинство заявили, что все-таки купят его в самое ближайшее время.
Набрав новую группу добровольцев, исследователь попросил их составить список доводов, почему покупать видеомагнитофон не следует. Нет проблем, ответили они. Одни сказали, что телевизор отвлекает их от семьи. Другие утверждали, что фильмы бездумные и смотреть их нечего. Когда тех же самых людей попросили перечислить доводы в пользу покупки видеомагнитофона, они ничего не придумали и сообщили, что вряд ли когда-нибудь его купят.
Больше всего ученого интересовали усилия, которые прилагала каждая группа, стараясь принять противоположную точку зрения. С демографической точки зрения обе группы были одинаковые, а значит, они должны были одинаково отнестись к покупке видеомагнитофона. Во всяком случае, и та, и другая должны были генерировать равное количество причин его купить или не купить. Этого не произошло. Стоило участникам ухватиться за некие рамки – это инвестиция в образование или это помеха для общения с семьей, – как они уже не могли представить выбор иначе. Видеомагнитофон являлся либо инструментом для обучения, либо отвлекающим фактором, в зависимости от того, как был сформулирован вопрос [334]. Аналогичные результаты были обнаружены в десятках других экспериментов, участники которых принимали самые разнообразные решения, начиная от выбора эвтаназии и заканчивая покупкой автомобиля. Вывод был один: после установления определенных рамок отказаться от этого контекста практически невозможно[335].
Единственный выход – заставить себя взглянуть на проблему под другим ракурсом. Как мы помним, Делия применила к стоящей перед ней дилемме схемы мистера Эдвардса. Привнесенный ими элемент прерывности исключил когнитивную беглость, а заодно и помог устранить рамки, выбранные изначально. Когда она пришла домой и объяснила свою логику отцу и он увидел проблему по-новому. Она не могла ухаживать за племянником, сказала ему Делия, потому что по вторникам и четвергам должна посещать занятия в клубе робототехники, которые идут до 6 часов вечера. Этот клуб – ее билет в колледж. В другие дни недели ей нужно ходить в библиотеку, потому что делать домашнюю работу в шуме и бардаке, который царит у них дома, просто нереально. Другими словами, Делия переформулировала выбор, противопоставив сиюминутной помощи успехи в школе и более значимую поддержку, но позже. Отец согласился. Они найдут другую няню. Делии нужно учиться.
«Наш мозг стремится к простым рамкам так же, как и к бинарным решениям, – объяснил мне Эрик Джонсон, психолог из Колумбийского университета. – Вот почему, размышляя о расставании с другом или подругой, подростки ставят вопрос: „Я люблю его/ее или нет?“, а не: „Я хочу отношений или хочу поступить в колледж?“ Вот почему, покупая автомобиль, вы думаете: „Я хочу стеклоподъемники или GPS?“, хотя в первую очередь следовало бы спросить себя: „А я уверен, что могу позволить себе эту машину?“»
«Если научить человека переосмысливать выбор, предоставить ему ряд шагов, благодаря которым выбор приобретет чуточку иной вид, чем раньше, – сказал Джонсон, – он сможет лучше контролировать то, что происходит у него в голове»[336].
Одним из самых эффективных способов увидеть свой опыт в новом свете является создание формальной системы принятия решений – такой, как блок-схема, серия заранее сформулированных вопросов или процесс инженерного проектирования, – которая заведомо исключает столь любимые нами легкие варианты. «Такие системы вынуждают человека подходить к вопросам с непривычной для него стороны, – сказал Джонсон. – Они помогают увидеть альтернативы».
Когда Делия перешла в выпускной класс, жизнь дома превратилась в настоящий хаос. Одна сестра растила ребенка. Другую недавно выгнали из школы. Стоило им найти жилье, как что-то случалось – очередная потерянная работа или сосед, который жаловался, что в однокомнатной квартире живет слишком много народу, – и им снова приходилось переезжать. Наконец семья Делии сняла квартиру на долгий срок. Правда, в ней не было отопления, а за просроченный счет отключали электричество.
Учителя Делии давно догадались, что происходит, и видели, как тяжело ей приходится трудиться. И все-таки Делия получала твердые пятерки. Ей помогали всем, чем могли. Когда Делии нужно было стирать, учительница английского языка, мисс Тол, приглашала ее к себе. Когда Делия слишком уставала, мистер Эдвардс разрешал ей подремать в его классе, пока он проверяет контрольные работы. Все видели ее потенциал. Все надеялись, что она сможет поступить в колледж.
