Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 27 страница
джинсики, босоножки на каблуке, обязательно остроносые. И дудочки. Дудочки надевались «с мылом». Это так говорилось. Влезали в них, в принципе, нормально. Нет, не был я тогда стилягой. Просто думал: «Вот здорово, вот круто!» А клеши — школьный вариант. Были там привязки —
у кого шире 18 сантиметров. И с кармашками-прорезями типа копилочки.
И широченным поясом. У кого круче. Это я еще поносил. Но потом быстро скинул, когда появились первые хиппи.
Хиппи — движение. Я тут же переоделся в дудочки. У меня был друг, мой духовный наставник, Володя Головачев. Сейчас он в Москве, не видел его уже сто лет. Вот он был первым таким человеком. Он начал шить штаны из обыкновенной матрацной ткани. Одно время были модны такие, узкие-узкие, полосатые-полосатые, с тоненьким пояском «на бедрах». Я очень хотел такие штаны. Он мне их сшил за 15 рублей. Это очень большие деньги. Они вышли из яркого матрацного полотна, абсолютно дикого зелено-желтого цвета. Сейчас это воспринимается, как нечто наивное, забавное. Тогда же, когда я летом пришел в школу, где отрабатывал практику, уборщицы меня только что не слопали. Я к этому отнесся нормально. Все это было тогда еще редкостью. Однако я не воспринимал все, как вызов, просто мне нра вилось. Уже появились проблески первой музыкально-роковой информации
— фотографии каких-то групп, которых сейчас и не вспомнишь вовсе. Я играл в ансамбле в школе. Этакое трио. Класс десятый. Учеба игре на гитаре шла параллельно. Двух-трех аккордов уже было достаточно. Тогда не было желания, как у сегодняшних ребят, пройти школу музыки, гармонии. Нужно было просто выйти на сцену и что-то занудеть. Имели место не столько популярность, сколько самоутверждение. Трио у нас было следующее: бас, барабан (пионерский, кожаный) и ритм-соло.
|
|
|
Моя первая гитара выглядела так. Обыкновенный гриф от простой гитары. В школе к этому времени начали заменять парты с откидывающейся крышкой на столы из ДСП. Мы умудрялись из отшлифованной парточной доски выпиливать корпус. Красили. Звукоснимателей не было. Воровали телефон ные трубки, разбирали и магнитные датчики спаивали — соединяли в какую-нибудь коробочку. Я брал у мамы из-под туши для ресниц. Она напоминала звукосниматель. Крепилась на пластилин или прибивалась гвоздиком. На гитару надо было пару телефонных трубок. Качество не важно — одну струну берет, другая сама звучит. Гитара была зеленого цвета. Потом появился мастер и припаял регулятор громкости. Нашел какое-то маленькое сопро тивление, врезал. Надо было придумать ручки. Я насаживал крышки от
«Поморина». Всего было три ручки, поскольку столько видел на гитарах на фотоснимках. Две работали. Одна — камуфляж. Из оргстекла выпиливали и накладывали всякие деки. Эту гитару нельзя было назвать инструментом. И как жаль, что она не сохранилась.
|
|
|
Репертуар... Пытались писать свои песни. Тогда было такое романтическое увлечение в стиле «Для меня нет тебя прекрасней». Длилось это долго. Композиции игрались длинные, нудные и страшно серьезные. Душещи пательные. Причем, это очень нравилось. Из аппаратуры использовались какие-то «Кинапы», усилители от киноустановки «Украина», УЭМ-50. Потом появились колонки «Электрон» на трех ножках. Классика! В нашей школе разорились и купили пару таких колонок. Школа № 14 находилась в самом историческом центре Уфы. Раньше говорилось «на Медрессе». Там рядом мечеть, духовное правление мусульман европейской части СССР и Сибири. Она до сих пор считается духовным управлением этого региона. Кстати, я жил и сейчас живу в Уфе. У меня до сих пор семья живет напротив дома Аксакова. Там Аксаков провел свои детские годы. Там начал писать «Багрова внука». Точно через дорогу. Тогда не было еще ощущения, что живу напротив дома писателя, потому как в то время литературой не очень интересовался. Знал, что жил такой Аксаков. Кстати, у дома странная судьба. Он был домом Аксакова, не знаю, чем после революции, но в мое детство оказался венерической больницей. Известный во всем городе адрес: Бологаева, 4. После этого с ним обошлись лучше. В конце 70-х там сделали библиотеку для учителей, а сейчас вообще музей Аксакова. Табличка же, то есть мемориальная доска висела все эти годы, начиная с больницы и до сих пор висит.
|
|
|
Уфа, конечно, не совсем заштатный городишко. Во-первых, нефтяной, с огромными нефтеперерабатывающими заводами. Были всякие стратегические объекты. Его считали закрытым для иностранцев. Но эстрада все-таки пробивалась — приезжали поляки. Уфа, по моим ощущениям, скорее пролетарско-политическая. Военных было мало. В зеленой форме никто не ходил. Этот город был каким-то заполитизированным. До сих пор таким и остается. Сохранилась вся эта система. Пахнет кабинетами, дубовыми дверьми. До сих пор остается этот запах. Партийность существует, она традиционна. Там еще и плановость такая! Автономная республика и иерархические законы. Там не любят приезжих. Там свое. Свой оборот.
