Фрагменты из заключительной речи в защиту подсудимого Фишера
………………………………………..
Деяния совершённые согласно приказам и в связи с особым военным положением
Подсудимый Фишер участвовал в экспериментах по тестированию воздействия сульфаниламида по приказам своего медицинского и военного начальника Карла Гебхардта. Уголовными кодексами всех цивилизованных наций признаётся, что действия по приказам представляют собой причину для исключения виновности, даже если сам по себе приказ противоречил закону, но обязывал подчинённого. В исследовании данного юридического вопроса, следует исходить из принципа того, что суд независимо от причин оправдания и исключения вины представил мне дело подсудимого Карла Гебхардта и считает, что как приказ отданный самому подсудимому Карлу Гебхардту, также как его передача подсудимому Фрицу Фишеру, противоречат закону.
Следование обязывающему приказу, хотя бы и противоречащему закону, со стороны подчинённого, создаёт для него причину для исключения вины и следовательно, также выводит его из под наказания. Данный вопрос оспаривается лишь постольку поскольку можно считать деяние подчинённого не только извинением, но даже «оправданием» Однако, дальнейшее исследование вопроса кажется, ненужным на этих слушаниях, так как результатом в обеих случаях, на самом деле, является исключение наказания преступника.
Следовательно решающим вопросом в данном деле является то в какой степени «приказ» об экспериментах с сульфаниламидом был обязывающим для лица исполнявшего его.
|
|
|
В виду того, факта, что, в принципе, является применимым действующий закон того времени, так как подсудимые жили согласно данному закону и он был для них обязывающим, следовательно вопросом является, исследование в рамках действия статьи 47 германского военно-уголовного кодекса. Согласно данному положению, подчинённый подлежит «наказанию как пособник если известно о том, что приказ отданный вышестоящим лицом касался деяния целью которого было совершение общего или военного преступления или правонарушения».
Однако, это не верно, так иногда принимается, что статья 47 германского военного кодекса, сама регулирует вопрос о том, насколько военные приказы являются обязывающими или не обязывающими. Это вопрос общества и административного права. Но он всегда касается «приказа по служебным вопросам», также как самих военных условиях, то есть, чего-либо, что «влияет на военную службу». Эти предположения непосредственно представлены в обеих случаях в деле подсудимого Карла Гебхардта и деле подсудимого Фрица Фишера. Оба являлись медицинскими офицерами Ваффен-СС, а следовательно подразделения германского Вермахта, в котором в особенности принцип повиновения строго провозглашался. Карл Гебхардт являлся непосредственным начальником Фрица Фишера; в вопросах обязанностей, его приказ ассистировать в медицинских экспериментах должен был исполняться как обязывающий приказ для молодого медицинского офицера Фишера.
|
|
|
При установлении юридических вопросов возникающих при таких обстоятельствах, мы отделим дело подсудимого Карла Гебхардта, куда «приказ» был направлен из самого высокого органа, а именно, от главы государства и главнокомандующего Вермахтом, от дела подсудимого Фрица Фишера, в котором есть вопрос об особо близких отношениях со своим непосредственным начальником. Позднее, я особо вернусь к общим вопросам публичного права о команде фюрера.
Установлены доказательства того, что приказ о тестировании эффективности сульфаниламида исходил от высшей власти, а именно, лично от главнокомандующего Вермахтом. Причины оправдания возможного учёта военного чрезвычайного положения и баланса интересов, уже полностью обсуждались при исследовании дела подсудимого Карла Гебхардта, предоставив самостоятельную важность для подсудимого Фрица Фишера. Но они конечно повлияли, на законность или незаконность приказа. Исследование данного вопроса показало, что отдача приказа как такового была законной. Даже если бы не хотелось принимать это как само собой разумеющееся, однако, для подчинённого даже незаконный приказ имел в тот момент обязывающую природу.
|
|
|
Статья 47 германского военно-уголовного кодекса, как уже наблюдалось, позволяет наказывать подчинённого, если последнему «было известно», что приказ вышестоящего начальника «касался деяния, которое имело своей целью совершение общего или военного преступления или правонарушения» Во всех остальных случаях наказание затрагивает только командующего начальника.