Мистер Эдвардс был своеобразной константой в жизни Делии. Он представил ее школьному психологу-консультанту и помог ей подать заявку на получение стипендии. Он отредактировал ее анкеты для колледжей и убедился, что они поданы вовремя. Всякий раз, когда Делия ссорилась с друзьями, ругалась с бойфрендом или цапалась с отцом, всякий раз, когда у нее было слишком много домашней работы и слишком мало времени, – всякий раз, когда казалось, что жизнь невыносима, – она доставала блок-схемы мистера Эдвардса и анализировала свои неприятности шаг за шагом. Это успокаивало. Это помогало находить решения.
Весной Делии начали приходить письма из стипендиальных комиссий. Она получила стипендию Nordstrom – 10 тысяч долларов – и грант от университета Цинциннати. А письма все приходили и приходили. В общей сложности Делии предложили семнадцать стипендий. Она была лучшим выпускником в классе и имела все шансы на успех. Ночь перед церемонией вручения дипломов она провела в доме мисс Толл, чтобы утром принять горячий душ и завить волосы. Осенью Делия поступила в университет Цинциннати.
«Учиться в колледже оказалось гораздо сложнее, чем я думала», – призналась мне Делия. Сейчас она учится на втором курсе по специальности «информационные технологии». На большинстве занятий она – единственная девушка и единственный чернокожий студент. Стремясь хоть чем-то помочь таким ребятам, как Делия – студентам в первом поколении, – университет запустил программу под названием «Gen-1»[337]. Программа обеспечивает особую систему кураторства, обязательные занятия и консультирование. В первый год обучения участники живут в одном общежитии и подписывают контракт на семи страницах, в котором обещают соблюдать режим и не шуметь по вечерам. Основная идея заключается в том, чтобы помочь им побыстрее отвыкнуть от тех условий, в которых они выросли, и увидеть себя в новом контексте.
«Дома у нас по-прежнему жуткий кавардак», – сказала Делия. Всякий раз, когда реальность начинает угнетать, девушка вспоминает о занятиях мистера Эдвардса. Любую проблему можно решить, шаг за шагом. «Когда меня что-то беспокоит, я разбиваю проблему на более мелкие кусочки. В таком виде она уже не выводит меня из равновесия, и я могу спокойно обдумать способы ее решения», – добавила она.
«Мне многое довелось пережить, – призналась Делия. – Но пока у меня есть система, которая позволяет выйти за пределы привычного образа мыслей, я могу учиться на собственном опыте. Что бы со мной ни происходило, из всего можно извлечь урок. Если, конечно, подойти к этому с правильной стороны».
Люди, которые лучше других умеют учиться, – те из нас, кто умеет переваривать огромные объемы данных, делать выводы из собственного опыта и извлекать пользу из окружающей информации, – это люди, которые знают, как использовать нарушение когнитивной беглости в своих интересах. Они не просто принимают сведения, которые подкидывает им жизнь, – они их трансформируют. Они знают, что лучшие уроки – это уроки, которые заставляют нас что-то делать, манипулировать информацией. Они преобразуют данные в эксперименты при каждой возможности. Не важно, пользуемся ли мы процессом инженерного проектирования, проверяем идею на работе или обсуждаем новую концепцию с другом – элемент прерывности, который мы привносим в информацию, тем самым усложняя ее обработку, как ни парадоксально, существенно облегчает ее восприятие и понимание.
В рамках одного из исследований, опубликованного в 2014 году, ученые из Принстонского и Калифорнийского университетов изучали взаимосвязь между научением и когнитивной беглостью на примере разницы между студентами[338], которые писали конспекты от руки, и студентами, которые пользовались ноутбуками. Записывать лекции от руки не только тяжелее, но и не столь эффективно, чем набирать текст на клавиатуре. Во-первых, сводит пальцы. Во-вторых, человек пишет медленнее, чем печатает, а значит, сможет зафиксировать гораздо меньше слов. Студенты, которые пользуются ноутбуками, напротив, тратят меньше времени на активную работу во время лекции, зато делают примерно в два раза больше записей, чем те, кто пишет от руки. Иными словами, письмо от руки требует более активной обработки информации, чем печать: оно предполагает больше труда и позволяет фиксировать меньше фраз[339].
