В дружный круг у елки встанем 54 страница
Правда, сам Д. Стейнбек, именно через этот феномен делает шаг к пониманию природы сталинской власти: «Во всей истории нет человека, которого бы так почитали при жизни. В этом отношении можно вспомнить разве что Цезаря, но мы сомневаемся, имел ли Цезарь при жизни такой престиж, поклонение и богоподобную власть над народом, какой обладает Сталин» [184, с. 110]. Что ж, талантливый художник проявил проницательность, какая и по сей день не свойственна тем, кто думает, будто сталинская власть держалась на насилии и страхе. Он увидел, что сила сталинской власти – в ее «богоподобности», т. е. в ее духовной природе, сопряженной со встречными токами народной души. Не исключено, что писатель пришел к этой мысли, получив редкую возможность судить об отношении советских людей к своему вождю не только по обилию его изображений, но и по непосредственному выражению чувств.
Американцев пригласили на воздушный парад в Москве, и они видели, как сотни тысяч людей ехали к летному полю на трамваях, автобусах, сотни тысяч шли пешком. Рисуя впечатляющую картину парада, писатель поражается, с каким бурным восторгом миллионная масса людей, стоявших на зелени летного поля, встретила приезд Сталина: «Когда мы заняли свои места, вдруг послышался гул, который перерос в настоящий рев: все, кто стоял на поле, приветствовали Сталина, который только что приехал. Нам не было его видно, потому что мы сидели на другой стороне трибуны. Его появление было встречено не приветствиями, а гулом, как в гигантском улье» [184, с. 35].
|
|
|
К празднику, полагает автор дневника, наверное, долго и тщательно готовились: время было рассчитано очень точно, никаких задержек, – одно действие сразу же следовало за другим. Конец его был очень эффектным. Подлетела большая группа транспортных самолетов, и один за другим над полем стали появляться парашютисты. В воздухе находилось по меньшей мере около пятисот человек с красными, зелеными и синими парашютами. Солнце делало их похожими на небесные цветы. «Это было по-настоящему захватывающее зрелище», – восторгается писатель и завершает: «Когда все кончилось, толпа опять загудела и сотни тысяч людей захлопали. Уезжал Сталин, а мы его так и не увидели» [184, с. 35–36].
Д. Стейнбек и его спутник посетили родной город Сталина, видели его дом, расположенный в розовом цветнике, побывали в музее, и писатель отмечает, что место, где он родился, «уже стало национальной святыней». Он делится своими яркими впечатлениями от увиденного: «Его родина уже превратилась в место паломничества. Люди, посещавшие музей, пока мы там были, переговаривались шепотом и ходили на цыпочках. В тот день ответственной по музею была очень хорошенькая молодая девушка, и после прочитанной лекции она пошла в сад, срезала розы и преподнесла каждому из нас по бутону. Все тщательно спрятали цветы, чтобы сберечь их как сокровище в память о святом месте. Нет, во всей истории мы не знаем ничего, что можно было бы с этим сравнить» [184, с. 110].
|
|
|
Не менее примечательны в этом отношении и повседневные явления жизни простых людей. Вот одна «бытовая зарисовка», сделанная иркутянкой Л. И. Тамм: после войны многие мужчины продолжали носить военные гимнастерки; те же, кто любил одеться модно, перешли на «сталинки». Наблюдательная мемуаристка помнит такую подробность: «Сталинки» вошли в моду сразу после того, как появился портрет Иосифа Виссарионовича в кителе с отложным воротничком, глухой застежкой, с карманами на груди и с боков» [188, с. 492].
