В. Выборка из аргументации защиты
Фрагменты из заключительного обзора в защиту подсудимого Розе
Заявления по вопросу ответственности подсудимого Розе за эксперименты с тифом профессора Ойгена Хаагена в концентрационных лагерях Ширмек и Нацвейлер и по вопросу участия в этих экспериментах.
Чтобы разрешить вопрос о том являлась ли наказуемой деятельность подсудимого Розе, трибуналу следует выяснить следующее: имел ли профессор Розе в своём качестве консультирующего гигиениста медицинской инспекции Люфтваффе какие-либо командные полномочия или право и обязанность по надзору за профессором Хаагеном в университете Страсбурга? Участвовал ли подсудимый Розе в наказуемой форме в экспериментах с тифом проводимых Хаагеном в концентрационных лагерях Нацвейлер и Ширмек? При этом нельзя оставлять вопрос о виновности Хаагена нерешенным.
Что касается первого вопроса, важна одна вещь. Прежде всего, профессор Хааген являлся действительным профессором университета Страсбурга и также директором института гигиены в этом университете. В то же время он был консультантом по гигиене гражданской администрации в Эльзасе. Во время войны, в дополнение к этому, он являлся по совмещению консультирующим гигиенистом воздушного флота. Наконец, он обращался за так называемыми исследовательскими задачами для своих экспериментов, своих экспериментов с тифом, то есть, на практике за финансовой помощью.
|
|
|
Прежде всего, следует установить в каком из своих качеств, профессор Хааген проводил свои эксперименты. В этой связи факты являются совершенно ясными. В качестве свидетеля, профессор Хааген сам объяснил, что он просил и получал исследовательские задачи, которые позволяли эксперименты, не в качестве офицера Люфтваффе, но в качестве директора гражданского исследовательского института. Поэтому, как обычно, за инициативой стоял учёный. (Бекер-Фрейзинг 70, экз. Бекер-Фрейзинг 48). Верность такого описания видна из письма профессора Хаагена, представленного обвинением, адресованного ректору университета Срасбурга, датированного 7 октября 1943. (НО-137, экз. обв. 189). В данном письме Хааген просит у своего гражданского начальника, ректора университета Страсбурга, особых привилегий для института гигиены университета (т.е. гражданского учреждения) руководствуясь исследовательскими поручениями данными ему.
То, что положение профессора Хаагена также интерпретировалось Люфтваффе таким же образом можно видеть, например, из стиля писем адресованных ему по вопросам, относящимся к его задачам по исследованиям и вакцинам. Они не выражаются языком военных приказов, а имеют характер переписки с гражданским ведомством, которое не подчинялось Люфтваффе, ни в вопросе получения приказов ни в плане надзора. Ряд тех кто получал такие исследовательские задания описали трибуналу то, как они получали эти задачи по оппортунистическим причинам, т.е., получая приоритетные заказы и защищая своих сотрудников от призыва на военную службу. Однако, фактически никакого подчиненного отношения или надзора не возникало путём принятия такой задачи, как можно видеть также из множественных заявлений получателей таких задач Люфтваффе. (Шрёдер 30, экз. Шрёдера 22; Шрёдер 31, экз. Шрёдер 23; Бекер-Фрейзинг 79, экз. Бекер-Фрейзинг 63). Обязательства возникали относительно расчёта выделенных денег, отчётов о возможных достижимых результатах, также как упоминалось содействие в случае научной публикации.