В тот период город был зеленым и среднеэтажным. Уже строили «хрущевки». Однако я жил в деревянном доме, построенном в 1872 году.
|
|
|
Этот дом стоял при Аксакове. Не знаю, может, у Аксакова были знакомые, которые вообще жили в этой квартире, и они там общались. Кто знает. Но дух этот витает. Там очень старый парк. Прямо так: мой дом, дом Аксакова, и начинается парк. На Случевской горе. Раньше так называлась. Там был сад, названия его сейчас не помню. Его посещал Николай И. Еулял, будучи проездом в Уфе, и вся царская свита гуляла... Как ни странно, потом этот парк посетил Владимир Ильич Ленин в Надеждой Константиновной, когда она там отсиживалась, он же ехал в Шушенское. Он там с искровцами «зажигал» все это дело.
От парка идет старая липовая аллея, квартала на три вверх, к губерна торскому дому и архиерейской усадьбе. На месте архиерейской усадьбы нынче стоит обком. Большой-болыдой, огромный такой обком. Аллея же сохра нилась. Она еще старой посадки. Почему бы по ней не гулять Аксакову?.. Город был достаточно известен спортивными делами. В нем проводились чемпионаты мира по мотогонкам на льду. Помню, приезжали всякие известные люди. Нет, этот город всегда ассоциировался с чем-то теплым. Я люблю Уфу до сих пор. Что ни говорите, все-таки моя родина. Здесь всегда много зелени. Нормальная, размеренная жизнь. Нет, это не захолустье. Не «телега раз в день проедет». Все умеренно. Сейчас-то он более-менее интенсивно живет.
Молодежь того времени... Первые хиппи, Развеев. Его активность шла параллельно... Он как раз только пришел из армии, а мы были еще школьниками. Для нас он человек уже взрослый. Подвешен язык, говорил хорошо. Был кумиром. Собирал нас вокруг себя. Мы с удовольствием слушали всякие его приколы. Еуляние с поросенком. Это очень известная история о том, как он гулял с поросенком на поводке босиком по центральной улице Ленина. От танцплощадки — сад Матросова, где зарождался весь наш рок-н-ролл, километров через пять находится этакий Бродвей. Каждый вечер все на него высыпали. Тогда не было гопников на улице, не было люберов. Они, ребята спортивного типа, появились позднее, ловили хипанов, снимали с них джинсы, отбирали диски. Эта зараза началась с 1985 года. А до этого была какая-то общность. Все хорошо знали друг друга.
Рок-н-ролльная жизнь... Групп было не так уж много, зато музыкантов — хоть отбавляй, у нас существовал еще старый джаз, хорошие джазовые традиции. В основном все джазовые музыканты играли в ресторанах. Что до рок-н-ролла, то появилась молодежь с гитарами, которая вначале бренчала по углам, а потом соединялась вместе. Собственно, я — та самая молодежь,
это все мои ровесники. В Уфе рок-н-ролл начинался с нашего возраста. Старейший рок-н-ролльщик, он до сих пор как бы в андерграунде, Рустем Масленников. Сейчас у него кличка Махатма. Он играет вещи индийско-буддийского плана. Пешкин, гитарист. Это все такие лидеры. Гатаулин. Он потом играл в «Веселых ребятах». Первой рок-группой у нас была «Кузнецы грома». В Уфе только что появились первые гитары «Музимы». «Кузнецы» даже на нашем телевидении сыграли несколько вещей. Грубо, скажем, а'ля «Поющие гитары». Основной же костяк существовал на танцплощадке. Аркаша Еремин, бас-гитарист. Первым начал завозить фирменные гитары в Уфу. «Хоффман», «Фрамус», «Джипсон». Володя Уманский, первый бард, писал свои песни. Рустем Асамбаев, гитарист. Шайкин, гитарист. Первой группой, сыгравшей более-менее слаженную музыку, было наше трио: барабанщик Евгений Чистяков (он полностью ушел в джаз и сейчас считается солидным таким барабанщиком), Рустик Асамбаев, а я играл на басу. Играть учился у Асамбаева. Группа не называлась никак. Пытались назвать «Beginning» — «Начало». Нам просто нравилось произношение «beginning». Мы тогда торчали на Джимми Хендриксе. И играли а'ля Хендрикс. Рустем накачивал забой, какую-то «фузню». Мы же просто поддерживали ритми чески. Композиции абсолютно абракадаброобразные. Текстовок не писали, не созрели для этого. Но очень хотели выплеснуть эмоции. Хотелось игры, драйва и всего такого. Играли мы везде — у нас были просто гитары под мышкой. Играли в институтах. На вечерах в медицинском, авиационном. На школьных вечеринках. Приглашали часто. Мы тогда были довольно популярной группой в Уфе.
