В дружный круг у елки встанем 49 страница
А. И. Микоян, один из немногих сталинских сподвижников, впоследствии разделявших хрущевские оценки его личности, в своих мемуарах говорил, тем не менее, как о некоем достоверном факте:
«Должен сказать, что каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы (в отношении себя я могу говорить об этом с полной ответственностью), встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе.
Он был внимателен и к предложениям генералитета. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу» [96, с. 464].
Маршал Советского Союза И. Х. Баграмян рассказывал о том, как решался вопрос о передаче Юго-Западным фронтом кавалерийского корпуса П. А. Белова на московское направление: «Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлен его манерой руководить. Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус!» – и точка. Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришел к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчиненных. Если исполнитель твердо стоял на своем и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал» [11, с. 404].
|
|
|
Лишь в быстро меняющейся военной обстановке ему иногда приходилось принимать решения незамедлительно, без всяких консультаций и согласований с кем-либо. Так было в октябре 1943-го, когда он, моментально оценив предложение Г. К. Жукова, находившегося в то время в штабе Степного фронта, приказал срочно передать в распоряжение командующего этим фронтом генерала И. С. Конева часть войск Юго-Западного и Южного фронтов. Оперативное решение оказалось исключительно своевременным: наступление войск Степного фронта на клочки разорвало оборону группы армий «Юг» фельдмаршала Э. фон Манштейна.
Итак, важнейшие сталинские решения – от общеполитических до узкопрофессиональных – вызревали в обширном поле мнений. При всей своей осведомленности в том или ином вопросе, при всей широте эрудиции и глубине ума, никаких других решений – поспешных, непродуманных, не сверенных с умом, знаниями и опытом других людей, – Сталин не принимал никогда. И никогда не подписывался под чужими решениями, – все они принимались им самим. Поэтому он, конечно, несет ответственность за те или иные допущенные при этом тактические ошибки, наличие которых было бы несправедливо отрицать, но точно так же во всех успехах, достигнутых страной и народом, неизменно присутствует его «авторство», что, кстати, и дает нам право называть великую эпоху его правления сталинской эпохой.
|
|
|
Обратимся к решениям хозяйственным и технологическим. Именно в особом стиле этих сталинских решений таится разгадка того, как удавалось тогда обеспечить стремительный научно-технический прогресс. Требуя от управленческих кадров взвешенности принимаемых решений, Сталин превыше всего ценил способность к критическому мышлению, к анализу возможных отрицательных последствий принимаемого решения. Надо было выработать и поставить перед управленцами, конструкторами, инженерами самые насущные, перспективные и вместе с тем выполнимые задачи. Это предполагало учет всех обстоятельств их выполнения, следовательно – оценку и отбор вариантов, предлагаемых учеными и практическими работниками. Цена ошибки, неверного решения на высшем уровне государственного управления была недопустимо высокой. Поэтому нужна была обстановка взаимного доверия, критической взаимооценки и свободного обсуждения, нужны были эффективная обратная связь, точная расстановка руководящих кадров, высокая ответственность каждого за порученное дело. Опыт как мирного, так и военного времени блестяще подтвердил, что всем этим требованиям вполне отвечала сложившаяся тогда под сталинским контролем система принятия управленческих решений и претворения их в жизнь.
|
|
|
Из книги крупнейшего конструктора артиллерийских систем В. Г. Грабина «Оружие победы» известно, что первая его встреча со Сталиным состоялась в 1935 г., на полигоне, где проходили испытания новых типов артиллерийских орудий. Решался стратегический вопрос: какими будут пушки – универсальными или специализированными. Были представлены оба типа, и те и другие обнаружили свои достоинства и недостатки. Сталин предложил обоим конструкторам вначале пожать друг другу руки, а потом покритиковать пушки своего конкурента. Первый отказывается, дескать, ничего плохого сказать о пушках Грабина не может. Грабин же четко и ясно называет три принципиальных недостатка универсальной пушки. Сталин делает паузу и предлагает Грабину, чтобы он так же принципиально покритиковал свои пушки. Грабин назвал недостатки своей пушки и сказал, что они не являются концептуальными: надо работать, чтобы их исправить. Сталин говорит:
|
|
|
– Хорошо вы покритиковали свои пушки. Это похвально. Хорошо, что, создав пушки, вы видите, как они могут быть улучшены. Это значит, что ваш коллектив будет расти, прогрессировать [44, с. 120].