|
|
|
Более того, такая финансовая помощь никоим образом не ограничивалась Германией, но и являлась общей для многих стран. Никакой ответственности за возможные ошибки и преступления, которые могли совершить доноры, не вытекало из такого финансового содействия. Фактически, Хааген никогда не получал особого индивидуального задания для проведения некой серии экспериментов, но от него требовалось, в случае просьбы, содействия для «исследований тифа». Однако, финансовое содействие для исследований тифа является чем-то совершенно нормальным. Между тем, Хааген не только использовал средства находящиеся в его распоряжении благодаря Люфтваффе, но также и вложения совета исследований Рейха и наиболее важное, личный состав и оборудование своего института. Поэтому, его исследования тифа не являлись частью его военной деятельности, но проводились в рамках его гражданской деятельности. Также, факт, что офицер запаса Люфтваффе, а именно, штабсарцт Грефе являлся сотрудником в его исследовательской работе по тифу, не изменяет ни один из фактов дела. Это правда, что Грефе являлся офицером запаса таким же самым образом как и Хааген. Однако, его основной профессией был ассистент в институте гигиены университета Страсбурга, и в таком качестве он подчинялся профессору Хаагену, который являлся конечно, директором института. Он никоим образом не подчинялся Хаагену в военном смысле, а воздушному округу VII. Штабсарцт Грефе, которого призвали в Люфтваффе, поэтому, был переведён для цели дальнейшей подготовки в гражданский институт в котором он работал ассистентом в мирное время. Такие инциденты случались довольно часто, чтобы позволять продолжать исследовательскую деятельность во время войны. В результате такого содействия в отношении персонала, эти гражданские ведомства не подпадали под командование и надзор военных властей.
|
|
|
|
|
|
Факт, что профессор Хааген чувствовал себя совершенно независимым в своей исследовательской деятельности, это можно однозначно видеть из факта, что он получал содействие от других ведомств независимо от своего подчиненного положения в отношении военных. Такие средства, не проходили военные каналы, которые описывались здесь как обязывающие в военных вопросах. В своём качестве оберштабсарцта Люфтваффе, он не мог работать с советом исследований Рейха не информирую своего вышестоящего начальника. Ещё меньше он мог работать с рейхсфюрером СС, с ведомствами СС или например с генераларцтом Шрайбером, который относился к армии. Однако, он мог делать всё это в своём качестве директора института гигиены университета Страсбурга. Верность данного заявления показана наиболее чётко в важном вопросе, а именно, получения подопытных в концентрационных лагерях. В данном случае он не мог проводить переговоры через военные каналы, медицинской инспекции Люфтваффе, но через свои гражданские каналы, через посредничество своего университетского коллеги, профессора Хирта, через «Аненербе». Он никогда не информировал своих военных начальников об этих переговорах, ни просил об их содействии, так как к этому не было причины. Материалы дела показывают совершенно чётко, что профессор Хааген уже проводил свои эксперименты на заключенных Ширмека в мае 1943 таким же образом проводя их до середины 1944. Однако в мае 1943, Хааген являлся – в военном смысле – в период отпуска, и что касалось его деятельности, он не являлся предметом надзора Люфтваффе. Его назначения в качестве консультирующего гигиениста не было до 14 июля 1943, потому что письмо министра Люфтваффе датированное 14 июля 1943 не адресовывалось консультирующему гигиенисту Хаагену, а штабсарцту Хаагену, которому был дан отпуск для работы в его институте. После его назначения в качестве консультирующего гигиениста, его исследовательская деятельность никоим образом не отличалась от той, которую он проводил до этого назначения. Они оставались гражданской исследовательской работой как и ранее.
Также следует обратить внимание на тот факт, что Люфтваффе не проявляло особого интереса к исследовательской работе профессора Хаагена. Единственным реальным интересом могло быть производство вакцины. Они пытались повлиять на него в данной связи, без практического успеха. Люфтваффе не получало тифозных вакцин от Хаагена. Его исследовательская деятельность не имела связи с пожеланиями Люфтваффе относительно вакцин; она даже входила в противоречие с такими интересами.
Обвинение, вправду, представило ряд отчётов из которых можно увидеть, что телефонные звонки в Ширмек и Нацвейлер оплачивались из фондов Люфтваффе. (НО-3450, экз. обв. 519; НО-3837, экз. обв. 542). Даже если можно считать это фактом подтверждающем, что эти звонки были связаны с его работой в концентрационных лагерях, весь характер отчётов показывает, что Хааген занимался своей исследовательской работой как единым целым и разделял расходы по своему усмотрению исходя из разных фондов, которые у него были. Цель данных телефонных звонков не следует смешивать лишь с отчётами. Произвольное разделение счетов видно, например, из того факта, что вся серия расходов записанная в «Счёте на грипп» относилась к работе с тифом. Отдел получавший список расходов не имел возможности подробной проверки цели в каждом пункте, и того кем являлись участники разговоров.