Также как в большинстве военных судов остальных армий, юридическая практика по статье 47 германского военно-уголовного кодекса также показывает тенденцию к широкому ограничению уголовной ответственности подчинённого. То, что эта тенденция вытекает из задачи «гарантирования исполнения обязанностей возложенных на подчинённого, в интересах военной дисциплины и постоянной боеготовности Вермахта», не меняет факт как таковой. Здесь есть вопрос оценки юридического положения во время совершения деяния.
|
|
|
Статья 47 германского военно-уголовного кодекса устанавливает уголовную ответственность со стороны подчинённого только если ему было известно, о том, что приказ о деянии имел целью преступление или правонарушение. Германская судебная практика требует кроме того чёткого знания со стороны действующего подчинённого; соответственно, дела простого сомнения (небрежности) или обязанности знать (халатность) прямо исключены. Не является удовлетворительной идея того, что исполнение приказа объективно приведёт к совершению преступления или правонарушения. Напротив, вышестоящий начальник должен был планировать его и данный факт должен был быть известён подчинённому.
Применяя данные принципы, не может быть сомнения в том, что эти предварительные требования не были выполнены ни в деле подсудимого Карла Гебхардта, ни в деле подсудимого Фрица Фишера – не говоря о подсудимой Герте Оберхойзер. Оба этих подсудимых относились к приказу отданному им главой государства в качестве меры войны, которая соответствовала особым обстоятельствам вызванным самой войной, и средствами на вопрос о которых следовало ответить как имеющими решающее значение не только для раненых, но помимо этого, внося вклад в борьбу за жизненную основу немецкого народа и существование Рейха. Оба подсудимых были тогда убеждены в том, что приказ отданный им, имел любую другую цель, но не совершение наказуемого деяния.
Затем, в отношении особого положения подсудимого Фрица Фишера, следует исследовать значение приказа от непосредственного военного начальника. В начале экспериментов, подсудимый Фриц Фишер имел звание первого лейтенанта. Он принимал участие в экспериментах по прямой команде своего военного и медицинского начальника который имел звание генерала. В связи с исключительными полномочиями подсудимого Карла Гебхардта, как хирурга и начальника клиники Хохенлихена и в виду его высокого военного положения, отказ совершено не обсуждался.
В принципе применимы, никакие другие точки зрения, а только те которые уже также обсуждались. Однако в деле подсудимого Фрица Фишера, все же следует рассмотреть следующее: было ли известно, и т.д., подчинённого следует всегда особо изучить на предмет особых обстоятельств момента. В то же время, конечно, решающую часть играл факт, что приказ об этих экспериментах был отдан Фрицу Фишеру, не военным начальником который не был в состоянии или надлежащим образом квалифицированным для выражения экспертного решения по данному вопросу, а лицом, которое не только занимало высокое военное звание, но кроме этого, то, что только у него, имелся особый опыт в сфере в которой проводились эксперименты. Подсудимый Карл Гебхардт являлся не только признанным и ведущим немецким хирургом, но также консультирующим врачом Ваффен-СС и как начальник хирургического резервного боевого подразделения получил особый опыт в сфере боевой хирургии и при лечении бактериологического заражения ранений. Причина для данного приказа приведённая подсудимому Фрицу Фишеру его начальником должна была повлиять на него более чем убедительно, так как она совпадала с опытом, который подсудимый Фриц Фишер сам получил в качестве медицинского офицера первой танковой дивизии СС в России.
Кроме того, была особая деятельность которая имела место. Фриц Фишер был освобождён из боевого подразделения из-за серьёзного заболевания и явился в клинику Хохенлихена. Он находился под непосредственным впечатлением тяжёлого опыта на фронте. В Хохенлихене он обнаружил себя в клинике которая в мирное время действовала в условиях энергичного руководства человека, крайне одарённого в организационных и научных вопросах. Каждое здание, каждое сооружение этого признанного образцового учреждения, множественные нововведения в клинике и современные методы лечения, любая из многих успешных методик лечения Хохенлихена были неотделимы от имени главного врача Карла Гебхардта и безоговорочной и неограниченной ценности его слова и его авторитета во всём его окружении.
По всем этим причинам, подсудимый Фриц Фишер не мог иметь никакого сомнения, в том, что исполнение приказа данного ему, с медицинской точки зрения является соответствующей и допустимой военной мерой. Именно открытое осуществление индивидуальных экспериментальных мер, при исключении всякой секретности, также как отчёты о результатах, которые предусматривались заранее и также проводились перед критическим собранием высших военных врачей, пресекали любое недоверие к оправданию этих экспериментов в мыслях подсудимого Фрица Фишера.
………………………………………..
