Действие 36 – Финальный поклон.

Доктор Кейт изучала меня, а я со своей стороны пыталась скрыть улыбку.

- Вы выглядите по-другому сегодня.

- Хммм?

- Счастливы?

- Да.

- Очень счастливы?

Я не могла этого отрицать. И не хотела.

- Да.

- Ну, судя по тому, как вы светитесь, полагаю, что вы и Эдвард?..

Ей не обязательно было заканчивать фразу. Так же как и мне отвечать на нее. Вполне уверена, мое выражение лица сказало ей все.

Я кивнула, и она что-то записала в своем блокноте. Я не пропустила ее легкую улыбку.

- Вы не сердитесь? - спросила я.

- Зачем мне это?

- Потому что... я подумала, что, может быть, вы думали... не знаю, что я не была готова.

- А вы чувствуете себя готовой?

- Да.

- Тогда это все, что имеет значение. Я не могу начертить временной график вашего счастья, Белла. Только вы можете сделать это. Поскольку вам хорошо, то мы чего-то добились.

- Мне действительно хорошо, но и...

- Что?

Как я могла сказать ей, что чувствую, когда мои закручивающиеся эмоции не вписывались ни в одну из категорий? Счастье / осторожность. Восторженность / ужас. Окрыленность / тревожность.

Все хорошие и большинство плохих. Свет и тьма. Солнце сквозь дождь.

Я, конечно, могла и не говорить. Она видела, что происходит.

- Белла, вы знаете такое понятие как «абсолюция»?

- Да. Безусловное прощение. - Я много думала об этом в последнее время.

- Считаете ли вы, что это возможно?

- Не совсем.

- Почему нет?

- Потому что это почти невозможное понятие. Независимо от того, насколько ты хочешь простить кого-то, ты никогда не забудешь ту боль, что этот человек причинил. И в моменты, когда ты злишься или расстроен, обида пробивается наружу.

- Это правда.

- Значит, вы думаете, что я всегда буду винить его?

- Нет, но иногда вы захотите это сделать. Он тот человек, что причинил вам боль.

- Я знаю. Но также и совершенно другой.

Она кивнула и записала в своем блокноте. Ее улыбка вернулась.

- Я рада, что вы видите это.

- Он вчера уехал.

- Так. И как вы справляетесь?

- Мне не нравится это. Я скучаю по нему.

- Скучать по нему – это хорошо.

- Полагаю, да. Это так странно... признать это. Подтвердить, что я нуждаюсь в нем. Как долго я думала, что нуждаться в нем значит показать свою слабость.

- А теперь?

- Теперь я вижу, что позволить себе в нем нуждаться – это самый сильный поступок, что я когда-либо совершала. Самый смелый.

- Как говорится, удача сопутствует смелым.

Я подумала о том, как приехала к нему домой. Убедила его заняться со мной любовью. Наконец, впустив его снова.

Дрожь удовольствия пробежала по моему позвоночнику, и я улыбнулась.

- Думаю, так и есть.

...

...

...

Я выдохнула и перенесла свой вес на правую ногу. Затем наклонилась вперед и подняла левую ногу в воздух, пытаясь балансировать. Я продержалась с полсекунды, прежде чем потерять равновесие.

Проклятье.

Это упражнение было хорошим индикатором того, сосредоточена я или нет. Если сосредоточена, то я могла балансировать как чемпион. Если нет – падала за несколько секунд.

Я просто не могла, казалось, попасть в нужное русло. Вчера вечером было так же. Держу пари, завтра вечером будет то же самое.

Не то чтобы я считала, что выступать с Натаном дискомфортно. Достаточно легко было надеть мою профессиональную шляпу и позволить персонажу делать свою работу, но войти в образ без Эдварда оказалось намного сложнее, чем я думала.

Я вытряхнула свое напряжение и покрутила головой. У меня оставалось десять минут. Я должна была собраться.

Я прошла по коридору в гримерную Эдварда и открыла дверь. Его аромат накрыл меня, и, включив свет, я глубоко вдохнула.

Через несколько секунд я почувствовала себя лучше.

Я села за его столик перед зеркалом и прикоснулась к его вещам. Не то чтобы у него его их было так много. Румяна, пудра, лак для волос и карандаш для глаз, которым он никогда не пользовался, потому что его ресницы были невероятно длинными и естественно темными.

Я открыла ящик и обнаружила там книгу под названием «Пробуждение священного тела».

О, Эдвард. Читаем потихоньку порнографию, да? Гадкий мальчишка.

Я пролистала ее, ожидая увидеть схематичные изображения сексуальных поз, но была очень разочарована. Картинок было очень мало и все показывали средних лет китайца, демонстрирующего различные позы для медитации.

Кайфообломщик.

Когда я долистала до конца книги, из нее выпала фотография. На ней были Эдвард и я. Мы обнимали друг друга и выглядели по-настоящему счастливыми. Я хорошо помнила этот момент. Это было на вечеринке в честь премьеры «Ромео и Джульетты» в наш первый год в театральной школе. Эрик Йорки сделал ее сразу после того, как прочитал нам первую восторженную рецензию. Я чувствовала тем вечером, что готова сдвинуть горы – так я была счастлива.

Я посмотрела на Эдварда и провела своим пальцем по его лицу. Его улыбка была такой настоящей и красивой, что я с грустью подумала, что нечасто видела ее в то время, как мы учились в школе. Я была ослеплена тем, сколько пережила, и забывала, что он тоже прошел через очень многое.

- Знаешь, он возил эту фотографию по всему миру. - Я повернулась и увидела Элис, прислонившуюся к дверному косяку. - Ну, по всей Европе, по крайней мере. Смотрел на нее каждый вечер, перед тем как идти на сцену. Я удивлена, что ты еще можешь разглядеть свое лицо. Я думала, там уже образовалась дырка к этому времени.

Я опять посмотрела на фотографию. Мое лицо, безусловно, было немного истертым.

- У меня есть такая же дома, - сказала я. - Это единственная фотография с нами, что я оставила. Все остальные были сожжены по пьяну на особой «очищающей церемонии».

- В день Святого Валентина? - спросила Элис.

- Да.

- Надо было добавить несколько от себя.

Я вложила фотографию в книгу и положила ее в ящик. Когда я повернулась назад к Элис, она улыбалась.

- Что?

- О, ничего.

- Элис...

- Ничего. Я могу улыбаться и без причины.

- Ты обычно так не делаешь.

- Ладно, хорошо. Я говорила с Эдвардом.

Я сразу занервничала. Он сказал ей, что мы спали вместе? Я пока не понимала, заставила ли мысль об этом меня злиться или нет.

Я попыталась сыграть в невозмутимость.

- Да? И как он?

- Мой брат довольно самонадеянный большую часть времени, но сейчас, даже по телефону, я могу сказать, что его самодовольство просто зашкаливало. Права ли я, предполагая, что между вами, ребята, что-то произошло?

Ее лицо выражало такую надежду, что я не могла солгать.

- Полагаю, так.

- Что-то хорошее?

Теперь улыбалась я и не могла остановиться.

- Думаю, да.

Она чуть ли не вибрировала от счастья.

- Что ж... хорошо. Это... надо же. Здорово.

- Элис, еще пока рано…

- Я знаю. Но все будет хорошо на этот раз. Я не сомневаюсь.

- Надеюсь на это.

Она подошла и обняла меня.

- Белла, я всегда любила тебя как сестру и всегда знала, что ты и Эдвард должны быть вместе, даже когда казалось, что этого никогда не случится. Он был безумно влюблен в тебя многие годы. Он больше не прохерит это. Я уверена, что сейчас он самый счастливый человек на планете.

- Ну, полагаю, мы оба заслужили наше маленькое счастье, не так ли?

- Абсолютно.

Она обняла меня снова и отстранилась.

- А теперь поднимай свою задницу и готовься к выходу. Через пять минут откроется занавес.

- Хорошо. Я сейчас буду.

Когда она ушла, я подошла к шкафу и нашла спортивную форму Эдварда. Я взяла ее и обняла. Закрыв глаза, я почти смогла представить, что это он.

Через две минуты я попыталась выполнить мое упражнение для концентрации еще раз.

Я великолепно справилась с ним.

...

...

...

Его лицо появилось на экране, и мне хотелось протянуть руку и дотронуться до него.

- Привет, - сказала я, выдыхая с облегчением.

Он вздохнул и облизнул губы.

- Ух ты. Привет. Боже, ты так хорошо выглядишь. У меня такое ощущение, будто я не видел тебя несколько недель.

- Мы говорили вчера вечером.

- Это было целую жизнь назад.

- Ну, восемнадцать часов.

- Я чертовски скучаю по тебе.

- Я знаю. Я тоже. Осталось всего два дня.

- Да. Не могу дождаться.

- Я тоже.

Он оглянулся через плечо, и я увидела тускло освещенный интерьер его трейлера.

- Я не могу долго говорить. У нас перерыв между сценами. Ждем, когда переставят освещение.

- У вас опять всю ночь съемки?

- Мы в основном заканчиваем, когда восходит солнце.

- Это твой костюм?

Он оглядел себя и улыбнулся.

- Аха. Сексуально, да?

Он был одет в рваную белую футболку, всю заляпанную кровью. Левая сторона его лица была опухшей и в синяках, а нижняя губа разбита.

- Хммм. Да, это очень сурово. Грим твоих синяков впечатляет.

Он усмехнулся.

- Э-э... да. Но не все тут чудеса грима.

- Что?

- Мы снимали большую сцену драки вчера вечером. Я уклонился, когда должен был пригнуться и... ну...

- Нет!

- Да. Бах. Прямо в челюсть.

- Так твоя губа на самом деле рассечена?

- Нет, это грим. Но синяки на щеке настоящие.

- О, Эдвард.

- Да все нормально. Бывало и хуже.

- Когда?

Он потер шею.

- Э-э... Помнишь, в первый год, когда я прочитал твой дневник, и ты была так зла на меня?

- Как я могла забыть?

- Я был тогда полным мудаком, сказав, что это твоя вина, ведь это ты написала все это дерьмо, потом намекнул, что, может быть, ты хочешь погладить мой член, и ты очень сильно разозлилась и ударила меня.

- Хммм. Припоминаю.

 Черт, да, я вспомнила это.

- Ты действительно врезала мне.

- Ты это заслужил.

- Я знаю.

- На следующий день я так плохо себя чувствовала, когда увидела ушиб на твоем лице.

- Ты этого не делала.

- Что?

- Я чувствовал себя таким придурком, что так плохо обращался с тобой. Я был так зол на себя, я... - Он выдохнул. - В то время, когда мой гнев брал верх, я шел в один бар в городе. Там был... бойцовский клуб... в подвале.

На мгновение я ошеломленно замолчала.

- Ты шутишь.

- Хотелось бы.

- Как в кино?

- Да. - Он поморщился. - Точно так же. Этакое клише «молодого бунтаря», но... да. (п.п.: имеется в виду культовый фильм Дэвида Финчера «Бойцовский клуб», который стал «своеобразным манифестом для «молодых бунтарей» нашего времени»)

- Ты ходил, чтобы тебя избили?

- Ну уж нет. Я ходил, чтобы выбить из кого-нибудь дерьмо, и иногда они брали надо мной верх.

- И в тот вечер, когда я ударила тебя?

- Я был так зол, что вышел биться с парнем, который был на фут выше и пятьдесят фунтов тяжелее меня. Я хорошо ему вмазал. Ему просто повезло достать меня. Вот почему моя щека была распухшей.

- О, Боже. Так вот почему твои суставы были всегда разбиты?

- В значительной степени.

- Эдвард...

- Я знаю. Глупо, да?

- Не глупо. Печально.

- Я не делал этого уже много лет.

- Тебе все еще хочется?

Он сделал паузу.

- Иногда. Когда я напряжен.

- И когда это было в последний раз?

- Три месяца назад. Накануне вечера, когда мы приступили к репетициям.

Я сделала глубокий вдох.

- Почему?

- Я так нервничал перед встречей с тобой и молился, чтобы иметь силы удержаться на ногах, если ты скажешь, чтобы я отвалил нахрен.

- Думаю, я действительно так тебе и сказала.

- Да, но ты не хотела этого.

- Уверена, что хотела.

Он нахмурился.

- В самом деле? Ничего себе. Значит, тогда я абсолютно неправильно все понял. Ну и ладно. Я, наверно, точно бы свалился. Так же, как вчера ночью, когда каскадер ударил меня.

- Это было больно?

- Немного. Не так, как когда ты ударила меня.

- Но ты сказал, что я не нанесла тебе повреждений. Я ударила тебя так сильно, как только могла, и ничего не было.

- Я бы так не сказал. Это заставило меня понять, каким большим говнюком я был. Кроме того, ты была насколько горячей, когда злилась. И больше всего я бесился, что был недостаточно хорошим для тебя. Я имею в виду, каким уродом надо быть, чтобы не извиниться за чтение твоего дневника? Я вел себя как полный придурок. Так что, твоя пощечина сотрясла меня до основания. Каждый раз, когда у меня появлялось желание вернуться обратно к старым привычкам, я вспоминал твое лицо в тот день, и... ну, это все, что мне было нужно для мотивации.