Уже было представлено достаточно фактов, того, что, в целом, Люфтваффе не несло ответственности за исследовательскую деятельность университета профессора Хаагена. Вместе с тем, предлагается изучить вопрос о том можно ли сделать вывод об ответственности подсудимого Розе за исследовательскую работу Хаагена из того факта, что профессор Розе являлся консультирующим гигиенистом медицинского начальника Люфтваффе; потому что обвинение в основном пытается выстроить ответственность подсудимого Розе из (1) наличия исследовательских заданий данных Лютфваффе; и (2) факта, что профессор Хааген принадлежал к Люфтваффе в качестве офицера запаса.
Нет сомнения, что Хааген являлся медицинским офицером Люфтваффе. Прежде всего, он являлся консультирующим гигиенистом воздушного флота 1 до 1941 года. Затем ему был дан отпуск для работы в своём институте гигиены на определенное время, которое должно было быть вскоре после 14 июля 1943. Потом он стал консультирующим гигиенистом воздушного флота «Центр», который позднее был переименован в «Рейх».
Однако, он не проводил своих экспериментов в качестве консультирующего гигиениста. Задачи консультанта не включают научные исследования. Они находятся в разных сферах. Профессор Хааген никогда не подчинялся подсудимому Розе даже в военном положении консультирующего гигиениста воздушного флота. С другой стороны, подсудимый Розе не имел ни командной власти, ни права, ни обязанности надзирать за Хаагеном.
С военной точки зрения Хааген являлся подчинённым своему главному врачу воздушного флота. Между тем, Розе не имел ни руководящих прав, ни руководящих обязанностей, ни в отношении профессора Хаагена ни всех других консультирующих гигиенистов Люфтваффе. Его официальные обязанности ограничивались исключительно консультациями медицинского инспектора, то есть начальника медицинской службы Люфтваффе. (Розе 6, экз. Розе 6; Розе 7, экз. Розе 7; Розе 8, экз. Розе 29; Хандлозер 12, экз. Хандлозер 12).
Нет нужды комментировать далее тот факт, что подсудимый Розе в особенности не располагал такими правами и обязательствами в отношении Хаагена в его качестве исследователя и директора института в университете Страсбурга, который никоим образом не подчинялся Люфтваффе. Верность таких заявлений однозначно подтверждается показаниями свидетелей в моём допросе, не только самим профессором Хаагеном, но также и подсудимым Шрёдером, который, в конце концов, знает это, будучи бывшим начальником медицинской службы Люфтваффе. Этих фактов достаточно, чтобы показать, что подсудимый Розе не имел ни командной власти, ни права, ни обязанностей по надзору за профессором Хаагеном.
Нам остаётся изучить второй вопрос о возможном участии подсудимого Розе в исследовательской работе профессора Хаагена в концентрационных лагерях Нацвейлер и Шимрек.
Неоспоримо, что подсудимый Розе был знаком с фактом, что Люфтваффе дало несколько исследовательских поручений профессору Хаагену, и что отчёты в рамках этих поручений направлялись ему для сведения. Однако, эти отчёты не содержали подробностей из которых была бы видна или предполагалась преступная деятельность профессора Хаагена. Даже обвинитель, господин Макхэни, во время своего допроса подсудимого Ростока, прямо заявил о том, что даже он сомневается в том, что Хааген раскрывал бы такие подробности. Такая интерпретация полностью соответствует фактам. Отчёты профессора Хаагена включали чисто научно-исследовательскую работу которая предназначалась к публикации. Ни один читатель не смог бы понять, что они основывались на незаконных экспериментах. План экспериментов никогда подробно не представлялся Хаагеном.