Еще до этого, во время войны Лидия Ивановна была направлена из Иркутска в поселок Усть-Уда для работы в райисполкоме. Проезжая мимо места первой ссылки Сталина, она думает: «В Новой Уде теперь музей Сталина, мы обязательно там побываем. Наверное, и народ здесь хороший. Такие великие люди, как Сталин, не могли не наложить свой отпечаток на окружающих» [188, с. 437]. Современница Сталина не сомневается, что он и в молодости оказывал то влияние на людей, которое позднее вызывало у них неудержимое стремление быть похожими на него буквально во всем. А мода на «сталинки» – лишь выразительная деталь, говорящая о спонтанной всеобщности такого стремления.
|
|
|
В благоговейном восприятии его портретов и изваяний, в паломничестве к месту его рождения, в бурном приветственном восторге миллионной массы людей в момент встречи с ним, в подражании стилю его жизни и манерам, – во всем этом и многом другом нашел свое зримое проявление феномен, названный позднее культом личности Сталина. Это было нечто, подобное культу очень немногих личностей в мировой истории, таких как Будда или Христос. Размышляя над этим феноменом, И. Г. Эренбург пишет: «У нас много говорят о культе личности. К началу 1938 года правильнее применить просто слово «культ» в его первичном, религиозном значении. В представлении миллионов людей Сталин превратился в мифического полубога; все с трепетом повторяли его имя, верили, что он один может спасти Советское государство от нашествия и распада» [208, с. 159].
В чем же состоит тайна этого феномена? Культ ведь не возникает сам собой, – кто же вознес Сталина на этот Олимп? Что сделало его богоподобным? Культ личности всегда есть результат последовательных действий человека, направленных на общее благо. Культ государственного деятеля может быть связан с крутыми прогрессивными изменениями общества, существенным повышением народного благосостояния. Он может быть следствием какой-то трудной ситуации, из которой вождь выводит свой народ. При этом он вдохновляет людей на героические поступки и становится символом героизма. В нем видят спасителя. На это способна только личность незаурядная, способная делать чудеса. Такими не были ни Хрущев, ни Брежнев, чей культ безуспешно стремились «сделать».
|
|
|
Несомненно, что культ Сталина связан прежде всего с великими деяниями, с подъемом экономики, с технологическим прорывом, с взлетом к культурным вершинам. Он был порождением тех колоссальных успехов, которых достигла страна под его руководством. Главное место среди этих свершений занимает Победа. Он стал ее вдохновителем и организатором. И все понимали: за великими делами стоит личность великого вождя – иначе не бывает. Опираясь на многолетний опыт, миллионы людей верили в необычайные возможности его как руководителя государства и связывали с ним надежды на будущее.
Ныне широко известна саркастическая ирония Михаила Шолохова по адресу ниспровергателей величия Сталина: «Да, был культ... Но – была и личность!» Тогда, в пору антисталинской истерии, царившей в политических верхах, даже великому писателю трудно было усомниться во «вредоносности» такого культа, поэтому он противопоставляет культ и личность. Между тем, благоговейное отношение к великой личности со стороны тех, кто сознает ее величие, – дело вполне понятное и объяснимое: это своего рода сердечный ответ на ее высокие стремления и благие деяния. А если это личность великого народного вождя, то такое отношение с неизбежностью становится значительным фактом народного сознания. В. С. Сафрончук, советский дипломат, рассказывал: «Я помню, как один товарищ из Грузии на вступительных экзаменах в аспирантуру МГИМО никак не мог дать вразумительный ответ на модный тогда вопрос об истоках культа личности Сталина и, отчаявшись, заявил: была личность – был культ, нет личности – нет культа» (Советская Россия. – 1995. – 26 декабря).
С. В. Михалков, сам человек необыкновенных способностей, стихами которого зачитываются все с младенчества, задается своего рода вопросом без ответа: «Что это было такое, если даже в дневниках Он заставлял писать о себе как о земном Боге, и это ощущение земного Бога было даже у его врагов – и каких врагов! Вспомним, Черчилль говорил, как в дни Ялтинской конференции, когда Сталин входил в зал, они почему-то вставали и при этом держали руки по швам. Черчилль решил не вставать. Он пишет: «Сталин вошел, и вдруг будто потусторонняя сила подняла меня. Я встал» [99, с. 94].