Я вздохнула.

- Я ужасно хочу поцеловать тебя сейчас.

- Да? - Он наклонился вперед.

Я кивнула.

- О, да. Очень сильно, да.

- Целовать – это первое в очень длинном списке того, что я прямо сейчас хочу с тобой сделать.

Мое лицо зарделось.

- Правда?

- Блядь, да. Я бы начал с твоих губ и закончил... ну, была бы моя воля, я бы не закончил. Я бы безостановочно обладал тобой.

Он просто смотрел на меня, а то, как выражение его лица превратилось в тяжеловесную похоть, заставило все мои внутренности вспыхнуть.

Этот взгляд всегда приводил меня в смятение. Даже тогда, когда я его ненавидела. Он настолько был полон первичного магнетизма, что не удивительно, что я заблокировала его в своей памяти. Многие мужчины добивались меня все эти годы, но ни один никогда не смотрел на меня так. Будто он принадлежит мне так же, как я принадлежу ему.

Дело в том, что Эдвард всегда владел мной, но мне понадобились все эти годы, чтобы понять, что я владею им тоже. Мы всегда имели права друг на друга, даже когда были в разлуке.

Кто-то постучал в его дверь, и он посмотрел через плечо.

- Черт, они готовы.

- Я тоже готова.

Он повернулся к экрану и наклонился вперед.

- Мне нужно, чтобы ты удержала эту мысль еще два дня. Ты сможешь это сделать? Я должен идти.

- Прекрасно. Иди. Будь жестче и все такое.

- Ты знаешь, насколько ты очаровательна, когда дуешься?

Я выпятила губы сильнее, и он простонал.

- Я буду посасывать эту нижнюю губу несколько дней, как приеду. Пожалуйста, не сдувай ее.

- Поговорим завтра?

- Да. Я наберу тебя в Skype в это же время.

- Ладно. Люблю тебя. - Это так просто вылетело. Я закрыла рот, когда у меня началась паника. Когда, черт возьми, мне стало настолько комфортно говорить это ему? Мы были вместе только несколько дней. Это неправильно.

- Белла? - сказал он, борясь с самой самодовольной улыбкой в мире.

- Хммм?

- Не вини себя. Я ведь такой неотразимый. Я тоже тебя люблю.

...

...

...

Я не могла заснуть, пока он был где-то далеко. Мои мысли были слишком громкими. Мое тело слишком холодным. Все способы, которыми я забыла, каково это – скучать по нему, примчались обратно с угрожающей скоростью.

Как я так быстро такой стала? Такой... зависимой.

Тьфу.

Ненавижу это.

В течение многих лет я говорила себе, что я очень счастлива быть одна. Что это был мой выбор.

Что я сильная, умная женщина. И мне не нужен мужчина, – любой мужчина, – чтобы сделать мою жизнь полной. Я была независима. Свободна.

И до ужаса одинока.

Я ненавидела признавать это, потому что не то чтобы у меня не было друзей. У меня был Джейк. И мои междугородние сеансы связи с Роуз. И бесчисленное множество разных друзей в спектаклях на протяжении многих лет. И все же, никто из них не заполнил пустое пространство, оставленное Эдвардом. Будто бы эта часть меня была закрыта наглухо, и никто, кроме него, не мог открыть ее.

А теперь...

Теперь он исправился и вернулся. Занял ее снова. Отреставрировал. Сделал еще более особенной, чем она когда-либо была. Больше. Тяжелее, чем без него.

Засранец.

Одиночество достаточно легко переносить, когда ты один, но когда у тебя есть кто-то, это как сидеть в темноте, ожидая его возвращения с его глупым, совершенным светом. Тем, что прогоняет тени и страхи, которые скрываются в этой темноте.

Иногда я ненавидела то, насколько ярко он светил. Он просто заставлял все вокруг казаться более тусклым, когда его не было рядом.

Мой телефон просигналил, и я взяла его, чтобы прочитать сообщение:

«Ты не спишь?»

Я была так счастлива получить от него известие. Мне хотелось ударить себя по лицу.

«Нет».

«О. Ладно. Пытаешься уснуть?»

«Да».

«Ничего себе. Ты отвечаешь очень шустро для задремавшей цыпочки».

«Заткнись. Здесь темно, и это все твоя вина».

«Гм... уверен, что это по вине суточного вращения Земли относительно Солнца, но фиг с ним. Почему ты сердишься?»

«Тебя здесь нет».

«О. Скучаешь по мне? :-) »

«Еще как».

«* LOL *. Хочешь, я позвоню тебе? Мы сможем поговорить».

«Нет, мне нужно поспать. Если ты позвонишь, мне не захочется закончить разговор».

«Ладно. Я должен идти в любом случае. Меня вызвали для следующего дубля».

«Хорошо. Иди. Я ненавижу тебя».

«Ты меня любишь».

«Не тогда, когда тебя здесь нет. Я буду любить тебя, когда ты вернешься».

«С нетерпением ожидаю этого».

«Иди и покажи класс».

«А ты ложись спать».

Я закуталась в одеяло и положила телефон на подушку рядом со мной. Это глупо, но так я чувствовала, что он рядом.

Я заснула за несколько минут.

...

...

...

Я побрила ноги. Вымыла и высушила волосы. Особенно аккуратно нанесла макияж. Намазалась слишком большим количеством лосьона для тела.

И все это я делала дрожащими руками.

Он возвращается домой.

Я так нервничала, что чувствовала себя больной, и была готова на час раньше, чем надо. Предвкушение? Да. Оно у меня было. В избытке.

В машине на пути в аэропорт я закрыла глаза и глубоко дышала. Я не могла поверить, насколько нервничала. Будто мне надо было выйти на сцену, а я не репетировала.

Но я уже репетировала. И он репетировал. Мы были готовы и прежде, но никогда не исполняли. До счастливого окончания. Мы пробовали трагедию. И это не наше амплуа для каждого из нас. То, что сейчас – было в новинку. Это ощущалось в том, как моя кровь бурлила во мне. Возбужденная. Испуганная.

Готовая взорваться под моей кожей.

Я не торопилась, когда шла через аэропорт. Медленно, но решительно передвигая ноги. Борясь с желанием кинуться к окну и прижаться лицом к стеклу, пока не увижу его самолет.

Вместо этого я изучала ассортимент сувенирного магазина и игнорировала мое бьющееся сердце. Бессмысленно листала журналы. Непроизвольно проверяла свои часы и проклинала минутную стрелку, которая перемещалась так чертовски медленно. Прошла в туалет. Проверила себя в зеркале. Посетила кафе и заказала чудовищно дорогой кофе, который не пью.

Наконец, я направилась к зоне прилета. Там в воздухе стоял гул. Люди всех возрастов слонялись рядом. Напевая от волнения так же, как и я. В ожидании своих родных.

Ого.

Эдвард родной мне человек?

Думаю, так и есть. Так странно это признавать. До сих пор я тратила всю свою энергию, отрицая это.

Как же хорошо освободить эти эмоции. Ну, хорошо и нервирующе. Будто я стою на краю гигантской пропасти и продолжаю проверять амортизирующие тросы, к которым была привязана.

Люди стали просачиваться сквозь двери, и я напрягла свои колени, чтобы остановить дрожь в ногах Двое маленьких детей рядом со мной подпрыгивали. Я завидовала. Сейчас так попрыгать было бы просто потрясающе.

Обеспокоенный мужчина показался в дверях, и дети закричали: «Папа!», прежде чем побежать и заключить его в крошечные объятия. Это заставило меня улыбнуться. Есть некоторая магия, что живет в зоне прилета аэропорта. Ожидание, перетекающее в облегчение и эйфорию. Интенсивность эмоций очень заразна. Это не скука ожидания в машине, пока кто-то не получит багаж. Это «я не могу ждать ни секунды дольше. Идите-ка через эти двери прямо в ад».

Все больше людей появлялись через двери. Друзья и близкие бросились вперед, чтобы поприветствовать их. Я встала на цыпочки, чтобы что-то увидеть над их головами. Вытягивая шею. Становясь нетерпеливой. Протолкнувшись вперед и обойдя их.

Я начала волноваться. Я понимала, что они все счастливы встретиться, но они должны убираться с дороги, чтобы я могла видеть двери.

Я протолкнулась мимо большой группы, где все обнимались и целовались, и уловила вспышку растрепанных волос. Протиснувшись между двумя крупными мужчинами, я увидела Эдвард, стоявшего там, высокого и великолепного, нахмурившись, сканирующего толпу.

Думаю, я прокричала его имя. Мужчины рядом со мной повернулись и уставились на меня. Я вполне уверена, это было настолько пронзительно, что от этого заложило уши. Но мне было абсолютно плевать на это.

Эдвард увидел меня и на мгновение замер. Выражение его лица заставило мои легкие сжаться.

Затем он начал пропихиваться через толпу и извиняться. Он расталкивал людей изо всех сил, чтобы добраться до меня. Я тоже была слишком груба. Слишком нетерпелива. Это было невежливо, но я не могла остановиться. И вот он уже в метре от меня, и не успел даже сделать шаг вперед, как я бросилась к нему. Он словил меня. Обхватил руками и уткнулся головой в мою шею. Я висела в воздухе. Держась за свою жизнь.

Он здесь. Дома. Со мной.

Я, наконец, выдохнула.

Он чувствовался удивительно. И от его аромата мой рот наполнился слюной.

- Я не знал, будешь ли ты здесь, - проговорил он, касаясь губами моего горла. - Во время полета у меня был кошмар, что я только вообразил, что мы снова вместе. Что это все в моей голове.

- Это не так.

- Черт, я так скучал по тебе.

Он опустил меня на пол и обхватил мое лицо. Он пристально смотрел на меня, в то время как его пальцы мягко касались моей кожи.

- Иисус. С прошлой недели ты стала еще прекраснее. Как, черт возьми, ты это сделала? - Его внимание переключилось на кулон, висевший на моей груди. - Ох... ничего себе. Это... - Он улыбнулся и покачал головой. - Я всегда знал, что он будет потрясающе выглядеть на тебе, но это просто... это совершенство. - Он нежно поцеловал меня. - Ты совершенство.

Он поцеловал меня снова, и мой пульс удвоился. Он пососал мою губу, и, уверена, что я простонала. Он приоткрыл рот, и мне было все равно, что я была окружена людьми. Я вся растворилась в нем. Запуская руки в его волосы, поглаживая его грудь, обхватывая затылок, притягивая его бедра к себе, сжимая его задницу. Все целиком. Уверена, мы занимались вызывающе страстной публичной демонстрацией привязанности, но меня это даже не заботило.

- Выдача багажа, - сказал он, тяжело дыша, прежде чем поцеловать меня снова.

- Хммм?

- Нам нужно забрать мою сумку.

- Оставь ее здесь. Мы купим тебе новую одежду.

- Ладно. Такси?

- Да.

Он поцеловал меня снова, и все планы ухода временно были отложены. Он запустил руки в мои волосы и потянул, и этого было достаточно, чтобы свести меня с ума. Более чем достаточно, чтобы напомнить мне, почему мы говорили о такси.

В конце концов мы отстранились и прижались нашими головами, переводя дыхание. Мы то хватались, то отпускали друг друга в нечетком ритме.

- Нам нужно выбраться отсюда, - проговорил он и притянул меня в объятия. - Но, во-первых, дай мне минуту, чтобы попытаться избавиться от этого мощного стояка. Скажи мне что-нибудь ужасающее. Отвлеки меня от моего интенсивного желания трахнуть тебя на этом уродливом покрытии.

- Э-э... ладно. Ну, одна из наших постоянных поклонниц, которая посетила спектакль на этой неделе, сказала, что между Натаном и мной лучшая химия, чем у нас с тобой.

Он отстранился и нахмурился.

- Какого хрена?

- Вот и я так подумала.

- У Натана лучше химия? Ты что, шутишь?!

- Нисколько. Она сказала, что твое выступление ей нравится больше, но Натан и я лучше как пара. Он был мягче.

Он покачал головой и горько рассмеялся.

- Кто эта ненормальная? Натан мягче, потому что он сдерживается, чтобы не сорвать с тебя одежду перед театром, полном людей. Это не химия. Это отсутствие страсти. Никто не имеет больше химии с тобой, чем я. Это, блядь, невозможно.

- Она также связала тебе пуловер и хотела знать, одинок ли ты.

Его скептицизм пропал.

- И что ты ей сказала?

- Что ты не носишь пуловеры.

- Я имею в виду, обо мне.

Я очертила пальцем узор на его футболке. И будто мое лицо было недостаточно румяным, как еще больше крови прилило к моим щекам.

- Я сказала... гм... что думаю, что ты помолвлен.

- Думаешь?

- Ну... да.