Как уже говорилось, это правда, что подсудимый Розе знал об исследовательских поручениях, которые давались профессору Хаагену Люфтваффе. Согласно характеру его официального положения, он не оказывал влияния на такие поручения. Не существует сомнений о поручениях как таковых, так как ничего подозрительного или сомнительного не было видно в характере их формулировки. (Бекер-Фрейзинг 37, экз. Бекер-Фрейзинг 23).
Эта ситуация не изменяется от того факта, что подсудимый Розе дважды посещал профессора Хаагена в Страсбурге во время войны, первый раз в 1943 и второй раз в 1944. В обеих случаях обсуждались чётко обозначенные поручения. Во время первого визита обсуждался вопрос желает ли Хааген возобновить свою деятельность консультирующего гигиениста воздушного флота. Второй визит был из-за желания медицинской инспекции Люфтваффе, чтобы Хааген выполнил просьбу постоянно делавшуюся ему, принять на себя производство вакцины. Этот второй визит далее служил цели обсуждения вопроса особо дорогих, но необходимых сооружений для воспроизводства климата для кроличьих вольеров в институте профессора Хаагена.
Причин упомянутых для этих визитов будет достаточно из представленных документов. Вопрос о предположении профессора Хаагена о функциях консультирующего гигиениста воздушного флота «Центр» упоминаемый в письме Розе направленном Хаагену 9 июня 1943 (НО-306, экз. обв. 296), о получении климатической установки в документе НО-2874, экземпляр обвинения 520. Более того, первые два упомянутых документа совершенно ясно показывают, что подсудимый Розе не имел влияния на поручение исследовательских задач Хаагену. В ответе на вопрос Хаагена относящийся к данному предмету, Розе ограничил свой ответ заявлением о том, что компетентный эксперт отсутствует.
В изучении отношений между Розе и Хаагеном, также следует упомянуть их дальнейшую переписку.
Розе встретил Хаагена, когда они оба являлись начальниками отделений в институте Роберта Коха в Берлине с 1937 по 1941. Оба являлись специалистами в сфере исследований инфекционных заболеваний. Хааген специализировался в вирусных заболеваниях включая тиф. Подсудимый Розе специализировался на тропических заболеваниях, паразитологии и контролем за вредителями. Данный факт объясняет существование научной личной переписки, часть которой можно обнаружить в делах. Согласно показаниям свидетеля, Ольги Айер, данная переписка была чрезвычайно точечной и включала лишь от пяти до шести писем с 1941 по 1944, во время чего госпожа Айер была секретарём Хаагена.
Обвинение очевидно располагает полным объёмом переписки Розе и Хаагена. Письма обвинения представленные в данной переписке касаются двух предметов: первая группа включает два письма от 5 июня 1943 и 9 июня 1943 (НО-305, экз. обв. 295; НО-306, экз. обв. 296), которые содержат ответ на вопросы о производственной технологии тифозной вакцины. Розе, который сам не являлся специалистом в данной сфере, запрашивал техническую информацию и получил её. (Между тем, следует заявить о том, что от 30 до 40 лиц упоминаемых в данной переписке обозначают цифру рабочей силы, а не возможных подопытных как утверждает обвинение).
Принципиальное письмо Хаагена Розе, датированное 4 июня 1943, которое упоминается в ответе Розе датированном 9 июня 1943, проясняет вопрос абсолютно однозначно. К сожалению, оно не представлено обвинением.
Вторая часть перписки между Розе и Хаагеном касается отношения Хаагена к копенгагенской вакцине. Помимо прочего, Розе также проинформировал профессора Хаагена, одного из ведущих немецких исследователей тифа, о результатах своего разговора с доктором Ипсеном в Копенгагене, как можно видеть из циркулярного отчёта о поездке в Копенгаген. (Розе 22, экз. обв. 21).
Вторая часть переписки возникла в результате направления строго научной информации, и следующие письма были представлены обвинением во время процесса:
Письмо Хаагена Розе датированное 4 октября 1943 (НО-2874, экз. обв. 520).
