Он наш корабль к победам вел сквозь годы, 1 страница
Для нашей славы временем храним.
И в эту ночь над картой все народы
В седом Кремле склонились вместе с ним.
Тогда едва ли не каждое сердце, наполненное патриотическим чувством, стремилось выразить его стихами, обращенными к нему, и не только как к вождю, но и как к любимому отцу в стране-семье. Знаменитый певец, актер и поэт Александр Вертинский (талант которого Сталин высоко ценил), возвратившийся на родину из эмиграции в 1943-м, написал задушевные стихи. Это было послание, красиво отпечатанное на большом листе глянцевой бумаги, оформленное как почетная грамота и подписанное автором. В нем великий полководец нарисован красками, придающими ему черты любимого человека – товарища, брата, отца. Вот он на военном параде: «Чуть седой, как серебряный тополь…» И эта седина напоминает о том, сколько ему пришлось вынести тревог и великих забот во время войны, когда на него была вся надежда… И он оправдал ее не только своим полководческим умом, но и тем, что взрастил воинов, которые были готовы к роковым испытаниям
И в боях за Отчизну суровых
Шли бесстрашно на смерть за него,
За его справедливое слово,
За великую правду его.
Как высоко вознес он державу,
Мощь советских народов-друзей,
И какую всемирную славу
Создал он для Отчизны своей!
Александр Николаевич не отрекся от своего стихотворения и в годы хрущевщины, когда кое-кто из прежних сладкопевцев опустился до клеветы на Сталина, когда гонениям подвергались те, кто остался верен его идеям, его памяти. А. Н. Вертинский, по свидетельству писателя Владимира Успенского, продолжал публично исполнять свою «Песню о Сталине».
|
|
|
Подобные чувства звучали и в других песнях. Композитор Анатолий Новиков автор одной из самых лиричных – песни «Добрый день, товарищ Сталин» на слова малоизвестного поэта Ф. Канатова. Вот запев и припев:
Над Кремлем заря взлетела,
Вся Москва озарена.
Принимается за дело
Вся Советская страна.
И летит к весенним далям
Песня в солнечный рассвет
Добрый день, товарищ Сталин,
Шлет страна тебе привет.
Олицетворением нравственности, благородства, преданности Родине, служения высшим идеалам предстает он на сохранившемся у меня в памяти предвыборном плакате тех лет со стихами Сергея Михалкова:
Я гражданин восемнадцати лет,
Я выбираю в Верховный Совет.
Преданных партии выберу я, –
Партия Сталина – совесть моя.
Прославление его имени поэтическими средствами – одно из главных направлений символизации его образа. О том, что значило это имя для нас в грозовые годы, пишет А. А. Сурков, вспоминая недавние сражения:
«За Сталина!», – кричал комвзвод,
И сквозь свинец, топча снега,
|
|
|
Мы с именем его вперед,
Как львы, бросались на врага.
В «Песне о Сталине» Сергея Алымова – одной из самых замечательных по своей сакральной энергии и вдохновляющей силе – говорится:
Много песен поет наш советский народ
Над полями, лесами густыми.
В каждой песне звучит, в каждой песне живет
Всенародное Сталина имя.
Это имя мы носим повсюду с собой,
С ним открыты все шири, все дали.
Мы на подвиг любой все пойдем за тобой,
Наше знамя победы, наш Сталин!
В те годы в стране и во всем мире развертывается инициированное Сталиным массовое движение сторонников мира. Здесь его образ тоже приобретает «плакатные» черты. Поэт Лев Озеров в песне «Советские люди – за мир» прочерчивает линию связи времен от ленинского декрета о мире, который когда-то «надеждой засиял для всех народов», до сталинского всемирного движения сторонников мира:
Вперед, за мир идем одной семьей,
И все народы встали вместе с нами.
Великий Сталин поднял над землей
Немеркнущее ленинское знамя.
Именно тогда, особенно в начале 50-х, его образ в представлении многих стал зримо сливаться с божественным. Интересно в связи с этим следующее сравнение. Когда-то молитва православного христианина, облеченная в формы лирической поэзии, звучала так:
|
|
|
Научи меня, Боже, любить
Всем умом Тебя, всем помышленьем,
Чтоб и душу Тебе посвятить
И всю жизнь с каждым сердца биеньем.