Проанализировав результаты теста на запоминание материала лекции, ученые обнаружили, что те, кто писал от руки, набрали в два раза больше баллов, чем те, кто печатал. Поначалу исследователи были настроены скептически. Может быть, студенты, которые писали от руки, больше занимались по вечерам? Они провели второй эксперимент: на этот раз обе группы – студентов, пользующихся ноутбуками, и студентов, предпочитающих писать от руки, – посадили в одну аудиторию. По окончании лекции сделанные ими конспекты собрали. Через неделю ученые провели тест. Студенты, делавшие заметки вручную, снова опередили любителей компьютеров[340]. Какие бы ограничения ни вводили, студенты, которые пользовались более трудоемким способом конспектирования, – то есть те, кто искусственно вносил элемент прерывности в обработку информации, – усваивали больше материала.
Этот вывод применим и в обыденной жизни. Столкнувшись с новой информацией, не сидите сложа руки, оперируйте полученными данными – только так вы сможете извлечь из них урок. Ваши весы автоматически отправляют ежедневные обновления приложению в вашем телефоне? Этого недостаточно. Если вы действительно хотите похудеть, постройте график на миллиметровой бумаге. Тогда в обед вы скорее предпочтете гамбургеру салат. Если вы читаете книгу, полную новых идей, заставьте себя прерваться и объясните парочку концепций тому, кто сидит рядом с вами. Это совсем не сложно, и вы скорее начнете применять прочитанное на практике. Если вы столкнулись с новой информацией, работайте с ней – используйте ее в эксперименте или расскажите о ней другу. Разложите ее по мысленным папкам. Эти папки – основа процесса научения.
Любой выбор – это эксперимент. Каждый день приносит с собой новые возможности, позволяющие найти лучшие рамки для принятия решений. Эпоха, в которую мы живем, изобилует данными, причем сегодня их гораздо дешевле анализировать и гораздо легче преобразовывать в действия, чем когда-либо прежде. Благодаря смартфонам, веб-сайтам, цифровым базам данных и приложениям в нашем распоряжении находятся громадные объемы информации. Правда, она будет полезна только в том случае, если мы знаем, что с ней делать.
Данте Уильямс окончил начальную школу Саут-Эйвондейл в 2013 году. В последний учебный день на том же самом стадионе, где шесть лет назад во время Кубка Мира погиб подросток, состоялось торжественное мероприятие. Все было организовано великолепно: воздушные шары, надувной замок, сахарная вата, даже диджей. Школа Саут-Эйвондейл по-прежнему находилась в одном из беднейших районов Цинциннати, во многих домах были заколочены окна, а на улицах продавали наркотики. И все-таки в том году 86 % учеников показали результаты, превышающие образовательные стандарты штата. В предыдущем – 91 %. В дирекции лежал список детей, ожидавших перевода в Саут-Эйвондейл из других школ.
Разумеется, ни одна школа не может измениться благодаря одной-единственной программе, как ни один ученик не может сделаться отличником благодаря одному-единственному предмету или преподавателю. И Данте, и Делия, – а вместе с ними Саут-Эйвондейл и Вестерн-Хиллс-Хай – добились успеха благодаря комбинации целого ряда факторов. Это целеустремленные администраторы и учителя, беззаветно преданные своей работе. Это собранные и внимательные директора. Это поддержка реформ со стороны родителей. Впрочем, преданность и целеустремленность работают только тогда, когда мы знаем, что с ними делать. Информационные комнаты, в которых данные превращались в реальные знания, и преподаватели, которые научились видеть в своих учениках детей с уникальными потребностями и способностями, – вот что в корне изменило государственные школы Цинциннати.
Под аплодисменты родителей Данте поднялся на импровизированную сцену. Как и все остальные дипломы, которые вручали в тот день, диплом Данте был заполнен не до конца. Остается последнее, сказала ему директор. Никто не оканчивает начальную школу, не выполнив финального задания. Каждый должен сделать диплом своим. Она протянула Данте ручку. И он вписал в пустую строку свое имя.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Дата добавления: 2019-07-15; просмотров: 124; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!