Вопреки традициям он дает распоряжение передать пушку на испытания военным, минуя этап испытаний в КБ, – нужно было экономить время. И вот жаркий спор на большом совещании в Кремле: все военные авторитеты, все специалисты, ссылаясь на американский опыт, доказывают необходимость принятия на вооружение универсальной пушки. Только Грабин и еще два человека выступили за специализированную пушку, но Сталин встал на их сторону. Он помнил и испытания, и разговоры на полигоне, ему нельзя было ошибиться: он отвечал за страну. Тяжелый военный опыт показал, что этот выбор был правильным.
Сталин и в дальнейшем жестко контролировал каждый этап технического переоснащения армии, и прежде всего это касалось артиллерии. В любом деле он ценил соревновательность, считал ее путем к достижению наилучших результатов. Именно он, оценив творческий потенциал грабинского КБ, в апреле 1938-го настоял на том, чтобы ему разрешили начать работу над созданием новой дивизионной пушки, хотя опытный образец ее уже был создан на Кировском заводе в Ленинграде [44, с. 260]. Интуиция не подвела Сталина и на этот раз: новая пушка В. Г. Грабина превзошла по своим качествам и его прежнюю, и пушку кировцев. Вскоре она была принята на вооружение армии.
Сталин по достоинству оценивал не только превосходные боевые качества пушек В. Г. Грабина, но и фантастически короткие сроки их разработки. Так, при создании 107-мм танковой пушки ЗиС-6 между началом проектирования и первым испытанием опытного образца прошло всего 38 дней . Сталин и Грабин решали производственные вопросы «тет-а-тет» – по телефону и в ходе личных встреч – и лишь потом поставили ГАУ и Наркомат вооружений перед свершившимся фактом.
Поддержка конструкторского бюро В. Г. Грабина со стороны Сталина основывалась на понимании им ведущих тенденций развития артиллерийских систем, а также их роли в современной войне. Он предвидел, что именно артиллерия станет, по его крылатому выражению, «богом войны». Он требовал постоянного совершенствования самих орудий и их производства. В результате к 1941 г. у нас были созданы лучшие в мировой практике по надежности и боевым качествам артиллерийские системы. Из 140 тысяч полевых орудий, которыми была вооружена Советская Армия, более 90 тысяч создавались на заводе, где КБ возглавлял В. Г. Грабин, а еще 30 тысяч изготовлены по его проектам на других заводах страны.
Артиллерийские системы непрерывно модернизировались и в годы войны. К примеру, пушка, установленная на танке Т-34, стала самой мощной танковой пушкой в мире. Ускоренным темпом совершенствовалось и производство орудий: резко сокращались сроки запуска в серию (от трех с половиной лет до шести с половиной месяцев с начала проектирования), снижались расход металла и себестоимость продукции. Все это достигалось радикальными преобразованиями во всех звеньях производства при неизменной сталинской поддержке. А ведь дело гениального конструктора могло быть загублено одним неверным решением на государственном уровне. Книга В. Г. Грабина – образец исследования того, как реализовывалась взаимосвязь технической мысли и государственного руководства. Неслучайно, через всю книгу проходит имя Сталина: гений конструкторской мысли воздает должное гению мысли государственной, глубоко понимавшему стратегические вопросы развития артиллерии.
Да разве только артиллерии! Один из самых знаменитых авиаконструкторов А. С. Яковлев (в годы войны – заместитель наркома авиационной промышленности по опытному самолетостроению) писал: «Все мало-мальски важные авиационные вопросы решались, как правило, с участием и под руководством Сталина. Он любил авиацию, лично знал ведущих деятелей нашей авиации и охотно занимался авиационными делами» [210, с. 488].
Сталинский нарком нефтяной промышленности Н. К. Байбаков, тоже не понаслышке, а на личном опыте знавший, как принимались тогда важнейшие хозяйственные решения на совещаниях в главном кремлевском кабинете, рассказывал:
«Первый раз я встретился со Сталиным в 1940 году – на заседании в Кремле, где обсуждались вопросы развития нефтяной промышленности. Мне было поручено сделать сообщение об обеспечении народного хозяйства горючим в связи с нарастанием опасности войны.
Волновался, конечно. Как себя вести? Как держаться на этом высоком собрании? Но, когда вошел в кабинет, где царила спокойная, деловая обстановка, напряжение спало. Теперь думал только о том, как лучше доложить суть проблем. Ведь известно было, что Сталин не любил многословия.
Во время моего доклада он неторопливо прохаживался по кабинету, внимательно слушал, не перебивая, и лишь когда я закончил, стал задавать вопросы. Они были предельно конкретные: «Какое оборудование вам необходимо? Какие организационные усовершенствования намерены провести? Когда и сколько будете давать нефти?» Речь шла об ускоренном развитии «второго Баку». Решение, как и обсуждение, было очень конкретное.