А вот как писал поэт, обращаясь к Сталину в те благословенные годы, когда все вокруг дышало воздухом недавней Великой Победы, когда страна возрождалась и расцветала в едином порыве, а лучи его вселенской славы слились в ослепительный небесный ореол:
Все дела, все мысли и дерзанья,
Все биенье трепетных сердец,
Жизнь до самого последнего дыханья –
Вот тебе, любимый наш отец.
Это была вершина, это был апофеоз великой, небывалой во всей мировой истории, ни с чем несравнимой всенародной любви.
И все-таки подлинная ее всеохватность, неизмеримая глубина и потрясающая сила были вскрыты и обнажены – сверх всех возможных пределов – вестью о его кончине...
Вечность
…Никто не ожидал конца. Как будто, ничто его и не предвещало. Он был на вершине славы, его солнце было в зените. Возраст был не таким уж преклонным. Руководимая им страна находилась на крутом взлете. Западные политики нервничали в опасении, что Советский Союз вот-вот станет недосягаемым для их притязаний. Простые люди во всем мире связывали с его именем свои надежды. Казалось, все пребывали в уверенности, что он небожитель и потому бессмертен. И вот, как ночь среди бела дня, наступает 5 марта 1953 года…
|
|
|
…«Сталин в Кремле», – это казалось таким незыблемым фундаментом всей нашей жизни, что я никак не мог принять душой мысль о его кончине. Классный руководитель Герман Николаевич накануне тревожным голосом сообщил нам: «Нашу страну постигло большое несчастье – заболел товарищ Сталин». (Напомню, что ни радио, ни – тем более – телевидения в наших домах тогда еще не было). Новость поразила нас и этой тревожной интонацией, и необычностью содержания, – ведь о его здоровье никогда ничего не говорили. Мы враз посерьезнели, сохраняя, тем не менее, некую мистическую уверенность в том, что его «не может не быть». Но утром, когда мы пришли в школу, его портрет, висевший в большом зале, был уже убран хвойными ветками и красно-черной лентой, а по радио неповторимым голосом диктора Юрия Левитана передавали правительственное сообщение о его смерти.
Мы стояли и слушали молча, потрясенные чувством какой-то неосязаемой, но всепроникающей и опустошающей утраты, потери не вполне ясного, но всеобъемлющего смысла, незримо наполнявшего нашу жизнь. Это было чувство вселенского несчастья. Нашим полудетским душам, впитавшим воздух тех лучезарных лет, происшедшее казалось неправдоподобным, противоестественным. Помню, как, придя домой, я снова и снова писал фразу «Сталин умер», по-видимому, заставляя себя привыкнуть к этой мысли. Потом решительно зачеркивал слово «умер» и крупно, жирно писал поверх «жив!!!»… Мужики, приходившие к отцу поговорить о жизни, выражали свои чувства как-то по-житейски, по-семейному – то ли по-братски, то ли по-сыновьи: «Жалко!»
Многие сегодня полагают, что его отравили, но каких-либо серьезных оснований для подобных суждений не существует. Кровоизлияние в мозг – типичнейший случай для людей, ведущих такой образ жизни, который сопряжен с постоянным умственным напряжением. Война особенно сильно подорвала его физическое здоровье, – мы должны быть благодарны природе за то, что она «позволила» ему прожить 73 года, в том числе, восемь лет – после окончания войны. Я верю, что он умер естественной смертью, и даже если ему вовремя была бы оказана медицинская помощь, его не удалось бы спасти…
В 1953-м у меня была подписка на «Пионерскую правду». Напряженно читал все, что писали о его смерти и похоронах. Сохранил все номера с фотографиями, портретами, речами соратников. Не видя этих событий воочию, я как будто слышал их отзвуки издалека и чувствовал себя причастным к людскому горю, разлившемуся по всей стране. Тогда и после попадали ко мне и другие газеты и журналы, относящиеся к тем тяжелым и вместе с тем незабвенным дням, – храню все.
Все замерло в те дни в невыразимой печали. Позже, в студенческие годы, в пору разнузданной хрущевщины, я писал о нем стихи и читал их тем из своих товарищей, у кого они могли вызвать сочувственное отношение. Там было и об этих памятных днях:
И вдруг…
Как будто ночь внезапно наступила,
Погасло солнце, в горе утонув.
Как будто кровь в моих свернулась жилах,
И сжалось сердце, болью полоснув.