Письмо Хаагена Розе датированное 29 ноября 1943 (НО-1059, экз. обв. 490).
Профессор Розе дал подробное объяснение такому обмену перепиской во время своего допроса защитой. Тогда он обладал только своим вышеуказанным письмом Хаагену датированным 13 декабря 1943, в то время как два других письма всё ещё скрывались обвинением. Хотя, в результате этого, он был поставлен в сложное положение, вынужденный давать показания о переписке которая была четыре года назад, лишь на часть из которой он смог сослаться, верность его заявлений полностью подтвердилась в существенных пунктах двумя другими письмами которых не представили позже на процессе. Можно совершенно определенно видеть, из первого абзаца письма Хаагена Розе датированного 4 октября 1943 о том, что действительный интерес подсудимого Розе заключался в привлечении профессора Хаагена к производству проверенной вакцины.
Стоит вопрос климатической установки, которая была необходима для производства вакцины Жиро из лёгких кроликов. Она была необходима только для создания дополнительного производства для Люфтваффе, потому что данная вакцина должна была получаться из мёртвых бацилл тифа и была представлена спустя некоторое время. В конце своего письма, профессор Хааген ещё раз ссылается на этот чисто технический производственный вопрос. В своём письме Хааген также выражает своё мнение и оценку метода Ипсена. Предпоследний абзац данного письма особо важен. Он описывает огромное значение придаваемое профессором Хаагеном серологическим экспериментам в оценке результатов вакцинации и состояния иммунитета. Он пишет в этой связи:
«В целом, я сожалею о том, что судя по иммунитету, очень мало значения придаётся серологической реакции. Мои эксперименты с нефенолизованной вакциной вновь подтвердили, что концентрация агглютинации должна учитываться. Без сомнения, гораздо большее значение вновь следует придавать серологическим результатам, при суждении о состоянии иммунитета согласно нашему мнению о течении инфекции вирусных заболеваний, в особенности на начальных стадиях» (НО-2874, экз. обв. 520).
В конце своего письма, Хааген предлагает, чтобы прошли сравнение его собственные вакцины и вакцина Ипсена. Это является однозначным подтверждением того, что предложение исходило от Хаагена. Подсудимый Розе не имел ни малейшей причины полагать, что профессор Хааген намерен проводить проверку иммунитета с вирулентным вирусом вызывающим заболевание в человеческом организме, поскольку профессор особо подчёркивал важность серологических методов при тестировании состояния иммунитета. Напротив, он должен был предполагать, что профессор Хааген считал такую инфекцию излишней.
Обвинение возражает факту, что Хааген, обсуждая запланированные эксперименты в своей перписке с Розе, использовал такие термины как «эксперименты с инфицированием» и «последующее инфицирование». Но профессор Розе знал о том, что Хааген участвовал в разработке живой вакцины непатогенной для человека. Он даже упоминал это в своей лекции о тифе и малярии в Базеле в 1944. (Розе 25, экз. Розе 31). Каждый эксперт знает, что применение живого вируса для цели защитной вакцинации это процедура инфицирования.
Ему было известно, что Хааген работал над дальнейшим развитием метода разработанного французом Бланком. Это также, можно увидеть в том же отрывке его базельской речи упомянутой выше. Тот факт, что термин «последующее инфицирование» использовался профессором Хаагеном для разграничения защитных вакцинаций из живых и ослабленных вакцин, никоим образом не удивлял и не пугал его. (Розе 59, экз. Розе 59; Розе 60, экз. Розе 60).
