Принцип бытия, или Странный случай с астрологией
Мы привыкли к расхожему тезису о том, что эпоха Возрождения провозгласила принцип самостоятельности и свободы человека, безграничности его творческих способностей. Не следует, однако, забывать, что и тогда, и во все последующие эпохи этот принцип не мог быть ничем иным, кроме как весьма абстрактным идеалом. В лучшем случае его можно понимать, как освобождение человека от принятых в предшествующую эпоху ограничений путем их замены на нечто иное. Напомним в этой связи, что XVII век оставался временем тотальной веры в астрологию. Эта «оккультная наука» представляла собой пример космологического дискурса, в котором предметом являются сами основы человеческого бытия: ее главный тезис гласит, что закономерный ход небесных светил (т.е. не монотеистический Бог, не общество, не биологическая природа человека и земная природа вообще) определяет человеческую судьбу. И пусть уже в конце XVI века Джордано Бруно провозгласил единство небесных и земных законов и в этом смысле отсутствие онтологического приоритета неба[619], вера в астрологию продолжала доминировать как способ освобождения от оков земного бытия – человек мыслил себя гражданином Вселенной. Справедливости ради нужно отметить, что таинственность и мистичность, свойственные астрологии, в то время едва ли отличали ее от других наук, также полных скрытых качеств и загадочных субстанций.
Мы помним, какое значение еще раньше, в Средние века, придавали астрологическому прогнозу. Так, в романе «Квентин Дорвард» Вальтер Скотт повествует, что желание короля Людовика XI казнить своего астролога Галеотти за неверный прогноз натолкнулось на хитрое сообщение последнего, что король умрет вскоре после него. Это классический пример, правдоподобность которого обеспечена авторитетом Скотта-историка, который пишет, что «полученные вовремя тайные сведения, смелость и присутствие духа спасли Галеотти от грозившей ему опасности; а Людовик, самый прозорливый и самый мстительный из монархов своего времени, был обманут и остался неотомщенным благодаря своему грубому суеверию и страху смерти, перед которым он трепетал, зная, сколько тяжких грехов лежит на его совести»[620].
|
|
|
Впрочем, уже в XV веке гуманисты, сами не чуждые магических пристрастий, вполне решительно выступили против астрологии – по тем или иным причинам. Корнелий Агриппа, например, писал об астрологах, что «поскольку невозможно среди такого множества звезд не найти тех, которые не были бы расположены дурно или хорошо, то они находят в этом повод говорить все, что ни пожелают. Тем, кому они благоволят, пророчествуют лучшее: жизнь, счастье, честь, богатство, власть, победу, здоровье, детей, друзей, супружество, церковные и светские посты и всякое другое. Тем же, кому они хотят зла, предрекают смерть, виселицу, позор, нищету, убыток и сплошное несчастье, и все это не только посредством своего мошеннического искусства, но и по воле легкомысленных аффектов. Таким образом они толкают безбожных, любопытных и суеверных людей к полной погибели, пробуждая часто между князьями и прочим высшим сословием, страной и людьми только разрушительные войны и мятежи. Если только счастье благоволит им, и то или иное в известной степени сбывается, то просто чудно, как они надуваются от спеси и какой гордый вид напускают на себя со своими предсказаниями; если же они лгут и убеждены в этом, то одну ложь они хотят покрыть и замаскировать другой, говоря: мудрый властвует над созвездиями; тогда как воистину ни созвездия над мудрыми, ни мудрые над созвездиями, а Бог властвует над теми и другими; или говорят, что неловкость человека – предмета гороскопа воспрепятствовала небесному влиянию; если же от них требуют уверенности и гарантий, то они приходят в ярость. И эти проходимцы вызывают все же доверие князей и высокородных, и те к тому же одаряют их по-царски при том, что невозможно найти в республике людей вреднее тех, которые будущие события по созвездиям, линиям руки, снам и при помощи других фокусов предречь обещают и предсказания пускают по свету; … В Александрии существовала определенная пошлина, которую должны были платить астрологи - Blacenominon, названная так от слова «глупость», поскольку они искали выгоды в необыкновенной дурости; именно глупые люди имели обыкновение спрашивать у них помощи и совета. Ведь если жизнь и счастье людей исходит от созвездий, что же тогда должно нас пугать или заботить?»[621]
|
|
|
|
|
|
Агриппа выступает, тем самым, против устойчивых суеверий своего времени. Хотя влияние звезд на земные процессы и вполне возможно, но точное определение положения и хода небесных светил недоступно никакому астроному. Астрологи по-разному трактуют свойства астрологических домов и их исходные положения, не говоря уж о том, что ставят светила выше Бога, выводя библейские события из их сочетания. Кроме того, даже Птолемей признавал, что светила лишь «склоняют», а не «вынуждают» человека поступать некоторым образом. Наука о звездах проистекает и из тебя и из них, говорил он. Этим он хотел показать, что предсказание сокрытых событий будущего исходит не только из положения звезд, но и из аффектов души – как астролога, так и вопрошающего. Наивность суеверия происходит из чрева астрологии, утверждает Агриппа. Одержимость астрологией привела, заключает он, к упадку медицины, философии, религии, к торжеству лжи и предрассудков над разумом и верой. В целом Агриппа довольно здраво критикует астрологию, призывая, с одной стороны, к внимательному прочтению древних авторитетов, с другой же – к учету требований здравого смысла при принятии той или иной доктрины.