В этих словах я стремился выразить не столько свое, не созревшее еще тогда для подобной глубины социальное чувство, сколько некое чувство общее, «интегральное», как бы носившееся в воздухе и владевшее всеми окружающими. Вряд ли тогда мы были способны объяснить природу этого чувства. Пожалуй, только сегодня стало ясно до предела то, что тогда лишь смутно ощущалось: это был конец эпохи – самой великой и славной, самой впечатляющей и триумфальной эпохи нашей истории.
Это была эпоха небывалого расцвета всех сфер общественной жизни – экономики и политики, науки и технологии, литературы и искусства. Это была эпоха высочайшего взлета человеческого духа. Имена-символы этой благословенной эпохи – Алексей Стаханов и Паша Ангелина, Валерий Чкалов и Марина Раскова, Владимир Вернадский и Константин Циолковский, Георгий Жуков и Константин Рокоссовский, Александр Матросов и Зоя Космодемьянская, Алексей Маресьев и Олег Кошевой, Михаил Шолохов и Александр Твардовский, Дмитрий Шостакович и Галина Уланова, Сергей Эйзенштейн и Любовь Орлова, Игорь Курчатов и Сергей Королев. Это они, лучшие из народа, создавали гордую славу Страны Советов, создавали с именем Сталина, по его державным замыслам, под его мудрым водительством.
И когда он умер, в скорби оцепенели все. Над страной опустился глубокий траур. Всеобщее горестное чувство выразил тогда в обращении к правительству Патриарх Московский и Всея Руси Алексий I:
«От лица Русской Православной Церкви и своего выражаю самое глубокое и искреннее соболезнование по случаю кончины незабвенного Иосифа Виссарионовича Сталина, великого строителя народного счастья.
Кончина его является тяжким горем для нашего Отечества, для всех народов, населяющих его.
Его кончину с глубокой скорбью переживает вся Русская Православная Церковь, которая никогда не забудет его благожелательного отношения к нуждам церковным.
Светлая память о нем будет неизгладимо жить в сердцах наших.
С особым чувством непрестающей любви Церковь наша возглашает ему вечную память.
6 марта 1953 г. Алексий, Патриарх Московский и всея Руси» (Известия. – 1953. – 10 марта).
9 марта, в день похорон вождя Патриарх произнес речь перед панихидой по нем в Патриаршем соборе:
«Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная: сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные – его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.
Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами – пространно и убедительно говорили и в печати, и, особенно, при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всем мире, и его славные деяния будут жить в веках.
Мы же, собравшись для молитвы о нем, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.
Память о нем для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой.
В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих, и из-за границы от Глав и представителей Церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нем и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты.
Мы молились о нем, когда пришла весть об его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души.
Вчера наша особая делегация в составе Высокопреосвященного митрополита Николая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая, возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.
Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память» (Журнал Московской Патриархии. – 1953. – №4. – С. 3).
С удивительной точностью выразил Патриарх Алексий свое понимание необыкновенной успешности, которая была присуща руководящей деятельности вождя. Его личность обладала той духовно-нравственной силой, в которой был заключен источник колоссальной созидательной энергии, явленной нашим народом в годы его правления. Прозорлив был маститый служитель религиозного культа, – ведь, кажется, нет еще никаких признаков грядущей социальной катастрофы, а он отчетливо видит, что духовная энергия народа в одночасье утратила свой источник: «Упразднилась сила великая…»
Не меньший интерес, с этой точки зрения, представляют для нас чувства, мысли и предощущения, охватившие тогда тех, кто своим научным, художественным или иным творчеством внес весомый личностный вклад в великие свершения сталинской эпохи. Несомненно, что эти люди призваны были лучше других понимать и характер исторического времени, и то, какое влияние на него оказали как масштаб личности, так и великие деяния вождя советского народа.
Тяжело переживал его смерть ныне всемирно известный творец космонавтики С. П. Королев. 5 марта он вылетел из Москвы на полигон Капустин Яр. В тот день, еще не зная о кончине вождя, он пишет, адресуясь к жене: «Тревога не оставляет сознание ни на минуту. Что же с ним будет и как хочется, чтобы все было хорошо».