Он приподнял мою голову вверх, и я не знаю, как, но он заставил меня посмотреть ему в глаза.

- Помолвлен? - спросил он, поднимая бровь.

- Да.

- Мне нравится, как это звучит.

Он снова поцеловал меня. Мягче, но все так же интенсивно.

- В следующий раз, когда увидишь ее, - проговорил он хриплым и низким голосом, - скажи ей, что я совершенно определенно помолвлен. С 2004 года. И она просто сумасшедшая, если думает, что у Натана и тебя лучшая химия. Я продуцирую химию с тобой. Все остальные просто притворяются.

И будто, чтобы продемонстрировать это, он поцеловал меня снова, и я клянусь, он пытался убить меня в общественном месте. Все пылало и желало его как ад, и если он продолжит так делать своим языком, уверена, мои ноги обессилят.

- Как думаешь, твоя сумка сейчас на багажной ленте? - нетерпеливо проговорила я, часто дыша.

- Я надеюсь на это. Если нет, то черт с ним. Там нет ничего, что нельзя легко заменить. Кроме моего журнала.

Он задумался на секунду.

- Вообще-то, нам стоит пойти забрать сумку. Если кто-то найдет журнал, он узнает, какой на самом деле я развратный.

Он взял меня за руку и направился в зону получения багажа. Его шаги были длинными, и мне пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отстать.

- Эй, я на каблуках. Не так быстро.

Он внезапно остановился и повернулся ко мне.

- Как думаешь, люди будут пялиться, если я переброшу тебя через плечо? Потому что мне действительно хочется сделать это. Так я смогу глазеть на твою задницу и бежать.

Его взгляд был немного маниакальным. На секунду мне показалось, что он собирается это сделать. Затем он обнаружил вооруженного до зубов сотрудника службы безопасности в нескольких футах от нас.

- Простите, сэр? - обратился он, и охранник посмотрел на него. - Будет ли приемлемо, если я понесу мою девушку как мешок с картошкой, чтобы убраться отсюда побыстрее и заняться с ней сладкой любовью?

Рот охранника дернулся, но он воспротивился улыбке.

- Нет, сэр, это будет неприемлемо.

- На закорках?

- Не-а.

- На тележке?

- Нет.

- С вами не поприкалываешься.

- Моя жена продолжает говорить мне это.

Эдвард взял мою руку снова и продолжил идти к багажной ленте. Он шел немного медленнее, но не намного.

Как только мы туда добрались, он отыскал свою сумку и быстро пропихнулся вперед, чтобы забрать ее. Затем потащил меня на стоянку такси, и, после того, как назвал свой адрес, обнял меня и вздохнул.

Я прижалась к его груди и закрыла глаза. Каждая часть меня успокоилась, что он дома. Даже части, которые были невероятно возбуждены этим.

- Ты называл меня своей девушкой.

- Э-э, да. Заметила, да?

- Да.

- Ты злишься?

- Нет.

- Паникуешь?

- Немного.

- Хорошо. Я могу справиться с «немного». Скажи мне свои опасения по поводу того, чтобы быть моей девушкой.

- Я не знаю. Просто мне кажется, что слишком рано.

- Белла, я был влюблен в тебя более шести лет. Что значит «слишком рано»?

- Я имею в виду, на этот раз.

Он помолчал и сильнее обнял меня.

- Слушай, это не «на этот раз». Это все. Конец. Последняя остановка в поезде отношений. Я думал, я ясно выразился.

Слышать такое должно было успокоить меня, но вместо этого заставило напрячься. Это разговор о будущем. Я не знала, готова ли рассмотреть это. Его? Навсегда? Плюс все, что это под собой подразумевает?

Одновременно и дрожь радости и паника, прошедшая сквозь меня.

Быть рядом с ним до сих пор ново для меня. Быть рядом с ним всегда – как горшочек с золотом на конце радуги. Я на протяжении стольких лет желала этого, что начала думать, будто все это огромный обман.

- Послушай, - проговорил он и погладил меня по щеке. - Вот что будет. Ты постараешься забыть, что я назвал тебя моей девушкой. И что я очень много потребовал, намекнув на будущее со мной. Я приведу тебя к себе, сниму одежду и буду заниматься с тобой любовью до тех пор, пока ты не попросишь, чтобы я остановился. Затем я смою физические доказательства этого с твоего тела, одену тебя и поведу на ужин. И ни разу не повторяю слово «девушка» и не буду давить на тебя, чтобы как-то обозначить наши отношения. Которые, кстати, должны быть обозначены как «просто офигенные». Я просто счастлив быть там, где мы есть.

- И где?

- Вместе. - Спустя удар сердца, он кашлянул. - Навсегда. - И невинно улыбнулся мне. - Что? Что за взгляд? Я ничего не сказал.

Я рассмеялась и поцеловала его. Мы все еще целовались, когда остановились возле его дома.

Он бросил деньги таксисту, и весь путь до его квартиры стал размытым пятном поцелуев и касаний и жонглирования его сумкой. Как только мы ввалились через дверь, сумка была откинута, а наша одежда стала врагом.

Битва закончилось победой одежды, главным образом потому, что у нас не хватило терпения, чтобы стать совершенно голыми. Или даже полуголыми. Или сделать это в его спальне.

Как только он стянул мои трусики, а я расстегнула его джинсы, он взял меня у стены. И отнюдь не мягко. И мне не хотелось этого. Это были тяжелые толчки и приглушенные стоны, полные семи дней тоски и сексуальной неудовлетворенности.

Ни один из нас не продержался долго. Я вскрикнула первая. Он последовал несколькими толчками позже. Мы цеплялись друг за друга, пока содрогались и вздыхали. С ногами как желе мы направились в спальню. Остальная наша одежда была сброшена по пути, и во второй раз он меньше спешил, но был не менее страстным.

После третьего раза мы оба заснули за несколько секунд.

Четвертый раз был часом позже в душе. Он омывал меня очень тщательно. Везде. С языком.

Мы никогда не доберемся до ужина.

Он делал туманные намеки насчет пятого раза, но я была исчерпана. Вместо этого мы лежали в постели и смотрели фильм про зомби. Он гладил меня по спине, пока я рисовала узоры на его груди. Я не могла припомнить время, когда бы чувствовала себя такой удовлетворенной или расслабленной. Может быть, вообще никогда.

Это было так хорошо, что мне хотелось расплакаться.

- Эдвард?

- Хммм?

- Если хочешь... и если ты будешь это делать, только когда мы будем наедине, потому что я не хочу, чтобы люди на работе доставали нас... ты можешь... - Я сделала глубокий вдох. - Ты можешь называть меня своей девушкой.

Он прекратил поглаживать.

- Не играй со мной, Белла. Если это шутка, то не смешная.

- Я не шучу.

Он выдохнул.

- Ты серьезно?

- Да. Все хорошо?

Он сглотнул, и его лицо дернулось.

- Да. Все хорошо. Очень, очень хорошо. В высшей степени чертовски хорошо. Прости. Я сейчас вернусь.

Он встал с постели и вышел в гостиную. Затем я услышала, как он открыл дверь на балкон и закричал:

- БЛЯДЬ, ДА, УБЛЮДКИ! ОФИГЕННАЯ БЕЛЛА СВОН МОЯ ДЕВУШКА! ЙУУУУУУУУУУУУУУУУУХХХХХХУУУУУУУУУУ!

Я слышала, как двери закрылись. Потом он спокойно пришел обратно в спальню и заполз в постель.

Он прочистил горло и сказал:

- Так что, да. Хорошо. Это решено. Ты моя девушка. Что делает меня твоим?..

Я вздохнула.

- Ты знаешь, кем.

- Нет, я не совсем уверен. Что там за слово?

- Ты мой...

- Да?..

- Тебе действительно нужно, чтобы я сказала это?

- Нет, но я бы очень хотел.

Я покачала головой и встала с постели.

- Не могу поверить, что я это делаю.

Я пошла и открыла двери балкона, в то же время молясь, чтобы никто не увидел меня, потому что быть голой перед незнакомыми людьми – не лучшая идея.

- ОФИГЕННЫЙ ЭДВАРД КАЛЛЕН МОЙ ПАРЕНЬ! ЙУУУХУУУУ!

 Я махнула кулаком воображаемому невидимке и убежала обратно.

Когда я запрыгнула обратно в постель, Эдвард набросился на меня. За секунду он подмял меня под себя и обустроился у меня между ног, заметно и впечатляюще твердый.

- Это была – быстро руки вниз! – самая сексуальная вещь, что ты когда-либо делала.

- О, да?

Он практически прорычал, когда процедил:

- Блядь, да.

И без дальнейших обсуждений мы пошли по пятому кругу, и это было более потрясающе, чем остальные четыре раза вместе взятые.

...

...

...

Дорогой дневник,

Не знаю что, как я думала, будет с возвращением Эдварда, но уверена, даже мои самые смелые фантазии не могли предсказать, что это будет так... легко.

Полагаю, я думала, что горечь, которую я хранила столь долгое время, будет оставаться проблемой, но оказалось, что это не так. Не то чтобы я иногда не чувствовала это, просто Эдвард никогда не позволял ей стать проблемой.

Он был способен читать меня лучше, чем я могла когда-либо читать его. Он знал, как упредить мое напряжение и страх. Обезвреживая приступы паники, прежде чем они смогли получить основание. Предоставляя мне пространство, когда мне было нужно. Удерживая меня близко, когда я чувствовала, что отталкиваю его без видимой причины.

Теперь, казалось, мои негативные эмоции получили намек, что они устарели и чтобы они прекратили попытки самоутвердиться. Полагаю, я не понимала, как много места они занимали внутри меня. И теперь, когда они растаяли, я была почти переполнена счастьем, которое заменило их. Я боялась позволить себе чувствовать все это. Будто мое сердце как воздушный шар, который может только раздуться, перед тем как лопнуть.

У Эдварда не было таких сомнений. Я никогда не видела его таким счастливым. Ну, честно говоря, я никогда не видела никого столь счастливого.

Его радость была заразна. Как и его любовь.

Это поддерживало меня. Заставляло чувствовать себя легче, чем за все эти годы.

Я все еще ощущала осколки паранойи, которая регулярно крутилась в моей голове, только и ожидая, когда все кругом взорвется, как это бывало раньше, но Эдвард всегда чувствовал это и делал все возможное, чтобы успокоить меня. Я не знала, уйдут ли эти крошечные сомнения, но если этого не произойдет, я знала, что могла справиться с этим. Полагаю, это как семена сорняков: если их не поливают и не подпитывают, они никогда не вырастут.

Я не намеревалась поливать их. Эдвард тоже.

Мы были слишком заняты взращиванием нашего доверия снова, как к самим себе, так и друг к другу.

И это часть нас цвела и пахла.

...

...

...

Эдвард стоял позади меня и возился со своими волосами перед зеркалом в ванной. Это был уже третий раз, когда он это делал. Аро заставил его подстричься на прошлой неделе, поэтому его прическа была немного короче, чем обычно. Ему жутко не нравилось. А я находила это безумно сексуальным.

Так же как и его нервозность.

В конце концов он сдался и сел на кровать, ожидая, пока я закончу наносить макияж.

- Как мне их называть? - спросил он.

- Э-э... Я не знаю. А как бы ты хотел?

- Ну, я имею в виду, мистер и миссис Свон, кажется... я не знаю... неправильным, учитывая, что они больше не женаты.

- Тогда называй их Чарли и Рене.

- Да, но тебе не кажется, что это немного неуважительно?

- Я же называю твоих родителей Эсме и Карлайл.

- Правда?

- Да.

- Ничего себе, моя девушка такая грубая.

Я рассмеялась и подошла к нему.

- Ты не возражал против этого сегодня днем.

Я встала между его ног, и он провел руками по моей грудной клетке, затем погладил мою грудь.

- Да, ну, я никогда раньше не делал таких специфических вещей с той частью твоего тела. Было горячо. Кроме того, ты была так настойчива в том, что ты хотела. И это тоже было горячо.

- Ну, учитывая, что теперь у меня есть парень, который стремится удовлетворить любой мой сексуальный каприз, я, возможно, составлю список того, что мне хотелось бы попробовать.

- В самом деле? Что, например?

Я наклонилась и легко прикоснулась к его губам своими.

- Если я скажу, это уже не будет сюрпризом.

- Я не люблю сюрпризы, - проговорил он и притянул меня к себе на колени. - И, кстати говоря, если ты снова сделаешь это пальцем без предупреждения или без смазки, у тебя будут проблемы.

- Какие проблемы?

- Такие, что я отшлепаю тебя по твоей великолепной заднице так, что ты не сможешь сидеть.

- Ты что, заглядывал в мой список?

Он простонал и прижался ко мне своей теперь уже внушительной эрекцией.

- Трахни меня, женщина. Твои родители знают, что ты чистое зло, завернутое в секс?