Потом мне много раз приходилось бывать на совещаниях у Сталина с участием руководителей нефтяных комбинатов и трестов. Ему надо было знать, как развивается отрасль, и в вопросах своих он был дотошен. Мне казалось при этом, что он внимательно приглядывался к каждому специалисту, чтобы определить, кто и как себя проявляет. А свою точку зрения высказывать не спешил. Только после обмена мнениями, когда убеждался, что решение найдено, подытоживал: «Итак, я утверждаю».
Николай Константинович отмечает, что для него это была замечательная школа управления:
«…На таких совещаниях я учился ответственности в принятии решений. Впоследствии где бы ни работал, старался внимательно выслушать каждого члена коллегии, других товарищей, да не по одному разу, после чего уже принимал окончательное решение. Иначе как можно? Допущенная руководителем ошибка наносит большой ущерб делу, а если руководишь в государственном масштабе – то и всему государству.
Часто мы бывали удивлены осведомленностью Сталина. Помню, когда Сааков, управляющий трестом «Ворошиловнефть», не назвал местонахождения новых месторождений, Сталин переспросил:
– Это вдоль афганской границы?
Или, скажем, выступал начальник Краснодарнефтекомбината Апряткин. Сталин спросил его о запасах нефти в Краснодарском крае. Апряткин назвал цифру 150 миллионов тонн. Сталин попросил «расшифровать» запасы нефти по категориям. Когда же тот не смог внятно ответить, внимательно поглядел на него и сказал:
– Хороший хозяин должен знать свои запасы по категориям» (Советская Россия. – 1997. – 25 октября).
Нечто подобное говорил также И. А. Бенедиктов, работавший тогда наркомом земледелия и присутствовавший на заседаниях Политбюро, по его словам, более ста раз: «Мы, люди, прошедшие сталинскую школу управления, были приучены говорить только правду, только то, что абсолютно достоверно и за что можно было ручаться своей головой» [19, с. 198]. Сталин настолько остро и глубоко чувствовал ход событий, что замечал малейшую фальшь в их характеристике. «Помню, как на одном из упоминавшихся заседаний Политбюро он поставил под сомнение несколько цифр из моего сообщения. Я возразил, сказал, что ручаюсь за их достоверность. Вернувшись в министерство, перепроверил данные и убедился, что чутье Сталина не подвело. Сразу же сообщил о своей ошибке в Центральный Комитет партии» [19, с. 198–199].
Важнейшие государственные решения принимались Сталиным с исключительной оперативностью. А. С. Яковлев отмечал, что «по обсуждавшимся у него вопросам решения принимались немедленно, как говорится, не сходя с места, однако лишь после всестороннего обсуждения и обязательно с участием специалистов, мнение которых всегда выслушивалось внимательно и часто бывало решающим, даже если вначале и расходилось с точкой зрения самого Сталина. Изредка, если вопрос был особенно сложный и требовал дополнительной подготовки, на проработку давалось не больше двух-трех дней» [210, с. 490]. В принятии решений, касающихся внедрения в производство новейших вооружений и военной техники Сталин, по общему признанию, не совершил ни единой ошибки.
Подчеркнем еще раз и то, что эти решения, принимая форму распоряжений, выполнялись точно в указанные сроки, а нередко и раньше срока. Чем это объяснить? Вот одна историческая параллель. В. С. Попов, бывший статс-секретарь Екатерины II, писал императору Александру I, что в разговоре с государыней он выразил ей удивление по поводу того, как быстро и точно исполняются все ее приказания. Екатерина ответила:
«…Повеления мои, конечно, не исполнялись бы с точностию, если бы не были удобны к исполнению. <…> Я разбираю обстоятельства, советуюсь, уведываю мысли просвещенной части народа, и потому заключаю, какое действие указ мой произвесть должен. Но будь уверен, что слепо не повинуются, когда приказание не приноровлено к обычаям, ко мнению народному и когда в оном последовала бы я одной моей воле, не размышляя о следствиях» (Отечественная история. – 1996. – №6. – С. 26).
Екатерина, слегка иронизируя по этому поводу, замечает в заключение, что такое соответствие ее повелений мыслям «просвещенной части народа» и есть «основание власти неограниченной». Но разве не таким же было основание «неограниченной» («диктаторской», как сегодня многие утверждают) власти Сталина? Да, конечно, с той лишь «поправкой», что его «повеления» соответствовали интересам страны, интересам миллионных масс народа. Они были понятны не только «просвещенной части народа», – они всеми принимались как необходимые, справедливые, желанные и исполнялись поэтому безо всякого насилия, более того – всегда с энтузиазмом и сопутствующим ему творческим вдохновением. Именно это и было залогом необычайной успешности их исполнения.