Так как Фриц Фишер строго придерживался приказов отданных ему и не показывал никакой своей инициативы, это исключает его более того из любой ответственности по вопросам которые находились вне его сферы действия. Невозможно сделать Фрица Фишера ответственным за вопросы связанные с законной и медицинской подготовкой директив об экспериментах и косметическим пост-лечением. Помимо этого следует упомянуть точки зрения, на особые условия публичного права, которые существовали в Германии в то время. Они были объяснены профессором Яррейсом в своей вступительной речи в Международном Военном Трибунале в слушаниях против Германа Геринга и остальных. Профессор Яррейс соответственно представил следующую точку зрения:
«Государственные приказы, излагают ли они правила или разрешают отдельные ситуации, всегда можно оценивать как противоречащие существующему писанному или неписанному праву, но также как противоречащие международному праву, морали и религии. Кто-нибудь, даже если только совесть лица отдавала приказы, всегда спросит: приказало ли лицо отдавшее приказ нечто, на, что не имело право? Или же он оформил и опубликовал приказ путём недопустимой процедуры? Но неизбежная проблема всех правительственных систем лежит в этом: должна или может она предоставлять членам иерархии, её чиновникам и офицерам, право – или даже возлагает на них обязанность – изучать в любое время, любой приказ, который требует от них подчинения или отказываться? Ни одна правительственная система, которая появлялась в истории к данной дате не даёт утвердительного ответа на данный вопрос. Лишь немногим членам этой иерархии когда-либо давали такое право; и им оно не предостовлялось безгранично. Таким было дело, например, в крайне демократической конституции Германского Рейха во время Веймарской республики и такое же сегодня при оккупационном управлении четырёх великих держав над Германией.
«При том, что такое право изучения не предоставлено членам иерархии, для них приказ имеет законную силу.
«Всё конституционное право, как и у современных государств, знает государственные акты, которые должны уважаться властями даже при том, что они являются дефективными. Некие акты излагающие правила, некие решения по отдельным делам, которые получили законную силу, являются правильными даже при том, что лицо отдающее приказ превышает свою компетенцию или совершает формальную ошибку.
«Лишь только из-за процесса, когда высший приказ должен окончательно спускаться вниз, при любом правительстве должны существовать приказы, которые связывают членов иерархии в любых обстоятельствах и следовательно закон который затрагивает чиновников, даже при том, что посторонние могут видеть, что они являются дефективными в отношении содержания или формы…
«…Результатом развития в гитлеровском Рейхе в любом случае было то, что Гитлер также стал верховным законодателем как и верховным автором индивидуальных приказов. Не последним для всего этого было впечатление неожиданными успехами или того что считалось успехами в Германии или за рубежом, прежде всего во время войны, которой они стали. Наверное немецкий народ является – несмотря на сильные различия между севером и югом, западом и востоком – особо легко подверженным подлинной власти, особо легко возглавляется приказами, особо использует идею вышестоящего начальника. Таким образом весь процесс может стать проще.
«Наконец единственной вещью, которая была не совсем ясной, было отношение Гитлера к судейству. При этом, даже в гитлеровской Германии, невозможно было убить идею о том, что достаточно позволить осуществлять правосудие независимым судам, хотя бы в вопросах касавшихся широких масс в их повседневной жизни. Вплоть до высших групп партийных чиновников – это показано в некоторых речах руководителя юстиции Рейха, подсудимого, доктора Франка, которые были представлены здесь – существовало сопротивление, которое в действительности не являлось очень успешным, когда правосудие по гражданским и обыкновенным уголовным делам также было втянуто в «sic jubeo[251]» одного человека. Но, помимо судейства, которое также в действительности колебалось, абсолютная монократия было полной. Помпезная декларация правового положения Гитлера датированная 26 апреля 1942, в действительности являлась заявлением о том, что случилось задолго до неё.
«Приказы фюрера являлись законом уже значительное время до Второй мировой войны.
«При таком государственном порядке, с Германским Рейхом обращались как с партнёром остальные государства и так было во всей политической сфере. В этой связи я не желаю подчёркивать путь (настолько впечатляющий для немецкого народа и настолько фатальный для оппозиции) который имел место в 1936 на Олимпийских играх, показавших, что Гитлер не приказывал зарубежным нациям присутствовать, как он приказывал немцам на нюрнбергских партийных съездах в случае его государственной показухи. Я хочу скорее отметить лишь то, что правительства величайших наций мира считали слово этого «всемогущего» человека окончательным решением, неоспоримо верным для любого немца, и основывали свои решения по важнейшим вопросам исходя из факта, что приказ Гитлера являлся неоспоримо верным. Упомяну лишь наиболее поразительные случаи, на данный факт опирались, когда британский премьер-министр Невилл Чемберлен, после Мюнхенской конференции, показывал знаменитую бумагу приземлившись в Кройдоне. Данного факта придерживались, когда народы пошли войной против Рейха как варварского деспотизма одного человека.