Одно из непременных проявлений всякого культа – вера. Глубокая и искренняя вера в высшую правду всего, что связано с личностью, ставшей предметом культа. И прежде всего, это вера в праведность земной жизни человека, это вера в величие его деяний, это твердая уверенность в правоте, искренности и безошибочности его слова.
Авторитет сталинского слова был безусловным, абсолютным и непререкаемым. Д. Стейнбек пишет, что во многих речах, которые он слышал в России, ораторы «приводили цитату из Сталина в качестве окончательного доказательства справедливости своей мысли – точь-в-точь как средневековые схоласты ухватывались за цитату из Аристотеля. В России слово Сталина – истина в последней инстанции, и, что бы он ни сказал, никто не возразит. И это непреложный факт, чем бы ни пытались это объяснить – пропагандой, воспитанием, постоянным напоминанием, повсюду присутствующей иконографией. Ощутить это в полной мере можно, когда услышишь, как слышали мы много раз:
– Сталин никогда не ошибался. За всю свою жизнь он не ошибся ни разу» [184, с. 110].
Возникает вопрос: почему же верили в это? Была ли это иррациональная вера или у нее были свои объективные основания?
Из новозаветных источников известно, что Иисус Христос совершал чудеса, поэтому многие верили в особую, чудодейственную силу его личности. А разве Сталин не совершал чудеса? Создание великой индустриальной державы за десять лет – это не чудо? Разгром армии, опиравшейся на мощь всей континентальной Европы – это ли не чудо? А взлет с военного пепелища в космос – это ведь тоже чудо! Впрочем, чудеса он, в отличие от Христа, совершал не в одиночку: их творил народ под водительством Сталина, да и совершались они не для отдельно взятого человека, а во имя всего народа, во имя его чаяний и надежд, – это были чудеса, творимые миллионами людей и зримые для всех. Творили их с солнечным блеском в глазах, и в этом блеске зримо отражался свет его гения.
Так что с этой точки зрения культ Сталина, вера в его гений представляются ничуть не менее понятными и ценными, чем культ Христа и христианская вера. Культ Христа направлял человека к Истине, Добру и Красоте в их абстрактном выражении. Культ Сталина направлял людей на социальное творчество во имя тех же высоких идеалов. Великие свершения породили безграничную веру людей в великую правду его слова и его дела, веру как в свои силы, так и в его мудрость, направляющую эти силы. Сплоченность людей – и в строительстве социализма, и в военные годы – поддерживалась этой запредельной верой и убежденностью в мудрости сталинского руководства. Именно эта вера – почти религиозная, мистическая – поднимала в атаку, когда звучали слова «За Родину! За Сталина!» А. А. Сурков писал 9 мая 1945 года в стихотворении «Вождь»:
На поле боя, под огнем,
Нащупывая путь в дыму,
Солдаты думали о нем,
Солдаты верили ему.
Поэт увидел исток Победы не в том, что Сталин был Верховным Главнокомандующим, – это был важнейший фактор Победы, но все-таки не исток, а именно фактор. Исток же состоял в том, что Сталин был народным вождем, которому верили все – верующие в бога и не верующие в него, рабочие и интеллигенты, взрослые и дети. Об этой поистине святой вере, превосходящей все остальное, проникновенно говорил и другой поэт – Михаил Исаковский – в «Слове к товарищу Сталину»:
Спасибо Вам, что в годы испытаний
Вы помогли нам устоять в борьбе.
Мы так Вам верили, товарищ Сталин,
Как, может быть, не верили себе.
Та же мысль – несомненно глубочайшая – была выражена и Ильей Эренбургом. Сталин не был просто полководцем – одним из многих, вошедших в мировую историю, – отмечает писатель и поясняет: «…Он жил не только в Ставке, он жил в сердце каждого солдата» (Вопросы истории. – 1998. – №6. – С. 21). Для нашей Победы это его присутствие в тайниках солдатских сердец значило никак не меньше, чем его приказы как Верховного Главнокомандующего.