- Нет. И если ты хочешь остаться во время ужина в живых, предлагаю тебе не упоминать меня и секс в одном предложении перед моим отцом. У него есть оружие и, вероятно, он думает, что я все еще девственница.

- Что он сделает, если узнает, что я забрал твою девственность?

- Не уверена, но подозреваю, что это будет включать твои яйца и какое-нибудь дробильное устройство.

Я поцеловала его и поднялась, чтобы закончить макияж. Он встал у меня за спиной и обнял меня за талию.

- То, что произошло потом, было полной лажей, - тихо сказал он. - Но сама... ночь. Это было хорошо? Когда ты думаешь о ней, ты только злишься или...

Я откинулась назад на его грудь.

- Нет, не только злюсь, хотя трудно отделить одно от другого. Но той ночью... Я даже не могу сказать тебе, как невероятно это было. Что, наконец, ты сделал это.

Он положил свой подбородок мне на плечо и посмотрел на меня в зеркало.

- Я мечтал о том, чтобы оказаться внутри тебя так много раз. Но оказалось, что мое воображение отстой, потому что реальность... Боже, Белла. Это было самое потрясающее из того, что я когда-либо чувствовал. Несмотря на волнение, я не мог не заметить, как правильно это чувствовалось. И, конечно, это заставляло меня волноваться еще больше.

- Ты был довольно талантлив на приступы паники, - проговорила я и развернулась, чтобы обнять его за шею.

- Да. Я думал, что преодолел это. И все же, думая о встрече с твоими родителями, начинаю снова паниковать.

- Все будет в порядке.

- Именно это кое-кто сказал кое-кому прямо перед тем, как случилось кое-что ужасное.

- А, да. Трагический и загадочный «ужасный» инцидент. (п.п.: думаю, имеется в виду происшествие с пальцем Беллы)

- Теперь ты смеешься надо мной. - Он отступил и потянул себя за волосы.

Боже, он восхитителен.

- Это не сделает их длиннее, - проговорила я и убрала его руки.

- Слишком коротко.

- Мне нравится.

- Такое ощущение, что моя голова голая.

Я обхватила его лицо.

- Твоя голова украшена твоими красивыми глазами, вкусным ртом и потрясающей линией челюсти. Во всяком случае, это чересчур. Хватит жаловаться.

- А что, если я им не понравлюсь?

Я ободряюще поцеловала его.

- Понравишься.

- А если им не понравится моя еда?

Еще поцелуй.

- Ты сделал вегетарианское дерьмо приятным на вкус. Моя мать может попытаться позаигрывать с тобой.

- А если я случайно скажу «ебать» или «секс» или «Боже мой, вы зачали великолепную дочь, и, позвольте мне сказать вам: она просто монстр в постели».

- Не надо.

- Ну, тогда ладно.

В дверь постучали, и он практически отпрыгнул от меня.

Я рассмеялась:

- Эдвард, расслабься.

Он покрутил головой, и его шейные позвонки громко хрустнули.

- Я в порядке. Все хорошо. Операция «Произвести Впечатление На Твоих Родителей» началась. Давай сделаем это.

Мы направились по коридору, и он свернул в гостиную, снова дергая себя за волосы. Открыв дверь, я неистово обняла моих родителей. Я не могла часто видеться с ними, поэтому каждый их визит был дорог мне.

- Проходите, - сказала я и провела их в гостиную. Эдвард неловко стоял там, его руки были засунуты в карманы.

- Мама, папа... это Эдвард.

Эдвард сделал шаг вперед и протянул им руку.

- Миссис Свон, мистер Свон... приятно, наконец, встретиться с вами. Белла очень много рассказывала о вас.

Мама и папа, в свою очередь, пожали ему руку, но я заметила, как папа сузил глаза. Думаю, этого и следовало ожидать. Эдвард – первый мужчина, которого я представила моим родителям. Будем надеяться, что он также будет и последним.

...

...

...

Доктор Кейт протерла свои очки.

- Как прошел ужин с родителями?

Я улыбнулась.

- Хорошо. Эдвард так сильно старался, но, уверена, моя мама обожает его. Он был просто очарователен.

- А ваш отец?

- Не знаю. Папа – человек немногословный. Эдварду удалось заставить его говорить о футболе, так что, думаю, это хороший знак.

- Большинство отцов запрограммированы так, что им не нравятся парни их дочерей. Это то же самое, что признать то, что другой мужчина может лучше позаботиться о ней.

- Да, думаю, так. Мама и я ушли мыть посуду в качестве предлога, чтобы оставить их наедине поговорить.

- И они поговорили?

- Да. Удивительно, но Эдвард много чего говорил, хотя я не могла слышать из кухни.

- А твой отец?

- Он казался гораздо счастливее, когда уходил. Он пожал руку Эдварда обеими руками. Он почти никогда не делает этого. В какой-то степени это его версия мужских объятий.

- Вы спрашивали Эдварда, о чем они говорили?

- Да. Но он не рассказал мне. Сказал, что это чисто мужские разговоры.

Доктор Кейт улыбнулась.

- Понятно.

- Тем не менее, он, казалось, был очень счастлив после их ухода.

- Вы увидите их снова?

- Да. Они сейчас на туристической экскурсии. Они были в Нью-Йорке лишь дважды и всегда сходили с ума.

- Так, они осматривают достопримечательности вместе?

- Это смешно, но у них взаимоотношения стали намного лучше теперь, когда они развелись. Они на самом деле весело проводят время вместе.

- Они придут на ваш спектакль?

- Да. Сегодня вечером.

- Вы нервничаете?

- Ну, им всегда нравилось то, что я делала, но есть что-то особенное в том, чтобы выступать перед своими родителями. Мне хочется, чтобы все прошло хорошо.

- А родители Эдварда будут?

- Боже, да. До кучи. Особенно его отец.

- Неужели?

- Они много чего пересмотрели за последние годы, и теперь Карлайл очень его поддерживает. Он понял, что Эдвард будет делать то, что он любит, несмотря ни на что, так что, он предпочел присоединиться к его выбору. Как ни странно, думаю, в целом он вновь зауважал актерскую игру. Он приходит на наш спектакль каждую неделю, и он также ходил с Эсме на другие театральные постановки на Бродвее. Уверена, у него теперь новое театральное хобби.

- Ну, это хороший поворот.

- Да, это так.

- Вы с Эдвардом думали о ваших карьерах по завершению этой постановки? Что произойдет, когда вы будете вынуждены участвовать в разных проектах? У вас могут быть любовные сцены с другими людьми. Возможно, на противоположных концах страны. Как думаете, вы готовы справиться с этим?

- Не совсем, но мы оба знаем, что это возможно. Сейчас мы просто наслаждаемся тем, что есть. Спектакль идет очень хорошо, и, похоже, мы будем заняты в нем по крайней мере еще девять месяцев. После этого... не знаю. Думаю, мы должны будем пересечь этот мост, когда подойдем к нему.

- Вас беспокоит, что у Эдварда будут интимные сцены с другими женщинами?

Я рассмеялась.

- Нет. Доверять ему рядом другими женщинами никогда не было проблемой. А вот его доверие к самому себе – было.

- А теперь?

- Теперь он... - Я улыбнулась. - Он потрясающий. Тот мужчина, которым, как я всегда знала, он может быть. Сильный, честный и любящий.

- Как думаете, он видит те же самые качества в вас?

- Я надеюсь на это. Думаю, да.

Теперь была ее очередь улыбаться.

- Я тоже.

...

...

...

Эдвард толкнул меня к стене гримерной и дернул молнию на моем костюме.

- Эй, - возмутилась я. - Ты не можешь больше это делать, помнишь? Виктория запретила тебе раздевать меня.

- Виктория – зануда.

- Ты разорвал три молнии на этой неделе.

- Тогда они должны делать их покрепче.

- Или ты должны подождать, пока я не сниму костюм, прежде чем становиться возбужденным.

- Невозможно. Я все время возбужден. И становится все хуже после того, как я целую тебя весь вечер на сцене.

Он нетерпеливо дернул молнию, и, конечно же, она порвалась.

- Дерьмо.

- Я говорила тебе.

- Я куплю Виктории еще один букет цветов.

Он стянул верхнюю часть платья вниз и атаковал мою грудь. Я сдерживала стоны, когда раздался громкий стук в дверь.

Через секунду он отпустил меня и передал мне халат. Я скользнула в него и крикнула:

- Секундочку!

Эдвард расположился на диване и попытался выглядеть беспечным. Я жестом показала на его эрекцию, и он скрестил ноги и опустил руки на колени.

Весьма тонко.

Я открыла дверь и обнаружила там Аро.

- Вы двое понимаете, что все в здании знают, что здесь происходит после того, как падает занавес? И Виктория сделала куклу вуду из тебя, Эдвард, в которую она втыкает булавки каждый раз, как ты портишь костюм. Теперь она выглядит как дикобраз.

Эдвард испустил смешок.

Aрo нахмурился.

- Это не смешно.

- Немного смешно.

- Думаю, мне нравилось больше, когда вы ненавидели друг друга.

- Да, нам так часто говорят.

- Ну, когда вы закончите приставать друг к другу, пожалуйста, приходите в лобби-бар. Кое-кто хочет поздороваться с вами.

- Можете дать нам пятнадцать минут? - спросил Эдвард. - Я на самом деле еще не закончил приставать к ней.

Аро вздохнул.

- У вас есть пять минут. И, пожалуйста, вымойте руки, когда закончите. И убедитесь, что у Виктории есть валиум, прежде чем сказать ей, что вы испортили еще один костюм. Я видел, как она разговаривала с дородным итальянцем на днях. Не могу сказать наверняка, что она не говорила с ним о тебе.

Эдвард рассмеялся, пока Аро закрывал дверь, затем вскочил на ноги и схватился за мой халат. Он действительно был неуклюжим неандертальцем, когда возбуждался.

- Прекрати, - возмутилась я и ударила его по рукам. - Этот халат из шелка.

- Я знаю. Я купил его для тебя.

- Да, купил. И мне он нравится, поэтому хватит его рвать.

- Он закрывает твою грудь.

Я стянула халат и осторожно освободилась от оставшейся части моего костюма.

Он смотрел голодными глазами.

- А сейчас? - спросил он, понизив голос.

- У тебя есть шестьдесят секунд, - не успела выговорить я, как он поцеловал меня.

Несмотря на его явное нетерпение, мне безумно нравилось, каким грубым он был, когда отчаянно нуждался во мне. Подпитывая мое эго. Подпитывая мою похоть.

Он спустился к моей шее, и я тяжело задышала.

- Ладно, тогда... может быть, девяносто секунд, но не больше.

- Пожалуйста, замолчи и запихивай руку мне в штаны.

- Боже, да.

Его молния была немного прочнее, чем у меня, и выдержала грубое обращение, когда я дернула ее. Затем у нас были отчаянных две минуты, чтобы доставить каждому из нас столько удовольствия, сколько это было возможно без раздевания. Он не очень хорошо умел молчать. Я была не намного лучше. Неудивительно, что все в театре знали о нас.

Когда все стало слишком отчаянным, мы оба простонали от расстройства и отодвинулись друг от друга. Это было непросто. Мы натянули нашу одежду в тишине разочарования, и перед тем как выйти за дверь, он припечатал меня к ней, прижавшись всем своим весом.

- Просто, чтобы ты знала: когда мы вернемся ко мне домой, я собираюсь трахать тебя до тех пор, пока соседи не вызовут полицию, что ты так громко кричишь мое имя.

- Что, если я заставлю тебя кричать мое имя первым?

- Еще лучше.

Мы поцеловались еще раз перед тем, как выйти. Когда мы пришли в бар, мы увидели знакомую темноволосую даму.

- Ирина!

Она открыла свои объятия, когда мы приблизились, и Эдвард и я обняли ее.

- Эдвард. Белла. Так приятно видеть вас. Вы оба замечательно играли сегодня.

- Вы видели спектакль?

- Да. Мне очень понравилось. Я, на самом деле, привела группу первокурсников из Grove. Думаю, видеть двух наших выпускников, будет для них большой мотивацией. Пусть знают, куда их может привести упорный труд в один прекрасный день.

- Жаль, что мы не встретились с ними, - сказал Эдвард.

- Ну, может и встретитесь. Вообще-то я надеялась убедить вас обоих прийти в школу в следующем семестре, чтобы дать пару мастер-классов. Было бы здорово, если бы вы поработали со студентами.

- С удовольствием, - проговорила я, не дожидаясь ответа от Эдварда, но он кивнул в знак согласия.

- Полагаю, вы хотели бы, чтобы я передал свою мудрость по работе с масками, - сказал Эдвард с улыбкой.

Ирина рассмеялась.

- Простите, вы сказали «по работе с масками», или «как потерпеть неудачу с масками»?

- Эй, - сказал Эдвард. - Я это сделал блестяще. Вполне уверен, что за всю историю Grove никто не провалил это задание более эффектно, чем я.

- Ну, это правда.

- Спасибо большое.