«Ни одна политическая система ещё не удовлетворяла всех людей, которые живут при ней или которые чувствуют её влияние за рубежом. Германская политическая система в эру Гитлера неудовлетворяла весьма крупное и всёвозрастающее количество людей дома и за рубежом.
«Но это никоим образом не отменяет того факта, что она существовала, не последним образом из-за признания из-за рубежа и её эффективности, которые заставили британского премьер-министра сделать всемирно знаменитое заявление в критический период, о том, что демократиям нужно на два года больше чем тоталитарным правительствам для достижения некой цели. Только те кто жили как если бы были изгнаны из своего народа, посреди слепо верящих масс, которые идолизировали этого человека как неприступного, знали о том, как твёрдо власть Гитлера закрепилась в анонимных и бесчисленных последователях, которые верили ему как делающему хорошее и правильное. Они не знали его лично, он был для них тем, что представляла пропаганда, но это был он кто был настолько бескомпромиссным, что каждый кто видел его вблизи и видел иначе, ясно знал о том, что сопротивление было абсолютно бесполезным, в глазах остального народа, даже не являясь мученичеством.
«Не будут ли противоречить сами себе оба следующих утверждения, признаваемые одновременно правилами данного процесса?
«…Функционеры не имели ни права ни обязанности изучать приказы монократа для установления их законности. Для них эти приказы вообще не могли быть незаконными, при одном исключении, которое будет обсуждаться позднее – исключение, которое, при внимательном изучении, кажется единственно вероятным – а именно за исключением случаев в которые монократ ставил самого себя, согласно неоспоримой ценности наших времен, вне всякого человеческого порядка и в котором реальный вопрос правильности или ошибочности вообще не ставился и таким образом не требовалось подлинного изучения.
«Воля Гитлера являлась решающей властью для их соображений о том, что нужно делать, а что нет. Следовательно, лицо, которое как функционер иерархии ссылается на приказ фюрера, это не попытка представить основание для исключения от наказания за незаконное деяние, но он отрицает утверждение о том, что его поведение являлось незаконным; так как приказ, который он выполнял являлся юридически неприступным.
«Только лицо которое понимает это, может иметь концепцию сложной внутренней борьбы, которую многие немецкие чиновники должны были вести эти годы перед лицом многих распоряжений или резолюций Гитлера. Для них такие случаи не являлись вопросом конфликта между правильным и ошибочным: споры о законности потонули в незначительности. Для них единственной проблемой являлась легитимность; так как время шло, человеческое и божественное право противоречили друг другу сильнее и чаще.
«Поэтому, что бы устав не понимал под приказами который он установил в качестве основания для освобождения от наказания, может ли приказ фюрера быть средством этого? Подпадает ли такой смысл под такое правило? Должен ли был кто-то не принимать такой приказ, при том, что он соответствовал внутренней германской конституции как она развивалась, конституции которая прямо или косвенно признавалась сообществом государств?...
«…Верховный становится, совершенно просто, технически незаменимым. Он становится механически связанным цепью с целым. Функционеру который встречал с возражениями или даже сопротивлением один из своих приказов от других функционеров требовалось лишь сослаться на приказ фюрера для того, чтобы добиться своего. По этой причине, многие, очень многие, среди тех немцев которые ощущали неприемлимым гитлеровской режим, которые ненавидели его как дъявола, смотрели вперёд с величайшим волнением на то время, когда этот человек исчезнет со сцены; что случиться, когда эта связь порвётся? Это жестокий круг.
«Я повторяю: приказ фюрера являлся обязывающим – и именно юридически обязывающим – для лица которому был отдан, даже если директива противоречила международному праву или иным традиционным ценностям».
Довольно с заявлениями профессора Яррейса в Международном военном трибунале. Развитие представленное здесь кажется мне весьма относящимся к делу подсудимого Фишера, так как он сам, давая показания описал своё отношение к команде фюрера образом, который, из-за своей молодости, своей идеалистической концепции жизни и долга и его основной религии, являлся в особенности убедительным.