|
|
|
Похоже, что Шекспир столь же критичен в отношении астрологии, полагая, что здравый смысл порой способен возвыситься над верой в астральные связи. Достаточно вспомнить монолог коварного Эдмона, побочного сына графа Глостера («Король Лир»).
«Когда мы сами портим и коверкаем себе жизнь, обожравшись благополучием, мы приписываем наши несчастья солнцу, луне и звездам. Можно, правда, подумать, будто мы дураки по произволению небес, мошенники, воры и предатели – вследствие атмосферического воздействия, пьяницы, лгуны и развратники – под непреодолимым воздействием планет. В оправдание всего плохого у нас есть сверхъестественные объяснения. Великолепная увертка человеческой распущенности – всю вину сваливать на звезды! Отец проказничал с матерью под созвездием Дракона. Я родился на свет под знаком Большой Медведицы. Отсюда следует, что я должен быть груб и развратен. Какой вздор! Я то, что я есть, и был бы тем же самым, если бы самая целомудренная звезда мерцала над моей колыбелью...»[622].
В одной из предшествующих публикаций автор этих строк пошел на поводу несколько поверхностной интерпретации данного фрагмента, полагая, что здесь Шекспир допускает ретроспективную инверсию и отдает должное росту картезианского индивидуализма, самосознания, опирающегося на здравый человеческий рассудок. Конечно, подобные идеи были рождены эпохой Возрождения и задолго до Декарта, через того же Корнелия Агриппу и подобных ему гуманистов, стали доступны широкому кругу образованных людей. Поэтому, если приписать шекспировскому Эдмону знакомство с трудами популярных в Англии итальянских писателей, то источник его просвещения налицо. Но почему же с этим соседствует странная невежественность шекспировского героя по поводу техники астрологического предсказания? Ведь ни созвездие Дракона, ни созвездие Большой Медведицы не являются зодиакальными, а, следовательно, практически не учитываются при построении астрологического прогноза. Это было известно в шекспировскую эпоху, вероятно, значительно большему числу людей, чем сегодня. Было бы заманчиво обвинить в неосведомленности или небрежности самого Шекспира, который нередко весьма произвольно манипулирует историческими событиями и географическими координатами. Весь «Макбет» соткан из отступлений от исторической истины, а Просперо («Буря») ухитряется потерпеть кораблекрушение у Бермудских островов в Атлантике, плавая по Средиземному морю. Стоит, впрочем, напомнить, что Шекспир поступает так не по невежеству, но исключительно в интересах более компактного и логичного повествования, сознательно перекраивая историю и географию в угоду искусству.
Следовательно, к монологу Эдмона следует отнестись с полной серьезностью и попытаться объединить прогрессивный индивидуализм с удивительным для своего времени элементарным незнанием астрологии.
Однако так ли уж прогрессивен индивидуализм, приверженность которому мы приписываем Шекспиру? Обратим внимание на то, сколь серьезно последний относится к идее порядка, основанной в целом на незыблемости средневековой картины природного и социального мира. Вот фрагмент знаменитого монолога Улисса из пьесы «Троил и Крессида»:
……………
На небесах планеты и Земля
Законы подчиненья соблюдают,
Имеют центр, и ранг, и старшинство,
Обычай и порядок постоянный,
И потому торжественное солнце
На небесах сияет, как на троне,
И буйный бег планет разумным оком
Умеет направлять, как повелитель,
Распределяя мудро и бесстрастно
Добро и зло. Ведь если вдруг планеты
Задумают вращаться самовольно,
Какой возникнет в небесах раздор!