В данной связи следует отметить, что записки врача лагеря Нацвейлер чётко описывает вакцинацию, которую Хааген случайно называл «последующее инфицирование», как «вакцинацию». Его записи от 22 марта 1944 говорят о том, что «сама вакцинация теперь проводится после двух защитных вакцинаций»
Данный отчёт говорит о том, что живая вакцина тифа использовалась французским правительством в Алжире в 3.5 миллионах случаев для борьбы с тифом, и что в результате этих защитных вакцинаций, реальные случаи заболевания тифом возникли лишь в 5-6 случаях на тысячу. Если сравнить данную цифру в 5-6 на тысячу с общим числом вакцинаций, окажется, что в ходе вакцинации проведённой французским правительством, от 17500 до 21000 случаев заболеваний тифом, возникло в результате вакцинации. Такой результат может оправданно придать вес предположению о том, что французское правительство считало эти инциденты оправданными и имеющими допустимый риск в виду степени грозившей опасности.
Будет нечестно винить подсудимого Розе за то, что он не предпринял шагов для того, чтобы узнать о том, что другой исследователь, а именно Хааген (который ему не подчинялся) использует метод, который широко практиковался. У него было ещё меньше причины делать это, поскольку Хааген был тем, кто испытывал предварительные вакцинации с мёртвыми вакцинами для избежания и снижения степени реакций на вакцинации и опасность заболевания в результате вакцинации. Отчёты Хаагена и публикации касались только данного предмета о предварительной вакцинации с мёртвыми вакцинами и о последующей вакцинации с живой, вирулентной вакциной непатогеничной для человека (последующем инфицировании). Данная сфера, с которой он не был настолько знаком, подробно описывалась подсудимым Розе в своём допросе защитой. Во время допроса, профессор Хааген, как изначальный инициатор планов, существенно дополнил и в некоторых случаях дополнил данное описание.
Мне не кажется уместным классифицировать как преступные, эксперименты, которые планировались для того, чтобы облегчить и обезопасить признанный метод уже применявшийся на миллионах людей.
Далее, нет никакого ответа подсудимого Розе на это письмо профессора Хаагена от 4 октября 1943. Неизвестно получал ли он его. Однако, нельзя отрицать возможность, что он его получал.
Хронологически, следующее письмо в данной переписке является письмом Хаагена Розе 29 ноября 1943. (НО-1059, экз. обв. 490). Подсудимый Розе не может вспомнить даже получение данного письма.
Это правда, что после представления ему письма обвинением в перекрёстном допросе, профессор Розе предположил, что он должно быть получил его, судя по дате и условиям почтовой службы того времени. Однако, он был запутан, делая заявление об ошибке в воспроизведении. В то время как это письмо действительно датировано 29 ноября 1943, датой на письме розданном обвинением было 29 ноября 1942 в немецких мимеографированных копиях. Таким образом, оно было отправлено, когда большое количество почты уничтожалось в поездах или почтовых отделениях из-за сильных воздушных налётов на немецкие города и коммуникации. Согласно конечному положению дел, вероятно, что он действительно не получал этого письма. В том самом письме профессор Хааген упоминает, что 18 из 100 заключенных уже умерли в пути. Ответы подсудимого Розе данные на перекрёстном допросе до представления ему письма ясно показали, что он не мог не запомнить такую информацию. Он бы вряд ли смог забыть такой жестокий доклад если бы действительно получил письмо.
Также можно сказать, что подсудимый Розе смог написать своё письмо Хаагену 13 декабря 1943 (НО-122, экз. обв. 298) после получения письма Хаагена от 29 ноября 1943. Представитель обвинения, господин Макхэни, однако, предположил это в ходе перекрёстного допроса Розе, таким образом вызвав путаницу у подсудимого Розе. Так как, в реальности, письмо Розе от 13 декабря 1943 это ответ на следующее письмо Хаагена датированное 8 декабря 1943, как чётко видно из предварительного предложения в письме Розе от 13 декабря 1943. При таком положении дел можно сделать вывод о том, что профессор Хааген либо вообще не направлял этого письма – вероятно в виду информации в нём о неблагоприятном состоянии здоровья заключенных – или же подсудимый Розе не получал письма, потому что оно было уничтожено вместе с множеством другой почты в ту же дату от сильных воздушных налётов. Обвинение без сомнения, не упустило бы возможность представить письмо в качестве доказательства если бы подсудимый Розе ответил на письмо Хаагена датированное 29 ноября 1943. Предложение профессора Хаагена в письме, датированном 4 октября 1943 о том, чтобы тестировалась копенгагенская вакцина, вновь рассматривалось в письме Розе от 13 декабря 1943. В данном письме Розе исключительно говорил о тестировании вакцины, вообще не упоминая инфекции. В письме проводится параллель с тифозными экспериментами Бухенвальда, постольку поскольку он указывал на преимущество одновременного тестирования нескольких вакцин. В допросе защитой, то есть, до представления других документов, которые более разъясняли вопрос в целом, подсудимый Розе заявил совершенно ясно и в соответствии с последующими доказательствами и последовавшими показаниями Хаагена, смыслом вопроса было применение копенгагенской вакцины для предварительной вакцинации, с целью ослабления реакции на вакцинацию в связи с последующей вакцинацией живой, авирулентной непатогенной к человеку.