Уже в наше смутное время Сергей Михалков, подчеркнув, что вера в Сталина «существовала не в воздухе, а в массах», сказал о том, какое значение имела эта вера в военные годы: «В Сталина верили как в того, чья воля и ум помогут всем нам одолеть фашизм, вернуть мирную жизнь». Сталинская призывная речь 3 июля 1941 года, отметил поэт, «вызвала невиданный энтузиазм у людей самых разных возрастов. Они пошли на призывные пункты добровольцами. Вера в слово – огромная вера, если его произносит авторитетный человек. А то, что Сталин был для миллионов авторитетной личностью – отрицать можно либо по скудоумию, либо по злому умыслу…» (Гласность. – 1998. – №5).
В том, что называют «духом народа», заключена огромная энергия, подобная солнечной и все же – не солнечная и вообще не материальная, а именно – духовная энергия. Это есть прежде всего – энергия веры. Несокрушимая вера в вождя и полководца сделала нас способными выстоять в жестокой схватке с врагом. Она порождала и веру в Победу, без которой этой Победы и быть не могло. Сила Сталина как государственного деятеля состояла в том, что он последовательно и неизменно действовал во имя народа. Крепость народной веры в него создавалась направленностью свершений, достигнутых под его руководством, на интересы народа. Один оставшийся безымянным фронтовик, говорил уже в «перестроечные» годы: «Сталину мы верили. Мы видели, как меняется к лучшему наша жизнь, как растут заводы, фабрики, как снижаются цены к каждому празднику. И порядок был в стране…» (Советская Россия. – 1992. – 7 января).
Народная вера в его всемогущество была, в конечном счете, верой в идеал, носителем которого он представал в народном сознании. Идеал общества, сформированный тысячелетней Россией, был актуализирован и поставлен им в порядок дня. Он сумел создать зримый образ этого идеала, указал путь движения к нему, возглавил это движение, повел за собой народ, и под его руководством были достигнуты грандиозные успехи на этом пути. Он и сам всей своей жизнью олицетворял этот великий идеал.
Он явился провозвестником того строя общественной жизни, который в полной мере отвечал движениям народной души, ее чаяниям и ожиданиям. Это мог сделать лишь тот, кто глубоко чувствовал эту душу, знал и понимал ее. Сталин был человеком, ставшим не только символом победоносного действия, но и олицетворением народных идеалов. Разве этого не достаточно для того, чтобы возник феномен всесокрушающей веры в него, надежды на лучшую жизнь и всенародной любви к нему самому!?
Все это как раз и сделало его богоподобным. В свое время этот феномен неплохо объяснил немецкий философ Ф. Ницше: «Пока народ верует в себя, у него – свой бог. В своем боге народ чтит условия, благодаря которым он на высоте, в нем он чтит свои доблести, – удовольствие от себя самого, чувство силы он переносит на существо, которое можно благодарить за это» [105, с. 30].
Но, отмечает Ницше, «когда народ гибнет, когда он чувствует, что его вера в будущее иссякает, надежда обрести свободу окончательно гаснет, когда покорность представляется ему полезным делом, а добродетель побежденного – первым условием сохранения жизни, тогда обязан перемениться и бог» [Там же]. В самом деле, мы сегодня сами видим, насколько переменились боги, которых чтит значительная часть народа. Нынешние кумиры обывателей, жаждущих телесного комфорта и связанных с ним удовольствий, являют собой «лидеров» странной толпы, сгрудившейся вокруг кормушки с остатками природных и человеческих ресурсов великой народной державы.