6 марта: «Умер наш товарищ Сталин... Так нестерпимо больно на сердце, в горле комок, и нет ни мыслей, ни слов, чтобы передать горе, которое нас всех постигло. Это действительно всенародное, неизмеримое горе – нет больше нашего родного товарища Сталина… В самые трудные минуты жизни всегда с надеждой и верой взоры обращались к товарищу Сталину. Самый простой, самый маленький человек мог к нему обратиться и всегда получал просимую помощь. Его великим вниманием была согрета любая область нашей жизни и работы… Сталин – это свет нашей жизни, и вот его теперь нет с нами…» [40, с. 422].
И далее: «Вспоминаю, как были мы у товарища Сталина 9 марта 19.. года (в письме год не указан – В. Т.). Так все было неожиданно, а потом так просто; мы ожидали его в приемной и вошли – какое волнение охватило меня, но товарищ Сталин сразу заметил и усадил нас. Началась беседа. Все время он ходил по кабинету и курил свою трубку. Все было коротко и ясно. Много спрашивал, и много пришлось говорить. Эти часы пролетели незаметно. Как заботливо говорил он о всех нас и как глубоко направил по правильному пути наш труд. А ведь многое из того, с чем мы пришли, придется теперь делать по-иному. И как это хорошо и ясно все стало.
Говорили и о будущем, о перспективе. Д. Ф. (Устинов – В. Т.) потом мне сказал, что слишком много было сказано о нас в розовом тоне, но я с этим не могу согласиться, – где же, как не у товарища Сталина, можно говорить легко и то, что думаешь, чего хочешь. Великое выпало мне счастье – побывать у товарища Сталина» [40, с. 391–392].
7 марта: «Не могу ни за что взяться и собраться с мыслями».
8 марта: «Как страшно тяжело на сердце».
9 марта: «Слушали по радио похороны товарища Сталина. Как хорошо говорили тов. Маленков, Берия и Молотов. Кроме неисчерпаемого народного горя к тому, что было сказано, добавить нечего. Наш товарищ Сталин всегда будет жить вечно с нами» [40, с. 422].
Эти написанные в дни всенародной скорби слова великого гения научно-технической мысли – того, кто первым в истории человечества вывел землянина на космические орбиты, – потрясают и сегодня своей предельно обнаженной искренностью. Тем более, что воспринимаются они через факт его осуждения перед войной на заключение в колымских лагерях.
Вот как этот факт интерпретирует журналист Ярослав Голованов, известный многочисленными очерками о советских ученых, автор обширнейшей (восьмисотстраничной) биографии С. П. Королева, изданной в 90-х годах. Процитировав письмо Сергея Павловича, он вопрошает: да как же понять все эти переживания? Ведь не мальчишка – за плечами и Лубянка, и Бутырки, и Колыма?! «Он жил, разговаривал, работал с сотнями осужденных людей, знал, убежден был в их абсолютной невиновности, тогда как он, очень умный человек, психолог, великий знаток людей мог не связать своей судьбы, судьбы своих товарищей, уничтоженных физически и духовно искалеченных, с именем Сталина?!» [40, с. 422–423].
И предлагает ответ, вполне типичный для людей этой, далеко не малочисленной, породы: «В том-то и драма Королева, что писал он искренне, что даже он, человек невероятно раскрепощенного мышления и раскованной воли, задавить в себе раба был не в силах. Он, всю жизнь обгонявший время, был, тем не менее, и продуктом своего времени. Поэтому, кстати, и интересен он для потомков. Увы, Королев был искренен: раб оплакивал господина. Он даже Устинова в одном из писем называет «хозяином». Просто плакать хочется. Нет, не Королева оплакивать – время, в котором он жил» [40, с. 423].
Что тут сказать? Голованов, конечно, не оригинален, но ведь случай-то особый: не дрогнула рука биографа обвинить в рабском оплакивании господина не кого-нибудь, а великого гения мысли. Голованов работал над книгой двадцать шесть лет (!) и собрал огромное количество фактов о жизни и деятельности С. П. Королева. Но для него осталось неведомым главное – источник великих деяний. Во всяком преклонении перед чем-либо или перед кем-либо он видит проявление рабства. Люди такого типа не знают иной силы, кроме материальной, то есть внешнего господства или власти примитивных вожделений. А ведь «духовное рабство» как раз и есть добровольное подчинение этой темной силе. Действие же во имя великих идеалов человечества и преклонение перед их творцами – это, напротив, высшее проявление свободы. Но головановым этого не понять, ибо, говоря словами одного из гениев духа, Ф. И. Тютчева, «не дано ничтожной пыли дышать божественным огнем».
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!