Глава 18. Космологический и эпистемологический дискурс в театре Уильяма Шекспира
«При анализе трагедий Шекспира мы … наблюдаем последовательное превращение всей воздействующей на героев действительности в смысловой контекст их поступков, мыслей и переживаний».
М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М. 1979. С. 367.
Первая половина XVII века, «века гениев», по определению А.Н. Уайтхеда[612], в Англии, однако, складывалась совсем иначе, чем на континенте, если иметь в виду развитие науки. В первую очередь это обусловлено островным положением страны и многообразными трудностями передвижения, не в последнюю очередь по морю. Ведь в то же время католические Италия и Франция, а в равной мере и протестантские Голландия и Швейцария, уже переживали расцвет науки и процесс радикальной перестройки университетского образования. Именно в эти страны направляли своих детей состоятельные английские джентльмены, убедившиеся в схоластической бесплодности Оксфорда и Кембриджа (так поступил, к примеру, граф Корк, отец Роберта Бойля).
Плачевное состояние английской науки и образования того времени нашло отражение даже значительно позднее у Джонатана Свифта, сатирически живописавшего не только политические и религиозные споры, но и «чудачества ученых». Известно, что в художественной литературе запечатлеваются, как правило, обыденные, широко распространенные представления о науке, так сказать, образ науки в гражданском обществе. Это, естественно, несколько эпистемически сниженная, облегченная, а потому и не совсем адекватная картина. Одновременно именно она в немалой мере является основанием для политики в отношении науки, т.е. одним из значимых обстоятельств ее развития. Образ науки составляет также один из значимых предметов дискурса в странах с развитой культурой, а таковой Англия начала становиться именно в ХVII веке в немалой степени под влиянием научной революции. Данная революция до сих пор во многом представляет собой загадку. Едва ли можно подойти к ее разрешению, если не взглянуть на интеллектуальную атмосферу эпохи сквозь призму принятых в то время среди образованных людей способов общения и рассуждения.
|
|
|
Еще в начале XVII века было хорошим тоном обсуждать проблемы науки и искусства в аристократических салонах и клубах, атмосфера которых отличалась от университетской в сторону большей непринужденности и поощряла новизну. Именно на основе таких дворянских собраний возникали в дальнейшем научные общества и художественные академии. Театр, будучи своеобразным транслятором культуры и мировоззрения, работал не только на потребу невежественной публики, но должен был учитывать и вкусы образованных сословий. Темы и фабулы театральных представлений не только оказывались предметом оживленных салонных обсуждений, но порой и непосредственно включались в перипетии политических и культурных событий. Какую же роль здесь предстояло сыграть творчеству Шекспира?
|
|
|
Уильям Шекспир не имел систематического образования и существенно уступал некоторым своим коллегам-современникам (Бену Джонсону, например) в энциклопедичности знаний. И все же в его пьесах образ науки и Вселенной, отношение человека и мира далеко не всегда ограничены обывательскими представлениями. По страницам произведений Шекспира рассыпаны указания на знакомство автора с основными понятиями и дискуссиями современного ему естествознания. В частности, немало трудов посвящено атомистическим, алхимическим, иатрохимическим, астрономическим, астрологическим, анатомическим аллюзиям у Шекспира, в том числе и тем, которые исчезают во многих (в русских в том числе) переводах. Подобно тому, как в Средние века писались библейская география, библейская зоология и пр., так в наши дни создаются аналогичные историко-филологические «науки по Шекспиру», вскрывающие забавные факты, но не содержащие их обстоятельного теоретического анализа. Это касается упоминания об атомах («atomies» - искаженное мн. ч. «atoms») по Лукрецию и Гассенди («Ромео и Джульетта»)[613], о стихиях и качествах по перипатетикам и спагирикам («Двенадцатая ночь», «Генрих V»)[614], о гуморальной теория Гиппократа-Галена («Конец – делу венец»), о кровообращении по Сервету (и в предвосхищении Гарвея) («Кориолан», «Юлий Цезарь»), о контроверзе гео- и гелиоцентризма («Троил и Крессида») и пр.. Более того, герои Шекспира нередко выступают с весьма необычными научными взглядами, а некоторые из них – и со смелыми прозрениями, опережающими свой век. И дело, прежде всего, не в том, что Шекспир интересовался наукой или работал над научными открытиями. Причина этого – в его приверженности понятию природы (nature) и даже более того – в проблематизации Космоса у Шекспира, в исходной космичности всего его дискурса.