Это правда, что перед лицом всего этого, следует сделать ссылку на статью 8 устава Международного Военного Трибунала, которая гласит: «Тот факт, что подсудимый действовал по распоряжению правительства или приказу начальника, не освобождает его от ответственности, но может рассматриваться как довод для смягчения наказания, если Трибунал признает, что этого требуют интересы правосудия».
Соответственно, закон № 10 Контрольного совета, статья II, параграф 4 гласит –
«(б) Тот факт, что какое-либо лицо действовало во исполнение приказов своего правительства или вышестоящего над ним начальника, не освобождает его от ответственности за преступления, но может служить смягчающим обстоятельством при определении наказания»
Перед лицом данного возражения следует отметить следующее:
Во время своих деяний подсудимые относились к немецкому праву согласно которому степень их ответственности определялась и даже сегодня, должна справедливо ссылаться на тот момент. Однако, следует подчеркнуть следующее, в случае если трибунал не должен применять юридические положения действовавшие во время деяния, но должен основывать своё мнение на законе № 10 Контрольного совета, при том, что это представляет выражение нарушения запрета обратной силы уголовного закона.
Даже при вышеуказанном положении закона Контрольного совета, нельзя отходить от принципа о том, что каждая команда вышестоящего начальника, согласно аспекту уголовного закона, будет не относится к делу ни при каких обстоятельствах. Это также применимо к проблеме освобождения от ответственности наказнием. Положения лишь говорит о том, что существование такой команды как таковое не освобождает от ответственности за преступление; однако, это не препятствует никаким средствам, таким, что в связи с иными фактами он может также иметь отношение к проблеме.
Руководящий юридический аспект лежащий в основе данных рассуждений содержится в концепции так называемого конфликта обязанностей, который упоминался ранее. Данный аспект не совпадает eo ipso[252] с «объективным» принципом баланса интересов, который обсуждался при исследовании дела подсудимого Карла Гебхардта. Дополнительно следует настаивать на рассмотрении «субъективного» положения лица совершившего деяние.
Другими словами, для того, чтобы придти к точному пониманию дела, также следует взвешивать личную ситуацию лица совершившего деяние в момент его совершения. Это особо применимо к личной ситуации в которую лицо совершившее деяние было поставлено по причине высшей команды, которая связывала его и повлияла на него. Кроме общих «объективных» принципов баланса интересов, такое особое «субъективное» состояние принуждения, поэтому может и должно также рассматриваться в его пользу. Следовательно, «команда», согласно конкретной ситуации, расширяет границы виновности в его пользу.
Рейнхардт Франк, великий немецкий криминолог, выразился в отношении проблемы так называемого конфликта обязанностей, установив максиму: «До тех пор пока конфликт обязанностей не является прямо урегулированным, следует преобладать той максиме, что высший, более значимый, более важный долг следует выполнять за счёт менее важного, и что таким образом, проступок в выполнении последнего не противоречит праву».
С хорошей причиной всегда подчёркивалось, что в такой ситуации конфликт разделяет обязанности решения, в конце, не находясь в позитивном праве, но имея этическую природу. Вот почему, в такой ситуации, некоторую свободу действий следует оставлять личной совести; невозможно придти ко всему путём грубых средств внешнего уголовного регулирования. Этот совершенно «личный» характер подлинно этических конфликтов также полностью признан и подчеркивается авторитетной философской литературой. Николай Гартман[253], «Этика» (2-е издание, 1935, стр 421-422) говорит например, в отношении подлинного конфликта ценностей:
«Является судьбоносной ошибкой верить в то, что такие проблемы можно принципиально решить в теории. Есть пограничные случаи в которых конфликт совести является достаточно тяжким для того, чтобы требовать различного решения отдельной этики лица. Так как это находится в самой природе таких конфликтов, то что ценности должны быть сбалансированы, и что невозможно выйти из них не став виновным. Соответственно, человеку в такой ситуации нельзя помочь принять решение. Лицо представшее перед таким серьёзным конфликтом, подвергаясь такой мере ответственности, должно решить –
Следовать диктату своей совести изо всех сил, то есть, согласно своему собственному здравому смыслу и уровню ценностей и принимать последствия».
Не требуется никакой дополнительной аргументации, демонстрирующей, что с этической точки зрения измерение таких личных решений стандартами уголовного права не обсуждается.
………………………………………..
Г. Документы и показания
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 180; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!