В послевоенные годы система управления экономикой страны совершенствовалась, оставаясь жесткой и эффективной. Главными ее принципами были кооперация производства в общесоюзном масштабе и ответственность руководителей всех уровней за строгое соблюдение плановой дисциплины. Планы экономического развития были сбалансированы и основывались на натуральных показателях, ориентированных, в конечном счете, на удовлетворение потребностей общества и его членов. Число плановых показателей возрастало по мере усложнения системы общественных и индивидуальных потребностей, – в результате оно увеличилось с 4744 в 1940 г. до 9490 в 1953 г.
В план предприятия обязательно закладывался процент снижения себестоимости выпускаемой продукции. Снижение же качества продукции не допускалось. Планы, и без того напряженные, как правило, перевыполнялись. Широко применялась прогрессивная система оплаты труда: при перевыполнении нормы на 100% платили полтора тарифа, при перевыполнении на 150% – вдвойне, а при перевыполнении на 200% – втройне. Даже у заключенных снижался срок наказания в три раза при перевыполнении нормы на 200%. При этом самовольные пересмотры тарифных сеток и норм выработки карались наряду с диверсиями и другими контрреволюционными преступлениями.
Наиболее значимые результаты достигались или за счет оптимизации трудовых отношений, или с помощью технических усовершенствований. Еще в 30-х гг. в стране началось массовое движение изобретателей и рационализаторов. Им платили не только за повышение выработки, но и за внедрение изобретений в масштабах страны. Рабочий мог получать намного больше наркома. Так были вовлечены в социальное творчество миллионы «простых» людей. Был организован повсеместный обмен опытом: важнейшие технические новинки и технологические достижения немедленно расходились по всей стране, становились всеобщим достоянием.
Несомненно, что глубочайшая компетентность Сталина во всех вопросах, по которым он принимал решения, всестороннее их обсуждение со специалистами и соответствие этих решений интересам развития народной державы были главными факторами их оптимальности и стопроцентной выполнимости. Вместе с тем Сталин заботился о дальнейшем развитии теоретической базы экономической политики, о чем свидетельствуют его беседы с философами, с экономистами. Развитию теории способствовала инициированная им дискуссия, в которой он и сам принял активное участие, вылившееся в издание в 1952 г. его книги «Экономические проблемы социализма в СССР» [174].
Сталин оставил после себя страну, на главных направлениях опережавшую Запад в технологическом отношении, с мощной промышленностью, эффективно действующей системой управления и высочайшим потенциалом развития. Благодаря этой системе экономика в СССР развивалась значительно успешнее, чем в капиталистических странах. Было в кратчайшие сроки восстановлено народное хозяйство страны. Начатая Западом «холодная война» потребовала от народа дополнительного напряжения сил. Были созданы атомная и водородная бомбы, ракетные системы их доставки. На вооружение армии поступали новейшие типы военной техники. И при всех гигантских затратах на эти цели, уровень жизни населения становился выше с каждым годом, неопровержимым свидетельством чего было ежегодное снижение розничных цен на продовольствие и другие товары первой необходимости. С 1947 по 1953 гг. средний уровень цен в стране понизился в 1,5–2 раза. Все эти достижения были бы невозможны без чрезвычайно динамичного развития экономики.
Несмотря на последующие ошибки, в стране и после смерти Сталина еще некоторое время сохранялась инерция подъема, позволившая нам первыми выйти в космос и удерживать авангардные позиции в экономическом, научно-техническом и социальном прогрессе. Если в 1950 г. объем советского промышленного производства составлял 25% от американского, то в 1960 г. – 50%.
Однако в дальнейшем преемники Сталина бездарно растратили созданный им потенциал. Уже во второй половине 50-х гг. хрущевское руководство предприняло рискованные шаги в экономике. Одним из них стало освоение казахстанской целины, серьезно подорвавшее технические и финансовые ресурсы развития сельского хозяйства в европейской части страны. Сюда надо отнести также ничем не оправданное укрупнение колхозов и директивное сокращение личных подсобных хозяйств колхозников, ликвидацию машинно-тракторных станций на селе и ряд других новаций.
Одновременно происходила разбалансировка разработанной и введенной Сталиным системы управления. В хрущевское десятилетие это выразилось в отказе от прогрессивной системы стимулирования труда в промышленности, в замене отраслевого управления региональным – через совнархозы. В 1965-м началась реформа, нарушившая такой принцип планирования и оценки экономической деятельности предприятий, как приоритетность натуральных показателей производства. Тогда на передний план были выдвинуты стоимостные показатели (прибыль, валовой объем произведенной продукции), в результате чего экономика становилась все более затратной. Темпы роста производства стали падать, а в годы перестройки в стране началось снижение также и абсолютных объемов промышленного производства.
Дата добавления: 2019-02-26; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!