|
|
|
Как указывает М.М. Бахтин, «сцена шекспировского театра – весь мир (Theatrum Mundi). С этим связана и особая космичность (и микрокосмичность) образов Шекспира. Космические тела и силы – солнце, звезды, воды, ветры, огонь – или прямо участвуют в действии, или постоянно фигурируют, притом именно в своем космическом значении, в речах действующих лиц.… Эта особенность Шекспира (она только в очень ослабленной форме есть у испанцев) является прямым наследием средневекового театра и народно-зрелищных форм. Живое ощущение сцены как мира, определенная ценностно-космическая окраска верха и низа – все это унаследовано шекспировским театром у средневековья, даже рудименты внешнего устройства сцены (например, балкон на задней части сцены – бывшее небо). Но главное – восприятие (точнее, живое ощущение, не сопровождавшееся отчетливым осознанием) всего театрального действия как некоего по-особому символического обряда»[615], который характеризуется всемирностью, всевременностью, космичностью. Бахтин усматривает в этом следы происхождения драмы из религиозного культа, назначение которого в том, чтобы соединить небо и землю. Однако Шекспир не просто воспроизводит художественными средствами магическую онтологию и практику. Идея гармонии земного и небесного фигурирует у него в качестве идеала, диссонанс которого с реальностью и образует содержание трагедии. И потому крушение замкнутого антично-средневекового Космоса, проблематичность связи человека и природы – вот две взаимосвязанные темы, которые проходят сквозь многие произведения Шекспира («Король Лир», «Макбет», «Буря», «Троил и Крессида» и др.).
|
|
|
Характер космологического дискурса, представленный в драмах Шекспира, имеет важную эпистемологическую особенность, в частности, с точки зрения генезиса нововременной науки. У Шекспира обнаруживается выраженное влияние образцов античной трагедии, о которой А.Н. Уайтхед сказал так: «Великие трагики античных Афин – Эсхил, Софокл, Еврипид были поистине пилигримами научного мышления в том виде, в котором оно существует сегодня. Их видение судьбы, безжалостной и безразличной, влекущей трагическую коллизию к ее неизбежному концу, было прообразом того, как современная наука видит мир. Судьба в греческой трагедии превратилась в современном мышлении в порядок природы. Живая погруженность в перипетии героических коллизий как примеры и подтверждения действия судьбы в нашу эпоху преобразовалась в сосредоточенный интерес к решающим экспериментам»[616].
Уайтхед, однако, оставил в стороне сам механизм превращения судьбы в закономерность, искусства в науку; впрочем, о такого рода линейной связи едва ли стоит говорить всерьез. Представляется, что наибольшее влияние, которое искусство оказало на науку, можно проследить в трансформации стиля и тематики общения и способа выражения, принятых образованными сословиями. Уже сказано, что в ряду типов просвещенного общения с аристократическим салоном и клубом начинали конкурировать выраставшие из них научные общества и академии[617]. Подобно этому, параллельно художественно-ориентированному дискурсу возникал, наследуя отчасти его проблематику, дискурс научного типа. Именно в этом смысле театральная драма как развертывание необходимости предвосхищала механистическую картину мира, в которой «верховный часовщик» обеспечивает неизменную регулярность событий.
И пусть у Шекспира мы находим такие строки:
Есть в жизни всех людей порядок некий,
Что прошлых дней природу раскрывает.
Поняв его, предсказывать возможно
С известной точностью грядущий ход
Событий, что еще не родились,
Но в недрах настоящего таятся,
Как семена, зародыши вещей.
Их высидит и вырастит их время…
Как пишет М.А. Барг, «в хрониках Шекспира явно прослеживается мысль о том, что вопреки текучести, непостоянству, зыбкости дел человеческих, вопреки зримому хаосу событий, интригам, заговорам, переворотам, мятежам и кровопролитиям – этим следствиям неистовств постоянно борющихся на исторической сцене сил, в истории действуют определенные закономерности, которые способен постичь человеческий разум. На вопрос, возможно ли из наблюдений над причинами отдельных и разрозненных событий сделать вывод о более общих основаниях перемен, Шекспир отвечает утвердительно»[618].
Поскольку общество для Шекспира – еще часть природы, то и его исторические хроники в той же степени наполнены космологическим чувством необходимости, что и непосредственные рассуждения о мироздании. Тем не менее, природа и человек у Шекспира еще полны жизни и красок и далеки от известного «образа часов» как универсальной космологической метафоры детерминизма. Предстояло подвергнуть осмыслению целый ряд научных гипотез, обыденных представлений, социально-политических концепций и провести множество наблюдений и экспериментов, чтобы из юридического и морального закона выкристаллизовалось понятие закона науки.
Предметом нашего исследования, по форме направленного на анализ текстов Шекспира в контексте эпохи, будет, вместе с тем, нечто иное, достаточно эфемерное – зафиксированные в этих текстах речевые практики, до определенной степени артикулированные английским драматургом. Относящиеся к ним и маргинальные для современного читателя содержания были весьма значимы для интеллектуального климата начала XVII века. Однако они могут быть восстановлены лишь отчасти именно потому, что принадлежат неформальным дискуссиям (разговорам, дискурсам), которые вели между собой аристократы, ученые, политики, художники – люди образованных сословий. И здесь как раз отчетливо проглядывает то обстоятельство, что отличие дискурса от текста и контекста носит относительный характер. Дискурс – то, что в определенный момент времени являлось соединительной тканью между текстом и контекстом и затем превратилось в нечто невыразимое, утраченное. Споры по поводу текстов Шекспира и споры, отзвук которых слышится в этих текстах, делали эти и другие тексты документами эпохи и одновременно превращали их в контексты последующих текстов. В свою очередь, мой собственный текст, в основе которого лежит опыт внутреннего диалога с Шекспиром и его современниками, призван вписать утраченный дискурс в современный культурный контекст.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 183; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!