Какой же контраст на фоне этих духовных лилипутов являет собой гигантская фигура советского вождя! Он не только выражал «дух народа», – он творил этот дух, он делал его крылатым. Он творил царство «не от мира сего»: благодаря явлению великого духа советский народ сделал шаг к божественному, возвысившись над мирской суетой. Это было по достоинству оценено всеми, кто был устремлен к небесному. Вот почему его боготворили не только у нас, – его поклонники были едва ли не во всех странах мира. И. Г. Эренбург писал в статье с выразительным заглавием «Большие чувства»: «Когда говорят о самом важном, о том, что больше всего нужно человеку, повторяют: «это как хлеб», или: «это как воздух». Нужнее всего человеку вера в свою правоту, в смысл своей жизни: такая вера-броня, она делает сердце крепким, как сталь. Вера миллионов и миллионов простых людей, живущих на Волге и на Ганге, на Луаре и Амазонке, связана с образом Сталина» (Правда. – 1949. – 13 декабря).
Показательно, что современная социологическая теория лидерства фиксирует этот факт как закономерность: общепринятые ценностные представления, являющиеся основой данной общности, всегда проецируются на лидера как символического носителя этих ценностей. Станет ли такая проекция основой для культа личности, – это определяется как величием самой личности, так и укорененностью в народном сознании ценностей и идеалов, исповедуемых этой личностью, – их величием, их высотой. Культ Сталина был вполне объяснимым и закономерным завершением экспрессивно-символической персонификации ценностей и идеалов народной культуры, им провозглашенных, им отстаиваемых, им сделанных священными.
Ныне мы лучше, чем когда-либо, понимаем: культ такой личности, как Сталин, духовно обогащает человека, ибо он чувствует свою причастность великому, сознает свое достоинство созидателя, творца нового. В образе вождя человек видит свой идеал и становится исполненным собственного человеческого достоинства. Культ возникает тогда, когда люди горды своими деяниями, совершенными под водительством великой личности. Этот культ иногда угасает, но неизменно возрождается вновь, как было с культом и Христа, и Сталина. Такое возрождение – верный признак того, что это не навязываемый, не фальшивый, а истинный культ.
Сталин, великий вождь, стал для трудового народа путеводной звездой.Он стал духовным отцом народа. Через его великую и праведную жизнь каждым человеком постигался смысл его собственной жизни.Поэтому и культ его явился двигателем великих народных свершений – на протяжении не только трех, собственно сталинских, но и всех последующих советских десятилетий: пока люди хранили в памяти образ его лучезарной эпохи, они вдохновлялись этим образом. Культ его личности стал высшей ценностью великой советской эпохи, что и было однозначно воспринято народом и выражено в ее грандиозных трудовых свершениях и военных победах, в ее идеологии и культуре.
Однако же, при всем значении уверенности людей в безошибочности сталинского слова и дела, при всем величии его дел, порождающем беспредельную веру в его гений, все-таки невозможно всем этим объяснить до конца феномен культа личности Сталина. Были и другие исторические деятели, создавшие крупные государственные образования и успешно управлявшие ими, но они не стали объектами «культового» отношения к ним со стороны народа. А были люди, не имевшие подобных достижений, но ставшие предметом почитания и обожествления. В чем же заключается глубинный исток этой несокрушимой, святой веры?
Любовь
Культ великой личности не был для нашей истории явлением беспрецедентным. В свое время М. В. Ломоносов, создавая идеологию посмертного культа Петра, стал первым, кто в художественной форме отождествил строителя великой империи с верховным творцом всего сущего: «Он Бог, он Бог твой был, Россия…» И это обожествление слито у него с восторженным восприятием и деяний Петра, и его образа, да и всего, что с ним связано.Позднее А. С. Пушкин так же наделяет живой образ царя зримыми божественными чертами – «он весь, как божия гроза», – а его памятник предстает поэту как «кумир», обладающий необъятной и непостижимой властью над судьбами людей: «Какая дума на челе! Какая сила в нем сокрыта!» У Пушкина этот божественный образ тоже сопряжен с откровенным любованием своим кумиром. Вот он перед битвой: «Его глаза сияют. Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен» А прекрасное, по убеждению Пушкина, «должно быть величаво», – ему всегда присуще величие нравственное. Такое соединение прекрасного облика и величавости поступков Петра как раз и есть предмет восхищения и любования поэта. А величие духа всегда в той или иной мере обожествляется.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!