Эдвард рефлекторно взял меня за руку, и я заметила, как Ирина увидела это и улыбнулась.

- Знаешь, - сказала я, переплетая наши пальцы, - думаю, если бы ты попытался поработать с масками сейчас, ты был бы гораздо более успешен.

Ирина тепло посмотрела на нас.

- Я думаю, вы оказались бы правы, мисс Свон.

- Давайте не будем выяснять, - проговорил Эдвард. - Я ненавижу эту хрень. Уверен, они тоже меня не слишком-то жалуют.

Aрo заказал шампанское, и мы провели следующие пару часов, вспоминая наше время в театральной школе. Судя по всему, Ирина быстро захмелела, потому что после двух бокалов намного повеселела и стала изображать Эдварда и меня, когда мы впервые встретились. Затем она инсценировала наши споры, в комплекте с глупыми голосами и тяжелыми взглядами. Я смеялась больше, чем за последние годы.

Я забыла все хорошее, что было в школе. В течение многих лет то, что произошло с Эдвардом, затмевало все теплые воспоминания и окрашивало их все той же горькой кистью. Теперь я могла оглянуться назад, не превращаясь в убитую горем кучу.

- Я уверена, это было ясно всем, кроме вас двоих, что вы, в конечном итоге, будете вместе, - проговорила Ирина. - Это было яснее ясного для меня. Вы двое – серьезнейший случай СЛБ.

- СЛБ? - переспросил Эдвард. - Что, блядь, еще за «СЛБ»? Звучит, как вирус.

- Это смесь страсти и любви.

- Разве любовь не страстная?

- Не обязательно. - Ирина откинулась на спинку стула. - Есть много типов любви, а любовь и страсть не то же самое. Вы можете любить что-то, не будучи страстно вовлечены. И наоборот, вы можете страстно увлечься тем, что не любите. И лишь когда они обе сходятся, происходит настоящее волшебство.

Она опустила глаза на стол и внезапно будто бы начала разговаривать сама с собой:

- Это тонкая дрожь, когда вы слышите имя другого человека, и которая отзывается более глубокими ощущениями, чем просто похотью. Это тихие моменты, когда вы думаете о нем с улыбкой и обнаруживаете, что невозможно сохранить серьезное выражение лица. Это те небольшие, драгоценные моменты, когда вы хотите, чтобы он был с вами, потому что ничего не имеет значения, пока вы не поделитесь этим с ним. Это больше чем страсть и чем просто любовь, это та внутренняя алхимия, что делает его частью вас.

Она сделала глубокий вдох и покачала головой, будто вспомнила, что мы ее слушаем.

- Вам двоим повезло. Вы, в конце концов, оказались вместе. Но не всегда происходит именно так. Иногда вы встречаете человека, который меняет вас навсегда, но по той или иной причине не становится частью вашей жизни. Проблема в том, что вы не забудете его. И никогда не перестанете сравнивать других с ним, и никогда не почувствуете, что с кем-нибудь и когда-нибудь вы будете удовлетворены так, как с ним.

Она подняла свой бокал за нас.

- Вы двое боролись за свое счастье. Наслаждайтесь им. Вы это заслужили.

Под столом Эдвард сжал мою руку. Я сжала в ответ. Полагаю, мы никогда не задумывались о личной жизни Ирины раньше. Она всегда казалась такой недоступной. Может, это потому, что кто-то когда-то прикоснулся к ней, и она так и не оправилась.

Абсолютно так же как и я.

После этого не прошло много времени, как Ирина стала прощаться. Прежде чем она ушла, мы обговорили возможные сроки проведения мастер-классов. Затем обняли ее и Аро и разошлись.

Наш путь домой на такси было очень тихим. Мы держались за руки. Я положила голову на его плечо. Эдвард гладил мои пальцы и смотрел в окно.

Мне было интересно, о чем он думал. Судя по выражению его лица, о том, что сказала Ирина. Должна признаться, я тоже об этом думала.

Полагаю, нам повезло. Наш финал мог бы быть абсолютно другим. Если бы Эдвард не обратился за помощью, мы, возможно, никогда бы снова не увидели друг друга. Ему потребовалось сделать первый шаг, чтобы направить нас на путь исцеления и искупления. Так что, полагаю, если он и был главной рукой, что разрушила нас, он же и стал архитектором, который возвел нас вместе.

Мне было грустно от мысли, что Ирина не получила этот шанс. И думаю, еще очень многие люди.

Когда мы вернулись в квартиру Эдварда, он молча повел меня в спальню и просто смотрел на меня какое-то время, прежде чем нежно поцеловать. Меня все еще поражало, как он мог участить мое дыхание, просто коснувшись своими губами моих. Его теплые руки обхватили мое лицо, когда он наклонил голову, и чудо наших прижавшихся ртов еще больше ускорило мое дыхание. Мягкое касание его языка. Его резкие вдохи.

Мы медленно снимали одежду друг с друга. Идея траха была забыта. Речь шла не о соприкосновении частями тела, чтобы достичь оргазма. Речь была о нас двоих, нуждающихся в воссоединении. Чтобы разделить те невероятные ощущения восторженной правильности, что мы получали только друг с другом.

Долгое время я пыталась дублировать чувства, которые он пробуждал во мне, и каждый раз была разочарована и расстроена. Никто другой не мог заставить вспыхнуть мою кожу касанием пальцев. Или заставить мой позвоночник скручиваться и выгибаться, пока он целовал мою грудь. Никто больше не справлялся с траекторией моего удовольствия с такой инстинктивной легкостью, как Эдвард, и никогда не справится.

Это только его прерогатива.

И всегда было только его.

Ирина назвала это «внутренней алхимией», и, думаю, она права. Не то чтобы Эдвард делал что-то другое, чем другие мужчины, которые у меня были. Просто его кожа говорила со мной на другой частоте. Пульс его крови определял темп моей. Его аромат и его прикосновения воспламеняли меня так, как я не могла даже осознать, пока не встретилась с ним.

Мы долго целовались, прежде чем он положил меня и прижался ко мне. Такой теплый. Местами горячий. Сильные пальцы. Мягкие губы. Изгибающиеся мускулы под нагретой кожей. Он шептал мне, пока целовал мое тело. Говорил мне, какая я красивая. Как ему повезло. Как сильно он меня любит. Как он благодарен за то, что у него есть я.

Это все прелюдия. Каждое оттененное стоном слово. Он даже не знал, насколько он сексуален. Не только его тело, но и его сердце-витраж. Все части его прошлого и настоящего, сваренные вместе. Потрескавшиеся и несовершенные, но тем не менее прекрасные.

Я уверена, что для него мое сердце выглядело таким же.

- Ты мне нужна, - говорил он, пока его губы уделяли внимание моей груди. - Всегда.

Я притянула его ближе, но этого было недостаточно. Я пробежала руками по его спине. Чувствовала мускулы, когда он двигался и потирался. Призывала его к большему. Притягивая и прижимаясь. Передвигая его туда, где он был мне нужен.

Наконец, он толкнулся внутрь и ох... больше не было ничего.

Ничего.

И никого.

Ни прошлого, ни будущего, ни работы, ни мира. Только это. Его глубокое скольжение. Идеальный ритм. Тяжелые вдохи каждый раз, как его бедра двигались вперед. Толчки, которые превращались в крики удовольствия, что становились все более громкими, поскольку мы были погружены в поток крови и адреналина, и совершенного скручивающегося удовольствия.

- Белла... Боже... о, Боже...

Я не могла говорить. Все, что я могла делать, – это чувствовать. Так или иначе, слова были бессмысленны. Потому что это невозможно описать. Я могла говорить на всех языках мира и не иметь достаточно слов, чтобы изложить то, что я чувствовала к этому мужчине.

Я выразила это тем, что поцеловала его. Я стонала от движения его языка. Он делал то же самое от моего. Мы оба знали, что именно мы хотели сказать: «Это ценно». «Это любовь». «Это то, что я никогда не буду считать само собой разумеющимся, потому что знаю, каково это – быть без этого».

Мы не были тихими, поскольку сильнее обвивались вокруг друг друга. Мы вздыхали и стонали все с большей интенсивностью. Тихо – действительно не вариант. Не с такими огромными ощущениями.

Когда я достигла пика, я говорила ему, как люблю его, и стонала его имя. Повторяла это снова и снова. А потом еще громче, когда он увеличил свой темп. Задержала дыхание, когда перешагнула через край. Почти кричала, когда воспарила и полетела. И он нес меня через все слои удовольствия. Я плыла по ним так долго, что у меня закружилась голова. Затем он выкрикнул мое имя, а его движения стали беспорядочными. Бедра двигались вперед и назад в ритме его оргазма. Прерывисто и неравномерно. Минуты казались долгими и медленными, и, расслабившись, он прижался ко мне и обхватил руками.

Мы обнимали друг друга и дышали. Поверхностно и часто. Ошеломленно. Восторженно. Еще больше влюбленные друг в друга, чем когда-либо.

Когда дымка рассеялась, наши сердца замедлились. Пальцы подсознательно поглаживали. Он лег на спину и притянул меня к себе. Моя голова легла на его плечо. Рука на сердце.

Я чертила узоры на его груди. Думала случайные, но потом поняла, что слова. «Эдвард». «Любимый». «Эдвард». «Мой». «Эдвард». «Навсегда».

Он тоже рисовал. И тоже слова. Я задремала, но все равно распознала некоторые из них. «Белла». «Красивая». «Желанная». «Любимая».

Затем он начертил три слова, от которых я перестала дышать. Он начертил их снова, и я проснулась.

На третий раз я почувствовала его напряжение. Он задавался вопросом, поняла ли я. Надеясь, что так и есть. Отчаянно нуждаясь в ответе.

Я приподнялась на локте и посмотрела на него. Я моргала слишком часто, но ничего не могла с собой поделать. От обнаженной уязвимости на его лице у меня навернулись слезы.

Он пристально посмотрел на меня и поднес один палец к моей груди. Затем начертил слова снова и закончил, произнеся самое мягкое в мире «Пожалуйста».

Мое лицо дрогнуло. Из глаз полились слезы. Мое горло так сжалось от волнения, что я едва смогла прошептать мое «да».

Я поцеловала его и повторила это, просто чтобы убедиться, что он понял.

- Да.

Он вздохнул с облегчением, в то время как я целовала его лицо и шею.

- Да, да, да.

Его глаза увлажнились тоже. С таким облегчением. Таким счастьем. Такой радостью.

Мы отпраздновали это, занявшись любовью снова, и я знала без сомнения, что приняла правильное решение.

Я думала о том, каково мне было шесть месяцев назад, и поразилась тому, как сегодня. Трудно в это поверить.

Не думаю, что я когда-либо осознавала прежде, как глубоко способны измениться люди, особенно с правильной мотивацией. Мы способны к поразительной эволюции. Не только физически, но и ментально.

Эмоционально.

И хотя некоторые из нас теряются в лабиринте собственной неуверенности, можно найти выход. Эдвард тому доказательство. В моменты гордости я допускаю, что и я тоже. Никто из нас не совершенен, это точно, но когда мы вместе, наши недостатки дополняются сильными сторонами друг друга.

Когда я смотрела на Эдварда сейчас, я не просто видела пострадавшего молодого человека, который причинил мне боль в ошибочной попытке защитить меня. Я видела человека, который боролся против сомнений и темноты внутри себя и изо всех сил старался измениться. И есть что-то в его большом стремлении быть лучше, что делало его еще прекраснее, чем когда-либо. Даже его теперешнего. Некое глубоко укоренившееся сострадание, не только для других, но особенно для меня. Он знал потери и поражения, что я чувствовала. Он был на моем месте. А я была на его.

Я не сомневалась, что мы будем продолжать бороться и расти, и у меня не было никаких иллюзий, что остальная часть нашего пути будет гладкой, но я знала, что те трудности, с которыми мы столкнемся, будут поделены поровну, потому что мы вместе. Как у пары, у нас более чем достаточно сил, чтобы достичь всего, что мы желаем, и, к счастью для нас, мы никогда и ничего не желали так сильно, как друг друга.

Вот где наше будущее.

В нас.

Вместе.

Создавая нашу собственную необычную и драматическую историю любви, страницу за страницей.

...

...

...

Ауттейк. Новые события

 

BPOV

 

* 2013 - январь *

 

* Нью-Йорк *

 

- Эй, вы еще здесь?

 

Я не знала. Действительно не знала. У меня было ощущение, что мой безопасный бесчувственный маленький пузырь, который я культивировала на протяжении последних трех лет, только что лопнул и вышвырнул мою задницу в реальность.

 

- Алло?

 

Мой агент, Джен, говорила обеспокоенно. Уверена, у нее были для этого все основания.

 

- Да, я здесь.

 

- Я понимаю, что это шокирует – получить подобное предложение, но, думаю, это

удивительная возможность. Ваша первая главная роль на Бродвее! И абсолютно новая пьеса и отмеченный наградами режиссер.