Два биологически параллельных состояния, которые очевидны любому дилетанту, одна, ослабляющая реакцию, следующую за вакцинацией живой вакциной, и вторая, ослабляющая естественное заболевание, были подробно описаны профессором Розе в своём допросе.
Наконец, следует категорически указать на то, что план обсуждавшийся в этой переписке о тестировании копенгагенской вакцины на реакции ослабленной вакцины следующие за примененением новой авирулентной тифозной вакцины патогенной к человеку в сравнении с другими вакцинами, вообще не проводился. После успеха Хаагена в ослаблении реакции иным образом а именно, длительным хранением, он уже не интересовался копенгагенской вакциной. (Бекер-Фрейзинг 62).
Поэтому, остаётся только исследовать вопрос о том был ли ответственным подсудимый Розе за деятельность Хаагена, зная о том, что профессор Хааген проводил эксперименты на заключенных с живой авирулентной тифозной вакциной находящейся на стадии тестирования. Помимо переписки, обсуждавшейся до сих пор (часть которой вообще не касалась экспериментов, в то время как другая часть относилась к экспериментальному плану, который временно рассматривался), подсудимый Розе был проинформирован лишь о деятельности Хаагена посредством последующих отчётов, которые направлялись им для сведения и комментирования начальником медицинской службы Люфтваффе, посредством официальных каналов. Однако, они, как содержали простую информацию о том факте, что профессор Хааген просил и получил исследовательскую задачу, так и являлись научными публикациями не содержащими ничего предосудительного.
Обвинение сделало вывод из письма о медицинской академии Люфтваффе, датированном 7 июля 1944 главному лётному врачу Рейха о том, что Хааген должен был инфицировать людей вирулентной бациллой тифа, которая являлась патогенной для человека из-за того, что «контрольные лица» упоминались в его письме. (НО-128, экз. обв. 307). Данное письмо одобряет публикацию работы профессора Хаагена и его ассистентки Кродель: «Эксперименты с новой высушенной тифозной вакциной». Данная работа которая была представлена подсудимому Розе перед публикацией, действительно ясно показывает, что этот контроль означал сравнение результатов серологических исследований пациентов лагерной эпидемии с результатами серологических исследований лиц имевших защитную вакцинацию. Хааген, чей основной интерес в основом заключался в серологических исследованиях, как уже упоминалось, вообще не имел причины для проведения искусственных инфекций поскольку эпидемия в концентрационном лагере Нацвейлер предоставила множество лиц для целей сравнения.
Наконец следует сказать, что экспериментальные планы обсуждавшиеся в письме Хаагена от 27 июня 1944 профессору Хирту никогда не были известны ни медицинской инспекции Люфтваффе, ни Розе. (НО-127, экз. обв. 306). Более того, общее развитие ситуации (отсутствие Хаагена в Страсбурге, эвакуация лагеря Нацвейлер и т.д.) показывает, что запланированный эксперимент не мог быть проведён. Правдивость данного заявления подтверждают показания свидетелей Брорса и Нальса, согласно которым никаких тифозных вакцинаций не проходило после апреля 1944.
………………………………………..
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!