Мы могли позволить себе выйти на сцену в измазанной майке, в рваных штанах, босиком, лохматыми до предела. Мы тогда были первыми такими на сцене хулиганами, что ли. Публике был важен эпатаж, как я помню. В принципе, и мне тоже. Могли себе позволить попрыгать, покричать, упасть на колени, и нас все равно почему-то приглашали. Мы не были ничем закомплексованы. Ни тем, что не умели играть толком, ни многими воп росами, которые задают потом себе профессионалы. В нас просто жил рок-н-ролл. Мы никому не были ничем обязаны. Узнавали, где и когда вечер, приходили и обязательно добивались, что даже если играли другие, обя зательно залезали на сцену и делали то, что не могли сделать они. Нам это всегда удавалось. Играли то, что снимали. Брали за основу какой-то риф, ход Хендрикса или «Дип Пепл», а потом уже свои импровизации на данную тему. Играли свободно, основываясь на позаимствованном хорошем рифе,
или придумывали его сами. Подпевки шли на околоязыковом сленге. Этакий звуковой импрессионизм. Может, в этом и была своя поэзия — ни конкретных слов, ни мыслей, только дух. Такой дух прет из тебя! Нравилось некое непонятное искаженное слово, которое просто автоматически вписы валось в конкретный аккорд. Автоматически всплывало и выплескивалось. Так шло в начале. Потом уже призадумались: надо бы и свое попеть. Тогда начали появляться песни Володи Уманского. Была группа «Движение», сильные ребята по тем временам. Отличный гитарист Саша Кочетов, закон чивший потом вокальное отделение Института искусств и певший в ансамбле Советской Армии. Он случайно трагически погиб в Африке. Аркаша Ирин играл на басу, Рустик Каримов на барабанах, Жора Самосумов на клавишах, Володя Уманский... Они играли уже крутую музыку. Снимали «Чикаго», «Кровь, пот и слезы», Сантану. Шел 1973 год.
Все началось с 70-го года, апогей — 73-75 годы, потом спад, и к 80-му все как-то рассосалось, приобрело иные формы: кто ушел в профессионалы, кто вообще завязал с этим делом. С Юркой в 70-х я не был еще знаком. Но он рассказывал, что приходил на концерты, которые мы давали втроем. По его словам, смотрел на нас и завидовал. Был среди наших слушателей и зрителей. Мы познакомились с ним, когда начала уже формироваться группа «ДДТ». Гарик, Рустик Асамбаев, Гена Родин — мы все друг друга изначально знали хорошо. И Вовка Сигачев. У них была группа, что-то там делали, пели. Это время, когда первая волна уже сошла. Затишье. Зарождался новый виток. Вот как раз Юра и был этим новым витком.
Встретил как-то Рустика: «Как дела?» Ну, дела шли не очень, но сказал:
— Гена нашел певца, сумасшедший голос, как у «Назарет», да еще и сам песни пишет.
— А что пишет-то?
— Да пока не знаю.
Позже мы уже все встретились, перезнакомились. Это был 1978 год. Три года, как я пришел из армии, ребята еще были там. Я сам служил недалеко, в Свердловской области. Два года сидел в лесу, в ракетных войсках. Утомительно. Идти в армию тоже не хотелось. Отстал от команды, которая шла во флот. Повезло. Видел, как пускают новые ракеты — после нас наме чалось какое-то перевооружение — все старье отстреливали. Картина довольно страшная. В 75-м я вернулся и думать забыл об этом. До 80-го играл на танцплощадках и свадьбах. Серьезным творчеством не занимался.
С Юрой сначала познакомили. С роковыми певцами всегда была проблема. Да еще стихи писал. Юра тогда уже учился на худграфе. Пел бардовские песни, ездил на бардовские тусовки — фестивали КСП. Действовал активно, но самостоятельно. Варился в собственном соку. Вот тут-то они как раз и сошлись, ребята, которых я хорошо знал, и Юра — состав «ДДТ». Поначалу группа была без названия — Гена Родин и компания.