 

Это все, для чего я столько работала. Все, что, как мне казалось, я хотела. Жалея, что это так заманчиво.

 

Джен все еще говорила. Быстро и взволнованно. Перспективный драматург. Свежий

новый взгляд.

 

Я едва слышала ее.

 

Пока она не упомянула о нем снова.

 

- И я не знаю исполнителя главной роли лично, но слышала о нем много хорошего. Выиграл целую кучу наград European drama awards за время тура театра Lowbridge с «Ромео и Джульетта». Полагаю, он играл Ромео.

 

- Нет, - проговорила я, мой голос звучал безразлично. - Он играл Меркуцио.

 

Он ненавидел Ромео. Ненавидел играть романтических героев. Не мог этого делать.

 

- О, - отозвалась она, не скрывая удивления. - Вы знаете его?

 

Я чуть не рассмеялась. Знаю его? Да, я его знаю. Ну, знала. Когда-то. Так, как никто другой.

 

- Мы вместе учились в театральной школе.

 

- В самом деле? Как тесен мир.

 

Она говорит так, будто это хорошо. Конечно, она не знает нашей истории. Почему должна знать? Я ни о чем не рассказывала. На самом деле, я уходила от разговора, когда другие люди упоминали его имя. Было легче справиться, когда он был на другой стороне земного шара, но теперь он вернулся и испортил потенциальную работу моей мечты своим присутствием.

 

Типичный.

 

Ублюдок.

 

- Так, я скажу им, что мы договорились?

 

Кровеносные сосуды в моей голове пульсировали. Я не могла мыслить здраво. Всё воспринималось смутно, и я понятия не имела, что должна была сделать.

 

- Могу я подумать об этом?

 

Наступило молчание. А затем:

- О чем тут думать? Это роль мечты на Бродвее с «этим» парнем из актерского мира. Разве не для этого вы столько работали?

 

Для этого, но его участие поставило все под сомнение. В течение трех лет я работала на износ, но эмоционально была как в ловушке в подвешенном состоянии. Ожидая. Но чего? Чтобы увидеть, смогу ли я, наконец, оставить мои чувства к нему позади? Двигаться дальше без его гигантской тени, следующей за мной при каждом взаимодействие с мужчинами, которые не были им?

 

Я закрыла глаза и попыталась отдышаться от внезапной вспышки гнева.

 

Если бы не он, я была бы на седьмом небе от этого предложения. Я бы кричала так громко, что соседи подумали бы, что меня убивают. И вот я здесь, вся в испарине и в сомнениях. Готовая пожертвовать своим счастьем из-за него.

 

Снова.

 

Ни за что. Не в этот раз.

 

- Джен?

 

- Да?

 

- Скажите им, что я согласна.

 

Она лепетала еще несколько минут о контрактах, репетиционных сроках и пресс-релизах, и я издавала звуки, будто слушала ее, но в действительности нет.

 

После того как мы закончили разговор, я сидела несколько долгих минут и просто смотрела на свой телефон, неверие и тошнота скручивали мои внутренности.

 

Я увижу его снова. Мало того: я буду касаться его. Целовать. Представлять, что я влюблена в него.

 

Да, это не будет неловко и мучительно вовсе.

 

Я вздохнула и потерла лицо.

 

У меня было ровно четыре месяца, чтобы подготовить себя к первой репетиции.

 

Это недостаточно долго.

 

И это целая вечность.

Ауттейк. ЕPOV. №1

* Уэстчестер, Нью-Йорк *

* Прослушивание в Grove *

 

 

Я сижу в коридоре и жду.

Я так делаю эти последние несколько дней.

Прослушивание, ожидание, наблюдая, как отсеивают людей. Еще прослушивание, фальшивое исполнение в связующих упражнениях, оставаясь после очередного отсеивания.

Я знаю, что должен быть озабочен этим, но этого не происходит.

Нервозность будет означать, что я беспокоюсь, а я отучил себя от этой смехотворной привычки.

Я чувствовал пустоту так долго, что не мог вспомнить, каково это – чувствовать себя по-другому.

Я все еще могу отобразить чуждые эмоции, но это все. Скручиваясь от боли. От лихорадочного вгрызания в мое онемение.

Не полное онемение, заметьте. Гудящее закипание тревоги было моим постоянным спутником. Это дает мне доступ к шведскому столу отрицательных эмоций – гнева, горечи, сожаления, страха – но накладывает вето на что либо позитивное. Это и благословение и проклятие.

С одной стороны, я чувствую себя комфортно и безопасно.

С другой, я эмоционально ущербен. И это проблема.

Я актер. Я должен быть способен запустить гамму человеческих эмоций. И нет никакого достижения в возможности изобразить сложную и захватывающую ненависть, если не можешь одновременно показать чистую и самую простую форму любви?

Я прислоняюсь головой к стене.

Я раньше знал, как чувствовалась любовь. Или, по крайней мере, то, что, как я думал, было любовью.

/Джессика/.

Когда мы встретились, я мог бы сказать, что она была пустой тоже. Но она заставила все мертвые зоны внутри меня чувствоваться живыми. Так много времени утверждая, каким особенным я был, что я начал ей верить.

Она стала для меня всем. Единственным человеком, на которого я мог положиться. Ну, она и Майк.

Майк был моим лучшим другом с начальной школы. Моим единственным другом, если быть честным.

Когда я узнал о моем усыновлении, Майк был рядом, чтобы поддержать меня. Он был похож на брата, которого у меня никогда не было.

До нашего второго года обучения, были только он и я. Потом появилась Джессика.

Она изменила все.

Пока я был полностью под ее чарами, я не замечал, как она стравливала Майка и меня друг с другом. Она любила властвовать. Что естественно, учитывая, что Джессика полная психопатка.

Если бы я только тогда знал об этом.

В то время она держала меня на крючке так глубоко, что я мог быть набитым чучелом, пришпиленным к ее стене, и был бы рад этому. Вот что психопаты делают. Они мастера манипуляции. Они так глубоко под вашей кожей, что вы не знаете, отвечаете ли вы еще за свои собственные действия, а когда понимаете, что нет, – что они кукловоды каждой ревнивой вспышки и ищущих заверений разборок, – уже слишком поздно.

Ущерб нанесен.

И это их конечная цель. Повреждение. Разрушение. Как если они реально выше всех пределов, даже смерти.

К счастью для меня, Джессика просто хотела вспороть мое сердце и позволить мне жить.

Я осознал в полной мере ее манипуляцию, когда застал ее трахающейся с моим лучшим другом.

Я не знаю, чья измена была для меня больнее. Ее или Майка.

На самом деле, это не имеет значения. Они вместе уничтожили меня.

Осознание, что Джессика спланировала эти страдания, не спасло мои отношения с Майком. Я не мог смотреть ни на кого из них снова.

Даже сейчас я чувствую себя полным идиотом, что не видел, что она сделала со мной. И с ним.

Она разрушила нас обоих, и сделала это ради забавы.

Ебаная сука.

Так вот что я получил за доверие и любовь: мое сердце вырвано, а мир перевернулся с ног на голову.

Именно тогда я понял, что любовь – самая опасная эмоция на земле.

Конечно, ненависть может заставить вас делать сумасшедшие вещи, но любовь превратит в маньяка.

#

Справа от меня прошла волна оживления, открылась дверь и вышла преподаватель по актерскому мастерству Grove – Ирина Эдем.

- Дамы и господа, спасибо за ваше время. В этом списке имена людей, которые приглашены для финального интервью завтра. Если вашего имени нет в этом списке, боюсь, что вы не прошли. Вы всегда можете попытаться в следующем году. Спасибо за ваше время.

Она прикрепила бумагу к доске, и около сорока человек ринулись вперед, чтобы увидеть список.

Я жду. Я конкурировал с этими людьми в течение двух дней. Я больше чем счастлив позволить им получить свой облом в первую очередь.

Я прислоняю голову к стене и обдумываю свои варианты.

Либо я прошел и проведу ближайшие три года в одной из самых престижных театральных школ страны, либо вылетел и мне надо готовиться встретиться с моим отцом. Очевидно, что первый вариант более привлекателен.

Люди визжат и подпрыгивают, как мультипликационные персонажи, увидев свое имя. Другие рыдают и падают в обморок, когда не находят.

Люди визжат и подпрыгивают, как мультипликационные персонажи, увидев свое имя. Другие рыдают и падают в обморок, когда не находят.

Чертовы актеры. Всегда такие драматичные.

Проходит около получаса, прежде чем все они отправились болтать куда-то еще, а я оторвался от стены, чтобы посмотреть на список.

/ Олбрайт, Дженнифер /

/ Баннер, Аарон /

/ Картер, Фелисити /

/ Инглисс, Эдриенн /

Я еще раз перечитал его.

И еще раз.

/ Каллен, Эдвард / не было.

Я не прошел.

Я вылетел.

Без предупреждения мое онемение скручивается внутри меня и образует гигантский узел разочарования в горле. Я закрываю глаза и утыкаюсь лбом в листок, чтобы остановить срывающийся возглас из моего рта.

/Блядь/.

Что, черт возьми, теперь я буду делать?

Мой папа будет настаивать, чтобы я поступил в медицинскую школу, но я не могу быть врачом. Я сейчас едва могу позаботиться о себе, не говоря уже о других.

Этот курс был единственным ярким моментом на моем, во всем остальном, дерьмовом горизонте, а теперь даже это было уничтожено.

- М-р Каллен?

Я открываю глаза и вижу Ирину, в куртке и с сумочкой в руке, готовую идти домой после тяжелого дня забоя людских мечтаний.

- Вы в порядке?

Я киваю. Что мне еще оставалось делать? Сказать ей, что я опустошен?

- Мне жаль, что вы не поступили в этом году, - говорит она, подходя ко мне.

- Вы очень талантливый молодой человек. Я вижу в вас большой потенциал. Я киваю еще раз.

- Так... талант и потенциал. Но тогда это не то, что вы ищете? Она улыбается.

Она улыбается.

- Конечно, это. Но также мне нужен кто-то, кто открыт, честен и готов встретиться лицом к лицу со своими страхами. Я получила сильнейшее впечатление, что в вас нет ничего из этого.

Я чувствую себя так, будто она ударила меня в грудь.

- Да, ну, в любом случае это не было моим первым выбором. Я уверен, что переживу.

Я знаю, что не одурачу ее. Если бы я был способен на это, она бы не отсеяла меня. Ирина гладит меня по руке.

- Вернитесь ко мне в следующем году, м-р Каллен. Год становления пойдет вам на пользу. Получите опыт. Попутешествуйте. Влюбитесь. Сделайте ваш мир достаточно большим, чтобы позволить другим быть в нем рядом с вами.

Она уходит, а я сжимаю челюсти от наплыва эмоций.

Эта женщина не знает меня. Не знает, что я пережил.

И все же она просто суммировала все мои проблемы в нескольких предложениях.

Ебать это.

Черт, да, я вернусь.

Только чтобы доказать, что она не права.

Она сказала мне получить некоторый опыт. Прекрасно. Это легко. У меня есть несколько спектаклей на подходе.

Путешествия – это гораздо труднее. Я облажался и действительно не чувствую, что могу попросить моих родителей дать мне взаймы. Тем не менее, я могу побродить по Нью-Йорку, и мне стыдно сказать, что хотя и родился в Нью-Йорке, я все еще не видел все его достопримечательности.

Но что касается финальной части совета Ирины – влюбиться – ни хрена подобного.

Любовь ни к чему хорошему не приводит. Это делает вас глупыми, и зависимыми, и уязвимыми больше-сисек психопатами.

Это смертельно.

Я имею в виду, посмотрите, что случилось с Ромео и Джульеттой. Эти дети были влюблены в течение трех дней, и шесть человек в конечном итоге оказались мертвы, в том числе и они.

Охрененно смешно.

Я буду повторно прослушиваться и, так или иначе, поступлю. Но, клянусь жизнью, что я никогда, никогда не буду настолько глупым, чтобы влюбиться снова.

...

...

...

Ауттейк. ЕPOV. №2

 

Я смотрю ей в глаза и пытаюсь почувствовать... хоть что-то. Любой проблеск связи, который поможет доказать Ирине, что я не эмоциональная черная дыра.

Оливия и я практикуем упражнение по отзеркаливанию. Она выставила свою руку и медленно перемещает ее в сторону. Я подражаю ей, поскольку дышу. Мое эмоциональное ЭКГ как прямая линия. Что понятно, учитывая, что это гребаное упражнение будет моей смертью.

Это единственное, что стоит между мной и тем, что я все еще страстно желаю получить. Я дважды поступал в Grove и оба раза был отсеян из-за этого упражнения.

Так что, теперь я отчаянно хотел добить его, прежде чем меня обломают третий и последний раз.

Отстой, что я чувствую, как Оливия хочет, чтобы я преуспел, хотя я относился к ней, как к дерьму. Я знаю, что это нечестно по отношению к ней, но это то, что я делал. Наказывать других людей за мою боль. Играть плохого парня, чтобы не пришлось делать вид, что могу быть хорошим.