Какие потрясенья их постигнут!
Как вздыбятся моря и содрогнутся
Материки! И вихри друг на друга
Набросятся, круша и ужасая,
Ломая и раскидывая злобно
Все то, что безмятежно процветало
В разумном единенье естества.
О, стоит лишь нарушить сей порядок,
Основу и опору бытия –
Смятение, как страшная болезнь,
Охватит все, и все пойдет вразброд,
Утратив смысл и меру. Как могли бы,
Закон соподчиненья презирая,
Существовать науки и ремесла,
И мирная торговля дальних стран,
И честный труд, и право первородства,
И скипетры, и лавры, и короны[623].
Конечно, эта пьеса Шекспира несет на себе влияние узаконенных уже в античности сатирических обработок эпических сюжетов и, подобно драме Эсхила «Собиратель костей», дает «пародийно-травестирующие изображения событий и героев Троянской войны»[624]. Однако Улисс, пожалуй, единственная фигура в этой пьесе, которая выписана относительно серьезно. Придавая Улиссу традиционно-трагические черты многоопытного мудреца, автор получает возможность устами героя высказать близкую себе самому точку зрения. А она состоит в порицании произвола крупных феодалов, критике человеческого эгоизма, гордыни, лжи, корысти. В эпоху ранних буржуазных революций противоречия феодального общества еще были далеки до своего позитивного разрешения. Поэтому просвещенный монарх, олицетворяющий мощь и разумный порядок, пекущийся о благе подданных, которые повинуются ему как природной силе и почитают его как нравственный образец – вот идеал общественного устройства, по Шекспиру, весьма напоминающий образ гоббсовского Левиафана. В нем нет места для «дурного» индивидуализма, игры неразумной человеческой воли, он как наместник Бога на земле является символом и гарантом онтологической целостности, олицетворяет собой единство земного и небесного мироустройства.
Тем самым космологический дискурс Шекспира представляет собой обсуждение художественными средствами того, что много позже в философии науки получило название научно-философской программы «космизации»: в ее рамках человек пытается подвести наблюдаемые явления под известный космический порядок. Как показывает В. Депперт, космизирующий образ мышления означает, «что Земля находится под небом и, следовательно, под его упорядочивающей властью. Заимствованная из мифа, программа космизации удивительным образом пережила все научные революции, поскольку философы, теологи и представители естественных наук неизменно пытались определить все происходящее на Земле с помощью вечного порядка, который, по общему убеждению, царил во всем Космосе»[625].
Эдмон же, строивший козни против брата и предавший своего отца, является, в свете этого, не столько персонализацией прогрессивных идей, но в большей мере как раз воплощением порочного эгоизма и преступного своеволия. Отрицая космологическую связь человека и мира, Эдмон вовсе не философствует в стиле картезианского индивидуализма, но просто демонстрирует свою аморальную личность, для которой ничего не свято и потому все дозволено.
Итак, можно сказать, что Шекспир, сталкивая две позиции в вопросе о взаимоотношении небесных и земных событий, по сути, утверждает принцип единства макрокосма и микрокосма, настаивает на необходимости их гармонии. Ведь человек как часть природы в состоянии вызвать своими действиями природные изменения, а природа человека, в которой все время происходит столкновения разума и воли, добра и зла, определяет его поведение в кругу себе подобных. Тем самым человек обретает подлинную, высокую и разумную свободу, обязанную не «дурной воле», но законам Вселенной. Подчиненность движению небесных светил не унижает человека так, как зависимость от местного феодала; она делает его сопоставимым с высшей властью в лице папы и короля, которые также повинуются небу. Причастность Космосу, включенность в небесный круговорот возвышает, внушает гордость и уверенность в себе. Если твоя судьба начертана движением светил, то что значат для тебя все земные владыки?
Исходя из вышеизложенного, нетрудно представить себе, каким образом персонажи Шекспира оказывались символическими фигурами в ожесточенных спорах, которые вели в то время сторонники астрологии и научной астрономии, гео- и гелиоцентризма, фатализма и свободы воли.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 153; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!