Первый раз мы встретились с Юрой на улице. Я топал по Ленина, а навстречу шла вся их компания-команда. Всех, кроме него, знал. «Позна комься: вот, Юра». Такой парень, лохматый, с усами. Выпили портвешку. Слово за слово, как-то сразу нашли драйв что ли. Юра раньше меня знал. Это я его не знал. Поговорили, обменялись телефонами. Он писал диплом. А я в 85-м занимался рисованием. У нас появилась общая тема — живопись.
Рисовал я еще в детском саду. Паровозы и самолеты. Похвалили, мне понравилось, что похвалили. Я вбил себе, что хорошо рисую. Что-то рисовал
в школе. В школе учитель рисования:
— Кто лучше нарисует на тему спорта — хоккея, тому подарю фото хоккеиста с автографом.
Виктор Коноваленко. Такой известный вратарь. Я нарисовал хоккейную коробку в перспективе. Победил. Учителя решили мною заняться и послали
в художественную школу. Мне страшно надоело вставать утром, тащиться на другой конец города, сидеть на скучных занятиях. Да еще зимой. Я также занимался хоккеем — начинал с Гимаевым в команде «Салават Юлаев». Продолжалось недолго, тоже надоело. С клюшкой на реку — другое дело. Так и рисование забросил. Перед армией делал чеканки, но толком рисовать начал уже после. После школы я работал монтировщиком в театре. Сам Бог толкал в эту систему. Поездил с театром оперы и балета, посмотрел, как живут. Мне все понравилось: декорации, запах красок, жизнь рядом с искусством. После армии устроился в творческую мастерскую при парке. Полгода грунтовал, красил — просто был маляром. Но «Трактористы, даешь больше и лучше!» — все это мне быстро надоело, я уволился. Работал на комбинате торговой рекламы — оформлял интерьеры магазинов. А потом Бог свел с профессиональным художником. Молодежь института, худграф
— особая тусовка. Мы в это время уже с Юрой познакомились. Потом был еще Художественный фонд. Профессиональная инстанция — высшая произ водственная в Союзе художников. В фонде начал заниматься живописью. Потом плакатом. Ездил на творческие дачи. Занятие плакатом было всерьез. Правда, я старался избежать политически-красных тем. Больше боролся за
экологию, казалось актуальнее. Более компромиссная вещь. Хотелось рабо тать в этом жанре и не кривить душой. Не серпы рисовать.
Вот в ту пору произошло наше знакомство. Мы начали встречаться и сблизились. У него была творческая мастерская. Сидел над худграфовским дипломом. Мастерская — этакая комнатушка около худграфа. Чем-то напоминает питерскую. Коммуналка, старый дом, узкая комнатушка, такая щель. Пенальчик. Стоял диван, две табуретки. Кое-как размещался холст. Естественно, гитары. Там постоянно собиралась куча ребят — покурить, чайку попить. Тусовались, в основном, его однокурсники и музыканты. Тусовка не исключала разношерстности. Но гопников не было. Не тупая тусовка, круг достаточно интересных людей, вполне интеллектуальная компания. Юра как-то быстро вошел в центр. Он и сам тогда уже был центром. И в институте гремел. Его свободолюбивые замашки уже тогда, в 1987 году, проявлялись достаточно остро. Ни у меня, ни у Асамбаева не проявлялись, мы как-то были не то что нейтральными, а как бы не обращали внимания. Может, благодаря Юрке мы как раз и стали более «тральными». Что касается меня и Юры, то наши отношения как раз и завязались в тот чайно-пирогово-дымно-струйный период. Мы жили какими-то другими градусами, портвейн был у нас совсем другой. Обычный же пошел как форма общения гораздо позже. Тогда мы сидели ночами и говорили, говорили. Ночами можно говорить о чем угодно. Больше о музыке, ну и о Пикассо тоже. Больше о жизни. Но не в том плане, что нужно сделать так, а вот этот мажор делает не так. Это не напоминало большевистские сходки. Их трудно назвать диссидентскими. Мы не были ни на кого злы. Мы ставили совсем другие задачи, более высокие, что ли, более духовные. Много говорили о прочитанной литературе — Юра в то время много читал. Мне давал читать, пересказывал. Из разговорных людей, которые там были: Юркины однокурсники, Развеев, Сигач-философ, Толик Войнов. Они все одно кашники, года на два постарше. Может, по возрасту я и был постарше, но что интеллектуально старше — этого сказать не могу. Юрка был старше меня интеллектуально намного, все более глубоко духовное пришло ко мне от Юрки.
А дальше Юра завершил диплом. Я работал в Худфонде. Была дружба. Много говорили. Сидели у меня дома, постоянно покуривали в ванной. Юра пошел работать в школу. Такой сельский учитель. С портфельчиком. В штормовочке. По утрам: топ-топ-топ на электричку, и ехал туда нести луч света в луковое царство огородов и полей. Он отработал все, что положено
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!