- Представь, что твоя грудь открыта, - говорит Оливия, продолжая двигаться. - Будто внутри тебя гигантский прожектор, и он сияет внутри меня. Вот как я себя чувствую, когда играю Джульетту. Я имею в виду, Лиам, который повернут на блондинках, не будет даже говорить об этом, но когда он играет Ромео, он любит меня, целиком и полностью. Это то, что ищет Ирина в этом упражнении.

- Слащавую сценическую любовь?

Она закатывает глаза.

- Перестраивай себя в другого человека. Взаимодействуй с ним.

Она должна знать. Она прослушивалась в прошлом году и поступила. Я хотел бы сказать, что достаточно взрослый человек не стал бы обижаться на нее за это, но не мог. Конечно, я даже не знал ее тогда. Мы встретились лишь несколько месяцев назад, когда оба прослушивались для постановки / Ромео и Джульетта / на Шекспировском фестивале Tribeca. Она получила роль Джульетты, я – Меркуцио, и теперь у нас последняя неделя репетиций перед премьерой.

Не знаю, когда мы официально начали встречаться, и можно ли то, что мы делали, назвать свиданиями. Мы напились однажды вечером после репетиции и потискались, и это, собственно, все.

Она довольно мила, но хочет больше, чем я могу дать. История моих отношений с женщинами в последнее время.

Довольно очевидно любому, кто имеет глаза, что я мудак. Я не пытаюсь скрыть это. Тем не менее, сейчас рядом ошивается больше девушек, желающих быть со мной, чем в то время, когда я по большей части вел себя прилично. Будто они просят, чтобы им причинили боль.

Что я и делал. Каждый раз, в обязательном порядке.

Я не отрицаю своей вины, но они виноваты тоже. Будто они не знали, что происходит. Я был честен с ними с самого начала. Я говорил им, что не заинтересован в девушке. Я очень ясно давал понять, что не хочу отношений. Время от времени обжималки и секс, вот и все, и даже тогда это было больше похоже, будто я андроид, притворяющийся человеком. Физическое удовольствие – единственное, что в эти дни убеждало меня, что я еще способен что-то чувствовать помимо гнева.

И как только они начинали давить на меня, я сваливал от них.

Сразу. Резко. Решительно.

Болезненно для них, освобождающе для меня.

Неудивительно, что Ирина продолжала заваливать меня. Не так уж много ролей для мужеподобного куска дерьма.

Я возвращаю свое внимание на упражнение и сосредоточиваюсь на том, чтобы представить мою грудь открытой и раскрывающей свой «свет». Свет сердца. Отлично. Теперь я гребаный прожектор. На мой взгляд, это неровные мерцающие вспышки в промозглой, продуваемой пещере.

Я бы посмеялся над моей ущербностью, если бы мне не было так чертовски страшно.

/Давай, Каллен. Должно же быть что-то в этом высушенном органе, который называется сердцем. Один маленький уголок нормальности. Это все, что тебе нужно отобразить. Один маленький оазис ощущений в твоей бесконечной оцепенелой пустыне./

Оливия сужает глаза.

- Эдвард, давай. Ты даже не пытаешься.

Если бы она знала, насколько чертовски сильно я пытаюсь, она была бы в ужасе.

Я опускаю руки и вздыхаю.

- Забудь об этом. Я должен идти. Если у меня не получается сейчас, то не получится никогда.

Она смотрит на меня с сочувствием.

- Ты можешь это сделать. Ты просто должен поверить, что такое возможно.

У меня появляется желание ударить чего-нибудь. Есть много вещей, в которые я верю, но то, что я смогу выполнить это упражнение, не одно из них.

- Да, конечно. Спасибо. Мне нужно выпить. Раз десять.

Мне нужно выпить. Раз десять. Прежде чем отвернулся, она встает на цыпочки и целует меня. Я пытаюсь поцеловать ее в ответ, действительно пытаюсь, но, хотя я двигаю ртом и придерживаю ее спину, это едва ли учащает мой пульс. Мой гребаный свет сердца больше походит на лампочку в десять ватт.

Когда она отстраняется и говорит «Позвони мне позже и дай знать, как все прошло, ладно?», я киваю, но знаю, что не буду этого делать. Я не позвоню. В конце концов, я не ее парень. Кроме того, я сомневаюсь, что буду в состоянии говорить с кем-нибудь после моего прослушивания сегодня. Если я снова вылечу, есть очень хороший шанс, что я залезу в бутылку Jack Daniels и не появлюсь в течение нескольких дней.

Когда я добираюсь до Grove, я провожу добрые пятнадцать минут в уборной, прочищая свои нервы через желудок.

Я никогда прежде так не нервничал, но у меня никогда раньше и не было последнего шанса. Ни разу. Так что, полагаю, моя тошнота оправдана.

Я заключил сделку с моим стариком – если я не поступлю за это время, я пойду в медицинскую школу. Давным-давно я думал, что хочу быть врачом, но сейчас понимаю, что это просто мой отец проецировал свои амбиции на меня. Первое, что я помню, как в три года папа купил мне игрушечную медицинскую аптечку. Чтобы я осмотрел все куклы моей сестры и увидел, нуждаются ли они в лечении.

Мы всегда говорили о моей медицинской карьере, как если бы это было предопределено, потому что, как думал отец, так оно и было.

- Тебе надо начать думать о своей специализации в ближайшее время, - сказал он, когда мне было восемь лет.

На мое двенадцатое день рождения он подарил мне копию /Анатомии Грея/ – учебник, не сериал. А когда я был в средней школе, и школьная медсестра позвонила отцу, чтобы сказать, что меня вырвало, когда мы вскрывали плод свиньи на биологии, он не разговаривал со мной всю неделю.

Вот тогда я понял, что независимо от того, насколько ты пытаешься воплотить мечты других людей, ты никогда не будешь им соответствовать.

Как только я обнаружил театральный клуб, я осознал, что медицинская школа была ошибкой. Мне было необходимо играть. Пробираться внутрь персонажа было для меня так же просто, как дышать. Некоторые люди называют это /талантом/. Я называл /спасением/. Может, это что-то делало с моей дрянной самооценкой, но я был счастлив, когда не был собой.

И вот я здесь, направляюсь на прослушивание, будто моя жизнь зависит от этого, что отчасти так и было.

Когда я иду по коридору, то слышу их, других прослушивающихся, кудахтающих и щебечущих, как стая гребаных гиен. Почему все они делают это настолько громко все время? Будто если они не будут в центре внимания хоть пять минут, они перестанут существовать.

Когда я дохожу до них, я замечаю громкую блондинку, пытающуюся верховодить. Ее личность была такой же фальшивой, как и ее обтянутые лайкрой сиськи. Тем не менее, галдели все. Отряд из льстивых трутней, окруживших пчелиную матку /нынешнюю/.

Подождите. Не все.

Там девчонка, сидевшая напротив улья. Ее глаза закрыты, голова откинута назад, к стене, и, Иисус Христос, от ее вида толчок прошел через все мое тело, что я никак не могу объяснить.

Мое сердце начинает биться быстрее, тяжело и гулко, за моими ребрами. Я кладу руку на стену и делаю глубокий вдох.

Что, черт возьми, происходит? Приступ паники? Возможно.

Приступ паники?

Возможно.

Очевидно, нервы делают меня биполярным. Мне просто нужно дышать и держать мое дерьмо при себе, пока не закончится этот день.

Я бросаю взгляд на девчонку. И опять толчок поражает меня.

/Да чтоб тебя./

Луч света пробивается сквозь деревья и окутывает только ее, отчего кажется, будто она получила свой собственный персональный эффект освещения. У нее до сих пор закрыты глаза, и то, как солнце подсвечивает ее кожу, заставляет меня хотеть провести пальцами по ее горлу. И ее груди.

Еще один толчок. Только этот намного ниже.

/Какого черта? Я фантазирую о девушке, которую только что увидел?/

/Это прослушивание, должно быть, свинтило мой мозг./

Не то чтобы она была самой красивой девушкой, что я когда-либо видел. То есть, она великолепна, но здесь много привлекательных женщин. Просто есть что-то... отличающееся... в ней.

Пока я всматриваюсь, противная блондинка пытается вовлечь ее в разговор. Девушка-солнце резко открывает глаза и замечает улей, наблюдающий за ней. Она, кажется, не рада этому. Она что-то бормочет о том, откуда она, а затем блонди делает ехидное замечание об отсутствии у нее актерского опыта. Мне хочется прихлопнуть насмешку прямо на ее накрашенных блеском губах.

Но девушка-солнце видит то, против чего она противостоит, и решает подлизаться, что для нее предпочтительнее, чем быть осмеянной. Она гладит эго блонди, будто злую собаку, и я чувствую плохой привкус во рту от ее имени. Вся ее энергия меняется. Она превращается в одну из них, отчаянно нуждающихся во внимании и признании, и вся ее уникальность исчезает под слоем тщательно выстроенной ерунды.

Это меня бесит.

То, что она чувствует необходимость делать это, заставляет меня хотеть встряхнуть ее и обнять в одно и то же время, и это сносит мне крышу, потому что мне не хотелось обнимать кого-то в течение очень долгого времени, особенно девушку.

 

Когда она встает и начинает танцевать, как идиотка, с одним из придурошных парней, мои волосы на затылке встают дыбом. А когда парень хватает ее за бедра и начинает потираться об нее, в моей груди разливается жар. Я подавляю желание схватить этот маленький кусок дерьма и бросить его об стену.

Я пользуюсь моментом, чтобы выдохнуть и разжать мои кулаки.

/ Черт возьми, да что с этой девчонкой? У меня никогда ни на кого не было такой реакции, не говоря уже о ком-то, кому я не сказал и двух слов./

Тряхнув волосами, девушка-солнце поворачивается и ловит меня на разглядывании.

Отлично.

В этот момент любой нормальный человек отвел бы взгляд в сторону, но не я. Я по-прежнему пялюсь на нее, как гребаный репей.

Она замирает посреди толчка и пялится на меня в ответ. Вся ее осанка меняется, и я прилагаю все усилия, чтобы игнорировать всплеск жара, что поражает меня, когда наши глаза встречаются.

С усилием я отворачиваюсь и утыкаюсь в стену. Когда я чувствую, что она по-прежнему пялится на меня, я выдергиваю мою книгу из кармана и делаю вид, что читаю.

Я едва могу сосредоточиться на словах.

Это последнее дерьмо, что мне нужно сегодня. Вдобавок к моим нервам и вероятности, что это прослушивание уничтожит мой шанс на актерскую карьеру, у меня еще и странная реакция на эту чертову девчонку.

Я сильнее концентрируюсь на своей книге.

Нахрен это. Нахрен ее. И нахрен всё, что не дает мне пришпилить это прослушивание к стене.

Все отвлекающие факторы в настоящее время запрещены, особенно один, который по-прежнему смотрит на меня и делает мои ладони потными и зудящими.

Прослушивание проходит жестко, как обычно.

Ирина витает по комнате, как ангел смерти, и нападает всякий раз, как кто-то только чуть сфальшивит. Она быстра и смертельна, и она тщательно всматривается в каждое взаимодействие своим орлиным взором.

Я усмиряю мои нервы и разрешаю себе вовлечься. Делаю смелый выбор. Направляю свою энергию в каждые и всевозможные уловки, что она подбрасывает мне. По большей части, я от них увиливаю.

Тем не менее, поскольку день на исходе, я знаю, что инструмент моего поражения приближается.

Ирина переставляет наших партнеров, и вот я оказываюсь в паре с девушкой-солнцем, только теперь у нее есть имя. /Белла Свон./ (п.п.: красивый лебедь)

Как соответствующе.

Я не силен в итальянском, но знаю, что «bella» означает красивая.

Я смотрю на девушку – Лебедь, и напряжение скручивает мои мышцы.

Она чертовски красива, ладно. Никого не касается, насколько она привлекательна. Но что еще хуже, она также и талантлива. Вполне возможно, даже слишком талантлива. Из всех девушек, собравшихся здесь, ей единственной не насрать, какое она производит впечатление. Она просто идет вслед за чистыми эмоциями.

Живет моментом. Бесстрашная в своей уязвимости.

Возможно, что я ее ненавижу.

- Для этой последней сессии, - расхаживая, говорит Ирина, - каждый будет иметь одинаковое задание. Ваш сценарий «Зеркальное отображение».

/Началось./

- Это не будет легко.

/Ясен хрен./

- Это упражнение доверия, открытости и установления связи с другим человеком. Вы должны быть полностью доступны для этого. Никакой неловкости. Никакой искусственности. Просто сырая, чистая энергия. Если вы не расслабитесь внутри себя, у вас ничего не получится, а если вы будете не в состоянии установить связь с другим человеком, я узнаю это. Никто из вас не ведет, никто из вас не следует. Вы должны чувствовать движения друг друга. Сделать их интересными и оригинальными. Перемещаться в пространстве. Все понятно?

Я потираю глаза. Мне не верится, что все мое будущее сводится к этому. И никакого давления или прочей хрени.

- Хорошо, начали.

Первая пара вышла. Это были громкая блондинка, и чувак с плохой кожей. Стыдно сказать, но я улыбаюсь, когда они напортачили. Так или иначе, это подтверждает мои неудачи – осознание, что другие так же отстойно выполняют это упражнение.

Остальные пары не намного лучше. Несколько незначительных связей было установлено, но в целом, никто не справился. Я нахожу утешение в том, что Ирина не может отсеять всех из них, иначе не осталось бы ни одного человека на завтрашнее собеседование. Если я смогу быть менее отстойным, чем некоторые из них, у меня может быть шанс.

Ирина удостоверяется, что я это осознаю.

- Ладно, вы двое, - говорит она, когда подходит наша очередь.

- Последний ваш шанс произвести на меня впечатление.

Она поворачивается к Свон, которая выглядит настолько же зеленой, насколько я себя чувствую.

- Он двигается, вы двигаетесь, мисс Свон. Понимаете? Дышите с ним одним воздухом. Найдите связь.

Она смотрит на меня.

- Если ты не сможешь найти правильный баланс, это не сработает. Ты должен позволить ей, Эдвард. Ты меня понимаешь? Не думай об этом, просто сделай это. Три осечки, и ты вылетаешь, помнишь?

Я слишком хорошо помню. Я также понимаю, что мое выступление повлияет на судьбу моего партнера, и, хотя я не знаю эту девушку, ясно, что она заслуживает быть допущенной на этот курс, даже если я не попаду.

- У вас три минуты на подготовку.

Когда Ирина отходит, я пытаюсь усмирить мои нервы и сосредотачиваюсь на задаче. У Свон, похоже, гипервентиляция. Я стараюсь придумать что бы такое сказать успокаивающее, но за отсутствием практики, вместо этого, мой кретинский рот произносит:

- Слушай, мне это необходимо, понятно? Не испорти мне все.

/Отличный способ оказать поддержку, неудачник./

Она пришпиливает меня к месту пристальным взглядом, от которого мои яйца стало покалывать. Я полагаю, что она не из тех женщин, которые заискивают перед мудаками, потому что она отвечает мне в той же манере и справедливо указывает, что у меня столько же много шансов облажаться. Она не знает и половины, но выяснит, насколько я лицемерю. Она улавливает комментарий Ирины.

Да, думаю, я не должен говорить с ней о провале, когда я сам м-р Три Поражения.

Я объясняю ей политику Grove и про мой договор с отцом о медицинской школе.

Она хмурится.

- Почему ты не поступил до сих пор? Ты действительно очень хорош.

Такое простое предложение, но никто не говорил мне, насколько я хорош, уже довольно давно.

Я говорю ей о своей проблеме с присоединением, и как Ирина терроризировала мою задницу, чтобы я выполнил это.

- Она прослушивала тебя и раньше?

- Каждый год. Она хочет предложить мне место в программе, но не дает поблажки. Если я не смогу доказать, что могу сделать это... это особенное упражнение, которое я полностью проваливаю каждый раз, когда прослушиваюсь... все будет кончено. Именно в этот момент Ирина кричит: «Одна минута!» и любое спокойствие исчезает во вспышке новой паники.

Свон бросает на меня отчаянный взгляд.

- Слушай, Каллен, просто подражай и делай все возможное, чтобы установить «связь» со мной, хорошо? Потому что, если у меня не получится, я должна буду вернуться к своим властным, гиперопекающим родителям и учиться на умасливающего юриста, где будет так скучно, что у меня поедет крыша. Так что, ты не единственный, у кого есть что терять здесь.

Моя паника моментально отвлекается.

- Ты ... ты только что сказала «умасливающего»?

Все ее лицо краснеет, и она говорит мне заткнуться. Прошло так много времени с тех пор, как девушка делала что-то, что заставляло меня улыбаться. И ее румянец и пожелание заткнуться.

- Серьезно, «умасливающего»?

- Прекрати! Ты тратишь время.

Хотя я знаю, что она злится, она также делает невозможное и успокаивает меня. Как ни тревожащей была моя реакция на нее, я благодарен ей.

Она, с другой стороны, в этот момент выглядит испуганной.

- Слушай, Свон...

- Меня зовут Белла.

Это ощущается слишком интимно – так называть ее, поэтому вместо этого я говорю:

- Без разницы. Просто расслабься, ладно? Мы можем сделать это. Смотри мне в глаза и... Господи, я не знаю... заставь меня чувствовать что-нибудь. Что угодно. Не теряй концентрацию. Это то, из-за чего проваливаются все остальные. Просто сосредоточься на мне, а я сосредоточусь на тебе. Хорошо?

- Ладно.

 

- И не надо говорить «умасливающий» больше, потому что я лопну от смеха. Ты же знаешь, что это выражение из порно, не так ли?

Она выдыхает, потом еще раз, и мне хочется обнять ее. Эта цыпочка должно быть чертова принцесса вуду. Единственное логическое объяснение.

- Эй, - говорю я и ограничиваюсь лишь касанием ее руки. - Мы можем это сделать. Посмотри на меня.

Она поднимает глаза, и ебать меня... Гребаный прожектор дома. Я нашел мой свет сердца.

- Святое дерьмо, - говорю я, потому что вот оно. Вспышка. Толчок. /Связь./

Семикратная пожарная тревога.

С ней это так просто.

И страшно.

Она закрывает глаза, и все становится холодным и мрачным.

- Свон?

/«Белла»./

- Белла. - Ее имя ощущается так декадентски на моем языке, что я хочу произнести его снова. - Останься со мной. Пожалуйста. Я не смогу сделать это без тебя.

Одна из самых честных вещей, что я когда-либо говорил.

Она нервно кивает, и когда Ирина вызывает нас, мы занимаем наши позиции в центре зала.

Вот оно.

Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.

До встречи с этой девушкой я поклялся бы чем угодно, что у меня нулевой шанс преуспеть в этом упражнении. С ней все ставки снимаются.

- Готова?

Она делает нервный вздох.

- Да. Конечно.

Затем она поднимает свои поразительные глаза на меня, и все остальное отходит на второй план. Происходит некий странный синтез, и мощная энергетическая волна прочно устанавливается между нами.

Инстинктивно моя грудь сжимается, и мне хочется сбежать, но я этого не делаю.

Вместо этого я стою там и позволяю себе потеряться в ней.

Следующие несколько минут проходят как в тумане. На этот раз я не думаю, я просто чувствую. Все, что я вижу, это она. Все, что я чувствую, тоже она. Будто моя жизнь начинается и заканчивается взмахом ее руки. Наклоном ее тела. Уголки ее рта приподнимаются в улыбке, поскольку она понимает, что происходит между нами.

Я никогда не чувствовал ничего подобного. Эта сила заставляет меня чувствовать себя под кайфом. Или пьяным. Или то и другое.

Я чувствую себя непобедимым. Будто бардак неуверенности во всем, что, как правило, клубился в моей голове, наконец, сгладился. Спит или вымер.

Но затем она прикасается ко мне. Или это я прикасаюсь к ней. Неважно кто начал, результат тот же самый. Это простое движение наших рук, прижимающихся друг к другу, посылает ударную волну ощущений сквозь меня, и каждая неуверенность, что я когда-либо испытывал, плюс несколько новых, взывает к жизни и напоминает мне о том, что желание такой, как она – это последняя вещь, которую я могу себе позволить.

Мне уже нравится эта девушка, а опыт показал, что это верный Путь к гибели. Симпатия, любовь, влечение, соблазн.

Симпатия, любовь, влечение, соблазн.

Все это равно предательству.

Нет.

/ Ни за что. /

Не снова.

Я делаю шаг назад и отвожу взгляд в сторону; разрываю связь и привношу арктический холод.

- Мы закончили? - спрашиваю я Ирину, и мне плевать, что вышло грубее, чем ожидалось. К черту. Я груб. Чем раньше Свон увидит это, тем лучше. - Никто другой не выполнял так долго. С нас достаточно, не так ли?

Ирина смотрит на меня так долго, будто проходит сто лет.

/Христос, леди, ну давай уже. Позволь мне отойти от этой долбанной молнии рядом со мной./

Когда я кидаю взгляд на Беллу, она тяжело дышит и хмурится. Она сгибает руки и сжимает кулаки.

Ирина наклоняет голову, и мне хочется взорваться проклятьями. Мое сердце стучит, лицо горит, а ладони по-прежнему покалывает там, где они соприкасались с Беллой.

Ебать это.

- Ну так, достаточно или нет?

- Да, мистер Каллен, - говорит Ирина, изучая мою партнершу.

- Вы и мисс Свон завершили упражнение. Молодцы. Между вами двоими присутствовала некая интересная химия, не так ли?

Химия? Да у нас вся гребаная таблица Менделеева, ради Христа.

Наконец, Ирина произносит:

- Вы можете сесть. Все, думаю, они заслуживают аплодисментов.

Я занимаю свое место, и все мое тело дрожит от адреналина и гнева.

Подождите. Не гнева. Беспокойства.

/Страха./

 

Я никогда не верил ни во что мистическое, но сейчас я знаю, как ощущается пророчество. Это кажется сумасшествием, учитывая, что я только что встретил ее, но в этот момент у меня нет сомнений в том, что Белла Свон будет моей смертью. Снова мне хочется прикоснуться к ней. И не только к ладоням. К каждой ее части. Я могу попробовать ее имя моим языком, как хорошее виски. Я хочу напиться им. Сказать его столькими способами, сколькими возможно. Прошептать его, пока она будет ласкать всего меня.

Я роняю голову на руки.

Я по уши в дерьме.

Я зажмуриваю глаза, потому что все, что мне хочется делать, это смотреть на нее, а я знаю, что если только начну, то уже не остановлюсь. Я начинаю декламировать мои стихи о Царице Мэб из /Ромео и Джульетта/, чтобы отвлечься. Слова спотыкаются и сбиваются в моем мозгу, но я продолжаю. Мне нужно игнорировать эту девушку. Я реально одержим этим.

Я молча проговариваю текст, пока это не блокирует все другие мысли, но когда я открываю глаза, первое, на чем я сосредотачиваюсь, это на Белле.

И вдруг, любая из реплик Меркуцио исчезает из памяти, и лишь слова Ромео охватывают мои мысли.

/Любовь есть дым, поднявшийся от вздохов;

Она – огонь, сверкающий в глазах

Любовников; в тревоге, это – море,

Которое питает слезы их.

Что далее? То – хитрое безумье…/

Белла заинтересованно встречает мой пристальный взгляд, прежде чем отвести глаза.

Я хочу броситься к ней и поцеловать ее. Обнять и никогда не отпускать. Защитить ее от тех идиотов, что хотели, чтобы она чувствовала себя менее исключительной и впечатляющей.

Я снова зажмуриваю глаза.

/Блядь./

Да.

Безумие.

Как будто бы я мог быть ее защитником.

Без сомнения, я – тот, от кого ей нужна защита.

 

 

Ауттейк. ЕPOV. №9

Дорогая Белла

Каждый проклятый магазин украшен шоколадными и любовными сердечками, поэтому, полагаю, пришло время для праздника эквивалентному лимонному соку, вылитому на рану одинокого и разбитого сердца.

Да пошел ты, День святого Валентина. На самом деле.

Ты вообще знаешь историю Святого Валентина? Это чертовски ужасно.

Валентин был римским священником в то время, когда молодым людям не разрешали жениться, потому что один придурочный император думал, что несостоящие в браке солдаты были лучшими воинами. Проблема в том, что люди не могут не любить, не зависимо от того, что говорит некий член в тоге, и поэтому, когда пары приходили к Валентину, умоляя их поженить, он шел против закона и проводил бракосочетания в тайне. Когда император узнал, он арестовал Валентина, бросил его в тюрьму, пытал его, и в конечном итоге отрубил ему голову.

Романтично, да?

И даже перед смертью Валентин не раскаялся.

Он верил в настоящую любовь и прошел через ад, чтобы защитить ее.

Для меня это все своего рода крутизна.

Раньше я думал, что настоящая любовь это фигня, но в эти дни я отчасти одержим этим. Ну, тобой, если конкретно. Моей настоящей любовью.

Как бы я пытался отрицать то, что чувствовал к тебе, теперь я знаю, что никогда никого не буду любить так, как я люблю тебя. И вот почему я шевелю своей задницей, чтобы стать человеком, который достоин тебя.

Хотя, цель этой писанины не в том, чтобы сказать тебе это. Нет. Еще не время. Но в один прекрасный день, когда я справлюсь со всем моим дерьмом и верну тебя назад, я смогу показать тебе это письмо.

А затем моей миссией будет сделать тебя счастливее любой другой женщины на планете. Это будет День святого Валентина каждый день круглый год. Я обещаю тебе это.

Люблю навсегда,

Эдвард х

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!